XVI. Мы представляем собой террор. Председатель ВЧК

«Суть власти есть насилие» – писал Борис Бажанов, бывший секретарь Сталина, который в 1928 году перебежал на Запад. Он писал о коммунистической власти в СССР.

Насилие в отношении кого? Согласно доктрине – прежде всего в отношении какого-то классового врага. В отношении буржуя, капиталиста, помещика, шляхтича, бывшего офицера, инженера, священника, зажиточного крестьянина (кулака), человека с иными взглядами, не приспосабливающегося к новому общественному строю (контрреволюционера, белогвардейца, саботажника, вредителя, социал-предателя, симпатизирующего классовому врагу, союзника империализма и реакции и т. п.). А после ликвидации всех этих категорий можно создавать очередные и следующие: середняк может стать пособником кулака, малоземельный – противником колхозов, а тем самым саботажником и врагом социалистического строительства, рабочий, не проявляющий социалистического энтузиазма – агентом классового врага³²⁴.

Это классификация как из детской считалки, но в этой системе было много инфантилизма. Это был мир уже не марксистской теории, а обещанной Лениным практики. И в этом мире: «Не тот большевик, кто читал и понял Маркса (…), а тот, кто натренировался в безустанном поиске и преследовании всякого рода врагов» – добавляет Бажанов.

5 декабря 1917 года новое правительство, Совет народных комиссаров, постановляет поручить Дзержинскому создание специальной комиссии для борьбы с забастовками «путем самых энергичных революционных средств»³²⁵. Пока только с забастовками, так как новой власти грозит всеобщая забастовка в государственных учреждениях. И это непосредственно после революции, когда для осуществления насилия нужно спокойствие, нужен хлеб, нужны деньги. А без порядка и хлеба даже самая прекрасная идея умрет немедленной смертью, а легко захваченная власть быстро умыкнет из рук. Ленин и товарищи понимают: выхода нет. Диктатура пролетариата должна стать карающим мечом против врагов народа. Но забастовки – это слишком мало. Утром 20 декабря 1917 года в записке Дзержинскому Ленин приводит причины создания нового ведомства: «Необходимы чрезвычайные средства борьбы с контрреволюционерами и саботажниками»³²⁶. В тот же день вечером на заседании Совета народных комиссаров Дзержинский представляет план действий – он предлагает создать Всероссийскую Чрезвычайную комиссию для борьбы с контрреволюцией и саботажем. Сокращенно ВЧК, ЧК, в обиходе – чрезвычайка.

Сначала их было всего тридцать человек, включая водителей и уборщиц – все с добрыми намерениями и без какого-либо опыта³²⁷. Большой проблемой оказался подбор сотрудников низшего звена. Феликс искал твердых и неподкупных, или – как сам повторял – «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». Он искал их прежде всего среди красногвардейцев, солдат и матросов. Многие отказывались, говоря, что готовы отдать жизнь за революцию, но брезгуют слежкой и провокациями. Ведь специфика нового ведомства требовала от сотрудников специфических качеств, ну, и ассоциировалась (и правильно) с ненавистной Охранкой. Это была грязная революционная работа, которую нельзя выполнять в рукавичках – это все понимали. До тех пор, пока ВЧК не обросла легендами и привилегиями, она не пользовалась уважением у кандидатов, которые подходили бы для этой работы.

С кадрами Феликсу помог Яков Свердлов, вместе с которым они вели агитацию в войсках накануне большевистского переворота, и который теперь стал правой рукой Ленина и председателем ВЦИК – Всероссийского центрального исполнительного комитета, то есть главой исполнительной власти большевистского государства. У Свердлова был нюх на людей и связи в самых разных кругах. Он прислал Дзержинскому необходимый человеческий материал³²⁸. Неоценимыми оказались левые эсеры – имеющие опыт и навыки конспирации, приобретенные в непосредственных акциях и контактах с Охранкой. Выхода не было: Феликсу пришлось прибегнуть к услугам некоторых бывших сотрудников царской полиции³²⁹. А вместе с ними воскресить и нечистоплотные методы провокаций и агентуры, которых он сам так опасался в годы конспиративной работы. Но он знал их поразительную эффективность, и теперь технические подробности этих методов бывшие «охранники» передавали сотрудникам ВЧК на курсах переподготовки.

Полезным для чрезвычайки оказалось доносительство, которое пышно расцвело в тот период. «Почти все крупные заговоры были раскрыты благодаря показаниям граждан, – вспоминал Мартин Лацис, заместитель Дзержинского. —

Первую ниточку находили бесплатные и добровольные сотрудники из населения, а после аппарат ВЧК добирался до клубка»³³⁰. Но усердие в доносительстве развилось до такой степени, что Дзержинский стал опасаться, как бы эта бацилла провокации не заразила ряды чекистов. В ноябре 1920 года он издал распоряжение: «Если заявление окажется лживым, вызванным личными счетами и т. п., то заявителя следует привлечь к ответственности за клеветнический донос и дискредитацию советской власти»³³¹. Но в политических делах он требовал «чисто идейного взаимодействия советских элементов» против нежелательных элементов. Только этот идеализм быстро закончился. Уже в июне 1918 года было принято решение об использовании секретных агентов в политической борьбе.

Перед ЧК было поставлено несколько задач. Во-первых: предотвращать попытки любых контрреволюционных и деструктивных действий по всей России, а при выявлении таковых – ликвидировать их. Во-вторых: отдавать под суд революционного трибунала саботажников и контрреволюционеров, а также разработать методы борьбы с ними. И, наконец: вести предварительное следствие, если оно будет необходимо с точки зрения безопасности. А все указания и распоряжения, а также результаты работы Комиссии публиковались на страницах «Еженедельника ВЧК», который издавался открыто, так как этого требовал Дзержинский. Задачи были распределены между тремя, а позднее – четырьмя отделами: информационным, организационным – он должен был разрабатывать планы противодействия, боевым, а также отделом по борьбе с контрреволюцией и саботажем – он должен был претворять эти планы в жизнь. По предварительному замыслу речь шла прежде всего о конфискации имущества, выселении, занесении в списки врагов и лишении продовольственных карточек. ВЧК еще не имела права выносить и исполнять приговоры (это было в компетенции ревтрибуналов), она должна была исполнять функции, скорее, полиции и прокуратуры. Но Дзержинский быстро стал добиваться такого права. «Сотрудники ЧК – это солдаты революции, которые не будут заниматься разведывательной или шпионской деятельностью; социалисты не годятся для такой работы. Боевой орган, каким является ЧК, не может выполнять работу полиции. Поэтому право на расстрел чрезвычайно важно для ЧК»³³². Заместитель Феликса Мартин Лацис в воспоминаниях Дзержинский и ВЧК пишет – что очень характерно – что председатель ВЧК «нарушал букву закона, но действовал в соответствии со своим классовым чутьем и собственной совестью». Только понятие «собственная совесть» в случае такой развитой структуры по сути дела ничего не значило. Оно создавало Дзержинскому легенду кристально чистого чекиста, а подчиненным предоставляло неограниченные возможности. Форма, оружие и неограниченные права ломали психику человека, особенно в обстановке военного времени. Как выглядел типичный чекист? «Огромный маузер, взгляд исподлобья, подчеркнутое недоверие к собеседнику и небывалая самоуверенность»³³³ – писал Владимир Бонч-Бруевич, будущий секретарь Ленина.

У Дзержинского не было проблем с тем, чтобы убедить Ленина в необходимости расширить права службы безопасности. Тем более что немцы все еще продвигались вглубь России, а белые армии, поддерживаемые англичанами и французами, набирали силу. Поэтому своим декретом от 21 февраля 1918 года Совет народных комиссаров постановил, что «агенты неприятеля, спекулянты, бандиты, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы должны расстреливаться на месте преступления». С лета 1918 года чекисты не только могли расстреливать на месте преступления – они также стали приводить в исполнение смертные приговоры за контрреволюционную деятельность и брать заложников. А с момента введения в сентябре того же года красного террора права ЧК были уже неограниченными. В обстановке гражданской войны большевики учредили так называемые судебные тройки, то есть чрезвычайные трибуналы ЧК, состоящие из трех человек, которые могли приговаривать к тюремному заключению, выселению, конфискации имущества, расстрелу. Они были хозяевами жизни и смерти людей. И работали с силой адских машин.

Становление и разрастание ВЧК происходило по мере развития событий в России. Изо дня в день оказывалось, что у врага много лиц, чего провидец Ленин не предусмотрел. Сначала бандитская стихия, занимающаяся грабежами и убийствами, значительную часть которой составляли возвращающиеся с фронта деморализованные солдаты. Потом, в условиях нарастающего экономического кризиса и явной нехватки товаров – черный рынок и мошенничества. Оппозиционная деятельность различных политических группировок – от справедливо добивающихся созыва Учредительного собрания и демократии до радикальных групп националистов и анархистов. Крестьянские бунты, вызванные беспощадной реквизицией, а на этнически нерусских землях – бунты за независимость. Ну, и война: на внешнем фронте, при огромных усилиях нового правительства ее закончить, и внутренняя на нескольких фронтах, где развертывались белые армии Краснова, Деникина, Колчака, Юденича, Дутова и Врангеля. Лекарством от всего этого, наряду с Красной Армией под руководством Льва Троцкого, должна была стать ВЧК с юношами и девушками в кожанках («кожаные люди в кожаных куртках» – как писал Борис Пильняк) под руководством Дзержинского. Отсюда решение о расширении на двух уровнях: территориальном (региональные ячейки) и структурном (проникновение во все области жизни). В Чрезвычайной комиссии множатся новые отделы, так что к концу 1919 года чекисты будут с гордостью заявлять: «у нас нет территории, на которую не падал бы орлиный взгляд ЧК»³³⁴.

Эта развивающаяся в неслыханном темпе махина вызвала громкие протесты даже тех, кто до сей поры был сторонником большевиков. С юмором висельника люди говорили, что лозунг «Вся власть Советам» переделан на «Вся власть в руки ЧК». Лацис в 1926 году признаёт: «Теперь это кажется неправдоподобным, но в то время было много товарищей, которые принцип неприкосновенности личности ставили выше, чем благо революции; они, конечно, еще находились в идейных оковах мещанства»³³⁵. Более трусливые большевики метались между голосом совести и конъюнктурщиной.

На вопрос жены Горького, зачем он взял на себя функции главы ВЧК, Феликс ответил, что получил такое указание от партии. Получил указание – и как ярый коммунист, приверженец ленинского мироустройства, легко вошел в роль великого инквизитора. Совесть индивида он заменил всеобщей совестью, которая заботится о благе всех. Таким благом должна быть всеобщая справедливость – нравится это кому-то или нет. «Единица – ноль» – писал Маяковский. А Дзержинский осознавал свою роль.

Общество и пресса не понимают задач и характера нашей комиссии – говорил он в июле 1918 года. – Они понимают борьбу с контрреволюцией как вид нормальной государственной политики и поэтому кричат о гарантиях, судах, о следствии и т. д. Мы не имеем ничего общего с военно-революционными трибуналами, мы представляем собой организованный террор. Это надо сказать открыто³³⁶.

С каждым днем триумф действительности над концепцией становился все более очевидным. Наверх выходила отвратительная правда: сам экзорцизм перестал действовать. Насилие порождает новое насилие, и нет ему конца. А потом Илья Эренбург напишет: «Два слога, страшные и патетические для каждого гражданина, который пережил годы революции, два слога, произнесенные раньше, чем «мама», потому что ими пугали детей уже в колыбели, как когда-то Бабой Ягой, два самых простых слога, которые никто не забудет»³³⁷.

Просто: Че-Ка