Эпилог. МОИ СОВЕТСКИЕ ДРУЗЬЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эпилог.

МОИ СОВЕТСКИЕ ДРУЗЬЯ

Самой приятной неожиданностью за весь период моей карьеры в ЦРУ оказалась та легкость, с которой за границей я мог заводить друзей среди советских дипломатов. Мои коллеги из западных стран, служившие в разное время в Москве, постоянно подчеркивали трудности, с которыми они сталкивались при установлении даже неформальных отношений с советскими чиновниками, в том числе с теми, в обязанности которых входило общение с представителями некоммунистического Запада. «Это относится прежде всего к столице, — предупреждали меня, — в Москве они особенно остерегаются любых контактов, не являющихся официальными».

По своей тогдашней наивности я считал естественным, что подобные осложнения должны быть и за пределами Советского Союза, тем более в явно антикоммунистически настроенных странах, где мне привелось работать сразу после окончания Второй мировой войны. Поэтому мой собственный опыт подобного общения, имевший место в начале 60-х годов в Марокко, стране, балансировавшей в экономическом и в политическом отношении между Западом и Востоком, явился для меня откровением. К моей радости, установление добросердечных отношений с представителями СССР, работающими в столице Марокко Рабате, оказалось сравнительно легким делом.

Нужно заметить, что служащие советской миссии с самого начала точно знали, что я являюсь главой местного отделения ЦРУ и, следовательно, представляю для них не совсем обычный интерес. С другой стороны, я был вооружен надежной информацией о тех, кто в советском посольстве представлял КГБ, и концентрировал свое внимание именно на них. (Сотрудниками ГРУ, которые интересовались по большей части военным персоналом, я не занимался.) Очень помогало мне то, что все происходило именно в Рабате. Это был красивый, современный город, достаточно большой, чтобы предоставлять своим обитателям все блага цивилизации, но и вполне компактный, чтобы все мы чувствовали себя добрыми соседями. Вдоль широких, обсаженных пальмами улиц, простирающихся по атлантическому побережью Рабата, располагались красивые частные дома. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в тот период, когда страны всего мира считали своим долгом обозначить свое присутствие в быстро деколонизирующейся Африке, Рабат стал удобным центром для многих правительств, подыскивающих подходящее место для дипломатического представительства на этом континенте.

Официальный штаб советских сотрудников в Рабате был довольно большой, одна из задач представительства — контроль за деятельностью американских баз военно-морской авиации, дислоцированных в Марокко и являющихся частью инфраструктуры НАТО.

Но в этой спокойной и весьма цивилизованной стране с ее пляжами, омываемыми ласковыми волнами Средиземного моря и Атлантического океана, никто себя особо не утруждал. Возможность всемирного конфликта казалась в этом райском уголке столь, же далекой, как Северный или Южный полюса, и в непринужденных беседах с русскими мы быстро нашли общие интересы и научились избегать разделяющие нас щекотливые вопросы. Один из моих добрых собеседников, офицер КГБ, которого я буду называть Лео, почти год состоял в посольстве в качестве временного поверенного и исполняющего обязанности руководителя советской миссии. Он любил вместо официальных мероприятий участвовать в семейных ужинах с женами в нашем представительстве. А эти встречи случались довольно часто. Очень популярными среди дипломатов были национальные праздники, проходившие в более чем пятидесяти посольствах Рабата. Лео не скрывал, что эти церемонии приводят его в уныние, наш дом нравился ему гораздо больше. Он и его жена свободно говорили по-французски, и в наших частых беседах Лео был весьма откровенен — гораздо больше, чем я мог ожидать от высокопоставленного дипломата. К примеру, до назначения в Марокко он служил в Египте, и когда я, между прочим, спросил его, как он относится к арабам, Лео только отмахнулся. «Совершенно нецивилизованный народ!» — пробормотал он, а его жена, всегда приветливая женщина, в ответ на слова мужа согласно кивнула головой и нахмурилась. Мы о многом разговаривали вчетвером, и Лео был готов обсуждать почти все, за исключением критики советской политической системы. Больше всего ему нравилось сидеть со мной по-турецки на полу со стаканом виски в руках, слушая мои записи русских песен и хоровой музыки. Временами он покачивался, мурлыкал мелодию и даже подпевал в некоторых местах — я же ограничивался лишь мурлыканьем.

— Вы должны выучить слова! — как-то сказал Лео.

— Но я не знаю русского языка, — возразил я.

— Неважно. Вы можете выучить наизусть. Я подарю вам кое-какие пластинки!

И действительно, когда они с женой вернулись из Москвы, он преподнес мне несколько замечательных пластинок, прекрасно пополнивших мою коллекцию. Вопреки моим страхам, музыка оказалась инструментальной — времени для изучения русского языка у меня не было.

Мне удалось также довольно близко познакомиться с тремя другими дипломатическими семьями, подобно Лео связанными с КГБ. Они приходили к нам на ужин, на котором иногда присутствовали и другие американцы, иногда мы даже выезжали вместе на пикники. Это были приятные в общении, хорошо образованные люди. Помню, как один из них рассказывал, что ему пришлось выбирать между карьерой дипломата и музыканта-скрипача. Оправдывая свой окончательный выбор, он сказал: «Я решил посмотреть мир!».

Несколько удивляло, что, нанося нам визиты, они никогда не приглашали нас к себе. Мы с женой объясняли это тем, что им просто неудобно из-за невозможности принять нас с таким же гостеприимством; щедрое правительство Соединенных Штатов оплатило нам провоз многих личных вещей, чего советские граждане позволить себе не могли.

Как бы то ни было, они были моими верными друзьями, что подтверждается одним несколько необычным жестом. Отправленный домой из Рабата, я оказался в Бостоне на лечении. Однажды меня разбудил раздавшийся рядом с больничной койкой телефонный звонок. В трубке послышался взволнованный голос сотрудника штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне. «Джон! — воскликнул звонивший. — Мы получили телеграмму из нашего посольства в Алжире. С ними связался твой русский приятель-скрипач [к тому времени переведенный на работу в Алжир] и попросил передать тебе пожелание скорейшего выздоровления. Его беспокойство твоим здоровьем показалось нам вполне искренним». Тут мой коллега перешел на многозначительный профессиональный тон: «Ты, конечно, знаешь, что он из КГБ?»

Пытался ли я вербовать кого-либо из офицеров, с которыми познакомился в Марокко? Но разве не для этого я там находился? Не спорю — это являлось основной целью моей работы. И все же, опытным офицером разведки можно считать лишь того, кто чувствует разницу между возможным и невозможным — тонкое различие, понимание которого приходит лишь с опытом, а часто, к сожалению, не приходит никогда. Но в любом случае, никто из моих советских друзей не обладал качествами, характерными для несчастных, готовых к сотрудничеству людей, с которыми читатели уже познакомились. Ни одного из этих рабатских дипломатов нельзя сравнить с плохо приспособленным к жизни крестьянином вроде Попова или с двуличным Пеньковским — разочарованным аристократом, чувствовавшим себя обделенным, лишенным причитающегося ему наследства и эксплуатировавшим советскую систему, пытаясь в то же время развалить ее. Никто из моих друзей даже близко не напоминал социопата Михаила, поведение которого любой разумный человек (особенно, далекие руководители ГРУ в Москве) признал бы неадекватным. Не имели они ничего общего и с Юрием — выскочкой, лишенным национальных традиций и какой-либо жизненной основы, выросшем в атмосфере пренебрежения всем советским, была ли это его семья, друзья или даже родина. Напротив, было совершенно ясно, что все мои знакомые прекрасно вписались в свое общество и не испытывали никакого желания куда-либо бежать из него.

Возможно, среди советского персонала, работающего в Марокко, и существовали свои Поповы и Пеньковские, однако встретить их мне не довелось. Итак, я покинул эту страну весьма довольный своей длительной командировкой, но мне так и не удалось осуществить сокровенную мечту любого профессионального разведчика — завербовать высокопоставленного советского агента. Более того, по мере ослабления напряженности и прекращения противостояния в холодной войне многие мои коллеги начали испытывать такое же разочарование. Советские граждане, с которыми им удавалось познакомиться, были столь же дружелюбны и приятны в общении, но на вербовку не шли.

Опасности несбалансированного мира

Рассмотрение описанных выше событий в контексте распада Советского Союза и появления новой России в качестве потенциального союзника Запада неизбежно приводит к необходимости ответить на простой вопрос. Будет ли шпионаж, направленный против бывшей советской империи, необходим и в будущем? То, что в прежней коммунистической «монолитной» стране считалось тайной, теперь обсуждается открыто; выезд за границу России стал свободным, а темы дискуссий почти ничем не ограничены. Президент России избирается всенародно, русские войска выведены из Западной Европы, а ядерное оружие, некогда размещенное в Белоруссии, Казахстане и на Украине, возвращено в Россию. Напрашивается вывод, что угрозы, которую представляла Россия Соединенным Штатам и Объединенной Европе, уже не существует, обстановка изменилась настолько принципиально, что шпионаж стал анахронизмом.

Однако горькие уроки XX столетия заставили Америку умерить свой традиционный оптимизм по отношению к будущему. В конце концов, завершившаяся Первая мировая война оказалась лишь прелюдией ко второй. Социальный и экономический хаос в Германии и Италии, скорее, подстегнул, чем успокоил националистические амбиции и стремление к территориальной экспансии. Надежды на Лигу Наций, что она способна обеспечить мирное сосуществование великих держав, оказались иллюзорными. Более того, несмотря на то что Организация Объединенных Наций была построена на реалистичном принципе сплачивания основных мировых сил, для предотвращения глобального холокоста потребовались не просто добрые намерения и пакт Бриана — Келлога, а вся огромная военная мощь НАТО, усиленная дамокловым мечом ядерного потенциала и интенсивной широкомасштабной разведывательной деятельностью.

Каждой из своих последних военных акций — операция в Ираке «Буря в пустыне», миротворческие действия на Балканах и война в Афганистане — Америка все более решительно демонстрировала миру, что осталась единственной мировой супердержавой. Но будущая угроза для США заключается именно в этом нарушении сложившегося баланса сил. Наша мнимая монополия на власть вызывает зависть, неуверенность и страх во всем мире, а в самом Вашингтоне — самодовольство и пренебрежение интересами других наций. Террористическая атака, случившаяся в сентябре 2001 года, явилась горьким напоминанием, что более слабый противник использует любое оружие, которое имеется в его распоряжении.

Ослабленная Россия, может быть, действительно лишена возможности противостоять Америке в военном отношении, но та же Россия в союзе с другими государствами по-прежнему способна угрожать американским интересам в будущем. А ведь мы могли бы найти взаимодействие с Россией для совместного противостояния гораздо более серьезным угрозам нашим национальным интересам, возникающим со стороны Китая, Индии или скрытой глобальной террористической сети. Огромный размер территории России и ее экономический потенциал (дружеской нам России или находящейся в союзе с нашими врагами) неизбежно делает ее объектом пристального внимания со стороны любых служб разведки. Даже в условиях объединения наших действий, началом которому послужила террористическая атака сентября 2001 года, никому не дают покоя глубоко укоренившиеся опасения по поводу истинных намерений противоположной стороны.

Тот факт, что Россия остается хотя не единственной, но тем не менее основной ядерной угрозой, является весомым основанием для опасений Запада. Насколько безопасен российский ядерный комплекс? Исключена ли возможность возникновения еще одного Чернобыля — несанкционированного запуска на США ракеты с ядерной боеголовкой, утечки ядерных материалов или заброски специалистов по оружию массового уничтожения с территории враждебно настроенных государств?

Перед террористической атакой в сентябре 2001 года президент Владимир Путин демонстративно попытался установить более близкие отношения с Китаем, Индией и другими государствами (включая некоторые западноевропейские страны, осуждающие «односторонние действия» Соединенных Штатов). Стараясь хоть чем-то компенсировать слабость России, он намеревался убедить Вашингтон, что Москва в союзе с другими недовольными странами, может стать силой, с которой придется считаться. Однако вскоре выяснилось, что гораздо выгодней объявить себя союзником Америки, чем продолжать оставаться придирчивым, но бессильным критиком ее политики. Приостановив нападки на американскую одностороннюю политику, Путин постарался смягчить некоторые серьезные противоречия с помощью дипломатических переговоров между двумя странами.

Такие изменения в политике привели в недоумение даже сторонников президента в силовых структурах, заговоривших об односторонних уступках Вашингтону. Все опросы показывают, что многие русские относятся к истинным намерениям США с большим подозрением. И если Вашингтон собирается по-прежнему игнорировать национальные интересы России, а экономический разрыв между Востоком и Западом будет продолжать расширяться, то подобные настроения могут привести к значительному ухудшению отношений. Следует всегда помнить, что Путин, решившийся на столь внезапный и рискованный союз с бывшим врагом, многое поставил на карту и должен иметь возможность показать на конкретных примерах, каким образом его новая политика может послужить национальным интересам России. В противном случае, требования возврата к обструкционистской политике, заключающейся в сплочении сил, противостоящих американской «гегемонии», способны спровоцировать смену стратегии России; и если политический курс не сменит сам Путин, то ситуацией воспользуются его враги.

Среди насущных проблем разведывательных служб одной из самых тревожных является выяснение позиции окружающих Путина людей и самого Путина. Никому не захочется оказаться в ситуации, когда в будущем придется отвечать на вопросы: «Кто упустил Путина?» или «В чем причина его падения?». Но определение позиции человека и мотивация его поступков являются гораздо более трудными задачами, чем оценка боевой обстановки. Известно, что фотографии со спутников часто дают лучшее понимание боевой готовности вражеских сил, чем Наблюдение на самой Земле, но для квалифицированного суждения о политических позициях и стабильности руководства необходимы шпионы, внедренные в самое сердце враждебной (или даже претендующей на дружбу) страны.

В эру информационных технологий в разведке наблюдается тенденция к замене труда аналитиков и полевых агентов на неумышленные или намеренные действия по распространению сведений, могущих нанести вред противнику. При этом выбор приоритетов разведслужбами при рассмотрении наиболее значимых объектов сбора информации между Китаем, Индией и Россией, между борьбой с террористической сетью и наркоторговлей, экономическими и финансовыми тенденциями или взрывоопасными точками Третьего мира становится гораздо более сложной задачей, чем это было в более упорядоченном мире биполярной конфронтации. Поставленные перед необходимостью иметь дело с большим числом возможностей, разработчики шпионской стратегии и аналитики показывают себя отнюдь не с лучшей стороны. К тому же в рекомендациях правительству по поводу будущих политических решений они вынуждены учитывать мнение населения, которое стало гораздо более подвижным и информированным, чем раньше. И действительно, среди героев последних войн все чаще” фигурируют репортеры и операторы, комментарии и снимки которых приносят все ужасы войны прямо в наши дома. Невозможно показать на телевизионном экране все сложности принятия решений политиками и военным командованием, но все, что публика видит по американскому телевидению, имеет сильное и непосредственное воздействие на позицию правительства.

Поэтому одной из жизненно важных задач разведки является правильное понимание того, что именно лидеры и народ данной страны извлекут из предоставленной им информации. Навязчивой заботой администрации Буша была необходимость заставить забыть о слабости, проявленной Америкой во Вьетнаме и Сомали, позволяющей нашим противникам наивно полагать, что американцы могут уступить другой силе. Главной задачей разведывательных служб после столкновения авиалайнеров со зданиями Всемирного центра торговли и Пентагона является выявление и нейтрализация рассеянных по всему миру организаций и их лидеров, видящих в террористических актах секретное оружие против политического и экономического доминирования США в мире.

Хочется думать, что сотрудники КГБ, с которыми я познакомился за границей, мои «советские друзья», если они еще живы, понимают, что наша борьба против мирового терроризма является и их борьбой. В чисто личном плане эти специалисты мало чем отличаются по культуре, образованию и устремлениям от своих «коллег» в ЦРУ. Поэтому я не удивился, увидев среди сторонников более демократичной, ориентированной на рыночные отношения России выходцев из бывших работников КГБ — сторонников всемирного гражданства. Мы не должны удивляться приходу к власти рационально мыслящих и ясно выражающих свои мысли лидеров вроде Горбачева, Ельцина и Путина. Каждый из них сформировался в условиях краха коммунизма и понимания необходимости радикальных реформ в России, чтобы она могла выжить в современном мире.

Но русская история часто напоминает нам о горестных периодах в жизни России, которая много раз становилась жертвой реакции. Была ли это просвещенная Екатерина Великая, либеральный реформатор Александр II или Николай II — всем им пришлось отступиться от политики серьезных реформ, когда они начинали угрожать авторитету самодержавия. Ленин, а затем и Сталин пришли к власти после неудачных попыток установить в середине XIX века сильно централизованное, но псевдодемократическое правление. Попытка совместить фразеологию коммунизма с военной дисциплиной, замаскированной под демократию, со временем привела к диктатуре с полной и всеобщей регламентацией жизни и к бюрократическому склерозу. С другой стороны, советская система, возможно, была наилучшим выходом из того хаоса, в котором оказалась Россия в период Первой мировой войны. Как бы то ни было, эта система устояла, во всяком случае до наступления новой революции, вызванной не какой-либо идеологией, а слабостью коммунизма и информированностью народа об окружающем мире. Именно противоречие между стремлением превратиться в современную цивилизованную страну и внутриполитической и экономической слабостью России стало источником ее внутренней нестабильности.

Лидеры как царской, так и коммунистической России придавали большое значение профессиональной разведке для информирования правителей о состоянии государства и защиты от внешних и внутренних врагов. История показала, что они ошибались. Бунт любимого царем Семеновского гвардейского полка застал Александра I врасплох, а опереточное восстание либеральных офицеров-декабристов — Николая I. Полиция также оказалась не в состоянии предотвратить убийство фанатичными последователями панславизма царя-освободителя Александра II. Позднее поверженный параноей Сталин приказал своим секретным службам уничтожить весь цвет Красной армии как раз накануне Второй мировой войны. И наконец, неудавшийся путч в августе 1991 года против горбачевских реформ в России возглавил именно глава КГБ. Теперь Путин говорит об установлении «диктатуры закона», но, опираясь на так называемые силовые министерства, он следует все той же традиции. Подозреваю, что независимо от успеха или неудачи программы модернизации России, воплощаемой Кремлем в данный момент, любые русские лидеры в смысле предупреждения об опасностях (реальных или мнимых) будут опираться прежде всего на разведку.

С теперешним более открытым российским обществом прежние приемы шпионажа становятся несовместимы. Более того, разведывательные органы страны кардинально перестраиваются, их усилия перенацеливаются на совершенно другие мишени. Дополнительно к традиционным военным и политическим направлениям перед дипломатическими и разведывательными службами поставлена цель агрессивного сбора информации об экономических и промышленных технологиях, обеспечивших процветание западному миру и Японии. В результате таких попыток русские по-прежнему будут находить американцев, готовых передать секреты (промышленные или военные) за деньги или из-за своего рода психологической мести разочаровавшему их обществу.

Подобным образом, учитывая повсеместное недовольство русских экономическими и политическими неурядицами, а также византийские распри, так характерные для российской бюрократии, ЦРУ должно иметь большое преимущество в вербовке агентов среди разнообразных слоев российского общества, в том числе и в самом Кремле. Однако даже самые лучшие агенты могут преследовать свои собственные интересы, поэтому нам не следует слишком доверять их анализу российской действительности.

Тем из нас, кому удалось прожить достаточно долго, посчастливилось стать свидетелями продвижения, хотя и не гладкого, к более гуманному и единообразному глобальному обществу. Кто бы мог подумать еще несколько лет назад, что мы будем всерьез говорить о помощи нашему старому врагу России через Всемирную торговую организацию и НАТО. Не означает ли это, что мы можем уже предвкушать мир без шпионов, по крайней мере в отношениях России с Западом? Ответ, скорее всего, отрицателен. Глубоко укоренившийся в среде наших государственных и военных деятелей скептицизм настолько силен, что они быстрее поверят плохому, чем хорошему. К тому же полученная тайным образом информация традиционно является основой дипломатической и военной силы, при ее отсутствии политические деятели чувствуют себя безоружными. Собственно говоря, ни одна великая держава не поверит, что другие страны за ней не шпионят. Более того, каждая нация считает, что ей нужна не только разведка, но и контрразведка (вроде нашей ФБР) или, как в России — Федеральная служба безопасности (ФСБ), которая бы шпионила за шпионами. Из-за того что подозрения плодят взаимное недоверие, большинство великих держав будет в обозримом будущем продолжать свою разведывательную деятельность. Даже в самом преуспевающем обществе всегда найдутся шпионы и предатели. Кроме того, после событий сентября 2001 года у мировых разведывательных служб, без сомнения, найдутся совместные новые дела.