Начало действий на тайном фронте

Начало действий на тайном фронте

С какого времени начинаются закулисные связи? Ответ на этот вопрос должен учитывать то важное обстоятельство, что в противостоящих лагерях США и Германия оказались лишь с декабря 1941 года. Весь период кануна второй мировой войны и ее начального периода, включая нападение гитлеровцев на СССР, Соединенные Штаты поддерживали с Германией нормальные дипломатические отношения. Хотя ни один высокопоставленный деятель нацистского режима не побывал в США, Берлин часто посещали официальные визитеры из Вашингтона, включая заместителя государственного секретаря. Столицу рейха посещали крупнейшие деятели американского бизнеса, первым из которых был глава концерна ИТТ полковник Состенес Бенн, встретившийся с Гитлером 4 августа 1933 года.

Однако нас больше интересуют контакты закулисные, неофициальные. Начнем с того, что у самого президента Рузвельта была склонность к неофициальной, если не сказать, к тайной дипломатии. Известно, что он регулярно пользовался услугами неофициальных эмиссаров, которых посылал в европейские столицы. Среди них были крупные дельцы, бывшие дипломаты и военные. Как функционировала эта неофициальная дипломатия? Конечно, в первую очередь она касалась союзников США. Но и Германия не оказалась исключенной из ее сферы. Возьмем, к примеру, знаменитого Дикого Билла — Уильяма Донована, будущего шефа УСС — Управления стратегических служб. Рузвельт не раз посылал его со специальными миссиями, а как мы знаем, у Уильяма Донована были некоторые специфические предпосылки для того, чтобы заниматься «германскими делами».

Когда же в 1920 году юрист Донован стал обслуживать банковский дом Джона Пирпонта Моргана, то отставному капитану поручили сбор сведений о Европе и о «красной угрозе». Занимаясь этим, Донован познакомился с меморандумом немецкого генерала Гофмана, который предлагал создать англо-франко-германскую военную коалицию против Советской России.

Первым прямым испытанием для европейской политики США стал период перед Мюнхеном. Назревавший в Европе политический кризис требовал от администрации президента Рузвельта определенных решений, которые нельзя было принять, исходя только из внутреннего конфликта изоляционистов и «интернационалистов». Президенту было ясно, что мир вступает в опаснейшую фазу своего развития и США не могут довольствоваться позицией бесстрастного наблюдателя. К чему же он склонялся?

О том, как трудно и медленно политические деятели США шли в 30-е годы к пониманию гитлеровской опасности, свидетельствует один из интереснейших дипломатических источников: те сообщения, которые направлял в Москву первый советский посол в США Александр Антонович Трояновский.

Лидия Николаевна Иванова — бессменный секретарь посла — рассказывала мне:

— У Александра Антоновича был исключительно широкий круг знакомств среди дипломатов, конгрессменов, представителей делового мира, деятелей культуры и искусства. В его квартире на третьем этаже советского посольства в Вашингтоне с уникальной мебелью, созданной по эскизам Васнецова, бывали многие из них. Много народа привлекали и приемы в посольстве — ведь для американцев Советский Союз являлся «неизвестной землей». Дипломатические отношения были установлены лишь в 1933 году, и А. А. Трояновский был первым посланцем Советской страны. Не раз принимали посла и видные государственные деятели США, в том числе президент Рузвельт, вице-президент Гарнер, государственный секретарь Хэлл.

Один из выдающихся представителей ленинской дипломатической школы, Трояновский понимал всю сложность внутриполитической борьбы в США тех лет и остроту столкновения различных тенденций в их внешней политике. В Западной Европе уже сложился очаг военной опасности, на Дальнем Востоке уже фактически шла война. Однако…

«Пока нет никаких признаков перемены в изоляционистской политике Соединенных Штатов, — писал А. А. Трояновский 9 января 1937 года. — В основе изоляционистской политики лежит предположение, что международное равновесие может быть осуществлено без Соединенных Штатов и, во всяком случае, Соединенные Штаты имеют время решить вопрос о своем вмешательстве в международные дела, когда международное равновесие будет нарушено не в пользу Соединенных Штатов. Изоляционизм увеличивается военной слабостью Соединенных Штатов, во всяком случае, несоответствием между военной силой и технической мощью американского капитала.

При обосновании изоляционистской политики Соединенных Штатов здесь приводилось соображение о том, что Америка была втянута в мировую войну[4] пропагандой союзников, необходимостью защищать капиталы, вложенные на стороне Англии и Франции, и т. д. Эта теория нашла свое отражение и в нашей литературе. На самом деле Америка вступила в мировую войну потому, что над нею нависла угроза победы германского агрессивного империализма, который в случае разгрома союзников в Европе начал бы наступление против Соединенных Штатов не только на Европейском, но и на Американском континенте. Сейчас все это забыто, и большинству американцев кажется, что их участие в мировой войне не было вызвано серьезными причинами… На самом же деле американцы участвовали в мировой войне не как в чужой войне, а как в своей войне, и будут еще участвовать, если положение будет сходно с тем, какое было в 1918 г.

Разумеется, не мелкие вопросы вроде путешествия американца на пароходе воюющей державы или мелкой торговли с воюющей державой приведут к участию Америки в войне, а опять-таки, когда будут затронуты коренные интересы американского капитализма».[5]

…Уже шла гражданская война в Испании, уже, прикрываясь «невмешательством», Германия и Италия участвовали в ней, уже быстрыми темпами шла японская агрессия, но во внешнеполитическом курсе США не определялось изменений.

«Немцы и итальянцы, — сообщал полпред 20 апреля 1937 года, — ведут здесь также огромную работу по улучшению общественного мнения, и, может быть, если бы не антисемитизм Гитлера, то немцам также удалось бы здесь создать благоприятную обстановку, тем более что в Европе Гитлер сейчас не прочь рядиться в тогу миротворца, очевидно, под влиянием демонстрации нашей военной силы. Здесь имеется большое немецкое население, и почва для немецкой пропаганды благоприятная, тем более что реакционные элементы также готовы проявлять свои симпатии к Германии».[6]

Советский дипломат размышлял о возможных ситуациях: «Пока у нас нет никаких гарантий того, что даже при договоренности Соединенных Штатов и Англии мы не будем вынуждены вести войну и на Дальнем Востоке, и одновременно в Европе против Германии. Я, по крайней мере, не вижу признаков того, чтобы Англия и Франция серьезно решили обеспечить наш тыл в войне с Японией. Конечно, это понятие «тыл» довольно-таки условное понятие. Если Англия и Соединенные Штаты не всколыхнутся, то такое положение будет поощрять и возбуждать фашизм на дальнейшие агрессивные действия и ряд колеблющихся стран пойдет за ним, что гораздо опаснее, чем отсутствие линкоров и нескольких сот аэропланов у англичан и у американцев».[7]

Что же, развитие событий в 1937–1939 годах подтвердило этот прогноз!

«Совершенно несомненно, — писал полпред в декабре 1937 года, — что события в Эфиопии, Испании и Китае — все это начало большой войны, часть большого стратегического плана с большой угрозой для Англии и Франции, а также и для Соединенных Штатов».[8]«…Осадить агрессоров, — заключал полпред, — можно было бы сейчас совместными действиями Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Но это дело не вытанцовывается, и трудно сказать, когда эти совместные действия станут возможными».[9]

Увы, в годы кануна второй мировой войны «совместные действия» не только не стали возможными, но были сознательно сорваны Англией и Францией. При одобрении со стороны Соединенных Штатов! В это время фундаментальной проблемой европейской политики было столкновение двух принципиальных курсов: курса коллективной безопасности, к которому призывал Советский Союз, и курса «умиротворителей», то есть курса на сговор с Гитлером и Муссолини. Историческая истина требует констатировать, что в этом важнейшем вопросе Соединенные Штаты практически содействовали победе второго, опаснейшего курса.

Разумеется, нельзя ставить на одну доску линию премьер-министра Чемберлена и президента Рузвельта. Западногерманский исследователь Д. Бавендам, проанализировавший архивные данные, даже приходит к такому, на первый взгляд, парадоксальному выводу: Рузвельт был против чемберленовской «политики умиротворения» — однако лишь потому, что видел в потенциальном блоке Англии с державами «оси» угрозу мировым позициям США. Но что он противопоставил планам Чемберлена? Свой проект, который в качестве сверхсекретного документа направил Чемберлену при любопытных обстоятельствах: сперва министр финансов Генри Моргентау устно изложил содержание этого секретного плана представителю британского министерства финансов в Вашингтоне Кеннету Бэвли, которому даже предложили отложить отпуск и предоставили для поездки в Лондон американский эсминец. 16 февраля 1937 года Бэвли убыл в Лондон, через месяц за ним туда же направился в качестве специального эмиссара Норман Дэвис. Письменный вариант плана поступил в Лондон лишь в начале 1939 года. Что же он предусматривал? Новый вариант «умиротворения», а именно — международную конференцию с участием европейских держав и США с целью «установления норм международных отношений», «ограничения вооружений», в том числе пересмотра версальских установлений. Иными словами — соглашение, однако под эгидой США, которые, по словам Рузвельта, «не хотели быть хвостом британского дракона».

В предмюнхенский период роковую роль сыграли многие американские деятели из изоляционистского лагеря, которые ставили на Гитлера. Глубокие истоки подобной недальновидной политики коренились в настроениях тех империалистических групп, которые чувствовали себя близкими к гитлеровской Германии. За кулисами мировой политики они действовали в пользу сговора с Гитлером.

Если говорить о политике США в мюнхенский период, то нельзя не сказать о Джозефе Кеннеди — человеке, который поддерживал курс на «умиротворение» агрессора не менее энергично, чем Невилл Чемберлен или Эдуард Даладье. Давний знакомый Рузвельта, Кеннеди был не только миллионером, но и заметным политиком. В 1934 году он занял пост председателя комиссии по реформе банковского дела, несмотря на то что его крупные спекуляции на бирже и с земельными участками уже привлекали внимание соответствующих комиссий конгресса. Свою деловую карьеру Джозеф Кеннеди начал как директор верфи, принадлежащей стальной монополии «Бетлехэм стил» и поставлявшей военные суда для флота. Женатый на дочери мэра Бостона, Кеннеди в 1932 году стал активным участником сбора средств в поддержку кандидата на пост президента от демократической партии Рузвельта (Кеннеди ассигновал сначала 25, затем 50 тысяч долларов и сам собрал на Уолл-стрит еще 100 тысяч).

Кеннеди располагал прекрасными связями на Уоллстрит, в том числе с Амадео Джаннини («Бэнк оф Америка») и Оуэном Юнгом — «отцом» планов Дауэса — Юнга. Не менее тесными были его связи с католической церковью — нью-йоркским кардиналом Фрэнсисом Спеллманом и с самим Ватиканом, где поддерживал контакт с кардиналом Пачелли — будущим папой Пием XII, который, посещая США, встречался и с Кеннеди. Джозеф Кеннеди стал ценным кандидатом на дипломатический пост, ибо так обычно использовали миллионеров, оказывавших поддержку президенту. Хотя он придерживался иных взглядов, чем Рузвельт (уже тогда Кеннеди именовал себя изоляционистом), президент доверил ему в 1937 году весьма важный пост в Лондоне и право прямой корреспонденции (минуя госдепартамент).

Появление Кеннеди в Лондоне было встречено без восторга. Католик, в чьих жилах текла ирландская кровь, да ехце вдобавок ведущий деятель американского судостроения, наносившего серьезные удары своим английским конкурентам, — все это шокировало официальный Лондон. Однако прибыв весной 1938 года на туманные берега Темзы, он быстро наладил контакт с Форин оффис[10] и — что еще важнее — с Чемберленом, ибо симпатизировал его курсу гораздо больше, чем курсу своего президента.

Ситуация 1938 года требовала многого, в первую очередь определения позиции перед нараставшими симптомами агрессии. Решение Чемберлена было однозначно: предать Чехословакию. Кеннеди его поддержал. Без прямых полномочий на то от Рузвельта он заявил 30 августа премьер-министру Великобритании, что «какой бы курс ни взял Чемберлен, президент его поддержит».

Но был ли Кеннеди одинок?