§ 6.3. Ответственность
Главная ответственность за поражение под Полтавой, несомненно, лежит на короле Карле XII. Как уже упоминалось, король обладал интуитивным пониманием оперативной ситуации и развития боя, но это его качество проявлялось в оперативно-тактической области. В части стратегии он допустил длительное ведение войны, располагая ресурсами страны с населением около 1,5 миллиона человек (это население собственно Швеции к 1700 году, хотя, учитывая все провинции и подконтрольные территории, общая численность населения Шведского королевства в ходе Северной войны достигала около 2,5–3 млн человек), тогда как его основным противником являлась Россия, население которой по переписи 1719 года, то есть уже после основных потерь, понесенных в ходе войны, составляло около 14 миллионов[824]. В начале войны, после крупного успеха под Нарвой, король более полугода бездействовал, позволив противнику оправиться от поражения, а потом он вообще увел шведскую армию в Польшу, оставив на границе с Россией небольшие и разрозненные силы, не объединенные под общим командованием. Затем, когда русские уже захватили важнейшие опорные пункты в прибалтийских провинциях Швеции, решение о вторжении с небольшой армией в огромную по территории неприятельскую страну, для ведения там глубоких операций по удаленному от собственных баз операционному направлению, также представляется глубоко ошибочным, если оно не было подкреплено соображениями по поводу внутренней слабости политического режима в России, впрочем, также необоснованными. Пытаясь следовать стратегии сокрушения и ввязываясь в стычки и бои местного значения, Карл поддался русской стратегии истощения, с легкостью разменивая своих ветеранов на плохо обученных царских рекрутов.
В итоге, если бы шведы под Полтавой одержали победу, причем сокрушительную, с полным уничтожением русской полевой армии, надеяться на благоприятный исход войны они все равно могли только в случае последующих уступок со стороны царя. Растаявшая в походе королевская армия к лету 1709 года уже не представляла серьезной угрозы, а для дальнейшего наступления в центральные области России еще предстояло преодолеть развитую кордонную систему. При условии продолжения русскими стратегии отхода и разорения местности даже иррегулярная татарская конница – единственная сила, способная оперативно усилить шведов в Украине, – становилась малоэффективной из-за наличия большого числа укрепленных пунктов, находившихся в руках царской армии. В 1708 году царские инженеры и саперы укрепили Новгород-Северский, Стародуб, Почеп, Ахтырку, Лебедин, Белгород, Прилуки, Нежин, Коропу, Глухов, Пирятин, Макошин, Сосницы, Липовец[825], так что без мощной артиллерии (полевой или осадной), которой не было ни у шведов, ни у татар, ими стало трудно овладеть. Удержание этих опорных пунктов обеспечивало русскому командованию надежный контроль над территорией и коммуникациями, так что, если бы шведы решили следовать стратегии татарских войск и просто обойти кордоны, то все наступление в глубь России превратилось бы в обычный грабительский набег, лишенный верной оперативно-стратегической цели (согласно сообщениям перебежчиков, к весне 1709 года шведское командование, столкнувшись с оборонительной стратегией противника, окончательно решило не навязывать ему сражения, а быстро двигаться из Украины прямо к Москве, и пыталось создать запас продовольствия из расчета на двухмесячный марш со средней скоростью 22 км в сутки[826], но даже взятие этого столичного города, не представлявшего особой ценности для царя Петра, но усиленно готовившегося к защите, отнюдь не позволяло успешно завершить кампанию в России).
С другой стороны, беспрепятственное отступление из Украины после удачной битвы поставило бы короля перед необходимостью вновь изыскивать людские и материальные ресурсы. В таком заведомо неравном соревновании с Россией Швеция была обречена на поражение. Всего военные предприятия короля стоили шведам по приблизительным оценкам до 150 тыс. человек убитыми, ранеными, пленными и умершими от болезней в походах[827], то есть около 10 % коренного шведского населения или примерно 20–25 % мужской половины шведов (при этом в итоге войны Швеция утратила ряд принадлежавших ей густонаселенных земель и провинций, где проживали еще несколько сотен тысяч человек, так что демографические потери, даже не учитывая экономический ущерб, оказались для страны невосполнимыми).
В связи с этим, закономерным итогом ошибочной стратегии шведского командования стали вначале частные оперативные неудачи, а затем и кульминационная военная катастрофа под Полтавой, фактически перечеркнувшая все прежние военные достижения короля Карла. Когда в Англии получили отчет посла Витворта о битве под Полтавой, маршал Джон Мальборо, который встречался со шведским королем в Саксонии в апреле 1707 года, отметил, что после десяти лет непрерывных успехов Карл XII из-за невезения и дурного командования погубил себя и свою державу всего за два часа[828].
С точки зрения морального аспекта поведение Карла также не безупречно. Шведские историки отмечают, что если король не считал ситуацию безнадежной с точки зрения возможности шведов сопротивляться русским, то он должен был бы не оставлять войска в Переволочне под командованием Левенгаупта, а лично проконтролировать переправу армии через Ворсклу и убедиться в возможности для шведов начать марш на юг по восточному берегу Днепра.
Кроме этого, по мнению Б. Григорьева, король отучил шведских военачальников думать и принимать решения, поскольку вплоть до мелочей решал все сам и единолично, вследствие чего, когда Карл был ранен и выбыл из строя, управление армией со стороны шведского генералитета оказалось малоэффективным[829].
По мнению А. Констама, в ходе Полтавской битвы король Карл XII вследствие своего ранения играл ненамного большую роль, чем обычный свидетель происходивших событий[830]. Это не вполне верно, но влияние короля на ход битвы, несомненно, было крайне ограничено, а главное, он не мог вдохновлять солдат и офицеров своим личным примером, что всегда делал раньше. В результате шведы оказались в непривычной ситуации отсутствия вождя на поле боя и утратили важное психологическое преимущество и моральный стимул к борьбе. Кроме того, как отмечает тот же Констам, снижение роли короля обострило противоречия и углубило недопонимание среди командования шведской армии, в особенности, между фельдмаршалом Реншельдом и генералом Левенгауптом.
Соответственно, если говорить о дурном командовании, то следующую за королем долю ответственности несет фельдмаршал Карл Реншельд. Поскольку, по мнению некоторых историков и специалистов[831], он являлся автором почти всех оперативных планов, по которым до этого проходили боевые действия шведской армии в успешных для шведов битвах и сражениях, то король полностью доверял Реншельду[832]. Он прямо или косвенно повлиял на принятие основных оперативных и оперативно-тактических решений, которые привели шведскую армию к поражению в русской кампании. Однако, с точки зрения А. Констама, самоуверенность, надменность и грубость Реншельда, а также его сильная неприязнь к генералу Левенгаупту привели к острой конфликтной ситуации в среде шведского командования, что имело фатальные последствия как для всей кампании, так и в день битвы[833].
Действительно, еще на совещании в Старишах 11–13 сентября 1708 года Реншельд выступал за то, чтобы, не ожидая корпуса Левенгаупта с его большим обозом, главной шведской армии двинуться в Северскую землю Украины, и убедил в этом короля[834]. Причем, когда королевская армия находилась в Старишах, войска Левенгаупта и обоз были всего в пяти переходах от основных шведских сил[835]. По утверждению Гилленкрока, он вызвался найти запас хлеба для некоторых полков шведской армии и обеспечить фураж на недельный срок, чтобы в течение хотя бы недели корпус Левенгаупта оставался в безопасности, но король отказался от предложения и приказал немедленно выступать в Северскую землю[836]. Это решение привело к поражению сильного шведского корпуса, который по своей численности был равен половине королевской армии, и потере важнейших предметов снабжения, необходимых шведам для нормального обеспечения боевых действий.
В дальнейшем, после ранения, которое помешало Карлу XII лично рекогносцировать позиции русских после их переправы на правый берег Ворсклы, король должен был планировать действия войск на основании информации, получаемой от высших офицеров, первым среди которых был именно фельдмаршал Реншельд. Поэтому при обсуждении некоторых вопросов о дурном командовании, например о том, почему король не использовал в битве всю шведскую артиллерию, а только четыре трехфунтовые пушки, некоторые авторы склонны считать, что он был дезориентирован и дезинформирован Реншельдом[837]. В этом случае следует признать, что весь оперативный план наступления на русскую армию, разработанный королем и его фельдмаршалом, базировался на недостоверной информации (впрочем, вполне вероятно, что значительная часть дезинформации была получена от мнимого «перебежчика» из царской армии). Характерно, что, по информации полковника Гилленкрока, накануне битвы генерал Левенгаупт просил у фельдмаршала выделить ему прикрытие для разведки лагеря и позиции русских, но фельдмаршал сказал: «Не нужно. Я знаю место, где стоит неприятель, так же хорошо, как и то, которое мы занимаем»[838].
В ходе самой битвы Реншельд не использовал тактические возможности, появившиеся у шведов благодаря отходу и дезорганизации половины царской кавалерии, вначале пытавшейся завязать бой в районе редутов. Далее последовали его решения, во-первых, о перестроении оставшихся у шведов десяти пехотных батальонов из двух линий в одну, вследствие чего ими были утрачены преимущества эшелонирования, а фронт пехоты занял слишком много места, чем затруднил организацию боевого порядка кавалерии на правом фланге боевого порядка; во-вторых, решение об атаке русских тогда, когда кавалерия еще не была организована должным образом, а к пехоте не успели присоединиться два батальона. На завершающем этапе битвы Реншельд покинул войска и допустил бегство остававшихся под его контролем четырех правофланговых кавалерийских полков, которые еще могли послужить резервом для контратаки против перешедших в наступление русских частей.
В общем, по мнению А. Констама, даже если бы фельдмаршал Реншельд следовал планам, которые полностью разработал сам король Карл XII, именно Реншельд все равно несет полную ответственность за ход и результаты Полтавской битвы[839].
Рассматривая причины, которые с той или иной долей вероятности обусловили неудачные решения и приказы Реншельда, поставившие шведов в тактически невыгодное положение, следует остановиться на следующих наиболее вероятных вариантах.
Во-первых, в силу плохого самочувствия после контузии или по другим аналогичным причинам, фельдмаршал не контролировал события либо неадекватно реагировал на них. Тогда за происшедшее в большей степени отвечает все-таки король Карл, назначивший Реншельда главнокомандующим в таком психофизиологическом состоянии. Исчезновение интуитивного понимания ситуации и людей со стороны Карла XII заметно и по назначению им следующего главнокомандующего армией – генерала Левенгаупта, который принял решение о капитуляции под Переволочной (хотя Б. Григорьев отмечает, что Карлу не удалось адекватно оценить личностные особенности Левенгаупта еще раньше, в апреле 1708 года, когда король почти на месяц отозвал генерала из Прибалтики в лагерь шведской армии в Белоруссии, в Радошковичи под Минском, где и поставил ему задачу в ближайшее время выступить с полевыми войсками на соединение с основными силами – прямой приказ об этом был направлен в Ригу из Радошковичей 25 мая[840]).
Во-вторых, ошибочные приказы могли быть вызваны полным пренебрежением к противнику. Это пренебрежение к русской армии являлось хорошо заметным и у Карла XII, что неизбежно влияло на мышление командующих офицеров в ближайшем окружении короля[841]. Вместе с тем результаты боевых столкновений с русскими при Черной Натопе (Добром), под Лесной, при осаде Веприка и Полтавы, а также в других многочисленных стычках осенью, зимой и весной 1708–1709 гг., не могли не повлиять на оценку возможностей царской армии со стороны тех шведских военных руководителей, кто хотя бы в минимальной степени объективно оценивал ситуацию (в частности, Пипер и Левенгаупт стали очень высоко оценивать боевые качества русской армии). Таким образом, если приказы Реншельда были вызваны пренебрежением к царской армии, то он был необъективен и не способен всесторонне учитывать характеристики боевой работы противника, следовательно, недостаточно профессионален (хотя то же самое следует заметить и в отношении шведского короля, поскольку Роберт Петре отмечает, что в ходе осады Полтавы Карл XII неоднократно и очень подробно расспрашивал его по поводу битвы при Лесной, следовательно, как опытный военачальник он обязан был оценить качественные изменения, произошедшие в русской армии со времени битвы под Нарвой).
В-третьих, как отмечал Карл Клаузевиц (Carl von Clausewitz), те военачальники, которые не имеют иного разумения, кроме разумения опыта, склонны к методизму, то есть подражают характерному образу действий, уже ранее приносившему успех им или другим полководцам[842] (так же, как преступники придерживаются одного и того же способа совершения преступлений, хорошо зарекомендовавшего себя на практике. – П. Б.). Например, построение пехоты в одну длинную, выгнутую полукольцом линию было использовано Реншельдом под Фрауштадтом, где он победил русско-саксонскую армию под командованием генерала Шуленбурга[843]. Однако тогда главным условием победы шведов стало применение превосходящей противника по выучке кавалерии, которая атаковала с оконечностей пехотной линии, причем Реншельд расставил на каждом крыле по 2 пехотных батальона между конными частями, а 14 эскадронов разместил с большими интервалами во вторую линию позади пехоты, что придало устойчивость всему боевому порядку[844].
Вместе с тем, вероятно, сам Реншельд в итоге утвердился во мнении, что лучшим оперативно-тактическим методом для шведов является максимальное удлинение боевого порядка за счет растягивания линии построения пехоты, чтобы затем сильными кавалерийскими ударами превосходящей по выучке шведской конницы окружить противника с обоих флангов. Он дважды пытался реализовать данную схему, выстраивая шведскую армию для боя с главными силами противника 22 и 27 июня. Как видно, фельдмаршал Реншельд решил, что метод, примененный Ганнибалом под Каннами, является универсальным способом достижения победы (предвосхитив в этом фельдмаршала Альфреда Шлиффена (Alfred Schlieffen), что неудивительно, так как оба они были германскими военачальниками, вынужденными вслед за знаменитым карфагенянином искать способы победить превосходящего в силах противника). Однако использование под Полтавой этого же метода в тактической ситуации, когда пехота заведомо должна начинать атаку без поддержки конницы, причем не имея такой поддержки ни на одном из флангов, являлось совершенно необоснованным. Если решения Реншельда в данном случае были обусловлены методизмом, это также с отрицательной стороны характеризует его профессиональный уровень.
В-четвертых, болезнь и усталость от войны пожилого человека неминуемо должны были привести его к осознанному или подсознательному желанию быстрее закончить боевые действия и попасть в более или менее комфортные условия существования, которые в сложившихся обстоятельствах мог обеспечить только русский плен. Наличие такого желания, что неизбежно должно было отрицательно сказаться на качестве командования войсками, подтверждается поведением Реншельда. По воспоминаниям Гилленкрока, во время отступления шведов с поля битвы, когда некоторые высшие офицеры пытались собрать разрозненные группы кавалерии, выходившие из Малобудищенского леса, Реншельд направился в сторону русских редутов, а на предупреждение о неприятеле в той стороне, фельдмаршал ответил, что там свои[845]. Причем до этого фельдмаршала видели разговаривающим с графом Пипером, который вскоре направился в сторону Полтавы, чтобы сдаться там в плен[846]. По воспоминаниям самого Пипера, он трижды догонял Реншельда и просил фельдмаршала организовать отступление армии с поля боя, чтобы собрать войска в районе расположения обоза, но Реншельд каждый раз уезжал от него в поле в сторону противника (свое пленение Пипер объясняет тем, что его вместо обоза завел к Полтаве один из убегавших шведских офицеров, однако, по другим данным, Пипер подъехал к городу вместе со служащими королевской походной канцелярии и отрядом в составе 93 солдат и офицеров и здесь приказал бить в барабан, сигнализируя сдачу в плен)[847]. Даже генерал Левенгаупт, находившийся в эпицентре боя вместе со шведской пехотой, которая была разгромлена и почти вся перебита, достиг шведского лагеря, тогда как Реншельд, бывший вблизи от короля (также, кстати, спасшегося от плена), сдался русским. Поэтому не исключено, что фельдмаршал действительно сыграл под Полтавой роль Пармениона.
В данном контексте примечательно, что царь Петр, велев отобрать у пленных шведских генералов их шпаги, фельдмаршала Реншельда пожаловал шпагою российскою: «… государь, выхваляя мужество и храбрость фелтьмаршала Рейншилда в воинских делах, пожаловал ему шпагу свою и позволил ее носить»[848] (также шпаги были возвращены гражданскому чиновнику-министру Карлу Пиперу и волонтеру-иностранцу на шведской службе герцогу Максимилиану Вюртембергскому[849]). При этом, несколько позже, царь под видом подарка издевательски вернул саксонскому курфюрсту Августу II ту шпагу, которую вручил ему же, вступая в союз с Саксонией в начале Северной войны, и которую Август в 1707 году передарил Карлу XII в связи с заключением Альтранштадтского мира[850]. Эту шпагу русские обнаружили после Полтавской битвы среди личных вещей шведского короля. Возможно, дар Реншельду также был сделан с намеком со стороны Петра I, склонного к жестокому сарказму, характерному для шизоидных личностей. Тем не менее, сейчас уже достаточно сложно установить, получил ли Реншельд, находясь в плену, какие-либо деньги от царя и в какой сумме.
Также интересно, что Реншельду, одному из немногих плененных под Полтавой высших шведских офицеров, было разрешено вернуться в Швецию в 1718 году, еще до окончания Северной войны, после того как его обменяли на генералов Трубецкого и Головина, взятых в плен под Нарвой (в это время Реншельду было 67 лет, и он прожил еще до 1722 года[851]). Перед возвращением, будучи на обеде у князя Голицына в присутствии официальных лиц, Реншельд презрительно и критически высказался в адрес Карла XII, чего не позволял себе даже Петр I. При этом после возвращения из плена Реншельд успел в ноябре 1718 года в Норвегии встретиться и побеседовать с самим королем Карлом XII, за два дня до гибели Карла[852]. Сразу же после смерти короля Реншельд высказался на военном совете в пользу прекращения кампании в Норвегии, за что получил от наследников шведского престола крупную денежную выплату в размере 12 тыс. талеров. По мнению Б. Григорьева, это был норвежский вариант голосования по поводу капитуляции, уже проверенный в Переволочне и заключавшийся в поиске удобного предлога, чтобы уклониться от боевых действий, поскольку у шведского генералитета не хватило ни смелости, ни совести, ни чести, чтобы в трудный час проявить принципиальность и исполнить волю короля[853].
Вместе с тем Казимир Валишевский указывает, что, хотя после сражения под Полтавой на Реншельда пало обвинение в измене, однако не менее верно считать фельдмаршала всего лишь посредственным военачальником[854].
В свою очередь король Карл XII был убежден, что фельдмаршал Реншельд в битве под Полтавой исполнил свой долг, но ему плохо помогали генералы, которые делали свое дело неправильно[855].
Поэтому другая значительная доля ответственности за неудачный исход шведского похода в Россию лежит на генерале Левенгаупте.
Генерал Адам Людвиг Левенгаупт – один из наиболее значительных капитулянтов перед русской армией, личность и трагическая судьба которого во многом напоминают другого германского военачальника, генерал-фельдмаршала Фридриха Вильгельма Паулюса (Friedrich Wilhelm Ernst Paulus). Оба они изучали право в немецких университетах Ростока и Мюнхена, оба начинали службу с низших офицерских чинов и получили большой опыт, участвуя в боевых действиях как на территории Западной, так и Восточной Европы – в Венгрии и Румынии[856]. В качестве единоначальников оба одерживали победы над русскими войсками. Так, Левенгаупт, командовавший войсками в Лифляндии, одержал победы над русскими под Салатами, Якобштадтом и Гемауэртгофом. Паулюс, командуя 6-й полевой армией Вермахта, в период с 10 по 14 июня 1942 года исключительно собственными силами осуществил удачную операцию «Вильгельм» («Wilhelm») против войск 28-й и 38-й советских армий Юго-Западного фронта, в результате которой немцам удалось прорвать оборону фронта и нанести противнику существенные потери в живой силе и технике.
Если характеризовать «почерк» обоих военачальников, то и Левенгаупта и Паулюса отличали профессионализм и педантизм, способствовавшие тщательной и всесторонней подготовке оперативных и тактических решений, а также соответствующих боевых действий войск. Вместе с тем обоим не хватало лидерских качеств и репутации вождя: Левенгаупта в войсках прозвали «латинистом», а Паулюса – «самым элегантным джентльменом»[857]. Кроме того, в служебных характеристиках Паулюса отмечалось, что он медлителен, весьма методичен и ему недостает решительности[858]. Эту же оценку в полной мере можно отнести и к Левенгаупту, личностные качества которого отрицательно влияли на боевой дух подчиненных солдат, не позволяя ему установить среди них твердую дисциплину.
Вначале это привело к задержке движения отдельного корпуса под командованием Левенгаупта, сопровождавшего транспорт предметов снабжения из Прибалтики, что вынудило Карла XII, находившегося с армией в разоренной местности, принять решение об изменении операционного направления. В результате данное решение предопределило исход всей кампании, а корпус оказался изолирован от основных сил, подвергся нападению противника, и обоз оказался потерян. Как точно заметил царь Петр, эта неудача шведов явилась матерью Полтавской победы русских.
Поскольку после соединения с главными силами шведской армии под Стародубом все части из корпуса генерала Левенгаупта были отданы под командование других военачальников либо расформированы и использованы для восполнения потерь (были расформированы все кавалерийские и пехотные полки, потерявшие свои знамена и штандарты), то Левенгаупт почти восемь месяцев, вплоть до Полтавской битвы, оставался отстраненным от управления войсками, как и генерал Шлиппенбах. По-видимому, король Карл утратил доверие к обоим офицерам, потерпевшим поражение от русских (напротив, Стакельберг, мужественно руководивший пехотой в битве под Лесной, продолжал пользоваться расположением короля, поэтому он периодически командовал отдельными оперативно-тактическими группами шведских войск в ходе боевых действий в Украине, например, у Мезина и под Веприком).
По словам Левенгаупта, ему ничего не поручали и не доверяли, хотя король все-таки назначил его возглавлять армейский военный трибунал, так как Левенгаупт имел юридическое образование[859]. Тем не менее, по свидетельству Роберта Петре, король почти каждый день встречался с Левенгауптом и они вместе с другими офицерами выезжали к Полтаве и часто находились в осадных траншеях. 15 июня 1709 года король сам пришел в палатку к Левенгаупту, чтобы выслушать его мнение о сложившемся положении и оптимальном способе действий в данной оперативной ситуации, затем 17 июня генерал был приглашен на военный совет при фельдмаршале Реншельде (который, впрочем, выслушав всех шведских генералов, никаких важных решений не принял, предпочтя выжидать развитие событий), а 22 июня Левенгаупта уже поставили командовать пехотой при подготовке к отражению несостоявшейся атаки русских на шведский лагерь. В ходе проведения наступательной операции шведов под Полтавой генерал так же был назначен командовать всей шведской пехотой.
Во время Полтавской битвы Левенгаупт показал образцовую храбрость и дисциплину, хотя совершенно не проявил себя в ключевом эпизоде битвы – при неудачной атаке русского лагеря силами 10 шведских батальонов пехоты, после их прохода через линию редутов. Организация атаки пехоты под его командованием на русский лагерь и ее приостановка в решающий момент вновь вызывают сомнения относительно волевых качеств генерала (здесь вспоминается тот же Роос, который в это же самое время упрямо штурмовал русский редут).
Тем не менее, король более всего ценил в любом офицере его личное участие в бою, поэтому, когда Левенгаупт на переправе через Днепр у Переволочны попросил короля оставить его главнокомандующим, Карл согласился[860], хотя не мог не знать о депрессивных настроениях Левенгаупта, утомлении и болезненном состоянии генерала. На глазах короля Левенгаупту пришлось выдержать огромную психологическую нагрузку, командуя кровопролитными атаками на русский лагерь и пехотные линии в битве под Полтавой.
Так король Карл вновь собственными руками подготовил уже третью катастрофу шведской армии (после Лесной и Полтавы). В итоге 29 июня 1709 года Левенгаупт по собственному желанию остался под Переволочной командовать деморализованной шведской армией, не располагавшей возможностями без усилий переправиться через Днепр. Часть армии после поражения под Полтавой и последующего отступления психологически разложилась – массовый характер приобрели дезертирство и неповиновение, что являлось непреодолимым затруднением для Левенгаупта при осуществлении командования войсками. В этой новой критической ситуации Левенгаупт предпочел капитулировать при одном только появлении противника, далеко не исчерпав всех средств борьбы.
В целом, по мнению Б. Григорьева, длительные конфликтные отношения между главными лицами в шведском военно-политическом руководстве – Пипером, Реншельдом и Левенгауптом, создали такую нервозную и напряженную обстановку, которая при фактическом отсутствии раненого короля Карла послужила причиной всех ошибок и просчетов, допущенных шведами на поле битвы под Полтавой[861].
Вполне вероятно, что Швеция в целом успешнее провела и завершила Северную войну, если бы во главе ее полевой армии и отдельных корпусов оказался не Карл XII и назначаемые по его воле военачальники, а профессиональные военные, занимающие посты на основе коллегиальной оценки Государственного совета, такие, например, как генерал-фельдмаршал Магнус Стенбок (Magnus Stenbock)[862].
Стенбок прошел школу профессионального европейского офицера – воевал в Нидерландах и Германии, в составе шведской армии полковником отличился в битве под Нарвой, где был ранен, и после произведен в генерал-майоры. В 1702 году он принимал участие в битве под Клишовом, командуя батальонами пехоты первой линии боевого порядка шведской армии, а в 1703 году удачно провел через не контролируемую шведами часть Польши транспорт с материальными запасами и рекрутами из Швеции. С 1706 года Стенбок занимал пост наместника в шведской провинции Скония (швед. Sk?ne), где в марте 1710 года под Гельсинборгом (Helsingborg) разгромил датский корпус численностью 18 тыс. солдат и офицеров, командуя отрядом в составе 8 тыс. регулярных солдат и 12 тыс. крестьян-ополченцев.
Весной 1712 года Карл XII своим указом из Бендер назначил Стенбока командующим шведской померанской группировкой и в августе того же года шведский флот приступил к транспортировке экспедиционного корпуса, который должен был послужить основой для создания армии Стенбока в Померании. Высадка войск, перевезенных из Карлскроны (Карлскруна, Karlskrona) на остров Рюген (R?gen), прошла успешно, но шведский флот, которым командовал адмирал Ханс Вахтмейстер (Hans Wachtmeister), не смог прикрыть транспорты с предметами снабжения, и датская эскадра генерал-адмирала Ульриха Гюльденлеве (Ulrich Christian Gyldenl?we) напала на транспорты и потопила или захватила 70 из 100 кораблей. В результате Стенбок вынужден был оставить Штральзунд (Stralsund), куда его корпус переправился с Рюгена, так и не дождавшись прибытия второго эшелона войск из Швеции.
В ноябре 1712 года Стенбок с корпусом из 16 тыс. солдат и офицеров, из которых около 6 тыс. кавалерии, прорвал оборонительные линии польско-саксонских войск в районе Дамгартена (Damgarten) и получил свободу оперативного маневра. Однако, располагая ограниченными силами, Стенбок не решился атаковать польско-саксонско-русскую армию под командованием Августа II, которая была сосредоточена в районе Трибзееса (Tribsees), чтобы прикрывать от шведов Польшу и Саксонию. Стенбок задумал разгромить слабейшего из своих противников – датчан, которых он уже побеждал ранее, поэтому, действуя вопреки воле Карла XII, направился сначала в Росток (Rostock, датчане оставили город еще до подхода шведов), а затем в герцогство Гольштейн-Готторпское. Совершив ряд маневров, в конце ноября 1712 года шведы, имея 14 тыс. солдат и офицеров, сблизились с датско-саксонской армией общей численностью около 20 тыс. солдат и офицеров под командованием генералов Йобста Шольтена (Jobst Scholten) и Якоба Флемминга (Jacob Heinrich Flemming), располагавшейся в районе Гадебуша (Gadebusch).
Воспользовавшись пассивностью союзного командования, Стенбок захватил инициативу и атаковал первым, но вначале подверг противника массированному артиллерийскому обстрелу, чем расстроил датскую пехоту в центре вражеского боевого порядка. Затем шведская пехота опрокинула датскую на центральном участке, а левофланговая шведская кавалерия обошла союзников с правого фланга, где датская кавалерия не смогла развернуться из-за неудачного построения собственной пехоты. Саксонская кавалерия на левом фланге союзников отбила все атаки шведов и организованно отошла с поля боя, но датские войска бежали в беспорядке. Общие потери шведов составили около 1,7 тыс. военнослужащих, а датчане и саксонцы потеряли приблизительно 6 тыс., в том числе 2,5 тыс. пленными.
После этой победы король Карл произвел Стенбока в генерал-фельдмаршалы, а датская армия вышла из боевых действий, передав свою кавалерию – 6 тыс. солдат и офицеров – в оперативное распоряжение русского и саксонского командования. Тем не менее, поскольку шведские войска, находясь на территории Германии, не имели возможности неограниченно продвигаться на запад, преследуя датскую армию, то они оказались заперты на территории Гольштейн-Готторпа большой русской армией под командованием Петра I, насчитывавшей около 40 тыс. солдат и офицеров. В феврале 1713 года союзникам удалось блокировать корпус Стенбока в крепости Тенинген (Тонинген, T?ningen), в Гольштейне, где из-за отсутствия продовольствия шведы капитулировали в мае того же года (согласно русским источникам, в плен сдались немногим более 11,1 тыс. солдат, офицеров и служащих, а также было захвачено 19 полевых и полковых пушек[863]). Датчане отомстили Стенбоку, поместив 49-летнего фельдмаршала в Копенгагенской тюрьме в такие условия содержания, что он умер в декабре 1717 года.
В последующем шведские историки пришли к выводу, что вся кампания генерала Стенбока в 1712–1713 гг. была умышленно сорвана шведским военно-политическим руководством – генерал-губернатором шведской Померании фельдмаршалом Юргеном Меллином (J?rgen Mellin), командующим шведскими войсками и гарнизонами в Северной Германии генерал-губернатором герцогства Бремен и Верден генералом Морицем Веллингком и президентом Королевской канцелярии, членом Государственного совета (Риксрод, Riksradet) генералом Арвидом Горном (Хорн, Arvid Bernhard Horn), не желавшими активизировать войну в Германии и Польше из политических соображений и по социально-экономическим причинам в связи с тяжелым экономическим положением Швеции и нехваткой людских ресурсов. Шведские политики и военные воздействовали на командование флотом, которое не было так подвержено влиянию короля как сухопутная армия, и шведские флотоводцы вначале допустили гибель транспортов (шведский флот под командованием генерал-адмирала Ханса Вахтмейстера снял блокаду бухты Кеге (K?ge bukt), где были заперты главные силы датского флота, что позволило датчанам начать операции против транспортных караванов противника), а затем так и не переправили в Померанию второй эшелон экспедиционного корпуса, затянув переброску до декабря 1712 года, когда этому уже воспрепятствовала погода.
Как видно, военачальники такого типа, как Стенбок, были вполне способны успешно бороться во главе шведской армии с датскими, саксонскими и польскими войсками, а русской армии навязать длительную маневренную борьбу в Польше и вокруг кордонной системы крепостей в Прибалтике. В результате, вероятно, Швеции пришлось бы уступить часть своих земель России, но для захвата всего, что удалось аннексировать Петру I, потребовались бы новые войны, в которые могли вмешаться ведущие западноевропейские державы, уже не связанные таким масштабным противоборством друг с другом, каким была война за испанское наследство.
С другой стороны, при более успешном исходе Северной войны Швеция, вынужденная поддерживать статус великой державы, навязывая соседям свою волю в области торговой политики и удерживая захваченные территории, еще длительное время оставалась бы милитаризованной страной с приоритетом военной сферы перед экономическими и социальными нуждами.
Больше книг — больше знаний!
Заберите 30% скидку новым пользователям на все книги Литрес с нашим промокодом
ПОЛУЧИТЬ СКИДКУ