Фланговая угроза

«Если попробовать дать собирательный образ механизма, сокрушившего «Барбароссу», то это будет стрелковая дивизия с 200-м или 300-м номером, идущая в наступление при поддержке 122-мм гаубиц, «горбатого» Ил-2 и бок о бок с танками Т-34 в качестве непосредственной поддержки пехоты».

А. В. Исаев. «От Дубно до Ростова»

К приведенному в эпиграфе списку следует, конечно, добавить и стрелковые бригады, о действиях которых было много рассказано ранее. Так же как и дивизии с 300-ми номерами, они появились в ходе войны. Но сейчас мы обратим внимание именно на дивизии. 300-е номера уже встречались в ходе изложения предыдущих событий. Это соединения 20-й и 16-й армий. Вспомним, что и известная всем Панфиловская носила 316-й номер до того, как стала гвардейской. В 30-ю А вновь сформированные дивизии прибыли к моменту перехода в контрнаступление и возродили армию, которая до их прибытия к наступательным действиям была не способна. «В полках 30-й армии, например, насчитывалось по сто пятьдесят – двести бойцов; 58-я танковая дивизия почти полностью потеряла боеспособность и была переформирована в танковую бригаду; 107-я мотострелковая дивизия была сведена в два малочисленных полка»[617].

Дивизии с 300-ми номерами должны были составить компактную группировку, наносившую главный удар, а в одном из вспомогательных ударов главную роль играла 348-я сд. Об этих соединениях уже с несколько большим правом можно сказать «сибирские». Часть из них действительно прибыла с Урала и из Сибири.

Всем им были присущи недостатки формировавшихся тогда частей: слабое вооружение, нехватка средств усиления, необстрелянность бойцов и слабая подготовка значительной части командного состава. Так, например, 365-я сд формировалась в Уральском военном округе. Личный состав по мобилизации приходил в основном из Сведловской и Молотовской (ныне Пермской) области. Оружия почти не было. Не хватало снаряжения и формы. Очень плохо было с питанием. Случались смерти от голода. В первое время личный состав мог заниматься только строевой подготовкой и хозработами. Только когда дивизию перебросили в Кинешму, и она 2 ноября вошла в состав 28-й резервной армии, было получено вооружение. Однако, артиллерии и минометов не хватало. Относительно полно дивизия была укомплектована только стрелковым оружием, что дало возможность начать обучение обращению с ним и стрельбе. Все это происходило при нехватке опытного командного состава. Должности младших командиров, которые должны были этим заниматься, большей частью замещались выдвиженцами из красноармейцев. На уровне рота – взвод командные должности заняли выпускники военных училищ, а на полковом и батальонном уровне командовали их преподаватели. Численность дивизии составляла 11832 человека[618]. По крайней мере, в отношении укомплектованности, резервные дивизии и бригады находились на должном уровне. Так 348-я сд имела 11876 человек личного состава (при штате в 11920 человек)[619].

Вследствие указанных недостатков и нехватки времени на подготовку наступления, создать мощную ударную группу не удалось. Посмотрим планы командования.

Содержание директив, направленных фронтом в армии правого крыла, приведено в труде Генерального штаба.

«В соответствии со сложившейся обстановкой командующий Западным фронтом принял решение на контрнаступление и поставил задачи армиям правого крыла:

а) 30-й армии (директива от 3 декабря № 7387) – во взаимодействии с 1-й ударной армией с утра 5 декабря перейти в решительное наступление. Главный удар наносить, охватывая Клин с севера, в направлении Борщево, Клин. Вспомогательные удары наносить на Ново-Завидовский и на Рогачево; в течение 3–4 декабря подготовить операцию; справа наступает Калининский фронт, слева с 3 декабря наступает 1-я ударная армия для овладения Федоровкой.

б) 1-й ударной армии с утра 3 декабря перейти в решительное наступление, имея ближайшей задачей овладеть районом Ольгово и выйти на фронт Яхрома, Ольгово, Свистуха; в дальнейшем овладеть Федоровкой и наступать на южную окраину Клина; слева наступает 20-я армия с задачей овладения Красной Поляной.

в) 20-й армии во взаимодействии с 16-й армией закончить ликвидацию краснополянской группировки противника в течение 7 декабря и выйти на рубеж совхоз Озерецкий (3 км севернее Красной Поляны), Мышецкое, где произвести перегруппировку для дальнейшего наступления на Солнечногорск. Слева частью сил наступает 16-я армия.

г) 16-й армии с 7 декабря своим правым флангом и центром во взаимодействии с 20-й армией перейти в наступление с задачей овладеть районом Льялово, Крюково, имея дальнейшей задачей с утра 8 декабря перейти в наступление по всему фронту. Слева обороняется 5-я армия»[620].

Кроме того, командующие армиями получили ряд указаний по организации боевых действий. Скорее всего, в них уже учитывался опыт боев резервных армий, которые фактически уже вели контрнаступление. Так, 3-го декабря командующий фронтом направил в 30-ю А директиву, в которой, в частности, говорилось:

«Практика показала, что удар широким фронтом не дает успеха. Наступательные возможности наших дивизий слабы. Танков много дать не можем, поэтому:

1) Удар стройте кинжалом на узком фронте.

2) Ударную группировку хорошо окаймите ПТО со всех сторон.

3) Чтоб не разбрасываться, на остальных участках ограничиться активной обороной» [621].

Как же были конкретизированы указания Г. К. Жукова командованием армией? Вот решение Д.Д. Лелюшенко.

«Главный удар должен быть нанесен на Клин – с плацдарма в районе Иваньково, Конаково, Большие Ручьи, Раменье (пять – двенадцать километров южнее Волжского водохранилища) – во фланг и тыл 3-й танковой группы противника силами четырех стрелковых дивизий, прибывающих с Урала и из Сибири. Был избран наиболее слабый участок врага, где оборонялись весьма потрепанные 36-я моторизованная и 86-я пехотная дивизии. В первый эшелон наметили: 371, 365 и 379-ю дивизии, 8-ю и 21-ю танковые бригады, 363-ю дивизию решили держать во втором эшелоне, так как прибытие ее ожидалось позже других.

185-я стрелковая и 46-я кавалерийская дивизии удержали оборону в тяжелых боях и поэтому были в значительной мере ослаблены. Им поручалось обеспечивать правый фланг ударной группировки. В первый день их части должны были демонстративными действиями помешать противнику снимать с этого участка свои войска и перебрасывать их против наших основных сил, наступающих на Клин. На второй день 185-й и 46-й дивизиям предстояло перейти в наступление.

Вспомогательный удар решено было нанести из района севернее Дмитрова в направлении Рогачево – Клин. С этой целью 348-я стрелковая дивизия, прибывшая из Сибири (в действительности она формировалась в европейской части страны в г. Бузулук – Прим. автора), 18-я и 24-я кавалерийские дивизии и 923-й стрелковый полк 251-й стрелковой дивизии, взаимодействуя с главной группировкой армии и частями 1-й ударной, должны были овладеть Рогачевым, а затем продолжить наступление на Клин.

Для развития оперативного успеха создавалась подвижная группа в составе 107-й мотострелковой и 82-й кавалерийской дивизий (командир дивизии Н.В. Горин). Среди кавалеристов 82-й дивизии было много башкирцев. Этой группе придавался 145-й отдельный танковый батальон майора Савченко. Общее командование группой поручили полковнику П.Г. Чанчибадзе»[622].

Из этого отрывка видно, что из четырех дивизий для первого удара предназначались только три. Однако это было еще не все.

«К 5 декабря сил у нас было явно недостаточно, а на следующий день мы могли уже иметь по 2 полка от каждой из трех новых дивизий. Это сильный ударный кулак. К 7 декабря должны были прибыть и третьи полки, которые потребовались бы лишь на второй день. Взвесив все обстоятельства, военный совет армии попросил разрешения у командования фронта начать наступление 6 декабря ночью, причем без артиллерийской и авиационной подготовки, внезапно. Просьба была удовлетворена».

Страница газеты со знаменитым сообщением Совинформбюро от 12 декабря 1941 г., в котором впервые было сообщено об успешном ходе контрнаступления под Москвой. Увеличен фрагмент текста, посвященный действиям 30-й А под Рогачево и Клином.

Значит, наступать могло только две трети ударной группировки. Это 18 батальонов. Добавив 2 мотострелковых батальона танковых бригад получаем цифру 20. Может возникнуть вопрос: не следовало ли отложить наступление еще на день и иметь дивизии в полном составе? Представляется, что это ничего бы не изменило. Эти третьи полки составили бы второй эшелон и участия в первой атаке не приняли бы все равно. Об этом и говорит фраза «…на второй день».

«Подсчитав свои силы и ориентировочно прикинув силы противника, получили примерно такое соотношение: на направлении главного удара в десятикилометровой полосе мы имели двадцать стрелковых батальонов, двести шестьдесят пять орудий и минометов, двадцать танков, а противник – десять стрелковых батальонов, сто пятьдесят орудий, сто пятьдесят орудий танков. Таким образом, в пехоте и в артиллерии на нашей стороне почти двойное превосходство, но по танкам враг был сильнее в семь-восемь раз»[623].

Насчет танков командарм сильно преувеличивает. Все танковые дивизии, действовавшие ранее против 30-й армии, уже были переброшены на юг и боролись с 1-й Ударной и 20-й армиями. Танков для непосредственной поддержки пехоты в немецкой армии тогда не было. Имелись лишь довольно немногочисленные самоходные штурмовые орудия, предназначенные для этой цели. Возможно, подбитые танки использовали в качестве неподвижных огневых точек.

Таким образом, вопрос о количестве немецкой бронетехники перед 30-й А остается открытым. Командиры 30-й рассказывают в своих мемуарах о боях с немецкими танками, начиная с первого дня наступления. А согласно немецким источникам никаких танков на направлении главного удара наших войск в первые дни боев противник не применял. Они появились в его боевых порядках только тогда, когда наши войска оказались вблизи Клина. До этого за танки могли быть приняты зенитные установки на самоходных лафетах, которые противник успешно использовал против нашей пехоты. Что касается пехоты противника, то 36-я мтд немцев, оборонявшаяся между р. Сестра и Волжским водохранилищем, имела всего пять стрелковых батальонов[624]. Они занимали фронт протяженностью в 34 км. В тылу враг имел резерв в виде 900 учебной бригады. Но опять же в первые часы нашего наступления она никакой роли не играла. Поэтому преимущество в живой силе должно было стать более значительным, чем указывает бывший командующий 30-й А.

Однако, как мы увидим далее, соотношение сил в действительности оказалось не столь благоприятным даже по пехоте.

«Отказались мы и от артиллерийской подготовки перед началом наступления. Это было довольно необычное решение. А руководствовались вот чем. Конкретных целей для артиллерийской подготовки было мало. Противник опирается на узлы сопротивления, организуя их в населенных пунктах.

Да и с боеприпасами у нас не густо. В этих условиях для поддержки наступающей пехоты выгоднее иметь дивизионы, батареи, даже отдельные орудия непосредственного сопровождения, иначе говоря, бить неприятеля прямой наводкой»[625].

В этой цитате пропущено одно слово, которое в корне меняет весь смысл абзаца. Это слово «продолжительной», которое должно было бы стоять перед «артиллерийской подготовкой. Как показывают воспоминания частников событий[626], местами она все же имела место. Но ее длительность составляла всего пять минут. Этот обстрел мало чего давал с точки зрения подавления обороны противника, но предупреждал его о предстоящей атаке. Видимо поэтому Д.Д. Лелюшенко решил обойтись в мемуарах вообще без артподготовки.

Скорее всего, на такую организацию атаки командование пошло вследствие нехватки боеприпасов даже для не очень многочисленной артиллерии. К началу наступления в 30-А имелось в среднем по 1,5 боекомплекта снарядов и патронов[627].

Много это или мало можно судить по тому, что «расход боеприпасов в дни оборонительного сражения под Москвой достигал примерно 0,3 боекомплекта в сутки. При переходе же в контрнаступление в первые два дня расходовали по 0,3–0,5 боекомплекта в сутки, а затем среднесуточный расход не превышал 0,1 боекомплекта»[628].

При этом надо учитывать, что существовали жесткие требования экономии боеприпасов. «С целью накопления боеприпасов к предстоявшему контрнаступлению в дни затишья разрешалось делать не более трех-четырех выстрелов из одного орудия. Артиллеристы иногда жаловались: «Видим перед собой гитлеровцев, а стрелять по ним не можем!»[629]. Естественно, инерция этих ограничений сохранилась и в ходе наступательных боев. Поэтому по сравнению с более поздними наступательными операциями расход в 0,5 боекомплекта выглядит мизерным.

Здесь надо вспомнить не только об общем критическом положении всей страны. Снабжение ударной группировки было затруднено и условиями лесистой местности южнее Московского моря, бедной дорогами. Кроме того, имелась, серьезная водная преграда в виде канала в тылу армии. «Немалых забот потребовало строительство переправ. Хотя канал и замерз, но тонкий лед не мог выдержать тяжелую технику. За пять суток с помощью местного населения было возведено 8 мостов. Кроме того, для танков соорудили наплавную переправу длиною 86 метров, усиленную бревнами и рельсами»[630].

Поэтому выбор варианта ночных действий был во многом вынужденным.

«Важно было свести на нет преимущество противника в танках и авиации, внезапно сблизиться с ним вплотную, почти смешаться с ним, навязать ему свою волю, принудить сражаться оружием ближнего боя – пулеметом, автоматом, винтовкой, гранатой и даже врукопашную – словом, тем, чем мы были тогда сильны. А в данной обстановке этого можно было достигнуть только ночью. Вот тут-то и пригодятся охотничьи навыки, стойкость сибиряков и уральцев…»[631].

Надо заметить, что не все в мирной жизни занимаются охотой даже на Урале и в Сибири. Да и охотничьи навыки не совсем солдатские. Ведь тех, кто шел в свой первый бой (а таких было большинство) ожидали минные поля и боевое охранение противника. Трудно сказать в какой степени Д.Д. Лелюшенко рассчитывал на те особенности своих войск, о которых потом писал в мемуары. Во всяком случае, были продуманы и меры по ориентированию в темноте.

«Посоветовавшись с командиром 348-й Уральской дивизии А. С. Люхтиковым, начальником штаба 371-й дивизии подполковником И.Ф. Щегловым и с начальником оперативного отдела штаба армии полковником М.М. Бусаровым, замещавшим начальника штаба 30-й армии, решили: зажигать по два костра в тылу каждого наступающего в первом эшелоне батальона, чтобы костры находились в створе направления движения, на расстоянии около километра один от другого. Если командир, оглянувшись, увидит два огня совмещенными в одной плоскости, значит, направление движения выдержано. Если же два огня будут видны порознь, значит, сбились с курса»[632].

Странно, что в списке тех, с кем советовался командарм, нет командира 365-й сд, которая, как и 371-я сд, действовала на направлении главного удара, но есть командир 348-й сд, которая в первый день наступления была задействована в минимальной степени.

Теперь посмотрим, как осуществлялись эти планы.