Поворот

Поворот

В период с начала 1938 г. по сентябрь 1939 г. политика США на Дальнем Востоке фактически замерла. В Вашингтоне прежде всего ориентировались на развитие ситуации в Европе. Соединенные Штаты не хотели связывать руки дальневосточными проблемами до тех пор, пока не прояснится ситуация в Старом Свете[293]. В то же время общественное мнение в стране все больше склонялось против Японии, так, весной 1939 г. изучение передовиц 700 ведущих американских газет показало, что 690 из них выступало за введение эмбарго[294]. Подобные призывы раздавались и в Конгрессе, так, председатель комитета по международным отношениям К. Питмен требовал введения эмбарго вплоть до прекращения японской агрессии в Китае[295].

Изменения политических настроений и общественного мнения в США были нормальной реакцией на обострение международной обстановки. Несмотря на то что Белый дом не предпринимал активных шагов в отношении Японии, в Вашингтоне начали активно готовиться к войне. По правде говоря, Рузвельт начал готовить страну к войне задолго до «мюнхенского кризиса в сентябре 1938 г.». Политика «нового курса» носила милитаристский характер и во многом напоминала скрытые мероприятия фашистской Германии в 1933—1939 гг. Америка готовилась к мобилизации и войне[296]. В марте 1938 г. в ответ на рост военно-морских программ Японии три державы—США, Англия и Франция—ввели в действие «скользящую» статью Лондонского морского договора 1936 г., так как «Япония... строит линейные корабли, водоизмещением и вооружением не подпадающие под ограничения». 30 июня США, Франция и Великобритания договорились об увеличении максимального тоннажа линейных кораблей[297], количественных ограничений не было уже с 1936 г. Вашингтонская система ограничения морских вооружений окончательно рухнула. Второй Лондонский договор был фактически расторгнут. Началась безудержная гонка вооружений.

Однако в официальных заявлениях Хэлл продолжал декларировать принципы нейтралитета и невмешательства. В то же время Рузвельт продолжал усиливать оборонный потенциал страны: ассигнования на военные нужды из бюджета продолжали возрастать. Кроме того, на военные же цели шли значительные суммы из фондов организаций, созданных в рамках «нового курса»[298]. Определенные перестановки произошли и в военном министерстве: в 1938 г. заместителем начальника штаба армии был назначен Д. Маршалл. В апреле 1938 г., когда немецкие войска завершали раздел Чехословакии, его назначили начальником штаба армии. На первой же встрече Рузвельт потребовал от него довести выпуск самолетов до 10 000 в год.

Пока Рузвельт конспиративно готовил страну и общественное мнение к войне, пока наблюдал за Европой, продолжение прежнего курса в отношении Японии все больше и больше шло вразрез с национальными интересами. Смотреть сквозь пальцы на японские злодеяния в Китае становилось экономически невыгодно. 19 ноября 1938 г. ситуация стала невыносимой. В этот день министр иностранных дел Империи заявил, что «японское правительство с настоящего момента приступает к проведению новой политики — политики сворачивания "открытых дверей" в Китае»[299]. Все — Япония фактически отказалась даже от любимой демагогии. 31 декабря Государственный департамент опубликовал первое за год жесткое заявление, в котором говорилось, что администрация США не признает японского «нового порядка» в регионе[300]. Взаимные реверансы кончились.

4 января 1939 г. в ежегодном послании Конгрессу Рузвельт обозначил поворот американской внешней политики:«...мы можем, и мы должны воздержаться от любых действий или отсутствия действий, которые поощрят, помогут или взрастят агрессора»[301]. 31 января президент продолжил эту тему: «...я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить независимость других стран, предоставляя им все за наличный расчет, то есть примерно сорока или пятидесяти государствам. В этом и состоит внешняя политика Соединенных Штатов»[302]. Он говорил об открытой военной помощи, единственное без предоставления кредитов — законы о нейтралитете по-прежнему действовали...

31 мая 1938 г. Япония совершила очередной акт агрессии, аннексировав Ханские острова (включая и французские колонии). В ответ на эти действия Хэлл направил жесткую ноту японскому правительству, в которой аннексия не признавалась[303]. В Вашингтоне перестали спокойно наблюдать за японскими действиями на Дальнем Востоке. К ужесточению позиции подталкивала и накалившаяся ситуация в (о чем говорилось выше), дело шло к войне, в этом уже не сомневались. В военном министерстве исходили из того, что Япония может выступить совместно с Германией и Италией[304], поэтому в Вашингтоне было принято решение нанести удар по самому уязвимому месту Империи — военной экономике, абсолютно зависевшей от Соединенных Штатов. В апреле администрация начала обсуждение возможных экономических санкций против Японии[305].

27 мая 1939 г. государственный секретарь Хэлл ставит на повестку дня вопрос о пересмотре законов о нейтралитете: «Если мы введем эмбарго на экспорт с целью удержаться вне войны, логично будет распространить наше эмбарго на всех. Современная война — это не война только между вооруженными силами, это война между нациями во всех аспектах их бытия. Список контрабанды более неограничен вооружением и военными материалами... Он включает не только наименования, которые делают сражения возможными, но и почти каждое наименование, полезное для жизни вражеской нации... Таким образом, полное эмбарго на все виды экспорта будет однозначно разрушительным для нашей экономической жизни»[306]. То есть он призывал ввести различие между жертвой агрессии и агрессором и наложить полное, тотальное эмбарго на последнего. 6 июня заместитель Хэлла С. Уэльс продолжил эту мысль, заявив, что внешняя политика США предусматривает вооружение для самозащиты и пересмотр законов о нейтралитете.

Тем не менее в Конгрессе не восприняли настойчивых увещеваний из Белого дома и отказались пересматривать законы о нейтралитете. 1 июля Хэлл вновь обратился к Конгрессу, уверяя, что внесение изменений в законодательство просто необходимо. Следующий подобный адрес он направил 11 июля, а 18 июля обратился к законодателям совместно с президентом, однако к изменению позиции Конгресса это не привело[307].

Настойчивость американской администрации и стремление Рузвельта сломить изоляционистов оказало влияние не столько на конгрессменов, сколько на японское правительство. Там засуетились. 10 июля посол Японии в США К. Хириноши довел до сведении госсекретаря послание министра иностранных дел X. Ариты, в котором говорилось, что Япония готова «изучить использование двумя странами своего влиянии в случае невступления в войну в Европе», далее следовало заверение в том, что Япония не собирается вступать в военный альянс с Германией[308].

Несмотря на попытку примирения, Япония по-прежнему требовала от США уступок в осуществлении своего плана военных захватов. Демарш японской дипломатии не удался. Несмотря на то что США так же, как и Великобритания, летом 1939 г. стремились оторвать Токио от «оси» Берлин—Рим, правительства двух держав шли разным курсом. Чемберлен вновь схватился за свою палочку-выручалочку — умиротворение. 24 июля 1939 г. было подписано соглашение «Арита — Крейги», в соответствии с которым «правительство Его Величества... полностью признает нынешнее положение в Китае...»[309]. Его коллега Франклин Рузвельт, наоборот, избрал значительно более жесткую политику, стремясь заставить Японию изменить агрессивному курсу.

Первый удар Рузвельт нанес по самому слабому месту Японской империи. 26 июля 1939 г. посол Японии в США был поставлен в известность, что США денонсируют американо-японский торговый договор от 21 февраля 1911 г. и его срок истекает через «шесть месяцев от настоящей даты»[310]. Предстоящее аннулирование договора с США вызвало значительное беспокойство в военных кругах Японии. Американский демарш был не просто заявлением, которое можно было игнорировать. Это был первый шаг, следующим могло стать полное или частичное эмбарго. А вот это было страшно. Страшно потому, что японский флот заправлял в свои трюмы американскую нефть. Японская армия заливала в баки танков и самолетов американский бензин. Все: корабли и танки, орудия и самолеты, винтовки и пулеметы — делалось из американской стали. У Японии оставалось полгода.

Вдобавок к американской угрозе «подарок» преподнесла Германия. Третий рейх заключил пакт о ненападении с СССР — одним из главных врагов Японии на Дальнем Востоке. О том, как Гитлер чтит договоры, у японского правительства иллюзий не было, оно само относилось к соглашениям так же. Что, если единственный союзник оставил Империю один на один с США и Советами? В Токио заговорили о «коренном пересмотре политики»[311]. В запасе было полгода.