§ 6.4. Цена победы

Однако, если для Швеции битва под Полтавой означала безвозвратную потерю боеспособной армии, то для России итоги этой победы весьма неоднозначны. Политическое положение России по ходу Северной войны сильно изменилось. С одной стороны, по оценке международной дипломатии, полезность Швеции как поставщика стратегического сырья и военного союзника и одновременно ее опасность как возможного военного противника, критически уменьшились после поражения под Полтавой. Поэтому государства Балтийского региона (Дания, Польша и Саксония, Пруссия, Гольштейн-Готторп) предпочли снова образовать антишведскую коалицию либо упрочить дипломатические отношения с Россией[864]. Это привело к ряду династических браков, обусловивших появление на Московском престоле немцев по происхождению. Так Полтавская победа русских над германцами парадоксально способствовала «онемечиванию» правителей Московского царства.

С другой стороны, как отмечает Н. Молчанов[865], в 1708 году, еще до Полтавской битвы, Андрей Матвеев доносил царю, что представители германских государств – прусского и ганноверского дворов – внушают всем государям Европы опасаться усиления державы Московской: «… если Москва вступит в великий союз, вмешается в европейские дела, навыкнет воинскому искусству и сотрет шведа, который один заслоняет от нее Европу, то нельзя будет ничем помешать ее дальнейшему распространению в Европе. Для предотвращения этого союзникам (Англии, Голландии и Австрии. – П. Б.) надобно удерживать царя вне Европы, не принимать его в союз, мешать ему в обучении войска и в настоящей войне между Швецией и Москвой помогать первой». Ясно, что точка зрения Пруссии и Ганновера после Полтавы могла только еще больше утвердиться, а их страх и враждебность – увеличиться. В 1715 году союзники – Дания, Саксония и Пруссия, тогда же присоединившаяся к войне против Швеции, официально предупредили Россию, что не нуждаются в помощи русских войск для действий против шведов в Померании. Капитан Джеймс Джеффрис писал герцогу Мальборо после Полтавской битвы, что великий план московитов заключается в расширении своего влияния от Балтийского до Черного моря по Днепру вплоть до Крыма и дальше, в сторону Каспийского моря; отсюда герцог лучше всего сможет рассудить, насколько это совместимо с той расстановкой сил, которую Ее Величество королева Анна и Ее знаменитые предшественники всегда сохраняли среди европейских правителей[866].

Соответственно, ведущие западноевропейские державы (Франция, Англия, Нидерланды) быстро осознали потенциальную мощь России и увидели для себя опасность в усилении русского царизма, поэтому, даже воюя между собой, приняли меры к поддержанию Швеции и созданию на этой основе долговременного фактора, препятствующего реализации русских интересов в Балтийском регионе. Благодаря дипломатическим усилиям Франции, войну с Россией в 1710 году начала Османская империя. Англия и Нидерланды вначале пытались обеспечить нейтралитет в Северной Германии, выгодный России (согласно идее царя Петра I, сформулированной в декларациях Северного союза в Гааге осенью 1709 года, сильнейшие западноевропейские государства – Австрия, Англия и Голландия – в марте 1710 года заключили Гаагскую конвенцию, согласно которой территория Германии объявлялась нейтральной и там запрещалось проводить военные операции всем участникам Северной войны, то есть шведские войска оказывались заперты в германских провинциях Швеции, не имея возможности напасть на русских в Польше или наступать на Саксонию). Однако затем Англия изменила свою позицию, и, начиная с 1719 года, Швеции были предоставлены финансовые субсидии для продолжения войны, английская дипломатия предприняла ряд усилий по созданию антирусского военно-политического союза, а английское правительство неоднократно посылало военные эскадры на Балтику для поддержки шведского флота[867]. Надеясь на внешнюю военную помощь, шведское военно-политическое руководство (Государственный совет и члены правящей династии) затягивало военные действия и ожидало благоприятной возможности дипломатического возвращения захваченных русскими территорий, опираясь на свой все еще сильный флот и систему крепостей.

Поэтому основное военное значение победы под Полтавой, заключавшееся в высвобождении главных сил русской армии для действий в Польше, Прибалтике и Северной Германии, в действительности было ограничено окончательной оккупацией Курляндии и Эстляндии, где к осени 1710 года русские войска овладели Ригой, Ревелем, Пярну, Дерптом и Кексгольмом, а в дальнейшем взяли город-крепость Выборг, обеспечив прикрытие Санкт-Петербурга с северного направления. Для достижения же победы над Швецией и прекращения войны оказалось необходимым масштабное вторжение на территорию противника, однако для этого вначале потребовалось подготовить опорные пункты, обеспечить операционную базу в Финляндии и прикрыть сухопутные войска с моря, создав сильный галерный флот, способный противостоять шведскому в прибрежных водах. На все эти мероприятия ушли годы времени и огромные материальные ресурсы.

В целом, с точки зрения объективных факторов, хотя Полтавская битва и явилась переломным моментом в истории противостояния России и Швеции, однако она не повлекла за собой существенных стратегических изменений в ходе Северной войны. До Полтавы русская армия в течение шести лет пользовалась отсутствием главных сил шведской армии, занятых в Польше и Саксонии, и постепенно завоевывала Прибалтику. После Полтавы шведская армия практически перестала существовать, а русские войска закончили завоевание Прибалтики и также постепенно стали овладевать территорией Финляндии. Причем даже без таких крупных боевых столкновений, как Полтавская битва, к аналогичному результату привела бы сама длительность военных действий, поскольку шведские вооруженные силы не обладали существенными мобилизационными ресурсами и неминуемо оказались бы истощены боями местного значения, защитой укрепленных пунктов, санитарными потерями и возрастной ротацией состава. Так что, хотя собственно людские потери русской армии под Полтавой, по сравнению с большим неприятельским ущербом, были незначительны – 4615–4635 человек, из которых от 1323 до 1345 убитых и 3290–3292 раненых[868] (без учета иррегулярных формирований), но сама битва никак не способствовала сокращению длительности войны и, соответственно, снижению человеческих потерь и материальных убытков.

За время Северной войны Россия потеряла 120 тыс. солдат и офицеров убитыми и ранеными, а также 500 тыс. военнослужащих и рекрутов, умерших от болезней и больных, уволенных из армии по инвалидности[869] (общие потери Швеции, согласно данным шведских историков, составляют около 300 тыс. военнослужащих[870]).

Согласно исследованию П. Н. Милюкова, в связи с неконтролируемым ростом военных расходов (в период с 1701 по 1710 гг. «окладные» и «неокладные» расходы на содержание, вооружение, формирование и общее устройство сухопутных войск и военно-морского флота возросли в 1,8–3 раза[871]), царю Петру пришлось разрушить приказную систему хозяйства и вначале заменить ее на губернскую, чтобы исключить местные расходы и все доходы казны прямо обращать на военные нужды. Однако это вызвало хаос в экономике, поэтому затем губернская система была постепенно заменена коллежской, по образцу шведского королевства. В процессе реформирования с целью повышения доходов Петр прибег к перечеканке серебряной монеты с уменьшением ее фактической стоимости (понижение пробы), повысил оброчные подати более чем в два раза, удерживал в пользу казны половину жалованья приказных чиновников, ввел новые специальные прямые налоги – постоянные «повсегодные» и экстренные «запросные» (в числе прочих новых постоянных налогов царем были введены налоги на кошек, орехи, арбузы, огурцы, питьевую воду, дрова, гробы, свечи, число печных труб, ношение усов, ношение бороды и др.)[872].

В итоге возник серьезный кризис в социальной сфере. В 1709–1710 гг. была произведена подворная перепись впервые после 1678 года, которая показала убыль податного населения в связи с уменьшением количества дворов в среднем на 20 %, а в отдельных районах – до 40 %, причинами чего являлись рекрутские наборы и сборы людей для казенных работ, что вело к бегству и бродяжничеству[873] (от населения требовалось с каждых 20 жилых дворов предоставить одного рекрута в армию, а с каждых десяти дворов – одного работника для выполнения трудовой повинности, вследствие чего убыль мужского населения в возрасте от 15 до 60 лет к 1710 году составила 302,7 тыс. человек, из которых до 200 тыс. были призваны в армию, в том числе 100 тыс. призванных убыли безвозвратно[874]). Не имея возможности сократить доходы соответственно сокращению населения, царское правительство вынуждено было вначале игнорировать новую перепись, так что оставшиеся жилыми дворы должны были разделить и возмещать подати по прямому налогообложению с недостающего числа пустых дворов на основании переписи 1678 года, а затем было введено подушное налогообложение. При этом подушное налогообложение установили в размере 74 копейки с одного налогоплательщика, что фактически означало увеличение налога в два с половиной раза[875]. В связи с ухудшением качества жизни снизилась рождаемость. По имеющимся данным, в 1703 году в Москве число смертных случаев более чем на 2 тысячи превысило число рождений[876].

В области экономики ценой победы стала милитаризация, в результате которой в конце царствования Петра I, в 1724 году, расходы на военные нужды – содержание армии и флота, поглощали 6 из 8,5 миллиона рублей годового дохода государства, то есть свыше 70 %, для чего пришлось в три раза увеличить сумму взимаемых с населения податей[877] (по другим данным, в 1710 году величина военных расходов была еще выше – 78 % годового дохода, так как военные расходы увеличивались медленнее, чем доходы, благодаря тому, что прямые и косвенные налоги при Петре I возросли в пять с половиной раз[878]). Соответственно, если по расчету, сделанному в 1710 году, доходы государственной казны составляли 3134 тыс. рублей, то в 1725 году уже свыше 10 186 тыс., то есть за 15 лет они увеличились в 3,3 раза; при этом численность податного населения в 1722 году равнялась 5969 тыс. человек, следовательно, каждый из них должен был выплатить примерно по 1,5 рубля в год (дворцовые, монастырские и помещичьи крестьяне по-прежнему платили по 74 копейки с души, а государственные по 1 рублю 14 копеек)[879]. Для оценки реальной величины этого налогового бремени представляет интерес тот факт, что шведы под Полтавой продавали своих лошадей по цене в талер или полуталер, что составляло от 64 до 32 русских копеек; царь Петр осенью 1708 года указал своему сыну царевичу Алексею Петровичу закупать лошадей для драгунских полков по цене 7 рублей за голову (эту же цену указывает в своих воспоминаниях посол Чарльз Витворт[880]); согласно указу Петра I, изданному в ноябре 1708 года, за каждого пленного вражеского солдата гражданскому населению («всякому из народа») выплачивалось по 5 рублей, а за доказанное убийство солдата противника («за убиение каждого неприятеля по свидетельству явному») – 3 рубля[881].

Учитывая такую грабительскую по отношению к населению внутреннюю политику царя Петра, в 1708 году, одновременно с наступлением шведской армии, произошли вооруженные выступления против царской власти в Башкирии и на Дону. Восстание башкир и примкнувших к ним татар Казанского уезда царь Петр жестоко подавил с помощью калмыков, усиленных небольшими воинскими отрядами из Астрахани (где в 1706 году фельдмаршал Шереметев, в свою очередь, с помощью все тех же калмыков подавил бунт сосланных стрельцов и местного населения, за что калмыкам было заплачено 14 163 рубля[882]). Здесь царь искусно воспользовался межнациональными и межконфессиональными противоречиями в регионе, направив ламаистов-калмыков против мусульман-башкир, что привело к кровавой резне, в результате которой было уничтожено около 300 сел и деревень и погибли более 12 тыс. человек[883]. Восстание донских казаков во главе с атаманом Кондратием Афанасьевичем Булавиным, вначале имевшее успех, столкнулось с отсутствием у донских казаков необходимых средств вооруженной борьбы – в июле 1708 года им не удалось захватить крепость Азов, после чего Булавин застрелился (или был убит казацкой старшиной в Черкасске), а в ноябре того же года, почти одновременно со взятием украинского Батурина, царским карательным отрядам под общим командованием майора гвардии князя Василия Долгорукова (Василий Владимирович Долгоруков[884]) удалось овладеть главным опорным пунктом восставших казаков, станицей Решетова (по утверждению А. Широкорада, царь Петр организовал настоящий геноцид донских казаков – царские каратели, в том числе вновь отряды калмыков, уничтожили около 23,5 тыс. мужчин, женщин и детей и сожгли несколько десятков населенных пунктов[885]; в карательной операции был задействован даже один батальон Лейб-гвардии Преображенского полка).

В субъективном плане прямым следствием победы под Полтавой стала возникшая у царя Петра иллюзия своего военного превосходства, которая привела к неудачному Прутскому походу против Турции. Кроме того, субъективное решение царя дать бой шведской армии под Полтавой, обусловленное желанием отомстить за разгром русских под Нарвой, содержало не столько опасность проиграть битву, так как это все равно не могло привести к поражению в войне, сколько опасность для жизни самого Петра. Поскольку под Нарвой царь бросил армию, постольку теперь он считал себя морально обязанным принять участие в сражении и в переписке заранее просил Меншикова предупредить о возможной близости решительного боя с армией Карла XII, так как «… эта чаша не должна его миновать»[886]. В результате амбиции и болезненное самолюбие царя позволили бы осуществиться самым несбыточным мечтам шведского короля о разделении России и смене царствующей династии, не говоря уже об исходе самой битвы под Полтавой.

В тот момент битвы, когда царь лично двинул вперед второй батальон Новгородского полка, он оказался менее чем в ста метрах от противника. Тогда, если верить русским источникам, в него и его лошадь попали три пули, которые, однако, не причинили вреда, поскольку одна только пробила шляпу, другая застряла в седле, третью отразил медный нагрудный крест[887]. В битве при Лесной аналогичным образом погиб один из командующих офицеров русской кавалерии, ландграф Фридрих Гессен-Дармштадтский, убитый шведами выстрелом из мушкета (согласно воспоминаниям прапорщика Роберта Петре, заметив ландграфа Фридриха перед боевой линией противника, он специально отрядил группу из четырех мушкетеров, которые вышли из строя и застрелили вражеского командира). В той же битве генерал Рудольф Бауэр был тяжело ранен в лицо и упал с лошади, частично парализованный, не владея рукой и ногой, так что русские драгуны вытаскивали его с поля боя (лечение Бауэра потребовало нескольких месяцев постельного режима). В Полтавской битве из числа высшего и старшего командного состава царской армии были убиты ружейными выстрелами бригадир Пфейленгейм, полковник Нечаев и подполковник Лов (Лоу, Лоф, Low, офицер Киевского драгунского полка[888]), ранены генерал Ренне, бригадир Полонский, полковники Воейков, Инглис, Леонтьев, Лесли и Шамордин[889]. У фельдмаршала Шереметева была прострелена рубаха, выбившаяся на груди из-под мундира. Как видно, шведы снайперски метко стреляли по вражеским военачальникам и командирам, если только не предположить, что часть выстрелов сделали сами же русские солдаты – вчерашние крепостные крестьяне и бывшие стрельцы, ненавидевшие царя и своих офицеров – помещиков и иностранцев. В связи с этим, трудно судить, как повели бы себя русские солдаты под Полтавой, если в критической ситуации царь вдруг упал на землю тяжело раненный или хотя бы потому, что под ним убили лошадь. В шведской армии в той же битве слух о смерти короля привел к панике и бегству части кавалерии. Еще труднее предугадать политические последствия тяжелого ранения или смерти Петра под Полтавой.

Вся внешняя и внутренняя политика Московского Царства в этот период, включая ведение Северной войны, диктовались волей одного человека – царя Петра I. Поэтому гибель царя должна была кардинальным образом изменить ход военных действий, аналогично тому, как это произошло через 52 года, когда исход Семилетней войны предопределила смерть дочери Петра – императрицы Елизаветы Петровны. Как справедливо замечает Б. Григорьев, если бы Карл XII был убит под Полтавой, то это была бы только потеря человека и Швеция осталась бы такой, какой она была и должна была быть, но если бы был убит Петр I, то с его смертью потерпело бы крушение все его дело, а значит, не было бы и последующей истории России[890].

Однако боги и демоны войны отвернулись от короля Карла и его армии, поэтому даже профессионализм шведских солдат, умело поразивших мишень – вражеского главнокомандующего офицера, оказался бесполезен[891]. Случай либо плохое качество пороха помешали шведам использовать очередную благоприятную возможность выиграть битву, предоставленную им царем Петром.

Русскому самодержцу была назначена иная участь. Хотя духи войны отказали Карлу XII в победе, они все-таки наградили его легкой солдатской смертью – внезапно, от вражеской картечи, в осадной траншее у крепости Фредрикстен (Fredriksten) под городом Фредриксхалл (Fredrikshald), хотя, вероятнее всего, Карл был убит из нарезного оружия, а выстрел специально изготовленной пулей нестандартного калибра сделал французский наемник, подполковник шведской службы и генерал-адъютант Андре Сигье (Andre Siguier), подосланный заговорщиками из шведской политической элиты, желавшими прекратить войну, во главе с принцессой Ульрикой-Элеонорой (Ulrika-Eleonora) и ее мужем ландграфом Фридрихом Гессен-Кассельским (Friedrich Landgraf von Hessen-Kassel, будущий король Швеции Фредрик I Гессенский, Fredrik I Hessians), но это ничего не меняет относительно характера смерти короля). Как заметил однажды Карл XII, вероятно, оценивая свою жизнь после Полтавской битвы, счастье может изменить, ибо над ним мы не властны; но нельзя перестать оставаться честным человеком[892] (поэтому Карл оставался честным человеком в своем понимании честности короля. – П. Б.).

С другой стороны, царь Петр I, который и после Полтавы все продолжал пытать и предавать мучительной смерти тысячи людей, в том числе и собственного сына, долго (в течение января 1725 года) и тяжело умирал от уремии – болезненное состояние, при котором нарушение функций почек и мочевыводящих путей приводит к острой задержке мочи и накоплению в крови азотистых шлаков (по одной из версий, основанной на данных патологоанатомического исследования трупа Петра I, причиной уремии послужила стриктура уретры в районе выхода из мочевого пузыря, развившаяся в связи с плохо вылеченной гонореей и последующим хроническим уретритом)[893].

Больше книг — больше знаний!

Заберите 30% скидку новым пользователям на все книги Литрес с нашим промокодом

ПОЛУЧИТЬ СКИДКУ