Поездка в Лондон.

Поездка в Лондон.

Парламентские прения о морском бюджете. Меня снова вызвали в Лондон, на этот раз, чтобы представиться новому русскому послу. Накануне отъезда я обедал на линкоре «Superb». Мы много беседовали о неограниченной подводной блокаде, которая опять осуществлялась немецкими подлодками, и о том, насколько она может быть успешна. Под большим секретом мне рассказали, что неприятель уже за первую неделю блокады потерял 9 подлодок. Откуда шли подобные слухи? Я смеясь заметил, что слухи эти пускаются в оборот самим Адмиралтейством, чтобы влиять в желательном духе на общественное настроение, как у себя в стране, так и у противника. Один из присутствовавших командиров принял мои слова всерьёз и тотчас подтвердил их рядом примеров. Подобным слухам, однако, всегда охотно верили, так как Адмиралтейство принципиально не опубликовывало сообщений о потопленных неприятельских подлодках. Они доверчиво принимались даже во флоте, который обыкновенно скептически относился ко всяким слухам.

19-го февраля я уехал в Лондон в обществе курьера Адмиралтейства мистера Франса, депутата палаты общин, уже пожилого человека. От него я узнал, что в парламенте на следующий день начнется обсуждение морского бюджета и что ожидается весьма большой наплыв публики. Благодаря его любезности, я получил особую пригласительную карточку и мог на следующий день прослушать интересные прения, возникшие по поводу бюджета флота. Я увидел здесь адмиралов Джеллико и Фишера, сидевших невдалеке от меня. Адмирал Фишер долгие годы перед войной был наиболее светлой головой в английском флоте; это был самый одаренный и во многих отношениях интереснейший английский морской офицер. Им была проведена постройка дредноутов, введены турбины, жидкое топливо и целый ряд других новшеств в области морской техники, тактики и организации. Он придавал, однако, мало значения формальностям и был очень резок в обращении, что не могло создать ему особой популярности среди более старых офицеров.

Морской министр Карсон (первый лорд Адмиралтейства), известный юрист и лидер Ольстера, обособившегося от Ирландии, сообщил парламенту данные о торговом тоннаже, потопленном подводными лодками. Цифровой материал был, однако, так подобран, что на основании его трудно было составить себе ясную картину об истинном размере грозящей опасности. Ряд обстоятельств морской министр совершенно замалчивал и, в общем, склонялся к оптимистическим выводам. Хотя он и признавал опасность начатой противником подводной блокады, но находил, что цифры потерь, понесенные в первые недели, не могут давать повода к особому беспокойству. Все это доказывалось не столько статистическими данными, сколько политическими соображениями. Оппозиция использовала слабые стороны его аргументации, и Черчилль, в своей критике возразил, что угрожающую опасность нельзя преодолеть только политикой и моралью. Речь Черчилля была полна личных выпадов и язвительной иронии.

Между прочим, в газетах незадолго перед этим появился ряд нападок на адмирала Фишера, который после ухода с флота председательствовал в комиссии по испытанию военных и морских технических изобретений; адмирал, несмотря на свой преклонный возраст, был еще полон сил. Комиссия была образована в начале войны, чтобы поощрить частную инициативу в области всяких военных изобретений. Фишер за время своего долгого управления Адмиралтейством создал себе много непримиримых врагов, и они теперь все ополчились против него. Комиссия работала с соблюдением полной тайны, и поэтому ни общественные представители, ни корреспонденты газет не имели доступа на ее заседания; сам Фишер, как старый военный, отличался крайней необщительностью. Вдобавок работа комиссии, естественно, возбуждала недовольство у целого ряда лиц, чьи изобретения отвергались в силу конструктивных недостатков или практической невыполнимости. Возобновление неприятелем беспощадной подводной войны сильно встревожило общественное мнение, и оно обрушилось на комиссию и ее председателя за медлительность работы и якобы недостаток патриотизма.

Среди других выступил адмирал запаса флота Мью, который только что был выбран депутатом в нижнюю палату и, по-видимому, действовал под влиянием своей прежней вражды к адмиралу Фишеру. Черчилль в своей речи напомнил «досточтимому депутату от города Портсмута», что обе законодательные палаты, как и вся страна, хорошо знают заслуги адмирала Фишера. Публика с трибун горячо приветствовала эти слова, но лицо старого моряка не дрогнуло, как будто изваянное из камня, и только после конца речи Черчилля Фишер тяжело встал со стула и покинул трибуну. В течение моего почти трехлетнего пребывания в английском флоте я ещё ни разу не слыхал об интригах в морском ведомстве. Враждебная выходка бывшего адмирала меня крайне удивила, а способ, которым это выступление было отклонено в парламенте, доставил мне истинное удовлетворение. Морской министр ещё несколько раз брал слово и заявил, что все необходимые меры будут приняты, в особенности по части системы конвоев, которая будет введена, как только обстоятельства этого потребуют.

В Лондоне я не заметил особых перемен, может быть, потому, что на этот раз пришлось быть там слишком короткое время. Общее настроение и тон прессы показались мне, однако, более тревожными, чем раньше. В гостиницах и ресторанах были установлены новые ограничения в отпуске пищи. Нельзя было заказывать различные блюда десерта, пирожные, сладости и т. п. На хлеб и сахар были введены карточки, и газеты посвящали ежедневно длинные столбцы экономическим вопросам.