§ 5.2. Организация боевых порядков русских и шведских войск

В начале 9 часов утра 27 июня 1709 года русская армия двинулась на поспешно перегруппировывавшиеся против нее шведские части. Королевская пехота едва успела к этому времени занять центральное положение на поле битвы. Кавалерия левого фланга под командованием генерала Гамильтона в целом была построена, занимая северную кромку болота, вдававшегося в центральную часть поля от Малобудищенского леса. Кавалерия правого фланга под командованием генерала Крейца пыталась построиться за своей пехотой, поскольку развернуться на фланге ей не позволяли лесисто-болотистая местность и близость русских редутов (см. рис. 2.16). Два батальона Вестманландского полка, возвращавшиеся после неудачной попытки соединиться с группой Рооса и двигавшиеся в обход русских редутов, через лес мимо деревни Малые Будищи, находились за правым флангом шведского построения (драгунский полк Ельма уже успел примкнуть к кавалерии генерала Крейца). В целом шведские войска были рассредоточены тонкой цепью вдоль восточной опушки Малобудищенского леса против слитной массы русских войск, занимавших все пространство на противоположном краю поля и даже не помещавшихся на нем.

По штатам 1704 года, после переформирования в 1707 году ряда полков, которые стали включать не восемь, а семь фузилерных рот, общая численность солдат и офицеров в двухбатальонном линейном пехотном полку составляла от 1348 до 1364 военнослужащих, при этом в каждом батальоне было около 600 человек, разделенных на четыре роты[679]. Соответственно фронт батальона в четырехшереножном боевом построении включал до 150 солдат и офицеров, развернутых в линию длиной около 120–130 метров. Накануне Полтавской битвы, опасаясь шведской пехотной атаки холодным оружием, царь Петр приказал увеличить глубину построения батальонов до 5 шеренг – 120 человек в шеренге, поэтому общая длина фронта каждого батальона в общем боевом порядке царской армии составляла 90–100 метров (по расчетам В. Молтусова, батальоны линейных пехотных полков русской армии имели среднюю фактическую численность около 430 солдат и офицеров, так что фронт построения одного батальона равнялся 80–90 метров, а промежутки между батальонами в линии не превышали 10 метров[680]).

Таким образом, учитывая 10–15-метровые промежутки между батальонами, необходимые для размещения 65 орудий и мортир полковой и приданной артиллерии, для построения 24 батальонов первой линии русской армии требовалось от 2300 до 2600 метров. Даже если предположить, что некоторые из батальонов были неполного состава, длина построения первой линии русской пехоты не могла быть меньше 2000 метров, но, скорее всего, превосходила эту величину (по мнению П. Энглунда, длина построения пехоты в первой линии царской армии превышала два километра[681]; по оценке В. Молтусова, фронт 24 батальонов русских войск вытянулся почти на 2,5 километра[682]).

На правом фланге первой русской линии располагались 3 конно-гренадерских и 9 драгунских полков и Генеральный шквадрон князя Меншикова – всего 7,7 тыс. солдат и офицеров[683]. В каждом из кавалерийских полков состояло на менее 4 эскадронов, насчитывавших по 2 роты из 92 солдат и 8 унтер-офицеров, то есть по 200 кавалеристов[684]. Поскольку драгунские полки строились к бою в две шеренги по два эскадрона, а при наличии пятого эскадрона он делился пополам между каждой шеренгой[685], то в боевом построении любой кавалерийский полк занимал не менее 400 метров по фронту. Следовательно, если допустить, что все 12 кавалерийских полков и Генеральный шквадрон фактически вытянулись в одну линию из двух шеренг, а также учитывая наличие промежутков между полками, необходимых для размещения 13 орудий полковой артиллерии, длина первой линии боевого порядка правофланговой русской кавалерии должна была составить более 5 километров, тогда как общая длина фронта кавалерии и пехоты – более 7,5 километра.

Между тем вся длина поля боя с юга на север, от линии редутов до оврага речки Побыванки, не превышала 3–3,2 километра. Поскольку построение первой линии русской пехоты занимало более 2000 метров, то на остававшемся свободным пространстве – около 1000 метров – в действительности могли разместиться лишь два кавалерийских полка – 8 эскадронов в двух шеренгах, а также Генеральный эскадрон князя Меншикова.

Вторая пехотная линия состояла из 18 батальонов и соответственно занимала около 1500 метров. Причем возможно, что пехота второй линии была смещена к левому флангу, чтобы освободить место для правофланговой кавалерии. Если принять это допущение, то имевшегося пространства хватало для двух шеренг четырех кавалерийских полков – 16 эскадронов. Соответственно, остальная кавалерия правого фланга неизбежно должна была образовать третью линию из шести кавалерийских полков, выстроившуюся на холме напротив северного фаса русского лагеря.

Вместе с тем, на наш взгляд, более вероятно, что после утреннего отступления от линии редутов большая часть русской конницы сгруппировалась на северном берегу речки Побыванки, то есть вне боевого строя царской армии. Такое предположение устраняет противоречия по поводу нехватки места для построения всех частей правофланговой русской кавалерии, тем, более что, по мнению П. Кротова и В. Молтусова, на правом фланге находилась также иррегулярная кавалерия – отряды донских казаков, татар и калмыков[686].

Тем не менее, даже в этом случае место для построения конницы на левом фланге русской армии вообще отсутствовало. Поэтому шесть драгунских полков здесь были поставлены за линией редутов. В ходе боя эта русская конница – около 4,5 тыс. солдат и офицеров[687] – контратаковала из-за редутов в тыл кавалерийскую группу генерала Крейца, наносившую удар по оконечности левого фланга царской пехоты.

Как видно, стремясь максимально использовать преимущества линейной тактики, царь и его военачальники решили увеличить количество пехотных батальонов в первой линии, чтобы компенсировать относительную слабость своей кавалерии, уже уступившей шведам в начале битвы, но повысить мощность и плотность артиллерийского и ружейного огня. Таким путем они рассчитывали отразить атаку шведов холодным оружием. Действительно, шведская королевская армия в ходе Северной войны еще ни разу не сталкивалась на поле боя с таким количеством и концентрацией вражеской артиллерии – 65 орудий и мортир в первой линии пехоты и 17 орудий и мортирок в боевом порядке кавалерии, то есть приблизительно 1 ствол на 36–37 метров фронта. Вместе с тем, в условиях небольшого пространства поля боя (около 3000 на 1500 метров), ограниченного с разных сторон лесом, оврагом, редутами и укрепленным лагерем, боевой порядок царской армии в целом получился громоздким, так что русские были практически лишены возможности маневрировать своими большими силами. Им оставалось доступным только фронтальное наступление. Даже отступление было затруднено собственным лагерем и естественными препятствиями на местности.

С другой стороны, выстраивая свой боевой порядок, шведское командование собиралось вновь применить излюбленную тактику атаки холодным оружием. Главный расчет при этом делался на психологические факторы. Для рядовых шведских солдат и строевых офицеров штыковая атака по существу представляла «бегство к фронту», когда единственным спасением от огня противника было максимально тесное сближение с ним. В тех случаях, когда шведы превосходили вражеских солдат своей дисциплинированностью и морально-волевыми качествами, то при таком сближении, по словам Карла XII, противник отступал, увидев, что на него серьезно собираются напасть. Следовательно, в большинстве случаев до реального рукопашного боя дело не доходило, поскольку бойцы неприятельской армии начинали отход, психологически подавленные шведским натиском, а во время отхода их порядок и строй ломались – и происходил разгром.

Тем не менее, шведскому командованию всегда необходимо было учитывать вероятность того, что враг не отступит, поэтому потребуется настоящий рукопашный бой. По мнению немецкого военного теоретика, историка и политического деятеля Ганса Дельбрюка (Hans Gottlieb Leopold Delbr?ck), победу при действии войск холодным оружием должен доставлять натиск массы[688], следовательно, шведской пехоте требовалось как можно более плотное построение. Однако, в соответствии с приказом Реншельда, она оказалась рассредоточенной в однолинейном боевом порядке протяженностью 1400–1500 метров, с интервалами более 50 метров между батальонами[689] (согласно А. Констаму, десять шведских батальонов развернулись в четырехшереножном боевом порядке в одну линию общей протяженностью около 1500 метров[690]).

На правом фланге боевого порядка шведов оказались первый и гренадерский батальоны Лейб-гвардии пешего полка (швед. Livgardet Regemente, в штатном четырехбатальонном составе из 26 рот по 150 военнослужащих в каждой роте полк насчитывал 3900 солдат и офицеров[691]), а также первые батальоны Скараборгского и Кальмарского полков (швед. Skaraborgs Regemente, Kalmar Regemente, до начала битвы около 500 солдат и офицеров в каждом полку)[692]. Далее в центре и на левом фланге располагались оставшиеся два батальона Лейб-гвардии пешего полка, два батальона Уппландского полка (швед. Upplands Regemente, в начале боя около 700 солдат и офицеров), батальон Эстгетского полка (Эстгетландский или Остготский полк, швед. ?stg?tar Regemente, около 380 солдат и офицеров), батальон Нерке-Вермландского полка (швед. N?rke och V?rmlands Regemente, около 600 солдат и офицеров)[693].

С точки зрения П. Энглунда, организуя построение пехоты, фельдмаршал Реншельд считал необходимым по возможности сравнять длину русского и шведского фронта, чтобы обезопасить фланги, хотя первая линия царской армии все равно оставалась больше не менее чем на 500 метров[694].

Некоторые российские и шведские военные историки представляют ситуацию, сложившуюся к этому времени на поле боя, несколько по-иному, – якобы линия шведской пехоты соответствовала по своей протяженности первой линии русской армии. В действительности, если бы это было так, то интервалы между пехотными батальонами в боевом порядке шведов должны были достигать около 80–100 метров, либо дистанция между соседними солдатами в батальонных шеренгах превышала 1,5 метра, что противоречило уставным стандартам построения и поэтому вряд ли могло быть реализовано на практике (тактика шведской армии того времени требовала, чтобы в боевом порядке пехотного батальона солдаты строились так плотно друг к другу, чтобы соприкасаться локтями[695]). Хотя В. Молтусов допускает, что шведское командование намеренно организовало построение в разреженных боевых порядках, чтобы замаскировать низкую численность своей пехоты и снизить ее потери от вражеского ружейно-артиллерийского огня[696].

В любом случае, для семи кавалерийских полков генерала Крейца, скучившихся за пехотной линией на правом фланге, из-за искусственного растягивания фронта шведской пехоты оказалось слишком мало места, чтобы развернуть эскадроны в боевые порядки. В результате кавалерия так и осталась неорганизованной и не смогла вовремя всеми силами поддержать пехоту.

В сложившейся ситуации со стороны шведского командования логичнее было бы напротив – сократить линию пехоты за счет уплотнения боевого порядка, что позволяло повысить ударную мощь, сократить сектор обстрела вражеской артиллерии, а также освободить место на правом фланге для кавалерийских частей. В условиях сжатого пространства поля боя – расстояние между боевыми порядками противников составляло около 1000 метров[697], – наличие кавалерии на обоих флангах исключало для русских батальонов возможность маневра с целью охвата короткой линии шведской пехоты. Они сами оказались бы под угрозой немедленного удара во фланг и тыл со стороны королевской конницы.

Кроме того, при сокращении длины пехотного строя целесообразно было не только уплотнить боевые порядки, но также оставить часть батальонов во второй линии. Отказавшись от двухлинейного построения, Реншельд пренебрег всеми преимуществами эшелонной тактики. Между тем, даже если бы первая линия русских была опрокинута, расчет на полную победу мог основываться только на том, что бегущие солдаты увлекут за собой и вторую линию царской армии. Иначе шведские батальоны первой линии, обескровленные после вражеского обстрела и дезорганизованные в результате наступления и штыкового боя, встретились бы со свежими неприятельскими частями, не имея никакой помощи со стороны своего второго эшелона. В ходе боя именно это решение Реншельда и привело к полному разгрому королевской пехоты, которая атаковала одной линией, без возможности поддержать атаку из глубины, и, соответственно, прикрыть прорыв собственного строя (интересно, что по воспоминаниям Левенгаупта аналогичная ситуация сложилась и 22 июня 1709 года, при несостоявшейся атаке русских на расположение шведской армии, когда места для кавалерии на правом фланге опять не хватало, и он пытался построить пехотные батальоны в две линии, Реншельд в грубой форме запретил это делать и потребовал строиться в одну линию[698]; по информации полковника Гилленкрока, в итоге шведская армия стала перед Полтавой в следующем боевом порядке – кавалерия на обоих флангах, в двух линиях, а пехота в центре, в одной линии[699]). Характерно, что в битве под Фрауштадтом фельдмаршал Реншельд расположил в интервалах между пехотными батальонами в боевой линии отдельные кавалерийские эскадроны (по три эскадрона между каждыми двумя батальонами[700]) для наращивания силы удара и развития успеха, но в Полтавской битве он этого не сделал, хотя такая организация боевого порядка позволяла удлинить фронт пехоты и развернуть часть правофланговой кавалерии.

Положение на поле боя под Полтавой в этот момент имеет свои характерные аналоги в мировой военной истории. Поскольку король Карл сравнивал себя с Александром Македонским, и почитатели также называли его «Северный Александр», то целесообразно рассмотреть аналогию из военного опыта именно этого военачальника.

В сражении при Гавгамелах (Арбе?лах) 1 октября 331 года до нашей эры персидская армия под командованием царя Дария III, боровшаяся против македонского войска царя Александра, превосходила противника в 1,5–2 раза (60–80 тысяч против 45–47 тысяч). Персы развернули пехоту, кавалерию и боевые колесницы двумя эшелонами на фронте протяженностью свыше 4 километров, намереваясь охватить македонцев с обоих флангов. На правом фланге персидская конница с самого начала сражения предприняла ряд массированных атак, серьезно расстроивших противостоящие войска Александра. Тем не менее, рассчитав, что персидское войско не сможет быстро маневрировать в силу слишком протяженного фронта и плохой управляемости большой массы войск, Александр Македонский решил использовать компактность и высокую боевую выучку собственной армии. Главный удар пехотных фаланг и элитной конницы македонцев был направлен против стыка центра и левого фланга персов, тогда как на своем левом фланге конница и пехота греков и македонцев лишь отражала атаки противника, а на крайнем правом фланге сковывала его ложными маневрами. Как и ожидалось, персы не предприняли никаких контрманевров, за исключением контратаки конницы из центра вновь против левого фланга македонцев, что привело к прорыву конницы и ее выходу к македонскому лагерю. Однако в итоге этот частный тактический успех ничего не разрешил персам, тогда как македонская пехота, имея преимущество в силах на избранном узком участке атаки, осуществила решающий прорыв на стыке центра и левого фланга неприятеля, обратив в бегство Дария и его окружение, что и обусловило последующее поражение всей персидской армии.

Как и под Гавгамелами, русская армия под Полтавой была построена в плотных боевых порядках, причем узость поля боя практически исключала контрманевр центра и любого из флангов царской армии в случае удара шведов по другому флангу. При этом кавалерия генерала Гамильтона, как и конница царя Александра, своим присутствием сковывала действия вражеской кавалерии на правом фланге русских, а левый фланг русской армии был вообще практически лишен кавалерийского прикрытия. Однако сам «Северный Александр» не управлял ходом битвы, а фельдмаршал Реншельд оказался склонен лишь к консервативным решениям, как и его прототип в армии Александра Македонского – военачальник Парменион, руководивший обороной на левом фланге македонского войска.

Пока десять пехотных батальонов шведов строились и вытягивались в одну линию[701], генерал Крейц сообщил фельдмаршалу Реншельду, что часть кавалерии можно отвести к деревне Малые Будищи, где есть пространство для ее развертывания, но фельдмаршал никак на это не отреагировал[702].