Олег Пеньковский

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Олег Пеньковский

Подобно Попову, Олег Владимирович Пеньковский вырос без отца, однако на этом их сходство и ограничивается. Тем не менее в одном очень важном отношении они были похожи друг на друга, оба являлись мастерами мимикрии — иначе говоря, создания о себе впечатления, часто весьма далекого от того, что они представляли собой на самом деле. Такое сходство является ключевым моментом в понимании того, почему оба, несмотря на разницу в происхождении, стали весьма успешными шпионами.

Пеньковский считал себя представителем той группы людей, которую можно назвать «верхушкой среднего класса», но он предпочитал называть себя аристократом. Его можно понять, особенно если признать, что в рассматриваемый период классовая структура городского населения Советского Союза, несмотря на массированную советскую пропаганду, являлась в значительной степени продолжением того, что существовало еще в царское время. Даже до революции развитие общества в России неуклонно продвигалось в том же направлении, что и в Западной Европе{19}. С ростом индустриализации и развитием образования «к концу тридцатых годов в Советском Союзе сложилась социальная классовая структура, очень похожая на уже существующие в индустриально развитых странах Европы и Америки. Несмотря на отсутствие в СССР института землевладения, высшего класса предпринимателей и аристократии, существовали их аналоги [состоящие в основном из партийной иерархии и бюрократии], живущие в относительной роскоши… Установившаяся таким образом система… еще более окрепла в период 40–50-х годов»{20}. Эти строки, написанные еще в 1959 году, не потеряли свое значение и до сих пор.

В подтверждение истории Пеньковского мы имеем лишь его рассказ о дворянском происхождении матери и отца и две фотографии хорошо одетых и утонченно выглядевших родителей. Тем не менее мы знаем, что первоначально подозрение КГБ пало на Пеньковского в результате выявления его дворянского происхождения и факта службы его отца в Белой гвардии (монархически настроенной армии, действовавшей на территории России после революции в период Гражданской войны)[10].

С психологической стороны важно отметить, что Пеньковский всегда упоминал об исчезновении отца в контексте, явно намекающем на потерю перешедшего ему по наследству права принадлежности к правящему классу.

Эта потеря еще более усугубилась впоследствии, когда в КГБ узнали о его происхождении, что привело к отстранению Пеньковского от активной службы в армии и назначению на гражданскую должность в ГНТК. Таким образом, если Попов еще в детстве потерял одного за другим двух авторитетных для него людей, Олег Пеньковский дважды пережил болезненное понижение в статусе. Нетрудно предположить, что его дальнейшие поступки в значительной степени обуславливались злобой, вызванной этими потерями. Окончательный ответ на вопрос о причинах, по которым некоторые люди гораздо активней, чем другие, добиваются и, более того, требуют для себя превосходства в чинах и социальном статусе, до сих пор психологами не получен. В случае с Пеньковским это стремление могло быть результатом твердого мнения, внушенного с детства матерью, что это коммунисты лишили его привилегий, положенных ему по праву рождения[11]. Примером подобной неуверенности в своем статусе может служить интерес, который Олег проявлял к мнению о нем среди представителей американского дипломатического корпуса в Турции, а также более позднее желание узнать, какое впечатление он произвел на «сэра Ричарда». Постоянное стремление Пеньковского к самоутверждению является, по всей видимости, следствием глубоко запрятанного внутреннего сомнения в ценности собственной личности. Вдобавок к этой неуверенности, сам факт того, что ему приходилось с самого раннего детства скрывать правду о своем происхождении, по всей видимости, способствовал формированию невроза. Чем дольше приходилось Пеньковскому держать в тайне правду о его «врожденном аристократизме», тем сильнее развивалось в нем стремление к достижению первенства в других областях. В этом отношении Вторая мировая война явилась для него, как и для многих советских людей, своего рода даром судьбы, поскольку прошлое было на время забыто. В тот период он сам и ему подобные ценились не по своему социальному происхождению, а по тому вкладу, которой они могли внести в дело защиты своей страны. Во время войны были реабилитированы даже некоторые ранее пострадавшие от сталинских репрессий высокопоставленные военачальники, такие как дядя Пеньковского, дослужившийся до звания, равного генерал-лейтенанту американской армии. Многие экспроприированные кулаки, отправленные на поселения, также пригодились для дела. Во время войны Пеньковский, ставший внешне верным членом коммунистической партии, никогда не упускал возможности снискать расположение представителей высшего командования — к примеру, оказывая услуги Варенцову или женившись на дочери другого важного лица, генерал-лейтенанта Гапановича. Таким образом, способный, усердный и умевший при необходимости польстить нужному человеку Пеньковский к концу войны имел все основания рассчитывать на дальнейшее повышение.

К несчастью, он не был способен смириться даже с временным крушением своих непомерных амбиций. Например, понижение его в должности в связи с прибытием в Анкару постоянного резидента подразумевалось само собой и было вполне рутинной процедурой, тем не менее оказалось для него жестоким ударом. В первый момент возобладала присущая Пеньковскому привычка к осторожности, поэтому он сделал анонимный звонок в турецкую контрразведку. Но затем его злость достигла такой силы, что сдерживать ее больше не представлялось возможным. Именно донос, переданный через каналы КГБ и обвиняющий нового резидента в должностных преступлениях, и послужил началом его конца, инициировав цепную реакцию: донос вызвал интерес к нему КГБ, который, в свою очередь, привел к раскрытию тайны дворянского происхождения Пеньковского.

Лишенный преимуществ, которые, по его мнению, задолжала ему советская система, он решил выбиться в люди где-нибудь в другом месте. Вопросы верности долгу перед родиной волновали Пеньковского не больше, чем Попова. Советское правительство, партия, армия, ГРУ — все это имело смысл лишь до тех пор, пока они ценили Олега Пеньковского. В противном случае они становились достойны лишь его презрения и подлежали уничтожению. Оставался лишь небольшой шаг к тому, чтобы открыть в себе предназначение быть спасителем мира — и перед нами возник новый мессия.

Неизбежность самоуничтожения Пеньковского сама собой вытекала из его гипертрофированных амбиций. Встреча с «сэром Ричардом» удовлетворила его ненадолго, он захотел получить официальное признание от лорда Монбаттена, а затем королевы Великобритании и президента Соединенных Штатов. Даже трагикомичный эпизод с американской формой не принес ему полного удовлетворения, напротив, Пеньковского по-прежнему тянуло на подвиги, вторые роли были не для него. Перестав ощущать себя звездой, он потерпел бы полный психологический крах.

Все более рискованные авантюры Пеньковского доставляли немало беспокойств Вашингтону и Лондону, но его кураторы ничего не могли с этим поделать — попав под серьезные подозрения властей, он оказался вне всякой досягаемости. После того как это стало окончательно ясно, КГБ сделал все возможное, чтобы предотвратить его бегство за границу, и кураторам оставалось лишь беспомощно наблюдать за этим со стороны. Они попытались было умерить его активность, однако сам Пеньковский, на манер Наполеона или Цезаря, по-прежнему маниакально стремился к подвигам. В документах ЦРУ нет сведений о каких-либо попытках спецслужб Англии или США остановить это его безумие. Из моих бесед с людьми, занимавшимися делом Пеньковского (как англичан, так и американцев), создалось впечатление, что это было невозможно.