Первые шаги

Первые шаги

Рузвельту не пришлось вырабатывать внешнеполитическую доктрину, к тому моменту, как он стал президентом, он уже имел свой собственный взгляд на международные дела. Тем не менее он был вынужден действовать в русле «изоляционистских» настроений общества, модифицируя и маскируя свои действительные желания и воззрения.

В отношении Японии взгляды Рузвельта сформировались в начале 20-х гг. В 1923 г. в статье «Должны ли мы доверять Японии?», вышедшей в журнале Азия, он изложил свою концепцию взаимоотношений с Токио. Автор полемизировал с работами популярных публицистов У. Питкина «Должны ли мы сражаться с Японией» и Г. Байуотера «Морская мощь на Тихом океане», которые отстаивали идею неизбежности столкновения двух претендентов на гегемонию в регионе. Рузвельта пугала такая крайность, как война с Японией. Он не видел в ней смысла. Центр мирового развития он видел в Европе, да ее могущество было подточено мировой войной и революциями, но Старый Свет по-прежнему сохранял свой статус центра мира. Именно здесь США должны были добиться лидерства — стать мировым центром. На Тихом океане, при всей его потенциальной и сиюминутной важности, не решалась главная проблема — проблема мирового лидерства. По мнению Рузвельта, экономическая мощь Соединенных Штатов должна была перерасти в могущество политическое.

Поэтому, в отличие от многих агрессивно настроенных политиков и публицистов, Рузвельт не считал американо-японский конфликт выгодным для США. Обе страны достаточно сильны для обеспечения надежной стратегической обороны. Главная ударная сила на Тихом океане — флоты. Но новые виды оружия — подводные лодки и авиация — сделали их уязвимыми в открытом море. Безопасно и быстро доставить десантные войска (которых, кстати, у США не было в достаточном количестве) не представлялось возможным. Но тогда каким другим способом можно сокрушить Японию? Долгая позиционная война только бы удовлетворила третьи стороны. Но коль скоро Япония закрыта от быстрого сокрушительного удара, война будет означать огромные траты и увязание в «болоте» тихоокеанского конфликта вместо активизации на главном — европейском направлении. Таким образом, путь конфронтации с Японией рисовался Рузвельтом как неправильный — бесперспективный. «Следовательно, — писал он, — американо-японский антагонизм необходимо ослабить, нужно перейти к сотрудничеству с Токио, что повысило бы авторитет обеих стран и принесло бы большие дивиденды, в то же время оставляя американские руки свободными для действий в Европе»[157].

Несмотря на то что Рузвельт не изменил своего мнения о приоритете европейского направления, настроения по поводу Японии пришлось изменить в соответствии с действительным развитием событий. Нет, президент не стал «ястребом» в отношении Токио. Он даже не хотел усугублять конфронтацию, но смягчить ее тоже не мог, он был вынужден двигаться в соответствии с тем вектором, который задали предыдущие администрации. В наследство Рузвельту досталась довольно сложная обстановка на Дальнем Востоке. Основной задачей американской внешней политики стал поиск такого «баланса сил», при котором США могли наиболее эффективным образом защищать свои интересы в регионе. Ввиду усиления японской экспансии Соединенные Штаты вынуждены были искать союзников на Дальнем Востоке. Еще в декабре 1932 г., т.е. после выборов, но до вступления Рузвельта в должность, журнал «Нэйшн» писал: «... В настоящее время Америка нуждается в помощи России на Тихом океане. Чем больше понадобится Рузвельту времени, чтобы осознать это, тем больше преуспеют японцы»[158]. Значительные слои американского общества считали, что «Россия может сделать очень много для пользы международного сотрудничества...»[159]. Советские дипломаты отмечали, что «действия японцев и немцев подгоняют американцев к установлению отношений с нами...»[160].

К тому же подталкивала и экономическая ситуация в стране. Кризис был далек от преодоления. Завоевание новых внешних рынков, потребности которых могли бы загрузить американские предприятия и способствовать созданию новых рабочих мест, было вопросом не только внешней но прежде всего внутренней политики — а значит, и второго президентского срока. Удовлетворительное соглашение «по поводу расширения торговли между США и СССР»[161] в такой ситуации было бы на руку президенту.

Кроме того, товарооборот между СССР и США неуклонно возрастал. В 1930 г. советские закупки в Соединенных Штатах достигли суммы в 114 млн. долл. В 1931 г. на долю СССР пришлось 77% американского экспорта тракторов, 57% металлообрабатывающих станков, примерно 25% горнообрабатывающего оборудования. Соединенные Штаты вышли на первое место в советских внешнеторговых отношениях[162]. В этих условиях правительство Рузвельта столкнулось с серьезным давлением со стороны финансово-промышленных кругов, которым требовалось нормальное юридическое обоснование своей деятельности, — ведь Советский Союз был все еще не признан США.

В этих условиях президент решил кардинально изменить политику свой страны в отношении советского государства. 10 октября 1933 г. он адресовал председателю ЦИК СССР М.И. Калинину ноту, в которой говорилось о желании американской стороны установить прямые дипломатические отношения. Начались переговоры в Вашингтоне, которые с советской стороны вел М.М. Литвинов, а с американской — В. Филипп, У. Буллит и Р. Келли. 16 ноября между двумя странами были установлены дипломатические отношения.

28 декабря 1933 г. президент Рузвельт обозначил политику своей администрации: «Взаимопонимание должно быть почвой, на которой произрастут все плоды дружбы», далее он обозначил, что США не признает никаких территориальных изменений, произведенных силой[163]. В ответ на этот демарш американского президента Токио заявил о своей заинтересованности в сферах влияния. Далее 22 января 1934 г. министр иностранных дел Японской империи К. Хирота заявил, что Япония служит «краеугольным камнем созидания мира в Восточной Азии, несет полный груз ответственности»[164]. То есть Токио прямо давал понять, что менять свою политику в Восточной Азии или идти на уступки Вашингтону не намерен. Более того, Империя будет продолжать экспансию. Все это серьезно беспокоило Белый дом.

В Азии срочно требовался «противовес» достаточно сильный, чтобы охладить пыл Японии. Имперское правительство, казалось, совсем потеряло чувство меры и теперь вдобавок ко всему требовало паритета американского, английского и японского флотов. Угроза доминирования Японии в Азиатско-Тихоокеанском регионе выглядела более чем реальной. В подобных условиях Рузвельт решил «прощупать» позицию русских в отношении Японии. В феврале 1934 г. полномочный представитель СССР в США А. Трояновский был приглашен в Белый дом для личной встречи с президентом. Беседа в основном касалась дальневосточных проблем. Обмениваясь мнениями, советский дипломат предположил, что Япония не предпримет активных действий в 1934 г., т.к. ей необходимо закрепиться в Маньчжурии. Он, однако, заметил, что это не означает отказа от политики военной экспансии, просто продолжить военные действия ранее 1935 г. у Японии не получится. Рузвельт выразил полное согласие с доводами советской стороны. И аккуратно заметил, что США приложат все усилия, чтобы не допустить равенства американского и японского флотов[165]. Наверное, не будет большой натяжкой предположить, что он мягко намекал на то, что надеется на помощь СССР на суше, в случае эскалации конфликта.

Основания для предположений о том, что Япония вынуждена временно заморозить экспансию, были. Эйфория, вызванная в обществе победами японского оружия, постепенно начала спадать. Война оказалась не такой легкой, как выглядела сначала. Армия выдохлась. Стране требовалась передышка. Японское правительство начало бомбардировать Госдеп замирительными депешами: «...японская нация считает своим основным принципом сотрудничество в мире и гармонии со всеми нациями и не имеет никаких намерений ни провоцировать, ни создавать конфликтов с любой другой нацией... Искренним желанием Японии является то, что наиболее мирные и дружественные отношения будут установлены между ней и... Соединенными Штатами...»[166] Естественно, «пустить пыл в глаза» не получалось. В Вашингтоне прекрасно понимали, что это не более чем очередной раунд игры, цель которой господство в Азии.

Однако войны в Белом доме не боялись. Большинство советников президента и аналитиков правительства просто не видели такой возможности. Япония была слишком зависима от американского экспорта — а коль скоро так, рассуждали в Америке, то японцы просто не посмеют начать войну сами. Только по инициативе США может разразиться конфликт на Тихом океане[167].

Поэтому Рузвельт довольно спокойно, в определенной мере поддавшись общественному мнению, направил запрос в Конгресс о пересмотре законодательства о независимости Филиппин[168]. 24 марта Акт Макдафи, гарантировавший суверенитет Филиппин с 1946 г., прошел через Конгресс. В соответствии с этим законом Манила получала независимость с 1946 г., а до тех пор на островах сохранялись американские войска и военно-морские базы. Кроме того, США приступали к формированию и обучению частей филиппинской армии. Однако если в Вашингтоне этот закон видели как добрый жест по отношению к своей колонии, то в Токио его восприняли как признание собственной американской слабости. Японцам представлялось все в несколько ином свете — США не могут защитить острова от японского флота и поэтому «отказываются» от них.

Несмотря на свою уверенность в невозможности большой войны, США выражали явную обеспокоенность ситуацией в Китае. Япония все сильнее подчиняла себе страну, кроме того, японское правительство постоянно протестовало против иностранного вмешательства в китайские дела, по поводу и без повода засыпая Госдеп гневными нотами. В апреле 1934 г. японский министр иностранных дел заверил посла США Грю, что заявления японского правительства были сделаны без его ведома, и теперь благодаря раздутой прессой шумихе у мирового общественного мнения сложилось «полностью ложное впечатление о японской политике...» Он попытался заверить посла, что Япония ни в коем разе не собирается нарушать договор Девяти держав и остается ему верна[169]. В то же время Ф. Рузвельт прекрасно понимал действительные намерения Японии — установить «азиатскую доктрину Монро», однако такой передел мира не устраивал американского президента. Еще в июне 1933 г. он запросил у конгресса 238 млн. долл. для строительства 32-х военных кораблей, закон был утвержден. Тем не менее «изоляционистское» большинство конгресса вотировало все активные внешнеполитические инициативы президента[170].

Новая военно-морская программа США была не чем иным, как ответной мерой на все расширявшееся японское военно-морское строительство. Рузвельт не особенно стремился увеличивать военные бюджеты, желая максимальное количество финансов направить в экономику страны, которая по-прежнему страдала от тяжелейшего кризиса. Однако к 1934 г. японский флот уже превышал лимиты, оговоренные Лондонским договором, и США фактически ничего не оставалось, как увеличивать свои морские силы. В январе 1934 г. Конгресс принял закон об увеличении флота до лимитов, разрешенных Лондонской морской конференцией[171].

Стремясь ограничить гонку морских вооружений и тем самым выиграть наиболее приоритетные позиции для себя, США предприняли попытку созыва новой морской конференции. Памятуя опыт предыдущих конференций, предполагалось, что в предварительных переговорах примут участие Великобритания, США и Япония. После достижения соглашения между этими державами к переговорам должны были присоединиться Франция и Италия. После того как пять крупнейших морских держав придут к консенсусу, к переговорам предполагалось подключить Германию и Советский Союз[172].

Предварительные переговоры в Лондоне начались в июле 1934 г. Еще 19 мая японский посол в США проинформировал Хэлла, что японская сторона выступает против обсуждения каких бы то ни было дальневосточных проблем — как это было на Вашингтонской конференции. Токио требовал, чтобы конференция затрагивала «исключительно военно-морские вопросы»[173]. Японскую делегацию на прелиминариях возглавлял посол в Великобритании Мацудайра. Посол дал понять, что Япония в принципе не против созыва новой морской конференции, однако лишь на том условии, что на ней будет признано равенство флотов трех держав. Подобная позиция японской стороны заранее грозила провалом переговоров. Ни США, ни Англия не собирались идти на подобную самоубийственную уступку, понимая, что устроит Япония в Азии, как только получит флот равный американскому. Фактически, заведя переговоры в тупик, японская делегация приступила к попыткам заключения ряда сепаратных договоров.

Японские дипломаты обратились к той части английского истеблишмента, который можно охарактеризовать как японофильский. На поверхность вновь выплыла идея англо-японского союза. Японцами был даже выработан соответствующий секретный проект договора, который предполагал, что Великобритания дает зеленый свет японской экспансии на Дальнем Востоке, а Япония, в свою очередь, гарантирует английские владения в регионе, Голландскую Индию и т.д.[174]. Сторонники возобновления англо-японского договора утверждали, что война с Японией будет губительной для дальневосточных владений английской короны. Прояпонски настроенная «Дейли телеграф» писала: «Наши огромные владения и коммерческие интересы на Дальнем Востоке вынуждают нас смотреть на морские притязания Японии дружелюбно»[175]. Япония также стремилась найти общий язык с Соединенными Штатами, предложив поделить Тихий океан на сферы влияния, что не соответствовало американским намерениям.

К концу ноября 1934 г. у американской делегации в Лондоне сложилось «довольно пессимистическое» настроение. Тем не менее глава делегации Н. Дэвис считал, что японские требования паритета являются скорее вопросом престижа. Он предполагал, что в Токио понимают, что паритет является недостижимой мечтой, поскольку «на каждое новое японское судно, — заявил он в разговоре с советским послом в Лондоне И. Майским, — мы будем отвечать новым американским...»[176].

Пытаясь спасти переговоры и лавируя между США и Японией, Великобритания выдвинула проект компромисса, по которому де-юре призналось право Японии на паритет, а де-факто Япония обязывалась бы сохранять соотношение 5:5:3, однако этот проект никто всерьез не рассматривал, Вашингтон предпочитал отсутствие соглашения плохому соглашению.

Попытки реанимации англо-японского союза Рузвельта практически не волновали. Он понимал, что это не более чем мечты отдельных политиков. Мало того, что в соответствии с секретным японским проектом Британия должна была пойти на грандиозные уступки, Лондону придется еще смириться с ухудшением отношений с США, СССР, Китаем, Канадой, Новой Зеландией и Австралией — что было непомерной ценой за «дружбу с Японией»[177]. Однако мечты надо было пресечь на корню. Президент дал прямое указание Н. Дэвису «донести до сознания английских политиков мысль о том, что если Великобритания предпочтет сотрудничеству с нами сотрудничество с Японией, я буду вынужден в интересах американской безопасности повлиять на общественное мнение в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, решительно подводя эти доминионы к пониманию того, что их будущая безопасность связана с нами...»[178]. Угроза была вполне реальной и подействовала на Лондон отрезвляюще. Американская дипломатия стремилась поставить Японию на место через сближение с СССР и Великобританией и заключение «Тихоокеанского пакта о ненападении» за подписью всех заинтересованных держав[179].

Пытаясь надавить на американцев и англичан, японская делегация разыграла последний козырь. Из Токио пригрозили выходом из Вашингтонского договора. Тупик был полный, идти на уступки Японии никто не собирался, японская же сторона никак не реагировала на американские и британские предложения. 27 декабря 1934 г. предварительные переговоры, так ни к чему и не приведшие, были прерваны.

В тот же день посол в Японии Грю написал Хэллу: «Япония... собирается установить торговый контроль и окончательное политическое доминирование в Китае, на Филиппинах, Сиаме и Голландской Восточной Индии, приморских провинциях и Владивостоке... Такая война невозможна... но ее призрак всегда существует и будет существовать еще некоторое время. Будет преступно близоруко сбрасывать ее со счетов, и лучший существующий способ избежать ее — быть адекватно подготовленными, так как подготовленность есть холодный факт, который даже шовинисты, военные, патриоты и ультра-националисты в Японии... могут осознать и понять»[180]. В подтверждение наихудших опасений, 29 декабря японское правительство направило ноту об односторонней денонсации Вашингтонского договора.

Уже 18 января 1935 г. японские войска и соединения армии Манчжоу-го вторглись в демилитаризованную зону, нарушив границу с провинцией Жехэ. Китайские войска, несмотря на наличие хорошо укрепленных позиций, не оказав никакого сопротивления, отступили. Новый виток агрессии в Северном Китае всерьез обеспокоил правительство Соединенных Штатов. В Вашингтоне уже не воспринимали всерьез заверения министра иностранных дел Японии Хироты, появившиеся 22 января: «Главным принципом нашей внешней политики является поощрение мирных и дружественных отношений Японии с каждой страной...»[181]

16 февраля Государственный секретарь Хэлл опубликовал обращение, в котором говорилось, что быстрое развитие торговли и коммуникаций делают бесполезными попытки любого агрессора заставить США вновь уйти в «блестящую изоляцию», он призвал к проведению великодержавной политики, однако попытка выйти за рамки изоляционистских воззрений на этом и закончилась. Дальнейший текст послания предлагал конкретные меры по осуществлению политики поддержания мира: 1) отрицание войны как инструмента внешней политики; 2) обещание мирной политики; 3) консультации в случае угрозы миру; 4) не вмешательство «с нашей стороны» мерами прямого давления на агрессора[182]. Этим посланием Хэлл давал понять, что Вашингтон крайне обеспокоен складывавшейся в мире ситуацией, в особенности усилением фашистских режимов, а также их попытками сколотить альянс. Слухи о подобных соглашениях, в частности японо-германском, муссировались еще в конце 1934 г.[183]

В то же время позиция, занятая Хэллом, была далека от жесткой. Фактически она находилась в русле изоляционистских традиций и не предполагала активного противодействия агрессорам, в частности Японии. Почему Государственный департамент занял такую позицию? Дело в том, что в первое президентство Ф.Д. Рузвельт «почти полностью доверил ведение внешних дел» К. Хэллу[184], президент не хотел активно вмешиваться во внешнюю политику. Он боялся растратить с трудом заработанный политический капитал в бесконечных спорах. Кроме того, международная обстановка была крайне сложной, и Рузвельт предпочел доверить ее профессионалам. В то же время изоляционистский Конгресс не позволял президенту предпринимать сколь-нибудь активных внешнеполитических действий.

Рузвельт не особенно вмешивался во внешнюю политику, хотя именно по его вине была сорвана Лондонская экономическая конференция 1933 г. Впоследствии Хэлл напишет о ней: «В Лондоне самая ожесточенная борьба развернулась между США, Англией и Францией. Диктаторские нации заняли место в первом ряду, наблюдая за великолепной потасовкой. С этого момента они могли действовать уверенно: в военной сфере — вооружаться в относительной безопасности, в экономической — сооружать стены самообеспеченности в интересах подготовки к войне»[185]. Что до Японии, то президент считал, что опасность с ее стороны не может быть громадной. «Мы можем нанести ей поражение голодной смертью», — заявил он, имея в виду громадную зависимость японской экономики от американских поставок[186].