§ 2.3. Первая встреча противников. «Почерк» полководца короля Карла XII

С точки зрения проявлений интуиции, как характерной и неотъемлемой особенности полководческого «почерка» Карла XII, наиболее значимой среди побед короля Карла является битва под Нарвой. Здесь и русский царь (хотя в самой битве он не участвовал и не руководил войсками, однако структура армии, ее состав, подготовка, планирование боевых действий, выбор позиции и дислокация частей на поле боя были обусловлены его приказами), и шведский король ярко продемонстрировали свои качества полководцев. Причем в силу стереотипов мышления и поведения противников, часть из которых сложилась в результате Нарвского столкновения, битва под Полтавой стала во многом его копией.

20 августа 1700 года, вероломно нарушив продленный за девять месяцев до этого договор о мире, царь Петр объявил Швеции войну, и царские войска выступили в поход, двигаясь в направлении на город-крепость Нарву (Narva).

(Обстоятельства объявления войны против Швеции со стороны Петра I также весьма примечательны. Согласно Столбовскому мирному договору 1617 года между Россией и Швецией, подтвержденному в 1661 году договором в Кардисе, граница между двумя странами проходила по Чудскому и Ладожскому озерам, с уступкой шведам района, прилегающего к Нарве, с Иван-городом, Ямом и Копорьем, а также всей Ингрии со всем побережьем Финского залива. Стремясь вернуть эти земли, Петр I заключил ряд договоров, обеспечивавших России союзников для войны со Швецией. В июле 1699 года был заключен оборонительно-наступательный союз с датским королем Фредериком IV (Fredrik IV av Danmark), а в ноябре того же года – тайный наступательный союз против Швеции с избранным польским королем и саксонским курфюрстом Августом II «Сильным» (August II «Den starke»).

При этом Петр тщательно скрывал свои намерения от шведов и в октябре 1699 года в Москве состоялся торжественный прием шведского посольства, прибывшего еще в мае 1699 года, а в ноябре царем был подписан договор, пролонгирующий действие условий Кардисского договора. В феврале и марте 1700 года саксонские и датские войска без предварительного объявления войны вторглись на шведскую территорию и в герцогство Гольштейн-Готторпское, но Петр выжидал объявлять войну, так как его задерживала необходимость заключения мира с Турцией (этот мирный договор был подписан в июле 1700 года, а сообщение о нем поступило в Москву 19 августа). С целью ввести короля Карла в заблуждение относительно своих истинных намерений, в июне 1700 года Петр I направил в Стокгольм князя Андрея Хилкова с уведомлением о дружественных намерениях России и сообщением, что вскоре в столицу Швеции прибудет русское Великое посольство, чтобы специальной грамотой вновь подтвердить действие условий Кардисского мирного договора. При этом Хилкову был поставлен целый ряд задач разведывательного характера[340], которые он не выполнил, поскольку не успел выехать из Швеции до нападения на нее России и оказался взят под арест. Только 20 августа 1700 года Московское царство объявило войну Шведскому королевству, а в первых числах сентября главные силы русской армии выступили из Москвы через Новгород к Нарве. Полностью русские войска сосредоточились под Нарвой в середине октября 1700 года.

Напротив, Швеция стремилась поддерживать мир с Россией. В знак мирных намерений в 1697 году шведский король Карл подарил русскому царю Петру 300 пушек (по 150 орудий 3-фн и 3,5-фн калибров, не считая того, что через Петра Матвеевича Апраксина – тогдашнего новгородского воеводу и брата генерала Федора Апраксина – в Швеции был сделан заказ на 280 чугунных пушек, из них не менее 100 были доставлены в 1699 году в Новгород[341]), которые затем были использованы против самих шведов (интересно, что саксонскому курфюрсту и польскому королю Августу шведы подарили всего десять пушек, которые затем в качестве военного трофея были захвачены в Познани и возвращены в Швецию[342]).

1 октября 1700 года русская армия в количестве около 34 тысяч человек (26 700 солдат и стрельцов в 25 полках, 1400 драгун в двух полках, 5250 человек в отряде поместной конницы, до 1 тыс. иррегулярной конницы казаков и калмыков), при 145 орудиях (из них 50 полковых и 95 полевых и осадных орудий: четыре 48– и 30-фунтовые (далее – фн) пушки; двадцать шесть 24– и 18-фн пушек; тридцать три 12-, 10– и 6-фн пушки; двадцать пять 3– и 2-пудовых мортир; семь гаубиц)[343], начала осаду крепости Нарва, которую защищал гарнизон в 1300 пехотинцев, 200 кавалеристов и 400 вооруженных жителей[344]. В этот же день Карл XII с 16 000 пехоты и 4000 кавалерии отплыл из Швеции в Ливонию (Livonian, шведская Лифляндия, включала территорию южной части Эстонии и северные районы Латвии) и 6 октября высадился в порту Пернау (Pernau, латв. Пярну)[345]. После длительного сосредоточения войск и накопления предметов их снабжения в районе Везенберга (Wesenberg, латв. Ракваре), куда прибыли дополнительные подкрепления, а также некоторых оперативных размышлений шведского командования по поводу выбора направления главного удара, король Карл решил 12 ноября выступить из Везенберга под Нарву. 19 ноября шведская армия, насчитывавшая в своем составе 37–38 орудий, 23 батальона пехоты и 46 эскадронов кавалерии, всего от 8000 до 8500 солдат, около трети которых составляли кавалеристы, подошла к Нарве (по другим данным – от 10 500 до 12 000 солдат и офицеров, учитывая убыль в эскадронах и батальонах от болезней и дезертирства[346]; вместе с тем указываемое в источниках число батальонов и эскадронов в шведской армии, сражавшейся под Нарвой, соответствует по штатной численности общему количеству солдат, высадившихся в Ливонии – 20 000 солдат и офицеров, поэтому в некоторых исследованиях утверждается, что в битве против царской армии участвовало около 20 тыс. шведов и гарнизон города[347]).

Русская армия занимала укрепленный лагерь, образованный циркумвалационной и контрвалационной линиями, оконечности которых упирались в реку Нарва (Нарова). Укрепления лагеря составляли рвы, брустверы, палисад и рогатки, усиленные редутами и флешами. По периметру ограды через равные промежутки были сооружены подобия выступающих бастионов, чтобы вести фланкирующий огонь вдоль рва. В центре ограды имелось большое укрепление с бастионами, также защищенное инженерными сооружениями деревоземляного типа. Оно позволяло сосредоточить отдельную группировку войск для организации контратак в любом направлении. По условиям местности, на правом фланге расстояние между линиями было более километра, а на левом – около 500 метров; общая протяженность укрепленного рубежа обороны составляла около 7 км.

Еще 26–29 октября у деревень Пертц и Варгле – в 36 верстах восточнее местечка Везенберг, и 16 ноября у местечка Пюхаиоки (латв. Пюхъяегги, Пигаиоки) – в 32 верстах западнее Нарвы, шведские части сталкивались с выдвинутым в направлении Ревеля (эст. Таллинн) корпусом русской поместной дворянской конницы под командованием Бориса Шереметева (Московский поместный полк и иррегулярные отряды казаков и калмыков общей численностью около 6 тыс. всадников[348]). Поэтому Карл не мог рассчитывать на использование фактора неожиданности и не стал ввязываться в лобовое столкновение с русскими в невыгодных условиях, как он наверняка сделал бы лет через пять-шесть, но вынудил поместную конницу Шереметева отступить тем, что предпринял обходной маневр через болото. Русские блокировали главную дорогу, занимая выгодную позицию в узком проходе между холмами, подступы к которым прикрывали река с единственным узким мостом и болото. Однако местный житель Стефан Рабе (Раабе, Stefan Raabe) показал шведам другой путь, в обход моста по болоту, где и прошла часть шведской кавалерии. (Согласно местным преданиям, у Стефана был сын Иоганн Рабе, служивший драгуном в шведском гарнизоне крепости Мариенбург (Марленбург, Marienburg, город Алукснэ в Латвии), где он женился на служанке в семье пастора Иоганна Глюка (Johann Ernst Gl?ck, был взят в плен русскими и отвезен в Москву, где основал свою школу и составил одну из первых русских грамматик, умер в Москве в 1705 году) – Марте Скавронской, которая после взятия русскими войсками крепости в августе 1702 года стала прачкой («портомоей») при драгунском полку, а затем наложницей сначала Людвига Алларта или Рудольфа Бауэра, потом Бориса Шереметева, потом Александра Меншикова, а потом любовницей и женой царя Петра I, впоследствии русской императрицей Екатериной I (хотя, по другим данным, мужем Марты был драгун Иоганн Краузе (Johann Krause), которого она впоследствии разыскала, уже будучи русской императрицей, и назначила ему пенсию, тогда как он продолжал служить в шведской армии в гарнизоне на Аландских островах)).

Днем 18 ноября корпус Шереметева соединился с основными силами русской армии под Нарвой, и царское командование получило достоверные сведения о приближении противника, хотя Шереметев несколько преувеличивал силы шведов. В этот же день шведская армия настолько приблизилась к Нарве, что обменялась с гарнизоном сигналами – выстрелы из пушек и запуск сигнальных ракет, а в ночь с 18 на 19 ноября к Нарве была выслана разведывательно-рекогносцировочная группа под началом полковника Ханса Ребиндера (Hans Henrik Rehbinder), оценившая характер позиций противника[349].

С другой стороны, царь Петр, напуганный преувеличенными донесениями Шереметева о силе шведов, бросил свою армию и в ночь с 17 на 18 ноября поспешно уехал в Новгород. Командование русскими войсками было поручено фельдмаршалу Карлу д’Кроа (Кроа-де-Крои, Кроа-де-Крой, фр. Charles Eug?ne Croa de Cro?, бельгиец по происхождению, австрийский генерал-фельдмаршал, герцог Карл д’Кроа поступил на русскую службу в сентябре 1700 года, а действительное начальство над русской армией, где всем распоряжался царь, получил только после бегства Петра, в ночь с 17 на 18 ноября[350]; вместе с д’Кроа из австрийской службы на русскую перешли 80 офицеров, большинство из которых было под Нарвой[351]). По решению военного совета царской армии, который состоялся 18 ноября под председательством главнокомандующего фельдмаршала д’Кроа, почти все высшие офицеры, за исключением Бориса Шереметева, – заместитель командующего Яков Долгоруков, командиры дивизий («генеральств») Иван Бутурлин, Иван Трубецкой, Автоном (Автамон) Головин, Адам Вейде (Adam Weide), высказались за то, чтобы русские войска из-за укреплений лагеря в поле не вышли. Поэтому даже поместная конница заняла позицию на крайнем левом фланге между оборонительными рубежами с расчетом выйти оттуда только при благоприятной возможности, чтобы угрожать флангу и тылу противника. Таким образом, русское командование добровольно уступило инициативу слабейшему по силам и средствам неприятелю. При этом для обороны линии укреплений удалось сосредоточить около 20 тыс. солдат и офицеров пехоты[352], благодаря чему плотность сил с русской стороны составляла не менее 2,8 тыс. военнослужащих на километр фронта, что является достаточно высоким показателем.

В результате 5–6 тысяч шведской пехоты оказались перед необходимостью штурмовать оборонительную позицию, занятую вчетверо сильнейшим неприятелем, имевшим превосходство в артиллерии. Плотность артиллерии с русской стороны составляла от 7 до 10 стволов на километр фронта позиции (осадную артиллерию царской армии можно считать устаревшей, однако большая часть тяжелых пушек осадного парка по приказу Карла д’Кроа осталась на брешь-батареях[353], поэтому в бою приняли участие 50 вполне современных 3-фн полковых пушек, а также около 20 полевых орудий: 12-фн, 10-фн и 6-фн пушки и гаубицы[354]).

В свою очередь, шведская кавалерия должна была обеспечить фланг и тыл от нападения вдвое большей по численности русской конницы.

При таких условиях единственным объективным обстоятельством, указывающим на целесообразность атаки являлась растянутость русской позиции на 7 верст (~7 км)[355], что позволяло шведам создать локальный перевес в силах и средствах на отдельных участках, используя предоставленную им инициативу. Кроме того, субъективно король Карл считал русскую армию гораздо слабее шведской. Однако эти соображения отнюдь не свидетельствовали в пользу немедленных действий. Оперативно-тактический анализ позиции и соотношения сил приводит к выводу о целесообразности усиления резервами за счет гарнизонов местных крепостей, блокирования путей подвоза русской армии, оборудования укреплений на случай русских контратак, проведения инженерных мероприятий по подготовке штурма русского лагеря, координации действий деблокирующих сил и гарнизона Нарвы. По информации Б. Григорьева, фельдмаршал д’Кроа и генерал Алларт, отвечавший тогда за инженерное обеспечение действий русской армии, полагали, что шведы выстроят свой собственный укрепленный лагерь, откуда будут тревожить и ослаблять русских методическими вылазками[356].

Вместо этого шведский король принял решение о немедленной атаке. Шведский писатель и историк Ф. Бенгтссон (Frans Gunnar Bengtsson) отметил по этому поводу в своем труде «Жизнь Карла XII» (швед. «Karl XII’s levnad») следующее: «Он осмелился и преуспел; он был прав, а умные и предостерегающие его оказались не правы».

Источники победы на войне с древнейших времен привлекали внимание людей, вызывая появление многочисленных трактатов по стратегии и тактике. Их авторы с большим или меньшим успехом пытались установить закономерности вооруженного противоборства, на основе которых можно было предложить способы и приемы ведения боевых действий, повышающие вероятность победы. Соответственно, определение таких закономерностей и способов потребовало использования аналитических методов познания действительности, начиная от элементарных индукции и дедукции, вплоть до математического анализа. Взаимосвязь теории и практики обусловила появление аналитических органов, призванных к организации управления войсками, – появились штабы.

Стратегические и оперативные решения при этом стали логически обоснованными, но предсказуемыми. Стороны, использующие практически одни и те же методы аналитического обеспечения организации войны, приходят к одинаковым выводам как по поводу наиболее целесообразных собственных действий, так и по поводу альтернативного поведения противника. В результате возникает известный «кризис аналитичности»[357], который преодолевается с помощью различного рода инноваций, неизвестных другой стороне: новых тактических приемов, новых видов вооружения, новых методов анализа информации и др. Тем не менее, во-первых, инновации практически всегда требуют предварительного вложения значительных ресурсов. Во-вторых, разрыв во времени между отысканием и эффективным применением инновации должен быть достаточно небольшим, иначе противник либо копирует ее, либо примет меры противодействия.

Между тем логический анализ означает нарушение целостного восприятия явлений, их разделение на части, каждая из которых изучается в отдельности, и на основе такого изучения формулируется синтетический вывод, касающийся всего явления. Однако явление в целом в действительности остается во многом не познанным, поскольку при наличии системной связи между частями оно обладает свойствами, отличными от свойств каждой из частей.

Кроме этого, ведение войны связано с таким количеством непредвиденных обстоятельств и постоянной необходимостью вносить коррективы и искать новые решения, что заранее всего не проанализируешь и не спланируешь, тем более по каждому возможному поводу. Вот здесь и выступает на первый план субъективный фактор личных способностей и межличностных отношений. В условиях недостатка информации военачальник вынужден принимать решения, используя, прежде всего, свой опыт и интуицию, а затем, несмотря на возражения и сомнения вышестоящего руководства и подчиненных, упрямо следовать принятому решению, так как сомнения и неопределенность обычно приводят к худшим последствиям, чем ошибки.

Накопленный человечеством опыт свидетельствует, что целостное ощущение и понимание событий и явлений достигается благодаря интуиции. На семинаре, проведенном в 1988 году в Швейцарии по инициативе Международного института менеджмента и посвященном проблемам интуиции, последняя квалифицировалась с одной стороны как навык, который можно тренировать и развивать, а с другой – как состояние бытия, уровень сознания[358].

Интуитивный подход зачастую позволяет принимать решения более верные, чем при логическом анализе ситуации. Однако для большинства людей доступ к интуиции затруднен цензурой сознания, своеобразным фильтром, который не позволяет стрессовым реакциям нарушить работу психики[359]. Для преодоления этой цензуры было разработано много приемов (толкование сновидений, автоматическое письмо, различные способы медитации и т. п.), однако есть люди, которые успешно пользуются интуицией, не прибегая к специальным техникам.

Отсюда допустимо предположить, что способный воспользоваться интуицией военачальник может принять нетривиальное, аналитически не прогнозируемое решение, являющееся неожиданным для противника, руководствующегося формальной логикой. Однако на практике, особенно в случаях обращения к историческому материалу, представляется достаточно трудным вычленить те решения ответственных лиц, которые принимались ими на основе интуиции. В связи с этим требуется определить характерные черты, которые позволяют предполагать ее использование.

Основой интуитивных решений является обработка информации другими способами, отличными от известных общих методов формально-логического и специальных методов математического анализа. Основываясь на повседневном опыте применения интуиции, которой хотя бы однажды воспользовался каждый из людей, можно отметить следующие ее характерные особенности: 1) быстрота формулирования выводов – на обработку информации затрачивается гораздо меньше времени, чем при использовании методов анализа; 2) своеобразие выводов, которые во многих случаях противоречат выводам, основанным на результатах анализа информации; 3) отсутствие формальных обоснований выводов – решение принимается зачастую вопреки внешним доказательствам и доводам; 4) внутренняя убежденность в правильности решения или истинности вывода, хотя объективно это ничем не подтверждено.

Следовательно, можно заключить, что проявления интуиции полководцев следует искать в тех случаях, когда ими оперативно принимались решения, противоречащие логической оценке обстоятельств, что характерно для экстремальных ситуаций. Соответственно влияние интуиции военачальника на формирование его полководческого «почерка», то есть совокупности типичных методов и приемов ведения боевых действий, заметно, прежде всего, в области тактики, где взаимодействие противоборствующих сил, ограниченное условиями пространства и времени, постоянно порождает ситуации, требующие быстрого реагирования и адекватных решений.

В области стратегии, где события разворачиваются медленнее, фактографически на первый план всегда выступает аналитическое обоснование решений. Интуитивное при этом маскируется проявленными в той или иной форме (высказывания, письма, дневники, мемуары) рациональными соображениями, которые и остаются зафиксированными в истории. Анализ тактических решений, напротив, позволяет усмотреть элементы интуиции тогда, когда те или иные действия полководца по видимости не были мотивированы логическим анализом ситуации и позднее не получили рациональных объяснений.

Кроме этого, наличие развитой интуиции можно предположить, основываясь на поведенческих особенностях интересующего человека. Например, молчаливость Карла XII свидетельствует о наличии у него потенциальной способности преодолевать так называемый «вербальный барьер» (неотвязное мысленное словоговорение), затрудняющий доступ к интуитивному.

Вместе с тем, как показывает в своем исследовании Б. Григорьев, Карл XII получил систематическое и глубокое для своего времени военное образование, начав изучать математику, фортификацию и военное дело в семилетнем возрасте под руководством генерал-квартирмейстера Карла Стюарта (Carl Magnus Stuart)[360]. Б. Григорьев приводит для примера вопрос, поставленный Стюартом перед Карлом в девятилетнем возрасте: «Должен ли фланг быть перпендикулярен, если вести огонь куртинами с крайнего фланга или фронта?» Хотя точный смысл этого вопроса сейчас уже и не вполне ясен, но его специальный характер и уровень сложности достаточно понятны, чтобы оценить верный ответ, данный Карлом. В этом же возрасте Карл уже изучал военную историю, тактику, топографию и готовил чертежи фортификационных сооружений. Одновременно отец – король Карл XI – неукоснительно наблюдал за тем, чтобы Карл постоянно присутствовал вместе с ним на войсковых маневрах и учениях, участвовал в военных сборах и инспекциях частей и соединений. В семь лет Карл стал шефом гвардейского полка, где затем он должен был периодически принимать на себя командование отдельными подразделениями в рамках мероприятий по боевой подготовке части.

В связи с этим совершенно необоснованно утверждать, что король Карл, никогда раньше не занимаясь военным делом, с началом Северной войны внезапно стал демонстрировать чудеса интуиции, принимая гениальные оперативные и тактические военные решения. В действительности, хотя Карл и не имел боевого опыта, но получил обширные теоретические познания, тогда как практические навыки организации оперативных и тактических действий частей и соединений у него были развиты еще с раннего детства, когда он принимал личное участие в военных учениях и маневрах.

Именно соединение интуиции с практическим опытом руководства войсками и углубленной теоретической подготовкой выработали «почерк» короля-полководца, проявления которого были дополнительно обострены уже описывавшимися выше индивидуально-психологическими особенностями личности Карла XII. Особенностью этого «почерка» была его оперативно-тактическая направленность – король обладал искусством увидеть поле боя со всеми его особенностями, верно оценить позицию противника и найти уязвимые места, нанести стремительный удар на выбранном направлении и добиться при этом от своих солдат и офицеров полной отдачи при решении поставленных перед ними боевых задач. Все указанные составляющие были ярко продемонстрированы Карлом в битве под Нарвой.

Командование левым крылом шведской армии под Нарвой было поручено генералу Карлу Реншельду (Carl Gustaf Rehnskj?ld), а правым – генералу Отто Веллингку (Веллинг, Otto Vellingk). Пока пехота готовила фашины для заполнения рва, 16-орудийная батарея под командованием майора Густава Аппельмана (Gustav Gabriel Appelman) начала обстрел центра русской линии с холма Германсберг (нем. Hermannsberg, Германская Гора). Оставшиеся 22 орудия под управлением генерал-фельдцейхместера Йохана (Юхана) Шеблада (Johan Si?blad) были развернуты против правого фланга русских.

Около 14 часов дня 19 ноября шведская пехота, прикрываемая с флангов кавалерией, двинулась в наступление двумя колоннами под командованием генералов Кнута Поссе (Knut G?ransson Posse) и Георга Майделя (Georg Johan Maidel) на правом и левом флангах, соответственно нанеся удары по оконечностям русского центра, занимаемого пехотной дивизией Ивана Трубецкого (около 4,6 тыс. солдат и офицеров, в том числе в составе четырех стрелецких полков, а также 250 человек иррегулярной конницы[361]) и прорвав линию укреплений. Успеху шведов способствовала внезапно начавшаяся метель, поскольку ветер дул так, что снег слепил царскую пехоту и канониров (вполне вероятно, что и старые русские стрелецкие полки полковников Мирона Баишева, Василия Елчанинова, Степана Стрекалова и Мартемьяна Сухарева не оказали должного сопротивления противнику). После прорыва неприятеля внутрь оборонительных линий поместная дворянская конница Шереметева вышла из-за укреплений, но вместо атаки противника бежала с поля боя, вплавь перейдя на правый берег реки Нарвы через острова (при этом утонули до 1000 человек и еще больше лошадей). Это позволило шведскому командованию ввести в бой свою кавалерию – подготовив переходы через ров, правофланговые кавалерийские части под командованием генерала Блехерта (Блеккерта) Вахтмейстера прошли вслед за пехотой (Bleckert Wachtmeister af Bj?rk, его сын Карл Ханс Вахтмейстер (Carl Hans Wachtmeister) через полгода участвовал в неудачной для шведов морской экспедиции с целью нападения на Архангельск).

Ворвавшись во вражеский лагерь, шведы попытались развить наступление против русских флангов: дивизии Автонома Головина на правом фланге (около 8 тыс. солдат и офицеров пехоты и драгунский полк численностью 700 военнослужащих), и дивизии Адама Вейде на левом фланге (около 6,6 тыс. солдат и офицеров пехоты и драгунский полк численностью 700 военнослужащих)[362]. Однако за счет уплотнения боевых порядков противника и вступления в бой на правом фланге элитных частей (Лейб-гвардейских Семеновского и Преображенского пехотных полков общей численностью 3738 солдат и офицеров[363], а также спешенного Преображенского драгунского полка полковника Алферия Шневенца (Albrecht Schneventz)), они были остановлены. По приказу короля Карла вся шведская легкая артиллерия была сосредоточена для огня по вагенбургу из повозок, где закрепились гвардейские части противника, у которых имелось для обороны всего 6 полковых пушек. Тем не менее, взять вагенбург до вечера так и не удалось.

К наступлению темного времени суток шведская пехота оказалась разделена на две части, причем потери шведов составили около 2 тыс. солдат и офицеров убитыми и ранеными (по другим данным – 600 человек)[364], а часть пехоты вышла из-под контроля по причине разграбления запасов алкоголя в русском обозе (финские батальоны). В связи с этим русская армия имела численное преимущество на каждом из участков атаки. В то же время действия королевской кавалерии были затруднены рвами, рогатками и другими препятствиями на местности. Кроме того, темнота и погодные условия нарушили управление шведскими войсками (некоторые части сражались друг с другом) и затруднили установление связи с гарнизоном Нарвы для получения боеприпасов пехоте, хотя комендант крепости полковник Хеннинг Рудольф Горн предпринял вылазку на помощь главным силам шведов, сковав своими действиями части дивизии генерала Ивана Бутурлина (7,5 тыс. солдат и офицеров пехоты[365]), занимавших внутреннюю контрвалационную линию осадных укреплений.

(Интересно, что Хеннинг Горн принадлежал к померанской линии военной династии Горнов (Horn, «Рог»), которая была связана с Прибалтикой с XVI века, когда в 1590 году генерал Карл Горн (Carl Horn) руководил обороной шведского плацдарма на границе с Россией, образованного крепостями Нарва, Ивангород, Ям, Копорье, от русских войск, возглавляемых Борисом Годуновым; в период с 1608 по 1661 гг. здесь же вели боевые действия или осуществляли административное управление фельдмаршалы Эверт Горн (Evert Horn, в 1611 году командовал шведскими войсками в Новгороде, погиб под Псковом в 1615 году), его сын Густав Горн (Gustaf Horn, генерал-губернатор Ингерманландии (Ingermanland, территория между Чудским и Ладожским озерами) и Кексгольма (Keksholm)), Кристер Горн (Krister Horn, генерал-губернатор Ингерманландии и Кексгольма), Бенгт Горн (Bengt Horn, шведский королевский наместник в Эстляндии (швед. Svenska Estland, территория Эстонии), участник войны с Россией в 1658 году и заключения Кардисского мирного договора в 1661 году); в 1944 году генерал Вальтер Горн (Walter Horn) командовал 561-й гренадерской (народно-гренадерской) дивизией, сражавшейся на территории Восточной Пруссии).

Карл XII оказался в тяжелом положении неопределенности в исходе боя, который с утра 20 ноября мог сложиться неблагоприятно для шведской пехоты. По мнению государственного советника и королевского камергера графа Фабиана Вреде (Fabian Wrede): «Если бы русский генерал, имевший до шести тысяч под ружьем, решился на нас ударить, мы были бы разбиты непременно: мы были крайне утомлены, не имея ни пищи, ни покоя несколько дней; притом же наши солдаты так упились вином, которое нашли в русском лагере, что невозможно было немногим оставшимся у нас офицерам привести их в порядок»[366].

Однако, в отличие от прусского короля Фридриха II (Friedrich II Hohenzollern von Preu?en) в битве под Кунерсдорфом (Kunersdorf), Карл XII отказался от попытки полностью уничтожить русскую армию. Напротив, в полном соответствии с принципами, установленными еще китайским полководцем Сунь-Цзы («Если окружаешь войско противника, оставь открытой одну сторону; если он находится в безвыходном положении, не нажимай на него»[367]), король предоставил ей «золотой мост» для отступления в прямом и переносном смысле, поскольку шведы сами организовали ремонт понтонного моста через Нарву, который оказался разрушен массой русских войск при их попытке отступления (мост уже к 23 часам 19 ноября отремонтировали пленные русские мастеровые). Поскольку около 20 часов 19 ноября к шведам прибыли первые парламентеры с предложением о прекращении боевых действий от Головина, а к утру 20 ноября и от Вейде, то шведское командование легко избавилось от все еще опасного противника, по частям пропустив русские войска на другой берег Нарвы без оружия, артиллерии и знамен.

В результате в Новгород возвратились 22 967 солдат и офицеров русской пехоты и почти вся поместная иррегулярная конница, так что русские, по собственным оценкам, потеряли около 5,8–6 тыс. человек убитыми и тяжелоранеными (согласно «Журналу, или поденной записке… Петра Великого»)[368]. Однако, по оценке генерала Алларта и шведского командования, общие потери царской армии составили от 8 до 12 тыс. военнослужащих), всю артиллерию (145 орудий), 151 знамя и 20 штандартов, все запасы предметов снабжения и армейскую кассу, а также командующих офицеров (18 генералов и приравненных к ним чинов), которых шведы оставили в качестве заложников; шведские потери, по их собственным данным, составляют около 700 солдат и офицеров убитыми и 1200 ранеными[369]. Значительная часть из отступивших от Нарвы русских воинов не добралась до Новгорода, так как они умерли от ран, голода и холода или дезертировали по дороге, а некоторые офицеры-иностранцы были убиты своими русскими подчиненными еще во время боя (11 полковников и подполковников из числа офицеров-иностранцев сдались в плен вместе с герцогом д’Кроа и генералом Аллартом, включая и командира Лейб-гвардии Преображенского полка полковника Иоганна Блюменберга (Блумберг, Блюмберг, Johann Ernst Blumenberg), а 8 полковников и подполковников из иностранцев были убиты, причем среди русских полковых командиров погиб только полковник Мартемьян Сухарев[370]). В итоге, по некоторым оценкам, общие боевые и небоевые потери русских под Нарвой достигают 17 тыс. военнослужащих из 40 тыс., выступивших в поход[371].

Русские войска оставили занятые ими ранее укрепленные пункты Ям и Копорье и, таким образом, были выдворены за пределы шведских владений. Вместе с тем шведская армия не располагала возможностями полностью использовать свой успех и наступать вслед за разгромленным противником в глубь России (хотя, по информации Б. Григорьева, вначале такой замысел рассматривался шведским командованием, две недели удерживавшим армию под Нарвой[372]). В связи с отсутствием магазинной системы снабжения и вообще какой-либо системы снабжения, специально организованной за счет удаленного подвоза, Карл XII отвел свои войска к замку Лаис (эст. Лайузе на юге Эстонии). Здесь шведы обеспечили себя реквизициями продовольствия у местного населения и оставались до мая 1701 года, поскольку до трети солдат и офицеров выбыли из-за болезней (по свидетельствам очевидцев, почти ни один раненый под Нарвой не вернулся в строй[373]).

Царь Петр же вначале был настолько напуган поражением под Нарвой, что написал письмо английскому королю Вильгельму III Оранскому (англ. William III, голландск. Willem Hendrik, Prins van Oranje) с просьбой содействовать заключению мира между Россией и Швецией. Однако затем, в связи с длительным бездействием шведской армии, царь ободрился и в феврале встретился с королем польским и курфюрстом саксонским Августом II в городке Биржи (Би?ржай, польск. Bir?e, лит. Bir?ai, на севере Литвы) для обсуждения дальнейшего ведения войны (там, в частности, было достигнуто соглашение об усилении саксонской армии отдельным русским корпусом из 19 полков, дислоцированных в Новгороде, численностью 17,5 тыс. солдат и офицеров, которые в марте 1701 года выступили к Риге под командованием Аникиты Ивановича Репнина для соединения с саксонскими войсками фельдмаршала Адама Штейнау (Adam Heinrich Steinau)[374]).