Из дипломатической хроники второго фронта (2)

Из дипломатической хроники второго фронта (2)

7 декабря 1941 года вероломным нападением на Пёрл-Харбор Япония начала войну против США. На следующий день конгресс объявил войну японскому агрессору, а 11 декабря Германия объявила войну США. И хотя непосредственное противостояние вооруженных сил было «локализовано» Дальним Востоком и боевыми действиями против Японии, Соединенным Штатам необходимо было определить и свою роль в борьбе против гитлеровской Германии.

Обратимся к дипломатическим документам конца 1941 — начала 1942 года. Уже В декабря президент Рузвельт принял советского посла М. М, Литвинова и заверил его, что новое развитие событий не отразится на обещанной Советскому Союзу помощи. Рузвельт с пониманием отнесся к решению Советского правительства соблюдать нейтралитет по отношению к Японии, поскольку в ином случае была бы ослаблена сила советского сопротивления гитлеровским полчищам. Президенту было заявлено, что «…главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия, ввиду чего ослабление сопротивления СССР германской агрессии привело бы к усилению держав оси в ущерб СССР и всем нашим союзникам»[50]. Рузвельт сказал послу, что он «…на нашем месте поступил бы так же».[51]

20 января 1942 года, проанализировав обстановку, М. М. Литвинов запросил Москву: «…не следует ли нам поставить прямо вопрос об оказании прямой военной помощи созданием второго фронта на Европейском континенте?»[52] Однако в ответ на запрос нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов отправил 4 февраля 1942 года такую шифровку: «Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше предложение о создании второго фронта, и мы не хотим нарываться на четвертый отказ. Поэтому Вы не должны ставить вопросы о втором фронте перед Рузвельтом. Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами».[53]

Да, Советский Союз не собирался просить милостыню. Он был уверен, что жизнь заставит руководителей Англии и США отбросить предрассудки и понять, что открытие второго фронта — в их собственных интересах. К этому призывало и общественное мнение западных стран, где в конце 1941 — начале 1942 года все чаще высказывалось требование перейти к активным действиям. 28 октября 1941 года временный поверенный в делах СССР в США А. А. Громыко телеграфировал в Москву:

«Митинг, созванный вчера в Нью-Йорке комитетом медицинской помощи Красной Армии «Рашен уор релиф»,[54] прошел с очень большим подъемом. Самый большой в Нью-Йорке зал, вмещающий до 25 тысяч человек, был переполнен. Много желающих не смогли попасть на митинг ввиду отсутствия мест. Список ораторов и содержание речей переданы ТАСС. С замечательной речью выступил Джозеф Дэвис (бывший американский посол в Москве)…

К концу митинга выступил лорд Галифакс.[55] Ему досталось немало. Со всех углов неслись крики: «Почему не открываете второй фронт?» и «Почему не открываете новый фронт?»…[56]

В марте 1942 года советское посольство в США отмечало, что призывы к открытию второго фронта находят благоприятную почву и отклик на страницах газет, а в апреле сообщило, что «чем больше поражений японцы наносят англичанам и американцам, тем громче становятся требования общественности относительно второго антигитлеровского фронта».[57] Эти настроения не могли не учитывать в Белом доме. 11 апреля 1942 года посол Литвинов докладывал:

«В мое отсутствие (я только что вернулся из Филадельфии) сегодня утром Рузвельт вызвал Громыко, которому вручил текст личного послания Сталину. Он заявил, что считает более целесообразным передать послание нашим кодом, который, по его мнению, более надежен. Текст послания передаю отдельно.

Рузвельт зачитал текст послания и заявил, что он, как и Сталин, является реалистом и хочет предпринять конкретные шаги для того, чтобы оттянуть часть сил Гитлера с советского фронта. Он считает, что это можно сделать летом этого года, не откладывая. Рузвельт, по мнению Громыко, явно имел в виду открытие второго фронта».[58]

В новом послании выражалось желание обсудить эти вопросы прямо с В. М. Молотовым. 14 апреля, получив соответствующее указание из Москвы, посол уточнил вопросы, которые Рузвельт хотел обсудить с наркомом:

«…Я передал Рузвельту Ваше пожелание выяснить конкретные вопросы, которые он намерен обсуждать с Вами. Рузвельт вначале хотел отделаться ссылкой на свое послание, где цели приглашения определены, а именно создание второго фронта. Когда я указал, однако, что это слишком общо, что желательно знать конкретнее, президент сообщил следующее. Он со своими советниками пришел к заключению о необходимости оказания нам помощи созданием нового фронта против Гитлера. Обсуждались 4 варианта.

1. Через Персидский залив на Кавказ, но это слишком далеко по морю.

2. Наступление из Египта на Триполи и затем нападение на Италию. Но это тоже далеко и не означало бы нападения на Гитлера.

3. Наступление на Триполи через Марокко, Алжир и Тунис. Но этим французы были бы брошены в объятия немцев.

Путем исключения они пришли к варианту о высадке во Франции».[59]

Действительно, вопрос об открытии второго фронта стал важной темой визита В. М. Молотова в США в мае 1942 года. Протокол состоявшихся переговоров гласит:

«Рузвельт заявляет, что он считает, вопреки мнению многих американцев, необходимым в первую очередь покончить с Гитлером, а затем с Японией. Поэтому он готов сделать все в 1942 году, чтобы облегчить бремя борьбы СССР против Гитлера. Рузвельт советовался со своими военными. Они, как узкие специалисты своего дела, всегда видят трудности. Но мы должны толкать их вперед. Рузвельт просил, чтобы для помощи СССР сделать больше того, что возможно. США к концу года будут иметь в своем распоряжении армию в 4 миллиона человек и флот с численным составом в 600 тысяч человек. Американские военные считают, что вторжение в Европу может быть произведено через Англию».[60]

Обсуждение этого вопроса завершилось принятием СССР и США соглашения от 11 июня 1942 года, а также англо-советского коммюнике от 12 июня 1942 года. В них недвусмысленно говорилось о намерении открыть второй фронт в 1942 году. Обещание было дано, но…

В августе 1942 года Черчилль посетил Москву, и выяснилось совсем иное. Премьер-министр стал объяснять, что до сентября у союзников нет достаточных средств для высадки, а в сентябре портится погода. Зато США и Англия «…готовятся к большим операциям в 1943 году».

Итак, обещание оказалось не только невыполненным, но, как выяснилось, к его реализации даже не собирались приступать. Более того, союзники начали саботировать военные поставки — вплоть до того, что были сняты с уже готового к выходу в Мурманск каравана 150 самолетов «Аэрокобра». Это вызвало естественное возмущение в Москве — ведь в это время бушевало Сталинградское сражение! Можно понять И. В. Сталина, когда он телеграфировал послу в Англию И. М. Майскому 19 октября 1942 года:

«У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе»[61].

США и Англия, хотя и по разным соображениям, были едины в стремлении оттягивать открытие второго фронта. 14 августа 1942 года в Москву направил письмо советник посольства СССР в США. В нем, в частности, указывалось:

«Вопрос о втором фронте в Европе, безусловно, волнует миллионы людей США. Обсуждение этого вопроса не сходит со страниц американской печати. Рабочие крупных городов США собираются на митинги, на которых выражают свое отношение к данному вопросу, выносят резолюции, призывающие правительство Рузвельта ускорить открытие второго фронта. Широкие массы населения видят и не могут не видеть, что открытие второго наземного фронта в Западной Европе означало бы ускорение разгрома гитлеровских армий и ускорение победы союзных государств…

И все же, несмотря на требования миллионов об открытии второго фронта в Европе в нынешнем, 1942 году, нет признаков того, что правительство США серьезно готовится к этому».[62]

Итак, в Вашингтоне — как и в Лондоне — противостояли друг другу две тенденции. Одна из них рождалась в огне сражений, под давлением расширения фашистской угрозы, которая заставляла западных политиков трезво смотреть на мир, на реальные потребности своих стран. Бомбы, упавшие на Лондон, а затем на Пёрл-Харбор, сметали циничные расчеты на то, что война «обойдется» лишь за счет жертв народов Советского Союза, а первые победы Красной Армии закладывали материальную основу для договоренности о сотрудничестве с Советским Союзом. Эта тенденция пробивала себе путь. Но мощными закулисными силами питалась другая тенденция, которая мешала США и Англии понять жизненную необходимость антигитлеровской коалиции. Эти силы, родившиеся задолго до войны, не исчезли с момента вступления США в войну.