Возвращение Носенко в Женеву

Возвращение Носенко в Женеву

Сам Носенко, не имея, разумеется, никакого понятия о нездоровой обстановке, сложившейся в ЦРУ ко времени его второй командировки по линии КГБ в Женеву в январе 1964 года, уже решил не возвращаться обратно. Для обоснования своей просьбы получить статус политического беженца из Советского Союза он привез с собой схему расположения прослушивающих устройств, установленных в американском посольстве в Москве. Кроме этого, с ним были и другие документы, представляющие значительный интерес для властей Соединенных Штатов, включая сведения о нескольких сотнях офицеров КГБ и нелегальных агентах, работающих за рубежом (как русских, так и других национальностей). Это, по его мнению, должно было обеспечить ему радушный прием в США. И Носенко действительно получил его, ясно дав понять, что опасается репрессий КГБ, если ему придется остаться еще на несколько дней в Западной Европе.

Оказавшись в Вашингтоне, Носенко поначалу был принят довольно хорошо, но вся сердечность хозяев оказалась лишь тщательно приукрашенным фасадом. К тому времени Энглтон уже убедил руководство советской секции ЦРУ в том, что Носенко является «субъектом дезинформации», засланным КГБ с целью ввести Соединенные Штаты в заблуждение. Как бы внешне дружелюбно не вели себя сотрудники ЦРУ по отношению к перебежчику, они обязаны были видеть в нем врага. Хотя поначалу ему и позволялись кое-какие экскурсии по Вашингтону и его окрестностям, но большую часть времени у него отнимали допросы.

Группу, ведущую допросы, возглавлял Бэгли, а вместо Кисевалтера ему помогал другой русскоговорящий сотрудник. По настоянию Энглтона Голицын, независимый обвинитель, также был включен в группу Бэгли, и, хотя сам непосредственно не участвовал в допросах, имел доступ ко всем их расшифровкам, включая магнитные ленты, и помогал формулировать вопросы, которые задавали другие члены группы. Большинство советских агентов-перебежчиков не любят своих собратьев и стремятся всячески опорочить друг друга, но Голицын был в этом деле настоящим асом. Поэтому Носенко так сильно пострадал.

По иронии судьбы, вопрос взаимоотношений Ли Харви Освальда с КГБ, который должен был интересовать сотрудников ЦРУ, допрашивающих] Носенко, в первую очередь, вскоре был забыт.; Акцент в допросах сместился в сторону попытки представить его как тайного агента СССР. При-1 няв априори, что это так и есть, обвинители Носенко не принимали в расчет не только его показания, касающиеся Освальда (имеющие лишь косвенное отношение к убийству президента), но вообще все, сказанное им. Были даже недели, к примеру, когда следователи ЦРУ провели немало часов пытаясь заставить допрашиваемого признаться, что его фамилия вовсе не Носенко.

Таким образом, в период первых четырех лет, проведенных в попытках выяснить, является ли Носенко реальным перебежчиком или советским агентом, посланным для введения американцев в 1 заблуждение, о вопросах по поводу Ли Харви Освальда благополучно забыли. К убийству президента ЦРУ вернулось лишь в 1978 году, когда расследование Конгресса вынудило управление серьезно заняться расследованием, действительно ли за трагедией в Далласе стоит Советский Союз[8]. При этом следует отметить, что если даже подвергнуть правдивость Носенко сомнению, все, что он мог бы рассказать об Освальде, вряд ли могло вызвать большой интерес.

В то время, когда Носенко впервые услышал об этом странном американце, он являлся офицером КГБ, занимавшимся наблюдением за иностранными туристами, приезжающими в Советский Союз. В один прекрасный день он с удивлением услышал о гражданине США по фамилии Освальд, желающем сменить гражданство и обосноваться в Советском Союзе. Для советских официальных лиц подобное желание молодого американца, не имеющего культурных или этнических связей с их страной, казалось просто нелепым, поэтому непосредственный начальник Носенко сразу отказал в просьбе, и все решили, что на этом история закончилась; об Освальде на какое-то время забыли.

Однако все еще только начиналось. Освальд, будучи личностью весьма эксцентричной, спустя некоторое время вновь привлек к себе внимание КГБ, когда перерезал себе вены. Реальная попытка самоубийства или намеренная имитация? Два советских психиатра, обследовав его, вынесли заключение: американец «психически нестабилен». Уже находясь в госпитале, Освальд пригрозил повторить попытку самоубийства, если ему не позволят остаться в Советском Союзе. На этот раз он преуспел в своем намерении. Власти решили, что он может остаться, хотя и без предоставления ему советского гражданства. Направленный в Минск и получивший работу на радиозаводе Освальд подвергался периодическим проверкам, телефонные разговоры его прослушивались, письма проверялись, но никаких других беспокойств ему не доставляли. Более того, в 1963 году он женился на русской женщине и через некоторое время вместе с женой беспрепятственно выехал из Советского Союза. По словам Носенко, советские власти были только рады избавиться от Освальда.

Несмотря на то, что практически любое заявление Носенко в следующие четыре года активно подвергалось сомнению, его показания, опровергающие возможное участие КГБ в убийстве президента, проверялись не слишком энергично. Собственно говоря, он знал о деле Освальда так мало, что даже при тщательном допросе, проведенном Федеральным бюро расследования (ФБР), выяснилось немногое из того, что было приведено выше. Слабый интерес следователей ЦРУ к Освальду частично объяснялся тем, что они находились в плену теории Голицына и добивались совсем другого. По некоторым причинам (которые будут приведены ниже) опрашивающие полагали, что Носенко обладает ключом к некоему «зловещему плану», разработанному в КГБ, который каким-то неясным им самим образом должен навредить Соединенным Штатам.

Паранойя? В отношении дела Носенко — без всякого сомнения. При этом необходимо помнить, что особенно в тот период Советский Союз, являясь одной из мировых держав, не задумываясь прибегал к любым доступным методам, казавшимся ему безопасными. Политический психоз, получавший все большее распространение среди высокопоставленных лиц Америки, был в гораздо большей степени присущ их советским коллегам, причем в крайней форме. Возьмем, к примеру, излюбленный метод советской пропаганды, называемый «дезинформация». В своей наиболее изощренной форме дезинформация подразумевает поставку ложной информации через посредство лиц, маскирующихся под сторонников Соединенных Штатов или их союзников, но на самом деле эти лица являлись советскими агентами, задача которых — ввести в заблуждение наше правительство либо наших граждан. Дезинформация, например, может распространяться с помощью журналистов, значительно преуменьшающих советский военный потенциал, успокаивая таким образом общественное мнение. Либо наоборот, она может заключаться в преувеличении военной мощи СССР, дабы вызвать у нас беспокойство. В области политики подобная технология может также использоваться для подрыва репутации важных правительственных фигур как в самих Соединенных Штатах, так и в других странах.

Мы — демократы Запада, разумеется, не приемлем такую технологию, но время от времени становимся ее жертвами. Попросту говоря, дезинформация предполагает искажение фактов в политических целях, и Голицын, руководствуясь отнюдь не враждебными намерениями, поспособствовал подобному извращению. С другой стороны, урок, который можно вынести из дела сравнительно малозначимого молодого русского по фамилии Носенко, заключается в том, что Советский Союз является не единственным местом в мире, где возможно такое грубое искажение правды.