8.2. Черная ночь
8.2. Черная ночь
Этой ночью брошенные флагманами погибли при исполнении воинского долга эскадренные броненосцы «Наварин» и «Сисой Великий». Ветераны китайской кампании 1900 года. Корабли, волею адмирала П.П. Тыртова дважды прошедшие путь от дальневосточных берегов и обратно.
Апокриф с «Наварина»
С торпедированного «Наварина» чудом спаслись три матроса: комендор Степан Кузьмин, кочегар 2-й статьи Порфирий Дергачев и сигнальщик Иван Седов. Всем им более полусуток пришлось провести в ледяной воде, поскольку потопившие «Наварин» японские миноносцы не только не спасали гибнувших людей, но, напротив — стреляли по ним «на голос»!
Седова в конце концов подобрал другой японский миноносец, и он попал в плен, а первых двух спас английский пароход, достойный капитан которого отказался передать спасенных на подошедший японский миноносец и доставил их в Тяньцзин.
Вскоре Кузьмин и Дергачев оказались на Родине, а в газете «Новое время» в № 10560 и 10619 за 1905 год напечатан был их бесхитростный рассказ о судьбе броненосца и его геройского экипажа. Рассказ этот повторен в «Летописи войны с Японией». Приведем два маленьких эпизода из него.
Первый носит апокрифический характер и передает, скорее, настроение и дух участников боя:
«Оба эти матроса сами не видели, но им говорили на “Наварине” еще ночью другие, что на “Суворове” вечером был сигнал, что Адмирал переносит флаг на “Александр III”, а несколько времени спустя на “Александре III” висел сигнал: “Адмирал в полном здравии, биться до последней капли крови”».
Второй эпизод вполне реалистичен и повествует о последних минутах жизни броненосца:
«Затем настала ночь, и бесчисленное множество миноносцев показалось со всех сторон… Первая из японских мин взорвалась в носовой части, сделав пробоину, на которую не удалось наложить пластырь: “большая волна одолевала”, по словам матросов.
Пробитый еще второю миною, броненосец стал окончательно тонуть в 2 часа по полуночи, не прерывая стрельбы. Из офицеров были ранены: командир, барон Фитингоф — в голову и грудь (тяжко); старший артиллерийский офицер Измайлов — в лицо и мичман Челкунов — легко (“мог ходить”).
Верные принятому решению — “Умереть, но не сдаться!”, офицеры перед самою гибелью судна простились с выстроенною командою и, готовясь к мученической смерти за Царя и Родину, братски перецеловались друг с другом, а изувеченный, но бодрый духом командир приказал снести себя в штурманскую рубку, где и погиб со своим броненосцем!..»{263}
Последние часы броненосца «Сисой Великий»
Со смертельно раненного «Сисоя» ценой подъема над ним японского флага спаслась большая часть экипажа. Лейтенант Александр Витгефт так вспоминал последний вечер и ночь своего броненосца{264}.
Небогатов бросает ветеранов
«С переднего мостика, как электрический ток, прибежало известие, что на повороте перевернулся “Бородино”. Дальше картина неожиданно изменилась: крейсера наши в одной кильватерной колонне оказались идущими на юг, а броненосцы опять шли на север, причем мало-помалу стали уходить от “Сисоя”, “Наварина” и “Нахимова”, державшихся вместе и не могущих держать хода более 8 узлов, в особенности “Сисой”, у которого дифферент на нос стал таким, что вода доходила почти до верха форштевня.
Небогатов со своими судами мало-помалу стал уходить вперед; темнота наступала более и более, и, наконец, Небогатов перестал быть видным. По-моему, все это происходило в продолжение не более получаса, и хотя я временами и уходил вниз к своим динамо и турбинам, однако все же хорошо запомнил картину».
Минные атаки
«С наступлением темноты мы оказались одни с “Наварином” и “Нахимовым”. Все огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы…
На всякий случай я приказал двум моим любимым квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда, в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.
Вскоре на нас была произведена первая минная атака… Не успели мы открыть огня, как загрохотали “Наварин” и “Нахимов” и открыли свои прожектора. Мы последовали их примеру и в свои лучи прожекторов поймали два миноносца на расстоянии двух-четырех кабельтовых, лежавших на параллельном с нами курсе. Одним из выстрелов 12-дюймового орудия на одном из миноносцев, четырехтрубном, произошел взрыв около второй трубы; он запарил, стал валиться на бок и, как мне кажется, среди своего пара перевернулся…
По окончанию атаки “Сисой”, “Наварин” и “Нахимов” уже не находились больше в строе кильватера и мало-помалу стали отделяться друг от друга…»
Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе
Минные атаки следовали одна за другой:
«…В свете прожектора я увидел четырехтрубный миноносец, почти копию наших миноносцев, держащий на мачте какой-то сигнал. Сходство было такое поразительное, что часть команды начала уже кричать: “не стреляйте — это наш”. К счастью, хорошо были видны на его боргу четыре громадных японских знака, по которым комендоры и поняли, что это японец. Флага у него не было.
Палили наши 47-мм пушки, трещал пулемет, временами давало выстрелы 75-мм орудие, и миноносец поворотом “Сисоя” приводился за корму. Вдруг грохнула наша 12-дюймовая кормовая пушка, на миноносце раздался посредине его взрыв; середина его осела, нос и корма поднялись, миноносец как бы развалился пополам, и все пошло ко дну. Картина была очень приятна, так что я забыл и про боль в ушах, и про неясность в голове и закричал от радости…
Опять атака: два миноносца справа на параллельном курсе, а один пролетел контргалсом по левому борту в расстоянии одного-двух кабельтовых. Опять стреляли по ним и на этот раз опять счастливо, как мне показалось: один из миноносцев, шилаусского типа с одной трубой, быстро зарылся носом в воду от попавшего туда, кажется, 6-дюймового снаряда, а затем среди пара и среди взрывов снарядов ушел под воду.
Опять тихо. Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе. Пошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы не действуют в боевой рубке (ходовая вместе с мостиком была исковеркана), то правим по Полярной звезде…»
Как видим, только «Сисой Великий» потопил три японских миноносца. Если посчитать число заведомо разорванных и потопленных русскими снарядами миноносцев по донесениям о бое с других кораблей 2-й эскадры, то число это уж точно больше десятка. Каждый может проверить это самостоятельно.
Так что 3 погибших миноносца по «официальным японским данным» — очередная японская туфта, странная только тем, что при такой крупной победе о потерях в миноносцах можно было бы и не врать.
Сбит левый винт и заклинен руль
«Вдруг по борту пробежал миноносец очень близко и за кормой повернул и бросился нас догонять… Прошла минута ожесточенной стрельбы по нему; он стал уже уходить в сторону, как вдруг раздался глухой удар в корме, на самом юте полетели наверх какие-то щепки и невысокий столб воды — мы получили мину прямо в румпельное отделение. Броненосец продолжал бешено катиться влево, так как оказалось, что попавшая мина сбила левый винт и почти заклинила руль на правом борту…
Некоторое время мы шли под ручным управлением, а затем пришлось это бросить, так как рулевое отделение мало-помалу затоплялось водой, и вскоре люди на штурвале оказались стоящими по живот в воде. Тогда старший офицер приказал всем выходить, и затем задраили люк рулевого отделения.
С этого момента броненосец лишился способности управляться, так как хотя обе машины и работали, но одна пустым почти валом с какими-то ошметками винта».
Готовить к взрыву?
«Выйдя наверх, я увидел, что мы идем все время по дуге и временами делаем какие-то зигзаги. Я тогда пошел к командиру на мостик и спросил его, не надо ли готовить броненосец к взрыву, на что он отвечал:
“Не надо, голубчик. Если не потонем и, быть может, доберемся до ближайшего берега, то высадим команду, затопимся кингстонами”…
С этого момента мы больше не были атакованы ни разу, хотя кругом заметна бывала временами какая-то деятельность, судя по показывающимся на мгновение огонькам, но мы шли, как подбитая курица, кружа дугу, смиренно ожидая мины.
Наконец взошла луна и стало довольно светло. Миноносцев не было. Повозившись опять около турбин, посмотрев на то, как понемногу через носовую переборку хлещет из швов вода, я опять вышел наверх, присел на какой-то ящик и от усталости заснул.
Проснулся я уже, когда всходило солнце, вероятно, от холода…
От минного механика я узнал, что мы стараемся идти к берегу выкидываться, что вода мало-помалу прибывает и что, вероятно, часа через три пойдем ко дну, если не доберемся до берега…»
Цусимский диалог: «Через полчаса сам иду ко дну»
«Вдруг среди туманного горизонта показался “Владимир Мономах”, идущий к нам под креном. По приказанию командира начали ему сигналить прожектором:
“Прошу подойти и снять людей с броненосца”.
На это с “Мономаха”, уже приблизившегося к нам, последовал ответ:
“Через полчаса сам иду ко дну”.
Затем “Мономах” прошел у нас под кормой и тихо поплелся к японскому берегу, а к нам подошел шедший с “Мономахом” миноносец “Громкий”. Командир “Громкого” капитан 2 ранга Керн крикнул в рупор:
“Имею вполне исправные машины и уголь до Владивостока, могу принять часть ваших людей”.
Наш командир крикнул:
“Благодарю, не надо”[315].
Тогда Керн спросил, не нужно ли будет чего-нибудь передать, на что командир ответил: “Передайте во Владивостоке, что встретили меня разбитым в бою, с минной пробоиной, с дифферентом на нос, лишенного возможности управляться и понемногу идущего ко дну”.
На миноносце офицеры помахали нам фуражками, затем миноносец дал ход и побежал к “Мономаху”.
Завидно было смотреть на это, — тяжело вздохнулось тогда многим из нас!» Моряки «Сисоя» не могли знать, что несколько часов спустя капитан 2-го ранга Георгий Федорович Керн будет убит на мостике своего корабля в неравном бою с отрядом японских миноносцев. Миноносец «Громкий» с прибитым к фок-мачте Андреевским флагом пойдет ко дну, а остатки команды с принявшим на себя командование мичманом Владимиром Николаевичем Потемкиным[316] после гибели миноносца будут подняты из воды японскими шлюпками.
Командир спустил кормовой флаг!
«Через некоторое время на горизонте показались два корабля: у нас пробили тревогу. Оставшись на некоторое время наверху, я услышал сверху, со спардека, голоса, что это японцы, и ушел вниз. Через некоторое время кто-то принес известие, что это не военные суда, а транспорты и что командир приказал поднять сигнал о бедствии.
Тем временем пришло приказание уничтожать на всякий случай все секретные книги, оружие, приборы и т.д. Я побежал на станцию беспроволочного телеграфа, выбросил шифры, затем приказал уничтожить станцию, а сам пошел выбрасывать ружья и револьверы. Кругом офицеры и команда выбрасывали из иллюминаторов ружья и прочее. Ревизор вытащил денежный сундук и выносил с несколькими офицерами и выбрасывал за борт содержимое сундука…
Вдруг ко мне подбежал в сильном возбуждении минный механик Щетинин и взволнованным голосом сообщил, что командир сейчас спустил кормовой флаг и японцы с транспортов, подошедших к нам кабельтовых на 10, спускают шлюпки. Он ужасно ругался и сказал, что сию минуту идет открывать кингстоны, чтобы затопить машины и кочегарки. От такого известия я бомбой вылетел наверх и — увы! — действительно, кормового флага у нас уже не было: у борта стоял наш спущенный баркас и в него кончали грузить раненых. Японские транспорты… стояли кабельтовых в 10, и от одного из них шла к нам шлюпка.
В это время командир прислал приказание всем офицерам собраться на спардеке. Придя на спардек, я нашел там почти всех офицеров. Пришел командир с измученным лицом и сказал нам, что “он, не видя больше исхода и не имея возможности что-нибудь предпринять, спустил флаг для спасения оставшихся на корабле живых; что он сам лично даст ответ в этом перед Родиной и Царем”.
Все стояли, как пораженные громом, почти никто не сказал ни слова, только старший офицер воскликнул: “Но ведь это позор, нужно что-нибудь делать!” — молчание было ему ответом.
Минный механик Щетинин, а за ним трюмный Кошевой бросились вниз. Предполагая, что они идут открывать кингстоны, я последовал за ними. И вот в жилой палубе разыгралась такая сцена: Щетинин кричал и ругался резким голосом и открывал кингстон затопления паровой машины; Кошевой с трюмными возились около другого кингстонного ключа, и видны были у всех слезы и безнадежное выражение лица.
Я, не сказав ни слова, едва не разрыдавшись, пошел, остановил турбины, снял людей из всех помещений динамомашин и спалил обмотки двух машин. Затем мы все вышли наверх. В это время на палубу выскочил японский офицер с несколькими нижними чинами и машинистами с ключами и сказал по-французски, что он считает нас своим призом и просит сказать и повести его по нашим поврежденным отсекам.
На это командир ему ответил: “Раз он считает нас призом, пусть сам и разбирается в повреждениях”».
Японский флаг: подъем и спуск
«Тот рассердился, начал что-то кричать, затем схватил какого-то нашего матроса и с собою потащил вниз.
Проходя мимо гафеля, он остановился, подозвал своего сигнальщика и поднял японский флаг. Это резануло нас по сердцу, но наше внимание в это время сразу отвлеклось другим обстоятельством.
На фок-мачте у нас висел стеньговой флаг, у которого перебило фалы, и он заел в клотблоке. Какой-то японец полез на мачту его достать, но попытки его не привели ни к чему, флаг остался висеть и развеваться, а японец, усталый и озлобленный, опустился вниз. Как ни глупо, но это обстоятельство очень обрадовало меня, а затем и других офицеров.
Говорили со злорадством: “Врешь, пойдет ко дну броненосец под нашим флагом, поднятым выше японского”…
Так как бак у нас сидел уже в воде по носовую башню, а корма была здорово вздраена (дифферент на нос около 20 фут.), то посадка на баке шла много скорее, и вскоре вся моя рота уже съехала, и на баке команды не оставалось. Я пошел на ют и стал оттуда посылать людей на бак, но люди неохотно исполняли это и сравнительно немного пошло со мною на бак — большая часть осталась на юте.
Посадив этих людей, я увидел, что японцы поспешно спустили свой флаг с гафеля и поджидали на переднем конце спардека идущих одиночных людей с юта…»
Все затемнилось!
«Я задумался над всем прошедшим только что перед моими глазами. Я чувствовал полную неудовлетворенность и недовольство собою.
Неужели после столь славного боя “Сисоя”, после всего главного, всего тяжелого, что было в бою и ночью, — все так нелепо и обидно кончается!
Вся проявленная личным составом во время боя энергия и мужество — все это затемнилось грязным фактом спуска флага и висением, хоть некоторого незначительного времени, на гафеле нашего корабля японского военного флага!
Это чувство раздумья, самого тяжелого, еще долгое время после этого у меня являлось в часы, когда остаешься один, в вечерние часы, отчего у меня и явилась причина бессонницы…»
Под Андреевским флагом!
Броненосец «Сисой Великий» пошел ко дну под стеньговым Андреевским флагом на фок-мачте и, конечно, не может быть причтен к числу сданных, переданных врагу, преданных кораблей. Во всяком случае в материальном смысле. Офицерам и команде за бой были даны заслуженные награды. Но записки лейтенанта Витгефта, не предназначенные для печати, ясно показывают, какое влияние на душу производит грязный факт спуска Андреевского флага и висение, хоть некоторое незначительное время, на гафеле нашего корабля вражеского военного флага!
Вот почему этот безусловно героический броненосец, несомненно принадлежа к отряду сражавшихся до конца (через считанные минуты он все равно бы пошел ко дну от полученных в бою повреждений), является в этом отряде как бы представителем группы сдавшихся.
А командир Озеров выступает в роли мини-Небогатова.
Этот факт, помимо особенностей характера Мануила Васильевича, описанных в предыдущем рассказе лейтенанта Витгефта, не мог не отразиться на характере его показаний Следственной Комиссии, о чем уже говорилось выше.
Ему было, в чем самооправдываться.
Кроме «Сисоя» и «Наварина», черной ночью с 14 на 15 мая 1905 года в результате минных атак погибли броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» и крейсер «Владимир Мономах». Погибли как надо. Как выяснилось потом, оба корабля затонули сравнительно недалеко друг от друга, в видимости острова Цусима, утром 15 мая. Большая часть команды была спасена.
Ветераны эскадры, брошенные недостойным «руководством», сражались до конца и вошли в историю непобежденными.