«Друзья», союзники, конкуренты
«Друзья», союзники, конкуренты
Польский Главный штаб в целом и 2-й его отдел в частности уделяли большое внимание налаживанию партнерских отношений со своими союзниками в противостоянии с основными потенциальными противниками – Германией и СССР. В этом процессе Незбжицкий играл не последнюю роль. Он активно участвовал в различного рода мероприятиях, проводимых в рамках двусторонних контактов. Основной формой такого сотрудничества были ежегодные плановые конференции, на которых происходил обмен разведывательной информацией и обсуждение текущих проблем, актуальных для деятельности взаимодействующих разведок.
Этот в целом благоприятный период сотрудничества был завершен к 1934 году, что было вызвано произошедшими изменениями в приоритетах внешней политики Польши. На рабочем совещании в реферате «Восток» Незбжицкий в своем выступлении так объяснял причину замораживания контактов с иностранными разведками. Он считал, что общей тенденцией в международной политике, включая внешнюю политику Польши, является стремление к самоизоляции в противодействии чужому влиянию. А разведка, как часть государственного механизма, вынуждена приспосабливаться к этим условиям. Она не может действовать самостоятельно, вне связи с проводимой МИД политикой «равновесия», что не предполагает чересчур тесных контактов с рядом европейских государств и их отдельных институтов. Таким образом, с указанного периода в деятельности польской разведки наметился и был реализован тезис, применимый и ко всей внешней политике санационной Польши, – «самостоятельность в действиях как противовес «клиентальной» зависимости от воли и влияния других великих европейских держав».
Наиболее тесная и плодотворная, в плане эффективности, связь поддерживалась 2-м отделом Главного штаба с военной разведкой Эстонии. Вплоть до 1936–1937 годов ее «акции» в проведении разведывательной деятельности против Советского Союза среди европейских партнеров «котировались» весьма высоко. Особенно польскими экспертами отмечалось выгодное соотношение кадровых и материальных затрат, с одной стороны, и достигнутый эффект – с другой.
Эстонский 2-й отдел, пользуясь многими преимуществами своего географического положения и этнического многообразия, сумел на сопредельной территории Советского Союза создать хорошо действующую агентурную сеть. Это ставило эстонскую разведку в равнозначное положение по отношению к ее партнерам, включая 2-й отдел польского Главного штаба. Рабочие контакты двух разведок до 1934 года распространялись настолько далеко, что они даже проводили совместные операции не только на своей территории, но и взаимодействовали в рамках операции «Radames» на Ближнем Востоке. Незбжицкий с большим сожалением был вынужден притормаживать взаимовыгодное сотрудничество. После 1934 года контакты поддерживались нерегулярно, от случая к случаю[301].
В отличие от эстонской разведки, для польского 2-го отдела взаимодействие с латвийскими партнерами не было насыщено конкретным содержанием. Это объяснялось примерно равными условиями проведения разведывательной работы по Советскому Союзу.
Тесные контакты по линии разведок с финским Главным штабом изначально не предусматривались, так как руководство польской разведки справедливо полагало, что в условиях тесных отношений финнов с немцами вреда от них будет больше, чем пользы. Дело ограничивалось вялотекущим обменом информацией через расположенную в Хельсинки плацувку «S.3».
Кроме того, недоверие поляков к искренности финнов было также обусловлено их чересчур тесными связями с англичанами, сложившимися еще в бытность руководителем финской разведки майора Малмберга, мать которого была англичанкой, а сам он имел не только служебные, но и личные связи со многими представителями МИ-6[302].
Последняя польско-финская конференция, прошедшая в мае-июне 1939 года, показала, что польская сторона добилась б?льших успехов в разведывательном изучении потенциала СССР и Красной армии. Последний начальник отдельного реферата «Россия» подполковник Ольгерд Гедроиц в своем отчете для генерала Вацлава Стахевича отметил: «Имеющиеся в распоряжении финской разведки сведения о Красной Армии, несмотря на их значительный объем, критическому анализу не подвергались. В знаниях об организации армии у финнов существуют серьезные пробелы… До сих пор на учете состоит ряд бывших территориальных частей, которые уже давно переформированы в соединения регулярной армии»[303].
Польскую и румынскую разведки все 1920-е и в начале 1930-х годов связывали относительно близкие союзнические отношения. Но возлагаемым на такое сотрудничество надеждам поляков не суждено было сбыться в полном объеме. Они считали, что, несмотря на оказываемые румынами знаки внимания и декларируемое стремление улучшить взаимные отношения, румынская сторона вела себя по отношению к своим польским союзникам неискренне. После 1934 года, следуя общей тенденции, организационно оформленные отношения с румынской разведкой были прерваны. Со стороны 2-го отдела Главного штаба основной причиной такого решения была названа крайне низкая информационная отдача от румынских партнеров. Там считали, что румынская разведка на советском направлении была мало активна, а ее деятельность в целом находится в области разведки «дефензивной».
Настораживающим для польской стороны обстоятельством был тот факт, что многие кадровые сотрудники румынских спецслужб были русскими и украинцами по происхождению. Достаточно сказать, что долгое время начальником румынской военной разведки был русский по происхождению, до своей «румынизации» носивший фамилию Морозов.
Большое влияние на искренность взаимоотношений между польской и румынской разведками в свое время наложил ряд скандальных эпизодов, повлиявших на характер самого сотрудничества. Так, в сентябре 1926 года поляками была получена, как выяснилось позже, недостоверная информация об участии директора румынской политической полиции Христеску и неизвестного сотрудника МИД Румынии в тайной поездке в Одессу, где якобы состоялась их рабочая встреча с представителями центрального аппарата ОГПУ.
Более серьезным инцидентом, вызвавшим значительное охлаждение польско-румынских контактов по линии разведок, явилась акция Сигуранцы в отношении руководителя плацувки «Шперач» (Szperacz) в Кишиневе Эугениуша Шадурского. Несмотря на благополучно разрешенный конфликт, напряженность в отношениях между партнерами сохранялась достаточно продолжительное время.
Началось все 10 ноября 1928 года, когда в ходе обыска квартиры Шадурского якобы были обнаружены документы, уличающие польского разведчика в контактах с советской разведкой. По мнению сотрудников Сигуранцы, проводивших расследование, Шадурский передал советским разведчикам сведения на ряд румынских агентов, действовавших на Украине, которые позже были разоблачены и казнены. Сам Шадурский отрицал свою причастность к выдвинутым в его адрес обвинениям, считая, что скандал инициирован бывшим сотрудником плацувки поручиком Марианом Пиотровским.
Как бы то ни было, инцидент явился следствием простой ошибки сотрудников Сигуранцы, которые изначально планировали проведение обыска на квартире бывшего полковника царской армии Шаркова, подозреваемого ими в работе на советскую разведку. Когда выяснилось, что произошло недоразумение и обвинения Шадурского в работе на СССР необоснованны, румыны были вынуждены признать свою ошибку.
Несмотря на благополучно разрешившийся скандал, в ходе проводимых поляками и румынами, независимо друг от друга, расследований выяснились некоторые подробности, не добавившие искренности в их отношения. Так, прибывший из Варшавы сотрудник 2-го отдела капитан Ежи Кжимовский установил факты, свидетельствующие о значительном превышении Шадурским своих полномочий в контактах с румынскими спецслужбами.
В свою очередь, румынские следственные органы обвинили поляков в незаконном получении ряда документов, которые указывали на превышение Шадурским своих полномочий. К этим документам относились чистые бланки разрешений, выдаваемых румынской контрразведкой на нелегальный переход советско-румынской границы, которые, по мнению румын, указывали на недобросовестное отношение польской стороны к выполнению взятых на себя обязательств. После выяснения всех обстоятельств дела Шадурский был отозван из Румынии и направлен в распоряжение начальника Экспозитуры № 5 во Львов[304].
Многочисленные реализованные дела по советскому шпионажу не способствовали налаживанию более тесного сотрудничества польской и румынской разведок. Так, в октябре 1931 года Сигуранца ликвидировала крупнейшую агентурную сеть советской разведки. Всего было арестовано около ста человек, в разной степени задействованных в операциях советской разведки. Румынами было установлено, что руководители агентурных групп были связаны с неустановленным резидентом, имевшим базу в Вене[305].
Также поляки твердо фиксировали, что подавляющее большинство проводимых румынской разведкой операций было инициировано французами, от которых она полностью зависела.
Проявленная с 1934 года общая тенденция к «замораживанию» партнерских отношений со многими иностранными спецслужбами не распространялась, или, точнее, распространялась не в полной мере, на сотрудничество с английской и японской разведслужбами. Тесное взаимодействие с первой было обусловлено и ее «имиджем» как самой эффективной и имеющей столетние традиции службой, и конкретными практическими интересами польской стороны.
Интерес поляков в сотрудничестве с МИ-6 был вызван необходимостью поддержания мобилизационной готовности разведки в тех регионах, где влияние Великобритании было традиционно сильным. Это касалось, прежде всего, Ближнего и Дальнего Востока, где были расположены плацувки, призванные в случае начала войны с СССР стать опорными пунктами для связи с действующей в стране противника агентурой. Еще в ноябре 1934 года Незбжицкий писал, что «есть одна из немногих возможностей для проведения разведки в случае начала войны. Она может проводиться только с позиций этих стран (Турции, Персии. – Авт.)»[306].
При этом руководство польской разведки предлагало своим региональным представителям, взаимодействующим с англичанами, строить работу таким образом, чтобы процесс кооперации был контролируемым с их стороны. В частности, в одном из инструктивных писем начальнику плацувки «Nabuchodonozor» Ежи Гробицкому Незбжицкий писал, что никакой совместной организационной работы с английской разведкой нет. Уровень взаимодействия ограничен рамками конкретных операций, не предусматривающих никаких взаимных обязательств. В работе по Советскому Союзу 2-й отдел исходит из положения, что там, где он имеет реальные возможности помочь англичанам, он помогает, требуя взамен аналогичной помощи на подконтрольных им территориях Ближнего Востока.
Такая позиция руководства польской разведки давала ей своеобразную свободу маневра в отношениях с МИ-6. После понесенных англичанами поражений в борьбе с органами безопасности СССР их оперативные позиции были ослаблены, и поляки не без основания полагали, что они могут сами соизмерять уровень кооперации со своими потребностями. Сам Незбжицкий считал, что в тогдашних условиях польская разведка для англичан была почти единственным источником сведений по Советскому Союзу.
Он, в частности, писал: «Нам без разницы, в каком направлении пойдет этот процесс (сотрудничества. – Авт.). Он пойдет либо по линии общих вопросов, либо по вопросам Коминтерна, либо по линии общественно-политической. Нам следует пойти на такое сотрудничество, чтобы слиться с их аппаратом настолько, что наш отрыв выглядел бы для них полной катастрофой».
Традиционно хорошие отношения поляков с японцами, начало которым было положено еще Пилсудским в годы русско-японской войны, в 1920–1930-е годы развивались относительно ровно. На ежегодных конференциях в Варшаве или Токио проходили встречи руководителей разведывательных подразделений, работавших по Советскому Союзу, где происходил обмен информацией и обсуждались другие текущие вопросы сотрудничества. Такие «теплые» отношения подверглись некоторому охлаждению с середины 1930-х годов, после того как японцы значительно активизировали свою работу в Восточной Европе. Незбжицкий считал, что активность японской разведки в работе по СССР с территории Польши несла угрозу для собственных операций 2-го отдела Главного штаба.
Очевидно, по этим же причинам был несколько заморожен процесс польско-японского сотрудничества разведок на Дальнем Востоке. В 1937–1938 годах наметившаяся общая тенденция к улучшению и без того хороших межгосударственных отношений проявилась в сфере специальной деятельности. После завершения переговоров с японцами резидент плацувки «Mandaryn» Чеслав Павлович докладывал из Харбина: «Японцы выразили согласие на создание независимой от них сети, а также на использование в работе украинцев… “Зеленый Клин” готов начать работу под моим руководством. Организация состоит только из “сырых” людей – предстоит начать работу с самого начала. Бюджет составляет 1000 гоби в месяц и 5000 ссуды. Требуется официальное разрешение японских властей и письмо генерала Сащлицкого, “благословляющего” на начало акции. Организация будет законспирирована перед здешней официальной украинской колонией»[307].
На территории марионеточного государства Маньчжоу-Го проживало около 11 тысяч украинских эмигрантов, многие из которых входили в разного рода политические и военно-политические объединения, находившиеся под патронажем целого ряда иностранных разведок. Так, организация «Зеленый Клин» была сформирована японской военной миссией в Харбине как составная часть плана создания буферного украинского государства на территории советского Приморья в случае начала советско-японской войны[308].
Павлович предлагал, с учетом отдаленности его плацувки, ее деятельность более тесно увязывать с исследовательским отделом 2-го отдела и радиоразведкой. Он, например, считал целесообразным создать в г. Харбине своеобразные филиалы указанных подразделений и на месте организовать аналитическую обработку всех получаемых разведматериалов. Незбжицкий, напротив, полагал, что основной задачей плацувки «Mandaryn» является агентурная работа по дальневосточному региону Советского Союза и создание резервной базы на случай войны, а аналитикой вполне может заниматься помощник военного атташе в Токио.
Кроме работы по СССР, Павловичу поручалось внимательно и осторожно наблюдать за самими японцами, имея целью выявлять симптомы нелояльности по отношению к Польше в целом и ее разведке в частности. Незбжицкий писал Павловичу: «Пока Вы не будете точно знать японскую разведку, нельзя говорить об организации собственной».
Но объективные трудности, вызванные условиями функционирования плацувки, привели к тому, что ее деятельность не принесла польской разведке желаемых результатов, и зимой 1938 года она была временно ликвидирована[309].
По источникам же английской разведки, относящимся к 1941 году, Павлович продолжал к этому времени успешно руководить несколькими плацувками и отдельными агентами в Шанхае (R.3), Токио (R.2), Харбине (R.1). Сотрудничество с польской разведкой украинской организации «Зеленый Клин» также было продолжено[310].
Очень болезненно для польской разведки шел процесс сотрудничества с разведслужбой Франции, что было обусловлено целым комплексом противоречий во взаимоотношениях Польши и Франции в целом. Политика Франции, несмотря на последовательность в поддержке Польши как одного из своих союзников в Восточной Европе, была подвержена некоторым изменениям конъюнктурного свойства. В свою очередь, проводимая Польшей политика «равновесия», одним из векторов которой являлось налаживание как минимум ровных отношений с Германией, не стремилась в ущерб им следовать в фарватере политики Франции. Это не могло не отразиться на характере польско-французского сотрудничества, одним из проявлений которого являлся относительно низкий уровень взаимодействия их специальных служб.
Много негатива в их характер добавляли конкретные факты агентурной работы друг против друга. Так, в ноябре 1921 года сотрудники французской военной миссии в Варшаве капитан Юнев-Сарнецкий и капитан Дарош, в целях разработки 2-го отдела Главного штаба Польши, предприняли попытку вербовки его кадрового сотрудника А. Порембского, о чем стало известно польским властям[311].
В свою очередь, активная работа польского военного атташе во Франции и будущего министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, а также подозрения французских властей о его возможной работе в пользу Германии надолго испортили отношения не только между соответствующими спецслужбами двух стран, но и их внешнеполитическими ведомствами.
С парижской конференции 1925 года начался процесс налаживания организационных контактов между разведками Польши и Франции, что, впрочем, не свидетельствовало об отсутствии противоречий. Наоборот, поднятые польской стороной на конференции предложения о создании на территории Франции либо на оккупированной территории на Рейне разведывательных аппаратов 2-го отдела Главного штаба были с порога французами отвергнуты. Только с подписанием в 1926 году соответствующего договора, предусматривавшего конкретные обязательства разведок двух стран, включая ликвидацию военной миссии Франции в Варшаве, формирование в Белграде пункта обмена информацией и т. д., процесс их взаимодействия вплоть до 1932 года вошел в более или менее нормальное русло.
С указанного же времени уровень взаимодействия двух разведок был снижен до допустимо минимального, что было вызвано политикой Пилсудского по нормализации отношений с Германией. С 1933 по 1935 год контакты по линии разведок были ограничены лишь протокольными мероприятиями и относительно редкими конференциями руководителей их подразделений, работавших по советской проблематике.
Наступившее с 1935 года «потепление» в польско-французских отношениях в целом отразилось на оживлении контактов руководителей разведывательных служб двух стран. В мае и ноябре этого года в Париже и Варшаве побывали делегации, соответственно, представителей Генеральных штабов Польши и Франции, с чего начался новый этап взаимодействия их разведок, не отличавшийся, впрочем, особой «теплотой».
Примечательно, что, несмотря на активизацию политики нацистской Германии по отказу от условий Версальских соглашений, начальник 2-го отдела Главного штаба Польши полковник Тадеуш Пельчиньский, в ходе своего визита в 1937 году в Париж, считал, что для его страны главная угроза по-прежнему исходит от Советского Союза. В частности, он отмечал: «Российская опасность является наиболее грозной и устойчивой. Россия воспользуется первым представившимся случаем, чтобы вторгнуться в Польшу и остаться в ней; Красная Армия стала грозным инструментом, постоянно повышающим свою военную мощь. Красное командование беспрестанно концентрирует на нашей границе от 10 до 15 дивизий. Чего хочет Россия, так это исчезновения польского государства; красные, может быть, оставили бы название Польша и наш язык, но с духовной точки зрения мы были бы полностью поглощены»[312].
В целом сотрудничество 2-го отдела с иностранными разведками, работавшими на советском направлении, никаких особых дивидендов ему не принесло. Качество и количество информации по Советскому Союзу до определенного момента вполне удовлетворяли информационные запросы государственных институтов и руководства страны. Роль Незбжицкого как руководителя добывающего аппарата польской разведки была в этом процессе весьма значима.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.