Уроки великой войны

Уроки великой войны

Любая война оставляет свои уроки, любая война рождает новые тактические приемы, вызывает к жизни оригинальные стратегические концепции. Войны на море не являются исключением. Разгром русского флота при Цусиме в 1905 г. тоже был уроком, и выучили его англичане. Адмирал Д. Фишер санкционировал революционную концепцию в кораблестроении — «только большие пушки». Так на свет появился первенец нового класса линейных кораблей — «Дредноут». Но Первая мировая война задала куда больше вопросов. Кроме дредноутов просторы океанов стали бороздить подводные лодки — совершенно новый вид оружия. К концу войны все армии мира стали использовать авиацию, и если в 1914 г. самолет воспринимали не более чем забавный технический казус, к 1918 г. в налетах участвовали тысячи бомбардировщиков.

Как на суше, так и на море война выглядела совершенно иначе, чем ее рисовали в генеральных штабах накануне. Она развивалась далеко от тех классических схем, к которым привыкли генералы и адмиралы. В контексте данной книги нас больше интересует морской театр военных действий, к нему мы и обратимся. Первая мировая война не дала миру генеральных артиллерийских сражений на море, за исключением нескольких стычек и Ютландского боя500. Противоборствующие флоты линейных левиафанов основное время проводили в базах. Зато война воскресила пиратские эскадры рейдеров, породила невиданных размеров морскую блокаду и неограниченную подводную войну.

Было очевидно, что прежние стратегические концепции дали явную трещину. Наиболее прозорливые заговорили о полном пересмотре искусства войны, как на море, так и на суше. Они заклинали отдать приоритет в развитии новым видам вооружений: танкам, самолетам, подводным лодкам. Глобальные подвижки, которые еще не стали в 1918 г. изменениями, еще не накопили критической массы, чтобы стать неоспоримыми истинами и аксиомами, тем не менее заставили многих военно-морских стратегов задаться вопросом: как будет выглядеть война будущего. Задуматься над военно-морскими доктринами своих стран.

Проблема заключалась еще и в том, что для того чтобы построить корабль, необходимо четко знать, для каких целей он предназначен.

Известно, что основой любой кораблестроительной программы является оперативно-стратегическое обоснование, в котором на основе действующей военно-морской доктрины вырабатывается комплекс требований к тактико-техническим характеристикам кораблей, их классы и количество. Доктрина же вырабатывается на основе той или иной теории ведения войны на море. Собственно, она представляет собой переложение основных теоретических положений на материальную основу, на специфические условия, в которых будет вести войну то или иное государство.

Таким образом, выработка тактико-технических заданий (ТТЗ) для конструкторских бюро, планирование корабельного состава флота и его оперативно-стратегических задач не представляется возможным при отсутствии военно-морской доктрины. Она является главным фактором, определяющим развитие военно-морского судостроения.

До начала Первой мировой войны в большинстве стран мира доминировала доктрина «владения морем» или «морской силы» А. Мэхэна[500] и Ф. Коломба. Американские теоретики предполагали, что победа в войне достигается через господство на море, которое обеспечивает экономическую блокаду противника и уничтожение его войсковых коммуникаций. В принципе идея была правильной, недаром Наполеон бежал из Египта после того, как Нельсон пустил на дно Средиземного моря французскую эскадру в битве при Альбукерке. Коммуникации армии были уничтожены, подкрепления и боеприпасы не поступали — войска были обречены на гибель с Наполеоном или без. Не зря англичане просили помощи у России во время войны с североамериканскими колониями, за которые заступились французы и испанцы. Британцы потеряли господство над морем и не могли обеспечивать свои войска. После этого в борьбе за независимость молодым США требовалось отстреливать англичан, невзирая на собственные потери, рано или поздно — победа была у них в кармане.

Однако в соответствии с этой теорией само обеспечение морского владычества было невозможно без мощного надводного флота. Прежде всего, необходимы были закованные в броню левиафаны — линкоры, способные в одном, решающем «трафальгаре» пустить флот противника на корм рыбам. После чего флот-победитель должен был обеспечивать свои коммуникации от посягательств оставшихся легких сил противника и уничтожать вражеские перевозки, как гражданские, так и военные. Естественно, в такой ситуации противник «задыхался».

Общая парадигма «владения морем» как основной стратегической коммуникацией под сомнение не ставилась и не ставится до сих пор — она верна. Но вот способы ее достижения оказались под вопросом. Линейные флоты практически всю Первую мировую войну бездействовали. Другое дело — подводные лодки. Несмотря на то что германские субмарины нанесли за четыре года относительно небольшой ущерб военным флотам стран Антанты, им удалось практически задушить Англию. Линии морских сообщений страны, полностью зависящей от импорта, висели на волоске, казалось, еще немного, и Альбион умрет голодной смертью. Огромные дредноуты не могли ничего сделать с маленькими, ныряющими подводными лодками. Возникал вопрос: какова бы была судьба Великобритании, имей немцы больше субмарин и перейди они к неограниченной подводной войне сразу в 1914 г.? Вопрос скорее риторический...

Еще больше проблем ставила авиация — что с ней делать, не знал никто. Пионеры авиации, энтузиасты аэронавтики увидели в ней нового бога войны. Итальянец, генерал Джулио Дуэ, узрел в самолете нечто большее, нежели новый род войск или вспомогательную силу на поле боя. В самом начале 1920-х гг. он писал о революции, произошедшей в военном деле. Дуэ считал, что с появлением авиации отпадает нужда в полевых армиях и военно-морском флоте. «Воздушная армия», правильно организованная и достаточно мощная в количественном отношении, сможет поставить на колени экономику противника, перерезать коммуникации его армий и, наконец, при помощи бомбардировок уничтожить и сами войска. Вышесказанное он считал справедливым и для флота. Итальянский генерал смотрел в будущее, на его глазах авиация за четыре года войны превратилась из только что вылупившегося гадкого утенка в птицу, которая умеет летать. Он справедливо полагал, что за последующие 10—20 лет она превратится в лебедя, а точнее в ястреба, нещадно уничтожающего ряды противника.

Несмотря на радикальность концепции Дуэ, у нее были и остались свои последователи[501]. Параллельно с генералом к похожим выводам пришли некоторые офицеры американской армии. В частности подполковник, впоследствии генерал, Билл Митчелл. Пионер авиации, он так же, как и Дуэ, верил в огромный потенциал нового оружия. Их экстремистские взгляды мало чем отличались. Оба верили, что авиация станет решающим фактором в будущих конфликтах великих держав, а по достижении определенного уровня развития сможет выполнять полностью работу армии и флота. Митчелл в США довольно громко пропагандировал свои взгляды, кроме того, аэронавтика в то время была чем-то загадочным и новым, и к нему, естественно, стали прислушиваться.

Подполковник начал свой крестовый поход. Правда, цели в отличие от Дуэ он ставил более реалистичные. Летчик просто хотел добиться создания в США отдельных, не зависимых от армии и флота военно-воздушных сил. Если в Великобритании после Первой мировой войны Королевские ВВС были выделены в отдельный род войск, то в Америке сохранили три авиационные службы — армии, ВМС и морской пехоты. Митчелл понимал, что бомбардировка наземных целей ничего не даст, в конце Первой мировой подобные операции проводились всеми воюющими сторонами, да и зрелищность разрушенного дота невелика. Другое дело линкор, гигантский корабль—вершина инженерной мысли, плавучий город, поражавший обывателей своими размерами и мощью. Потопить такую цель — великолепный «пиар».

Цель оправдывает средства. Отец Митчелла был сенатором, естественно, в коридорах власти остались друзья и знакомые, связи. Благодаря ряду интриг и довольно сомнительных мероприятий Митчеллу удалось добиться разрешения на первые опыты в 1920 г. Жертвой был назначен древний броненосец береговой обороны «Индиана», спущенный на воду еще в 1895 г. В «обстановке полной секретности» бомбардировщики пустили его на дно в ноябре 1920 г. Но «Иллюстрейтед Лондон ньюз» через несколько дней после испытаний опубликовала два снимка взрывов бомб и повреждений, полученных кораблем, надо думать, не без помощи Митчелла. Пресса и энтузиасты авиации с новой силой стали отстаивать права самолета. Тщетно морской министр США Д. Дэниэлс пытался апеллировать к тому, что «Индиана» была всего лишь «древним блокшивом»[502]. Для прессы корабль был линкором, значит, он стал линкором и для публики.

Воодушевленный Митчелл подливал масла в огонь. «Мы совершенно точно можем сказать вам, — заявлял он, — что можем уничтожить или потопить любой существующий сегодня корабль»[503]. Давление общественности возрастало, и морское министерство санкционировало еще одну серию опытов. Началось все с малых кораблей, доставшихся Соединенным Штатам при разделе немецкого флота: подводная лодка, эсминец, легкий крейсер.

Наконец, моряки предложили подвергнуть бомбардировке «Остфрисланд». Это был корабль первого поколения немецких дредноутов, водоизмещением 22 800 тонн, построенный в 1911 г. Несмотря на то что к концу войны он безусловно устарел, это был настоящий линкор, а не допотопный броненосец. Однако морское ведомство выставило ряд условий. Налеты должны были проходить сериями, с тем, чтобы эксперты в перерывах могли осмотреть и оценить повреждения. При каждом налете бомбы должны были быть разных калибров — адмиралы хотели выяснить потенциальную опасность самолетов для основной силы флота.

Митчелл, в то время уже бригадный генерал, дал согласие, но, как оказалось, в его планы не входило соблюдать условия, у него была одна цель: во что бы то ни стало пустить огромный корабль на дно. Цель оправдывает средства. 20 июня 1921 г. начались испытания. Два дня самолеты «тренировались на кошках». На дно отправились три подводные лодки, через неделю — эсминец. 18 июля, после 6 часов бомбардировки, компанию им составил легкий крейсер «Франкфурт».

20 июля началась кульминация. Огромный пустой линкор покачивался на рейде Хэмптон, в полной готовности к последнему испытанию. Митчелл барражировал над местом событий на двухмоторном самолете-разведчике ДХ-4Б, корабль напоминал «злобного старого бульдога. Видимость была скверная, и мы понимали, что нам предстоит разгрызть крепкий орешек»[504]. В 13.39 появилась первая волна самолетов ВМС и морской пехоты, вооруженных стокилограммовыми (230 фунтов) бомбами. Из 26 сброшенных бомб в неподвижную мишень угодило всего 9. Качество боеприпасов оказалось не на высоте, только две взорвались. Легкие бомбы не причинили никакого ущерба кораблю, даже палубу не пробили. В 15.30 возобновились испытания. На цель зашло шесть армейских бомбардировщиков «Мартин» с 270 (600 фн.) килограммовыми бомбами и гидросамолеты флота с боеприпасами по 250 кг (550 фн.). Армейские летчики добились двух попаданий, флотские — трех. На этот раз корабль получил повреждения, некоторые бомбы пробили главную и броневую палубы линкора. Однако для дредноута это были не более, чем «комариные укусы».

Линкор успешно противостоял авиации, теперь у Митчелла оставалось последнее, самое мощное оружие — бомбы массой 450 кг. (1000 фн.). Но генерал был связан жесткими ограничениями. Предполагалось осматривать повреждения, нанесенные каждой бомбой, то есть между атаками должны были быть перерывы. Специальная комиссия должна была каждый раз подниматься на борт и оценивать эффективность попаданий. Митчелл опасался, что применение тяжелых бомб, в результате ограничений, будет не столь эффективным, как ему хотелось. Ему срочно требовалось отправить «Остфрисланд» вслед за «Индианой», и для этого он собирался продолжать бомбардировку до тех пор, пока прямые попадания и близкие разрывы не доконают стальной корпус линкора. Причем близкие разрывы с их эффектом «водяного молота» считались даже более действенными.

В 8.32 первый армейский бомбардировщик точно положил свой смертоносный груз на палубу линкора. Комиссия собиралась подняться на борт, когда второй бомбардировщик зашел на цель. Атаку продолжили еще четыре бомбардировщика, которые добились двух прямых попаданий и двух близких разрывов. Наконец, разъяренный адмирал Г.Б. Уилсон, отвечавший за проведение опытов, и члены комиссии смогли подняться на борт «Остфрисланда». Наблюдатели отметили: «Несмотря на тяжелые повреждения, корабль из строя не выведен». Скептики торжествовали. Некий морской офицер, находившийся на борту одного из наблюдательных кораблей вместе с правительственными чиновниками, высокими армейскими и флотскими чинами, журналистами, сказал: «Клянусь богом, они его не потопят»[505].

Наконец, Митчеллу официально разрешили использовать бомбы весом в тонну. Но всего три. После чего к тренировкам должна была приступить авиация ВМС. Получив разрешение, армейский летчик и не собирался выполнять условия. В 21.19, то есть когда армейские бомбардировщики были уже в воздухе, Митчелл поставил адмирала Уилсона перед фактом: атаки будут продолжаться, пока самолеты не добьются двух прямых попаданий. На самом деле он хотел проверить, как действует «водяной молот» столь тяжелой бомбы. Первые три легли довольно далеко от корабля и не могли причинить ему вреда. Четвертая бомба буквально процарапала левый борт линкора в районе бака, через секунду практически туда же легла пятая. Обе бомбы взорвались под кораблем, обдав палубу огромными фонтанами брызг. Они добили стального монстра.

К 12.30 линкор погрузился по орудийную палубу, в 12.37 корабль дал резкий крен на левый борт. В 12.41 «Остфрисланд» перевернулся, задрал в воздух форштевень и навсегда успокоился в царстве Нептуна. Когда корабль уже погружался, летчики Митчелла сбросили на него еще одну бомбу. Просто так. Морское начальство было в шоке, один из журналистов почувствовал, что «присутствует при конце эпохи, которая началась с того, как римляне впервые вышли в открытое море и достигли Карфагена»[506]. И отчасти он был прав, нет, флот не собирался уходить с арены, но опыты Митчелла наглядно показали, что маленький самолет теперь стал самым грозным врагом огромного корабля.

Пресса отреагировала незамедлительно. Линкор стоимостью 40 млн. долларов, на строительство которого ушло шесть лет, пал жертвой шести бомб, «которые несли машины стоимостью менее 25 000 долларов за штуку»[507]. В США разгорелась дискуссия: линкор или самолет. Сторонники обоих видов вооружений яростно отстаивали свою точку зрения. Позже был проведен еще ряд опытов. В сентябре 1921 г. на дно пошел старый броненосец «Алабама», через два года Митчелл вновь «расправился» с броненосцами «Нью Джерси» и «Вирджиния». И наконец, в ноябре 1924 г. прошел самый важный эксперимент: под бомбы поставили корпус недостроенного сверхдредноута «Вашингтон». Даже после того, как этот сверхсовременный корабль не выдержал натиска с неба, спор не приблизился к финалу. Стороны окопались и прочно держали оборону.

Наоборот, для многих моряков тот факт, что корабль оказалось довольно сложно потопить, явился доказательством того, что современный дредноут в состоянии выдержать любую атаку авиации. Оптимизм Митчелла не разделяли и многие летчики, так, подполковник авиации У.Г. Ален писал: «"Остфрисланд" стоял на якоре, когда его атаковали бомбардировщики. Разумеется, он был без экипажа, и не стреляло ни одно орудие. Поэтому эксперимент ничего не доказал. — Далее следовал вывод: — Существует колоссальная разница между линкором, стоящим на якоре, и линкором, идущим на большой скорости и ведущим сильный огонь по бомбардировщикам, маневрирующим, чтобы сбить прицел бомбардирам». Естественно, Митчелл не согласился, он более чем странно парировал: «Чем быстрее движется корабль, тем легче попасть в него с воздуха»[508].

Бригадный генерал вообще позволял себе много вольностей. Он нередко высказывался крайне резко, неуважительно, даже хамски. Например: «Генеральный штаб разбирается в авиации так же, как свинья в апельсинах»[509]. Его терпели довольно долго, но в итоге он проиграл. Митчелл слишком увлекся, поверил в свою правоту и непогрешимость. В итоге он оказался перед военным судом в 1925 г. и после разбирательства был уволен из армии, так и не добившись создания независимых военно-воздушных сил.

Тем временем в штабах и прессе занимались примерно одинаковым делом: подсчитывали, сколько самолетов можно построить из одного линкора. Одни утверждали, что 1000 бомбардировщиков куда лучше одного линкора. Морские чины утверждали, что стоимость одного дредноута соответствует примерно 44 бомбардировщикам, включив сюда стоимость эксплуатации и обслуживания, ремонта и запасных частей для самолета за время, сопоставимое со сроком службы корабля. В Великобритании пошли дальше, проведя ряд экспериментов по бомбардировке движущегося корабля. В качестве цели выступил старый броненосец «Агамемнон», переделанный в радиоуправляемую мишень. Бомбы, правда, были учебные, но и цель была не затопить корабль, а выяснить точность бомбометания. Результаты оказались удручающими, процент попаданий варьировался от нуля до 50%. Все это убедило адмиралов в малой эффективности авиации. Дискуссия, продолжавшаяся на протяжении всех 1920-х гг., в итоге закончилась ничем, дредноут остался основой морской стратегии.

Соединенные Штаты в 1920-е гг. не дали миру новых стратегических концепций ведения морской войны. Военно-морское министерство США двигалось в кильватере законодателей моды — англичан. Одним из крупнейших представителей английской военно-морской стратегии был Д. Кресуэлл. В своей книге «Война на море», вышедшей в 1935 г., он писал: «...можно утверждать, что линкор все еще является становым хребтом военно-морских сил... что тот флот, линейные силы которого могут утвердить свое превосходство над линейным флотом противника, находится на верном пути, чтобы контролировать все дела на море...» Английский теоретик, конечно, не мог отрицать важной роли новых видов оружия подводных лодок и авиации. Он был уверен, что достижение морского господства теперь будет значительно сложнее, чем в Первую мировую, однако будет достигаться теми же средствами: генеральным сражением линейных сил[510] .

Заметим, что эти строки были написаны в 1935 г., через три года после событий, которые при должном к ним внимании могли перевернуть всю морскую стратегию и оперативное искусство. 1932 г. американский флот проводил в соответствии с утвержденным планом. Задачей ежегодных больших учений американских ВМС на этот раз была совместная отработка обороны Гавайев от нападения с моря и с воздуха. Ничто не предвещало сенсаций.

Командовать нападавшей стороной выпало адмиралу Г. Ярнеллу. Его эскадра вышла из баз на Западном побережье и направилась в гавайские воды. В открытом море адмирал, нарушив все тактические предписания и аксиомы, перестроил ордер. Медленные дредноуты он оставил позади, а сам с двумя скоростными авианосцами «Легсингтон» и «Саратога» устремился вперед. На Гавайях ожидали увидеть всю эскадру и дать ей сражение по всем правилам морской баталии. До расчетного времени прибытия Ярнелла его противники по учениям прозябали в беззаботности.

За полчаса до рассвета 7 февраля 1932 г. адмирал поднял с подошедших на 40 миль к Гавайям авианосцев 152 самолета. Корабельная авиация в «пух» разнесла защитников островов и завоевала полное господство в воздухе. Казалось, блестящий тактический маневр Ярнелла должен был показать всю опасность, продемонстрировать переменившиеся приоритеты, возвести на пьедестал нового чемпиона. Но нет, главный посредник на маневрах заключил: «Сомнительно нанесение сильного удара с воздуха по Оаху перед лицом сильной авиации, защищающей остров. Авианосцы будут поражены, а нападающие самолеты понесут большие потери»[511]. Чего же хотеть от англичан, если сами изобретатели массированных атак корабельной авиации ничего не поняли.

Адмиралы по-прежнему с придыханием смотрели на дредноут. Они даже и мысли не допускали, что время этого бронтозавра уже ушло. И только один человек еще в 1920 г. осознал тогда только наметившиеся изменения. Д. Фишер, отец «Дредноута», когда-то одним росчерком пера пустивший под нож практический весь линейный флот Англии ради дредноутов, теперь был готов сделать то же самое со своим детищем. Он пережил Первую мировую войну, но ему не довелось командовать своими чудовищными созданиями в сражении. К 1920 г. его объявили чуть ли не сумасшедшим. Но во тьме его угасающего разума иногда вдруг сверкали всполохи необыкновенных прозрений. Точно так же, как когда-то он написал поперек списка в одночасье устаревших кораблей: «На переплавку!», так и теперь, совсем незадолго до смерти, он задумался над судьбой линкоров: «Зачем их сохранять столько? В чем мы испытываем недостаток в настоящее время, так это в морской авиации, что важно для будущего флота»[512]. Но никто не слушал полоумного старика, стоявшего на краю могилы.

Как мы уже отметили выше, даже американские стратеги не заметили революции, произошедшей у них под носом. В одной из немногих американских теоретических работ по военно-морской стратегии маневры Ярнелла 1932 г. вообще не упоминаются, хотя дается некоторый анализ общефлотских учений 1933, 1934 и 1935 гг. Мы имеем в виду работу С. Денлингера и Ч. Гери «Война на Тихом океане»[513] , которая увидела свет в 1936 г. Эта книга представляет для нас громадный интерес не только как один из немногих реликтов американской стратегии того периода, но прежде всего тем, что в ней рассматривается возможный ход американо-японской войны, строятся стратегические модели и возможные варианты военных действий. Но об этом позже. Сейчас же вернемся к доктрине, которую отстаивали американские теоретики.

Денлингер и Гери недалеко ушли от своих британских коллег. Выбросили ведь они маневры 1932 г., хотя не могли не знать о них, выбросили попросту за то, что результат не укладывался в концепцию. Неудивительно, авиация корабельного базирования обставила линейный флот. Авторы углубляются в анализ преимуществ линкора над самолетом. Здесь мы не будем пересказывать американцев, а просто приведем довольно обширную цитату:

«Факторы, ограничивающие использование морской авиации в настоящее время, крайне просты. Это, во-первых, погода. Пока морская авиация будет практически зависеть от погоды, — она в этом отношении будет уступать надводным кораблям. Во-вторых, — район действия. Пока самолеты не смогут оставаться в воздухе продолжительное время, покрывать от 15 до 25 тысяч км без пополнения горючим или другими запасами и в то же время выполнять свои наступательные задачи, как это делают надводные корабли, — до тех пор они в этом отношении будут уступать надводным кораблям. В-третьих, наступательная способность. Пока самолеты не будут иметь такого вооружения, которое позволяло бы им систематически, эффективно и продолжительное время вести бой с надводными кораблями, а не рассчитывать только на одно случайное попадание, — до тех пор авиация в этом отношении будет уступать надводным кораблям. В-четвертых, — оборонительная способность. Только тогда, когда самолеты смогут защитить себя от наступательного оружия надводных кораблей, только тогда, когда их будет невозможно сбить случайным попаданием шрапнели, только тогда, когда они смогут выдерживать повреждения так же хорошо, как и наносить их, — только тогда они не будут уступать надводным кораблям. И, наконец, двигательная сила и устойчивость. Пока источник двигательной силы самолетов не будет таким же надежным, каким он является на кораблях, и пока отказ мотора во время войны не будет означать почти верной гибели самолета, как это имеет место теперь, — до тех пор самолеты будут в этом отношении уступать надводным кораблям».

И далее:

«...Ради нашего будущего надо понять, что бомбардировщик по своему действию является не чем иным, как дальнобойным орудием с большей дальностью выстрела, в чем и выражается его единственное преимущество перед последним. Линейный корабль, вооруженный 406-мм артиллерией, может выбросить каждые 40 секунд или чаще 8 тонн снарядов на расстояние от 25 до 30 км, с большой точностью попадания. Пока снаряд находится в воздухе, он движется к цели со средней скоростью в 1 900 км в час; ему ничто не может помешать, и, когда он выполнит свою задачу, ему не надо возвращаться обратно на корабль. С другой стороны, давайте рассмотрим, что получается, если одновременно с залпом линкора с палубы авианосца вылетает самый большой современный бомбардировщик.

Он двигается к цели со скоростью 320 км в час, неся 6 т бомб; он может покрыть расстояние в 100 раз большее, чем дистанция орудийного выстрела, но ему понадобится 9 часов, чтобы достичь цели. Во время полета у него может испортиться мотор, могут произойти повреждения корпуса или он может подвергнуться атаке неприятельских самолетов. Если же он наконец доберется до своей цели, ему придется забираться высоко в воздух, чтобы избежать поражения огнем зенитных орудий, и точность попаданий его бомб будет, несомненно, меньшей, чем при стрельбе 406-мм орудия. А после сбрасывания бомб самолет должен вернуться на свой корабль; во время этого полета он подвергается тому же риску, как и при полете к цели, и ему потребуется еще девять часов летного времени.

Таким образом, этот воздушный залп, по сравнению с орудийным залпом, может быть выпущен на расстояние в 2 900 км, но только один раз в 18 часов, при меньшем весе металла, меньшей точности и фактически с гораздо меньшей вероятностью вообще когда-нибудь добраться до своей цели»[514].

Общий вывод, который напрашивается после таких слов, однозначен — самолет и в подметки не годится дредноуту. Однако полностью отметать этот вид вооружений американские стратеги не собирались. Самолету как корабельного, так и наземного базирования они отводили чисто тактическую роль в будущих морских баталиях. Так, они выделяли 8 типов самолетов морской авиации. Это прежде всего самолеты-разведчики, которые ведут дальнюю разведку как в интересах эскадры, так и отдельных кораблей. Корректировщики призваны корректировать огонь артиллерии линкоров и крейсеров во время боя, находясь над противником. Истребители должны защищать эскадру от воздушных сил противника. Дальние разведчики — самолеты, как правило, летающие лодки с радиусом действия до 6 500 км, которые должны вести стратегическую разведку на большом удалении. Назначение следующих трех типов самолетов нельзя отнести к боевому, и оно вполне вытекает из названия: транспортные, обслуживающие и учебные.

Нас, однако, более всего интересует отношение Денлингера и Гери к торпедоносцам и бомбардировщикам корабельного базирования. Эти самолеты были объединены ими в одну группу. Американские теоретики видели лишь тактическое применение подобных машин. Эффективность бомбардировочной авиации в морской войне, как мы это видели выше, оценивалась крайне низко, не более высокого мнения были авторы и о возможности применения торпед с самолетов. Они считали, что, базируясь на авианосцах, торпедоносцы и бомбардировщики смогут принести определенную пользу во время эскадренного боя, но решить исход сражения вряд ли в состоянии. Из подобного отношения к самолету вытекала и концепция использования авианосцев. Данный тип кораблей не рассматривался как самостоятельный. В ордере авианосец должен был занимать последнее; замыкающее место. Его задачей становилась оборона силами самолетов от ВВС противника и некоторая тактическая поддержка сражающихся линейных сил.

Написанное выше справедливо не только для отдельной книги двух авторов, в целом именно так думали высшие чины американского флота. После «непонятных», уникальных учений 1932 г. задания на хМаневры стали разрабатываться более тщательно, чтобы вновь не возникли непредвиденные победы. Задание на учения 1933 г. выглядело следующим образом: флот противника приближается к Западному побережью с севера, от Алеутских островов. Задача— организовать оборону континентальной Америки. В 1934 г. флот «противника» атаковал Панамский канал, прошел через него и создал базу на одном из островов Вест-Индии, откуда угрожал Панаме и Мексиканскому заливу. Наиболее интересным стало задание на 1935 г. — противник создал базу на Алеутских островах и оттуда с севера атаковал Гавайи. В этих учениях приняло участие 160 кораблей и 450 самолетов. Они разворачивались в районе, ограниченном с севера—Алеутами, с юга и запада — Гавайями и о. Мидуэй, с востока — Сан-Диэго[515]. Характерно, что американцы как в воду глядели, прогнозируя именно северный маршрут нападения на Гавайи. Именно оттуда пройдет эскадра Нагумо...

Что касается другого нового вида вооружений — подводной лодки, то американцы сразу верно оценили ее возможности. Во-первых, субмарина была сразу отнесена к стратегическим вооружениям. А во-вторых, американцы сделали вполне правильные выводы из ее использования в Первой мировой войне. В задачи подводного флота входила дальняя разведка, создание различного рода завес (перед эскадрой, побережьем, портами) и, самое главное, борьба с коммерческим судоходством противника. Учитывая то, что на протяжении 20-х гг. отношения как с Великобританией, так и с Японией периодически обострялись и могли перерасти в вооруженный конфликт, использование субмарин было вполне актуально для американского флота. Это оружие вполне могло нанести серьезный ущерб или даже поставить на колени островные метрополии, полностью зависящие от импорта.

Суммируя сказанное, мы не ошибемся, если скажем, что американские адмиралы готовились к прошлой войне. Основную задачу они видели в овладении морем путем уничтожения неприятельского флота. Достигнуть же этой цели ВМС США собирались в генеральном артиллерийском сражении линейных сил. Авиации и авианосцам отводилась второстепенная вспомогательная роль тактического плана. Подводному флоту была уготована именно та роль, которую он сыграет во Второй мировой, тем не менее на «вчерашнем» уровне находились тактические приемы использования субмарин. Справедливости ради стоит отметить, что в целом реликтовая, архаическая доктрина американских ВМС мало чем отличалась от английской или японской. Именно это обстоятельство и привело к тому, что американский флот не оказался в ущербном положении с началом Второй мировой войны. Адмиралы всего мира готовились к Ютландской битве, а не к Таранто или Мидуэю. Уроки великой войны выучены не были.