ИСТИННЫЙ АРИЕЦ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИСТИННЫЙ АРИЕЦ

Секретные службы терпеть не могут рекламу. И все же время от времени об их «подвигах» становится известно. Вот и нам представилась возможность рассказать об операциях важного секретного агента британской разведывательной службы. Речь пойдет о человеке, скрывавшемся под кличкой Робин.

Он был хорошо известен в свое время в кругах европейского «большого бизнеса». В оккупированной фашистами Франции он выполнял задания британской секретной службы и в то же время активно участвовал в движении Сопротивления, что вызывало недовольство Лондона.

В то время, когда писались эти строки, Робину было уже под семьдесят. Война давно кончилась, то, что было в ней тайного, давно сделалось явным, а он все еще настаивал на анонимности и, вероятно, стал бы возражать против того, чтобы его называли великим шпионом. По его мнению, шпионы действуют в корыстных целях, а Робин был великим разведчиком-любителем. За все время работы на Британию и союзников он не получил от них никаких денег, а потратил на разведывательные операции весьма значительную часть своего немалого состояния и никогда не требовал возмещения ему этих затрат. Он считал, что, работая на союзников, просто выполнял свои гражданские и национальные обязанности.

Этот истинный джентльмен родился в Берне. Он был сыном швейцарца еврейского происхождения и матери — уроженки Эльзаса. Образование получил в Монтре, но в юношеском возрасте переехал с родителями в Париж, которому было суждено стать вторым домом в течение большей части его жизни. К 1940 году, когда Робину исполнилось сорок семь лет, он уже являлся видным деятелем международного бизнеса.

В конце июня 1940 года французское правительство капитулировало, и немецкая армия оккупировала страну. Робин понял, что это предвещало серьезные и опасные изменения в жизни всех евреев во Франции. И это поставило перед ним ряд неотложных семейных и личных проблем. У него имелся выбор: во-первых, вернуться домой в Швейцарию, где со своими связями, простирающимися от Берлина до Нью-Йорка, он мог нажить еще одно огромное состояние, во-вторых, перебраться в Великобританию — у него было много деловых друзей в Лондоне. И, наконец, он мог остаться в Париже и начать борьбу.

Робин выбрал последнее. Буквально через день или два через своего старого знакомого, полковника французского Второго бюро, он установил контакт с британской разведывательной службой. Его связным был пожилой человек, державший для прикрытия бакалейную лавку в северо-западном пригороде Парижа. За неделю или две до эвакуации из Франции британской армии ему оставили радиопередатчик. Узнав об этом, Робин сказал ему: «Я буду работать ВМЕСТЕ с вами. Но не ДЛЯ вас».

После многих приключений, включая встречи с офицерами британской разведывательной службы на кораблях Королевского военно-морского флота, к середине 1942 года Робин стал одним из самых важных агентов британской секретной службы в оккупированной Франции. Высокий и элегантный, он выдавал себя за эльзасца с явно пронацистскими взглядами и мог легко вписаться в любую немецкую компанию оккупированного Парижа. Один из немецких офицеров под впечатлением светлых волос и выразительных голубых глаз Робина заверил его, что он был почти идеалом «истинного арийца» — по меркам, определенным фюрером.

Случилось так, что в начале лета 1942 года Робин познакомился с капитаном Даннекером, представлявшим в Париже Адольфа Эйхмана, которому за несколько недель до того Рейнхард Гейдрих дал приказ организовать уничтожение евреев по всей Европе. Именно с Даннекером Робин под видом Жака Уолтера из Страсбурга и начал свою опаснейшую работу в попытке спасти от уничтожения сефардскую еврейскую общину во Франции.

Высокообразованные, космополитичные и часто очень богатые члены этой общины были потомками испанских и португальских евреев, которые перебрались во Францию еще во времена испанской инквизиции. Многие из них, потеряв еврейские черты, не только не следовали вере отцов, но и во всем другом были уже совершенно не похожи на евреев. Потому-то их лидеры умоляли Робина, у которого, ???? они знали, были хорошие связи с немцами, начать с оккупантами переговоры о том, чтобы исключить сефардских евреев из нацистского списка на депортацию и уничтожение. Хотя к тому времени Робин несколько сократил свои контакты с немецкими оккупационными властями, он все еще сохранял с ними неформальные связи. В частности, через русскую белую эмиграцию в Париже, со многими членами которой он был давно в дружеских отношениях. Именно через белоэмигрантов, назвав себя Жаком Уолтером, Робин установил контакт с людьми Эйхмана. Будучи опытным международным торговцем, он сообщил немцам, что эти «проклятые евреи» обладали большими суммами денег, и намекнул на легкую возможность для каждого из них «отрезать кусочек» от этих богатств за простой росчерк пера. Уверил, что никто в Берлине об этом не узнает.

Немцы поняли все намеки и клюнули на приманку, но прежде, чем согласились, устроили долгие торги с псевдофилософскими рассуждениями со ссылками на Канта и Гете и с бутылками коньяка на столе.

Наконец было решено, что за миллион долларов, положенных на секретный счет в швейцарском банке, немецкие оккупационные чиновники обуздают свои антисемитские чувства и сделают так, что все сефардские евреи во Франции будут считаться французами и получат обычные французские документы, в которых не окажется упоминаний об их еврейском происхождении.

Но потом вдруг кто-то проговорился. СД пронюхало о сделке, и переговоры резко оборвались. Однако к тому времени «майн либер гер Уолтер из Страсбурга» уже стал уважаемой персоной во влиятельных немецких кругах, в том числе и в СС, и считался человеком, с которым очень полезно познакомиться.

Он продолжал получать приглашения в лучшие дома представителей русской белой эмиграции, на встречах которой почетными гостями являлись высшие чины немецких оккупационных сил. На одном из таких приемов Робин завязал важное «оккупационное знакомство». Переходя от одной группы гостей к другой, он случайно вступил в разговор с плотным немцем среднего возраста в хорошо сшитом цивильном костюме. Гостя представили как «высокопоставленного представителя рейхсминистра Шпеера». Ничем не выказывая своего высокого положения, немец рассказал, что во Франции он совсем недавно и еще не вкусил развлечений оккупированного Парижа.

Узнав, что Робин живет во французской столице уже давно, немец стал интересоваться местами, где можно было бы хорошо поразвлечься. Со смехом он признал, что любит «хорошо провести время — когда есть что выпить и много симпатичных девочек». Робин быстро понял: это именно тот немец, который ему нужен, и поэтому тотчас предложил: «А почему бы не начать прямо сегодня? Я как раз свободен, давайте-ка поедем знакомиться с Парижем сразу же после этого вечера».

Немец был в восторге. Через некоторое время двое мужчин ускользнули от знакомых и сбежали с вечера русской белой эмиграции, чтобы совершить тур по кабаре и барам на Елисейских полях. Когда они сидели уже в третьем заведении, немец по секрету сообщил Робину: «Это как раз то, чего я хотел. Хочу выразить вам мою самую сердечную благодарность, мой дорогой герр Вальтер. Кажется, вы сделаете мое пребывание в Париже очень увлекательным».

Хотя немец и был очень осторожен в присутствии малознакомого человека, Робин заметил, что его спутник неуверенно держит в руке рюмку ликера. Вскоре немец спросил, не может ли Робин проводить его домой. В шикарном «Мерседесе» с шофером из СС, принадлежавшем немецкому штабу и возившем их из бара в бар, они прибыли в гостиницу «Руаяль Монсо», где остановился немец. Прощаясь, тот сказал: «Мой дорогой герр Вальтер, это был исключительно приятный вечер. Не могли бы вы уделить мне некоторое время и в следующий раз?»

Понимая, что этот человек может быть ему полезен, Робин согласился. Они договорились встретиться в отеле через два дня. Немец предложил Робину воспользоваться его машиной, но Робин был слишком хитер: он вовсе не хотел, чтобы кто-либо из немцев узнал, кто он на самом деле и где живет. Он сказал, что предпочитает прогуляться по свежему воздуху перед сном. По дороге домой он уже размышлял, как можно использовать это новое знакомство.

Робин знал, что рейхсминистр Шпеер был блестящим молодым архитектором, который привлек внимание Гитлера, когда проектировал новую канцелярию рейха, и впоследствии стал министром промышленности и вооружений. Высокопоставленный герр профессор из такого министерства был, без сомнения, важным специалистом с доступом к информации, которая могла бы заинтересовать Робина и как британского агента и как участника движения Сопротивления.

Поначалу он долго раздумывал над вопросом: найти ли для немца «подружку» или действовать на свой страх и риск самостоятельно? Робин был уверен, что ему удастся найти обаятельную, патриотически настроенную француженку, которая, для пользы подпольной организации Сопротивления, будет готова пожертвовать собой, став подружкой герра профессора. Но в этом случае следовало учитывать, что использование девушки означало бы получение сложной информации через некомпетентный «фильтр». И кроме того, как и многие другие выдающиеся агенты секретной службы, Робин все-таки не доверял в полной мере женщинам-шпионкам.

С другой стороны, если ему самому удастся войти в доверие к немцу, то добыча может быть очень большой.

На следующий же вечер герр Вальтер, элегантный пронацистски настроенный повеса, вошел в отель «Ру-аяль Монсо», где его радостно встретил герр профессор, одетый, к удивлению Робина, в прекрасно сшитую форму офицера СС. Немец, заметив удивление Робина, объяснил: «Мой дорогой герр Вальтер, я в действительности человек цивильный, профессор, специалист по гражданскому строительству. Но на моем официальном посту в министерстве я, по своей высокой должности, обязан носить форму, хотя ее ненавижу. Если вы меня извините, я хотел бы переодеться в гражданскую одежду, в которой чувствую себя намного свободнее».

«Конечно, майн фюрер. Раз вы — штандартенфюрер, с этого момента вы для меня — майн фюрер», — шутливо уколол его Робин. И с тех пор он игриво называл немца именно так.

Несколько минут спустя немец возвратился уже в гражданской одежде, и парочка отправилась развлекаться. Ночь выдалась бурной. В три часа ночи Робин, потихоньку увиливавший от поглощения спиртного, с удовольствием заметил, что немец дошел до нужной кондиции. Он оттащил штандартенфюрера от группы девочек, которые пытались уговорить двух явно богатых посетителей остаться до утра, и повел его к штабной машине, в которой вот уже несколько часов дремал шофер. Через несколько минут они были в отеле.

К этому времени немец уже почти отключился, и Робин сказал взволнованному шоферу: «Не волнуйся, мой мальчик, я отведу его в номер и уложу в постель». Обхватив своего коренастого компаньона за талию, с помощью ночного портье Робин дотащил немца до лифта, а затем и до его номера на четвертом этаже.

Бросив портье: «Я позабочусь о нем сам», Робин втащил немца в бессознательном состоянии в номер и положил его на кровать. Затем, быстро осмотрев комнату, заметил толстую полевую сумку, лежавшую на письменном столе. Пока его «друг» храпел и что-то бормотал во сне, Робин тщательно просмотрел содержимое сумки.

Из документов, многие из которых были отмечены грифом «секретно», он понял, что его новый знакомый действительно — специальный посланник рейхсминистра Шпеера во Франции. И хотя информация в этих бумагах едва ли была сенсационной, Робин обнаружил некоторые детали важных контрактов на поставки с французскими заводами, которые, он был в том уверен, представляли интерес для королевских военно-воздушных сил Британии.

Запомнив все, что мог, Робин понял, что не зря терял время. Он вышел на чрезвычайно ценный источник информации. Положив немца поудобнее, он покинул его, оставив записку с обещанием через два дня встретиться. На следующее утро Робин зашифровал все добытые им сведения и отправил в Лондон.

Как и было обещано в записке немцу, Жак Вальтер вскоре вновь предстал перед ним в номере отеля «Руаяль Монсо» и вновь встретил самый сердечный прием.

«Благодарю вас, благодарю вас, майн либер герр Вальтер, — проговорил немец, сжимая руку Робина. — Вы — настоящий друг. Вы не только показали мне город, но и, когда я выпил лишнего, привезли меня домой и уложили в постель. Это — настоящая дружба». Затем, хитро глядя на Робина, он продолжил: «Знаете, вы похожи, скорее, на немца, чем на француза. С вашими голубыми глазами, светлыми волосами, с вашим ростом и статной фигурой вы подтверждаете то, что всегда говорил нам фюрер: эльзасцы, такие, как вы, — настоящие немцы».

Робин кивнул и подумал, что бы сказал его «друг» из СС, если бы узнал, что истинный ариец из Страсбурга в действительности — еврей. И снова они отправились в турне по кабаре и барам Парижа.

В одном из баров немец вдруг стал рассказывать о себе. Робин уже знал, что немец — выходец из Восточной Пруссии. Он был профессором, имел диплом инженера. Смеясь, немец сказал Робину, что его полный титул звучит следующим образом: «штандартенфюрер СС, профессор, доктор». В министерство промышленности и боеприпасов он был призван как инженер высокого класса. Рейхсминистр Шпеер послал его в Париж в качестве своего специального посланника.

Затем все прошло по знакомому сценарию. Коньяк и шампанское сделали свое дело, и, как и в прошлый раз, Робин привел пьяного немца домой и снова внимательно изучил его бумаги.

С той поры Робин и его «закадычный друг» стали постоянными компаньонами. Два или три раза в неделю они устраивали кутежи, результаты которых весьма радовали и подполье в Париже, и главу британской разведки в Лондоне. И как прямой результат этого — в последующие месяцы резко участились случаи диверсий на самых важных предприятиях Франции, работавших на немцев.

К середине октября Робин чувствовал себя в гостиничном номере немца совершенно свободно. Более того, персонал «Руаяль Монсо» уже принимал его за одного из сотрудников герра профессора. Однажды вечером Робин заметил, что его компаньон несколько взволнован: вопреки обычаю он завел разговор о войне. Когда они сидели в ночном клубе на Монпарнасе в компании нескольких девочек, немец начал говорить о Роммеле и африканском корпусе, а также о предстоящих операциях на Средиземном море.

Внешне Робин не выказал к этому никакого интереса, но той же ночью, уложив немца, как обычно пьяного, в постель, он с особой тщательностью просмотрел содержимое стола штандартенфюрера. И там в папке обнаружил письмо из Берлина. Оно, несомненно, было отправлено кем-то из высоких чинов в министерстве Шпеера, возможно, даже исходило от самого Шпеера. Письмо касалось операций в Северной Африке. В нем говорилось, что запасные части для немецких танков, которые изготовлялись на заводах Франции, приобретали теперь первостепенное значение для Северо-африкансного фронта. Через несколько дней они должны быть отправлены из Южной Италии в сопровождении итальянского конвоя. У Робина не было сомнений в важности прочитанного. В то же утро он отправил шифровку в Лондон: «Чрезвычайно важно. Конвой отправляется из Бриндизи в Бенгази около 20 октября».

23 октября тогда еще генерал-лейтенант сэр Бернард Монтгомери, недавно назначенный на пост командующего восьмой армией Британии, находился в Эль-Аламейне. Роммель лежал в госпитале недалеко от Вены, по личному приказу Гитлера он вылетел обратно на фронт после того, как его заместитель фон Тома был взят в плен британцами. Борьба шла с переменным успехом, когда Монтгомери попытался прорвать немецкий фронт.

Для Роммеля теперь все зависело от поставок оружия, боеприпасов и горючего. Между 26 и 28 октября, когда исход битвы все еще оставался неясным, британские ВВС, базировавшиеся на Мальте, обрушились на нацистский конвой, на тот самый «конвой Робина». Суда с боеприпасами и три танкера были потоплены. У Роммеля не осталось другого выбора, как начать отступление, которое в конце концов привело его к мысу Бон и капитуляции.

Однако о потоплении судов и танкеров Робин, продолжавший водить своего немца по барам и ночным клубам Парижа, ничего не знал. Лишь спустя много лет, уже после войны, он выяснил, чем завершилось изучение им содержимого карманов, сумки и стола штандартенфюрера.

Раздосадованные потерями, немцы и не подозревали, что чрезвычайная для британской разведки информация добывалась у высокопоставленного офицера СС, который весело проводил время со своим закадычным другом, добрым герром Вальтером из Страсбурга.

Итак, бурные ночи продолжались вплоть до конца 1942 года. Робин к тому времени стал похож на привидение от постоянного недосыпания и спиртного, которое, несмотря на все хитрости, ему все же приходилось потреблять, чтобы не отставать от своего компаньона.

Наступление союзников в Северной Африке началось 8 ноября, и войска Эйзенхауэра продвигались к Тунису. Когда однажды вечером Робин был у немца, тот поведал следующее: «Не беспокойтесь, друг мой… не скорбите о нашем положении в Северной Африке. Временные успехи этих проклятых янки и англичан не страшны. Мы, немцы, слишком умны для этих хвастунов. Погодите еще немного и вы увидите… У нас есть против них кое-что в запасе». При этом немец похлопал по внутреннему карману своего кителя и продолжал: «У меня здесь лежит кое-что. Не могу сказать точнее, но это то, что породил высший германский гений. Подождите несколько месяцев и тогда сами поймете, что я имею в виду».

Немец, впрочем, намекнул: документ настолько важен, что он вынужден носить его все время с собой. Вот почему он поедет по барам и кабаре в форме. Робин, как всегда, улыбнулся, но ничего не ответил. Он решил, что этой ночью ему не следует много пить: нужно по обыкновению уложить немца в постель и выяснить, что же находится у него в кармане. Поэтому, сопровождая немца из одного бара в другой, он постоянно твердил, что сегодня у него некоторые проблемы с желудком, и оттого он не может пить, как всегда. «Какая досада, мой бедный друг, а я как раз собирался отпраздновать с вами важность того, что у меня в кармане, — сказал эсэсовец. — Ну да ладно, я выпью и то, что не сумеете выпить вы…» Робин зорко следил за тем, чтобы рюмка немца в тот вечер не была пуста. Но немец пьянел медленно. Только к шести утра в то холодное туманное декабрьское утро Робин наконец почувствовал, что немец выпил достаточно и его можно везти домой.

Как всегда, «Мерседес» с засыпающим, бледным шофером ждал их у входа. А в гостинице персонал спокойно наблюдал постоянно повторяющуюся сцену. Робин аккуратно положил своего компаньона на кровать. Но немец вел себя беспокойно. Вместо того, чтобы тут же захрапеть, он в этот раз никак не мог заснуть — следствие того, что он слишком перебрал.

Когда Робин попытался снять с немца китель, тот почти проснулся и пробормотал: «Оставьте, оставьте, я буду спать в одежде».

Казалось, даже напившись до беспамятства, немец все-таки инстинктивно чувствовал, что Робин подбирается к его внутреннему карману. Но наконец он провалился в пьяный сон, и Робин затаив дыхание снова попытался забраться в карман полузастегнуто-го кителя. Немец зашевелился. Казалось, он вот-вот проснется. Он зафыркал и тяжело перевернулся на бок, придавив руку Робина, но тому все же удалось ухватить пальцами конверт с документами и постепенно вытянуть руку из кармана и из-под немца.

Немец спал. Робин вышел в соседнюю комнату, открыл конверт и достал из него несколько листов бумаги. На них в самом верху он увидел самые строгие из всех принятых у немцев грифов: «Чрезвычайно секретно… Государственный секрет рейха». Этим грифом помечалось то, что мог знать только Гитлер и его ближайшее окружение. Бумага была подписана самим Шпеером. Рейхсминистр информировал штандартенфюрера о том, что в результате успешных экспериментов, осуществленных в Пенемюнде, по двум секретным проектам, фюрер приказал начать приготовления к строительным работам в прибрежных районах Северной Франции.

Сооружения, говорилось в письме, должны быть наподобие укрытий для подводных лодок с очень тяжелой бетонной крышей.

Всю предварительную работу для нового объекта, о котором штандартенфюреру известно, надлежит закончить немедленно, чтобы эти в высшей степени секретные строительные работы могли начаться в любой момент, когда фюрер отдаст приказ.

В письме не содержалось ни малейшего указания на то, что это за два экспериментальных проекта и для каких целей необходимо возводить бетонные сооружения вдоль берега. К тому же Робин никогда не слышал о Пенемюнде. Однако было ясно: он наткнулся на нечто чрезвычайно важное. Он постарался максимально запомнить текст письма и вернулся в спальню.

Немец ворочался с боку на бок. Робину все же удалось запихнуть конверт обратно в карман. Сделав это, взволнованный и возбужденный, он выскользнул из номера отеля.

Так что же он обнаружил? Пожалуй, только сам Гитлер и несколько ближайших его соратников знали, о чем идет речь. «Прибрежные районы Северной Франции» — это могло означать, что готовилось какое-то невероятно секретное нападение на Англию… возможно, новый удар по Лондону. Из немецкого географического справочника Робин выяснил: Пенемюнде лежит несколько западнее Штеттина на побережье Мекленбурга, где в Балтийское море впадает маленькая речка Пене. Что же за проект там осуществляют гитлеровцы, для которого им нужны крупные строительные работы вдоль Ла-Манша?

Забегая вперед, вспомним октябрь 1948 года, когда появилась публикация официального доклада главного маршала авиации сэра Родерика Хилла о воздушных операциях по защите Великобритании. В нем говорилось:

«Впервые упоминание о том, что немцы собираются использовать ракеты дальнего радиуса действий в военных целях, появилось в отчете, полученном нами в самом начале войны. Затем в конце 1942 года в отчетах агентов говорилось, что на побережье Балтийского моря были произведены пробные запуски таких ракет. В начале 1943 года установилась связь с немецкой экспериментальной станцией в Пенемюнде».

На самом деле британские власти впервые узнали о немецких разработках по ракетам из так называемого доклада «Осло», который их секретная служба получила в 1939 году. В мае 1942 года самолет-разведчик британских ВВС во время одного из полетов с целью наблюдения за военными кораблями в Киле и за военно-морской базой в Свинемюнде прошел над побережьем Мекленбурга. Летчик сфотографировал то, что было описано как «большие крути» в Пенемюнде. И хотя доклад летчика обошел все заинтересованные отделы, ничего определенного не выяснилось и предпринято не было.

Первая ракета «Фау-2» — до того, как Гитлер придумал ей название «Оружие возмездия» — была запущена из Пенемюнде генералом Дорнбегером и Вернером фон Брауном в октябре 1942 года. Примерно тогда же в Пенемюнде завершились работы над моделью Ф-103. К концу осени 1942 года британские агенты по обеим сторонам Балтики начали посылать регулярные сообщения о создании немцами оружия дальнего радиуса действия.

Экспертам по разведке в Военном министерстве в Лондоне, специализировавшимся по техническим вопросам, давно уже было известно об исследованиях, проводимых немцами на Балтийском побережье. Поначалу считалось, что там разрабатывают снаряды для тяжелой артиллерии. И только своим сообщением о бетонных конструкциях вдоль побережья Ла-Манша, в котором также упоминались исследования в Пенемюнде, Робин дал англичанам ключ к раскрытию замыслов немцев о бомбардировке Лондона.

Это подтолкнуло к детальному изучению докладов и остальных агентов за последние несколько месяцев, что в свою очередь напомнило о фотографиях, сделанных в мае прошлого года. Немедленно последовал приказ переключить внимание летчиков британского разведывательного соединения на Пенемюнде.

Фотографии, получаемые день за днем, неделя за неделей, тщательно анализировались. Некоторое время спустя, во время одного из таких разведывательных полетов, летчик заметил взлетно-посадочную полосу, а на ней ракету «Фау-1». Приблизительно в то же самое время члены подпольной организации французского Сопротивления на побережье Ла-Манша засекли гигантскую бетонную конструкцию, возводимую немцами недалеко от Ваттена.

Сам же Робин в начале 1943 года тоже продолжал работу во вновь открытом направлении. Он дал распоряжение всем подчиненным ему группам французского Сопротивления выяснить все, что можно, о секретном строительстве. Из Восточной Франции ему доставили доклад от одного нового агента, жившего на германо-бельгийской границе. Будучи немцем, он проходил службу в вермахте и в 1942 году находился со своей частью на Балтийском побережье, где и видел запуск ракеты. Вскоре после этого его отправили во Францию, где он сразу же дезертировал и примкнул к антифашистскому подполью.

Спустя некоторое время после того, как он обшарил карманы немецкого инженера, Робин вновь появился в отеле «Руаяль Монсо». На этот раз его встретили «плохими новостями».

«Дорогой друг, — сказал немец. — я говорил вам, что работаю сейчас над очень важным заданием. Из Берлина вот-вот должен прийти приказ, и мне придется отправиться в поездку по Северной Франции. Вероятно, меня не будет в Париже неделю или две. Но как только я вернусь, мы обязательно встретимся».

С того дня Робин никогда уже не видел штандартенфюрера. К началу 1943 года, когда, по его подсчетам немец должен был вернуться в Париж, у Робина возникло подозрение, что нацистская контрразведка на авеню Фош начала проявлять некоторый интерес к герру Вальтеру из Страсбурга.

К этому времени помимо своей «дружбы» с посланцем Шпеера Робин сотрудничал с группой Сопротивления, руководимой из Лондона полковником Морисом Букмастером. Боевики этой группы вскрыли сейф военно-транспортной комендатуры немцев в Шалон-сюр-Марне. В этом сейфе они обнаружили и перефотографировали расписание движения немецких военных составов по железным дорогам Бельгии и Северной Франции.

Для отрядов Сопротивления и информированных ими разведывательных служб Англии это расписание стало графиком диверсий и бомбардировок немецких военных железнодорожных транспортов. Робин продолжал добывать расписание немецких воинских перевозок до тех пор, пока (как это случилось, до сих пор не ясно) нацистские контрразведывательные службы не напали на его след. К лету 1943 года они уже явно были у него «на хвосте», и Робину пришлось бежать в родную Швейцарию. Там он поступил на службу в британскую дипломатическую миссию в Берне и закончил войну в чине подполковника, командира группы французского Сопротивления, часто путешествуя из своего дома в Лозанне туда и обратно через французскую границу.

В конце 1944 года его арестовала швейцарская полиция, выдвинув обвинение в нарушении нейтралитета Швейцарии. После допросов его выпустили под залог, и он продолжил службу как офицер союзных войск. Официально нейтральная, но явно просоюзническая Швейцария постоянно откладывала судебный процесс над Робином и дотянула с этим до окончания войны. Его признали виновным в «технических нарушениях» нейтралитета Швейцарии, но он был оправдан по обвинению в нанесении ущерба ее интересам.

Дабы показать свое истинное отношение к Робину, все пять военных судей — швейцарских полковников, которые слушали его дело (а он настаивал на том, чтобы его судили офицеры, равные ему по званию), по окончании процесса встали со своих мест и выстроившись перед Робином на том месте, где обычно сидят адвокаты, торжественно пожали ему руку. Один из них прошептал: «Вы должны понять, месье, мы всего лишь выполняли обязанности швейцарских офицеров, но как свободные швейцарцы мы гордимся вами».

В пятидесятых годах Робин снова был главой торговой фирмы в самом центре Парижа. В 1957 году, когда Ее величество королева Елизавета посетила Париж, он был в числе немногих представленных ей бывших руководителей Сопротивления.

Последнее упоминание о Робине мы находим еще у одного героя Сопротивления — капитана Питера Черчилля, который писал:

«Немногие могут надеяться посоперничать с Робином в изумительных делах, которые он совершил. Он был своего рода Давидом столетия, противопоставившим свой ум и решимость Голиафу — колоссу нацистской Германии. Генерал Эйзенхауэр однажды сказал, что деятельность французского Сопротивления сократила продолжительность войны в Европе на полгода. Полагаю, Робин вправе считать, что это признание заслуг движения Сопротивления далеко не в последнюю очередь относится к нему самому и группе людей, которыми он руководил».