2

С рассветом 20 ноября мы снова были на наблюдательном пункте 65-й армии. Чувствовали себя бодро, у всех было приподнятое настроение. Глядя на нас, никто не сказал бы, что мы провели бессонную ночь в напряженной работе. Видимо, все держались на нервах. Усталости никто не чувствовал, да и думать о ней просто не было времени. Всеми владела только одна мысль: вперед!

Погода не улучшилась. Как и накануне, стоял густой туман, и мокрый снег крупными хлопьями опускался на землю, покрывая белой пеленой следы вчерашнего боя. Второй день наступления опять начался без участия авиации. Теперь это было не так опасно, как накануне, когда мы прорывали главную полосу вражеской обороны. Но отсутствие в воздухе нашей авиации было очень ощутимо. Кому довелось в минувшей войне участвовать в наступательных операциях, тот хорошо знает, как радостно бывало на душе у всех, особенно у пехотинцев, когда они видели свою авиацию в воздухе. А какой подъем вызывали в войсках наши бомбардировщики, проплывавшие волнами над их боевыми порядками в сторону врага! Эти глубокие воздушные рейды сопровождались звуками, ласкавшими слух, как музыка: сначала угрожающий рокот множества моторов, а потом отзвуки мощных разрывов авиационных бомб где-то в глубине вражеской обороны. И вот такой сильной огневой и моральной поддержки были лишены наши войска в первые дни наступления. Если это обстоятельство не имело такого решающего значения, как в первый день, — то, во всяком случае, намного ослабляло силу нашего удара. Восполнить образовавшийся пробел могла в какой-то мере только артиллерия, нанося мощные огневые удары, круша оборону врага. Независимо от погоды, наша пехота не могла обойтись без ее непрерывной поддержки, и мы делали все, что было в наших силах.

После короткой артиллерийской подготовки войска 65-й армии возобновили наступление. Мело-Клетский, этот твердый орешек, так и не был взят нами накануне. Но в течение ночи сюда, на открытые позиции, было выдвинуто большое количество орудий для уничтожения огневых точек прямой наводкой. Испытанное средство не подвело. Сильный опорный пункт, очень мешавший наступлению нашего правого фланга, быстро пал под соединенными ударами пехоты и артиллерии.

После этого наступление развивалось успешнее. Армия наносила удар правым флангом и центром, а левый фланг оставался на месте, занимая прочную оборону. Противник нес большие потери, но, отходя, продолжал отчаянно сопротивляться, цеплялся за каждый населенный пункт, за каждую высотку. То на одном, то на другом участке фронта разгорались ожесточенные схватки. Наступление вызвало необычайный подъем в войсках, но наступать было нелегко. Части противника оставались еще достаточно боеспособными, и преодоление каждой сотни метров достигалось ценой больших усилий и немалых жертв.

Но не только враг мешал нашему наступлению. Были и другие, свои трудности, о которых нельзя умалчивать, если мы хотим правдиво отобразить события тех незабываемых дней. Если в подготовительный период мы остро ощущали недостаток средств тяги и транспорта, тяжелые дорожные условия и многое другое, то в ходе наступления все это начало сказываться еще больше.

Страшно артиллеристу оставаться без снарядов в бою. А такая угроза не раз нависала то над одной, то над другой частью. Снаряды расходовались куда быстрее, чем подвозились. И это понятно. Тысячи снарядов в напряженные периоды боя расходовались за какие-нибудь два-три часа. И все же ценой огромных усилий, благодаря неиссякаемой солдатской сметке снаряды своевременно доставлялись к орудиям. Порой в самые критические минуты, когда уже не оставалось никаких надежд, боеприпасы все же попадали по назначению. Я не случайно выразился, что снаряды доставлялись, а не подвозились. Именно доставлялись. Их подносили или подтаскивали на волокушах, на плащ-палатках и других подручных средствах. И все это делали наши безвестные герои под вражеским огнем, ежеминутно подвергаясь смертельной опасности.

Страшно было и пехотинцу остаться в бою без артиллерийской поддержки. А такая угроза тоже назревала не раз. По мере продвижения стрелковых частей некоторые артиллерийские полки резерва Верховного Главнокомандования и даже стрелковых дивизий начали отставать от наступавших войск. Причины тому были разные. Еще 16 ноября авиация противника разрушила переправу большой грузоподъемности, а наши саперы не успели восстановить ее к началу наступления.

Но меньше всего в этом были повинны саперы, эти героические труженики войны. В безлесных донских степях каждое бревно было на вес золота, и не так-то просто оказалось раздобыть и доставить материал для восстановления переправы. И вот не на чем было переправлять тяжелую артиллерию через Дон. Она оставалась на месте и поддерживала наступавшую пехоту, пока хватало дальности стрельбы орудий. Некоторые части могли бы перейти через Дон по переправам меньшей грузоподъемности, но нечем было тянуть орудия. Командиры артиллерийских полков доходили до того, что собирали все имевшиеся тягачи, чтобы сделать хоть один дивизион способным передвигаться. Конечно, это — крайняя мера, но иного выхода не нашлось.

Вся тяжесть непрерывной огневой поддержки пехоты легла на батальонную, полковую, частично на дивизионную артиллерию и на истребительно-противотанковые полки. Правда, и для этой артиллерии не хватало средств тяги, но тут дело было поправимо. Орудия батальонной и полковой артиллерии не так уж тяжелы — каких-нибудь 600–900 килограммов. По сравнению с орудиями, вес которых колебался в пределах от 3 до 9 тонн, это были действительно легкие пушки. Но понятия о легкости весьма относительны. Даже самую легкую 45-миллиметровую пушчонку, весившую немногим меньше тонны, тащить на себе порой не так уж просто. По гладкой дороге ее сравнительно легко может перекатывать орудийный расчет из шести-семи человек. Но в бою дороги попадаются разные. Чтобы не отстать от боевых порядков пехоты, артиллеристы тянули свои пушки по снежному полю, изрытому траншеями, окопами и множеством больших и малых воронок от разрывов наших снарядов и мин. Все эти препятствия им приходилось преодолевать под постоянным огневым воздействием противника. А ведь нужно было не только тащить орудия вперед. То и дело расчетам приходилось останавливаться и вести огонь по врагу, подносить самим снаряды, а потом вновь и вновь перекатывать орудия. Люди выбивались из сил и только усилием воли заставляли себя преодолевать усталость, неотступно продвигаться за пехотой, поддерживать ее своим огнем.

Но не в одной усталости было дело. Усталость можно перебороть. От огня противника расчеты несли потери, и нередко у орудий оставалось по четыре, а то и по три человека. В таких случаях орудия могли стрелять, но они неизбежно отставали от пехоты. Поредевшим расчетам становилось не под силу передвигать даже легкие пушки. И тут на помощь «богу войны» приходила «царица полей».

Пехотинцы заменяли выбывших из строя артиллеристов. Это стало неписаным законом взаимной выручки в бою. Вместе с артиллеристами они впрягались в лямки, наваливались на колеса и тащили орудия вперед. Только вперед! Орудия сопровождения пехоты не должны были отставать — и не отставали.

Справедливости ради следует сказать, что такое содружество наблюдалось в ротах и батальонах и распространялось только на орудия сопровождения. Без их огневой поддержки пехота не смогла бы преодолеть сопротивления врага. Зато в полках и особенно в дивизиях об артиллерии заботились мало. О ней вспоминали только тогда, когда требовался ее огонь. Некоторые общевойсковые командиры плохо знали положение дел не только в приданных, но и в штатных артиллерийских полках.

Дело доходило до того, что в некоторых дивизиях из артиллерийских полков брали специалистов для пополнения, стрелковых подразделений. Такими непродуманными действиями наносился тяжелый удар по боеспособности артиллерийских частей.

Обо всем этом я пишу, чтобы полнее обрисовать обстановку тех дней. Мало того что приходилось преодолевать большие трудности в снабжении, надо было следить, чтобы артиллерийские полки не превращались в резерв пехоты.

В ожесточенных боях пехота несла немалые потери, ряды бойцов таяли. Поэтому командирам дивизий приходилось очень туго, и они шли на крайность, допускать которую все же было нельзя. Пополняя стрелковые роты и батальоны за счет артиллерийских полков, командиры дивизий подрубали сук, на котором сами сидели. Такая практика наблюдалась не только на нашем фронте. В это дело вынуждены были активно вмешаться Ставка и военные советы фронтов.

Но никакие наши трудности не спасали противника. Хотя наступление продолжалось медленнее, чем всем нам хотелось, все же наши войска продвигались вперед и враг терял одну позицию за другой. С каждым часом над ним все больше нависала угроза окружения. К концу дня войска 65-й армии продвинулись правым флангом и центром на 8—12 километров, а сосед справа — 21-я армия — почти на 20 километров. Чтобы ускорить продвижение войск 21-й армии, уже в 9 часов утра 20 ноября в ее полосе в прорыв вошел 4-й танковый корпус генерала А. Г. Кравченко, который очень быстро продвинулся в глубину вражеской обороны.

Этот день принес противнику особенно большие неприятности. К началу нашего наступления значительная часть его резервов была сосредоточена против войск Сталинградского фронта и нашего левого крыла. 19 ноября, когда войска Юго-Западного фронта и наша 65-я армия перешли в решительное наступление, немецкое командование начало поспешно перебрасывать к участкам нашего прорыва часть своих резервов с волжского берега. Это в полной мере соответствовало общему замыслу советского командования. Предвидя именно такие действия противника, было решено начать наступление армий Сталинградского фронта на сутки позже войск Юго-Западного и Донского фронтов.

По рассказам очевидцев, в полосе Сталинградского фронта, у Волги, туман был еще гуще, чем на нашем фронте. Видимо, это обстоятельство и побудило командующего фронтом генерал-полковника А. И. Еременко задержать начало артиллерийской подготовки. Вопреки намеченному плану, его армии перешли в наступление не одновременно. И пожалуй, несмотря на нарушение плана, это не испортило дела. Если одновременный переход трех армий в наступление сулил успех благодаря силе удара, то и в вынужденном варианте были свои преимущества. Нетрудно представить положение противника, получившего неожиданные удары с разных направлений. Оказавшись в таких условиях, он начал метаться, стремясь закрыть бреши, и неизбежно распылял резервы. Его сильный «кулак» разжимался, и он начинал действовать «растопыренными пальцами».

И вот когда врагу начинало казаться, что удалось ликвидировать прорыв, по его обороне наносился еще удар, и опять на новом направлении. В таких случаях, если наступающие войска действуют энергично, а артиллерия наносит мощные и точные удары, оборона противника начинает трещать по всем швам. Так получилось и в данном случае. Войска Сталинградского фронта с каждым часом все больше проникали в глубину вражеской обороны. Наибольшего успеха добились соединения 57-й армии под командованием Ф. И. Толбухина, которые к 17 часам прорвали оборону противника на всю тактическую глубину.

К концу второго дня нашего наступления у врага не должно было оставаться никаких сомнений относительно замыслов советского командования. Он уже не мог не видеть грозившего ему окружения и отчаянно сопротивлялся. Но никакие усилия не принесли ему успеха.

В течение 21 ноября армии трех фронтов продолжали теснить врага. Танковые и механизированные корпуса, введенные в бой в полосах армий Юго-Западного и Сталинградского фронтов, обогнали пехоту и, ломая вражеское сопротивление, устремились вперед, на соединение друг с другом. Противник неоднократно предпринимал контратаки, но наши пехотинцы, артиллеристы и танкисты везде отбивали их. Из многих наблюдений и донесений составлялось общее представление о самоотверженности советских солдат, сержантов и офицеров. Но, к нашему стыду, многие интересные подробности, героические дела и имена тысяч отважных патриотов так и не установлены. Видимо, у нас не было достаточного опыта в этом деле. Мы едва успевали справляться с руководством боевыми действиями и следить за бесперебойным снабжением артиллерии. К счастью, так

было только в первые дни наступления. Потом мы все же поняли, что каждый героический боевой эпизод — это не только подвиг, но и неоценимый опыт, который мы должны тщательно изучать, если хотим стать еще более сильными.

На следующий день — 22 ноября — в 8 часов 30 минут, после часовой артиллерийской подготовки, перешла в наступление и 24-я армия нашего фронта. По данным наблюдения и показаниям пленных, артиллерийская подготовка дала хорошие результаты. Почти все дзоты, блиндажи и огневые точки на северной окраине села Верхнее Гнилое и на укрепленных высотах были разрушены или подавлены. Телефонные провода, проложенные в окопах, оказались во многих местах перебитыми. Противник понес тяжелые потери в живой силе.

И все же 24-я армия успеха не имела. Некоторые части дошли только до проволочных заграждений, а иные захватили ряд окопов, но дальше продвинуться не смогли. С утра этого дня я находился на наблюдательном. пункте вместе с командармом И. В. Галаниным и командующим артиллерией Д. Е. Глебовым, был свидетелем всего происходившего. На мой взгляд, причина неудачи скрывалась только в одном. После артиллерийской подготовки пехота замешкалась, действовала очень нерешительно и медленно, потеряв порядочно времени. Противник успел оправиться от ударов артиллерии и оказал сопротивление нашим наступавшим частям.

Многие склонны были винить артиллерию, но с этим трудно согласиться. И тогда, на Волге и Дону, и в более поздние периоды Великой Отечественной войны многие общевойсковые командиры высказывали мнение, что артиллерийская подготовка может быть признана удовлетворительной в том случае, если после нее пехота наступает беспрепятственно. Некоторые даже утверждали, что после хорошей артиллерийской подготовки пехота может атаковать в полный рост, идти вперед не пригибаясь, почти как на параде. Но все это лишь досужие вымыслы, не имевшие ничего общего с действительностью.

Большой ошибкой было бы считать, что после артиллерийской подготовки противник полностью и надолго теряет способность к сопротивлению. Для решения подобной задачи потребовалось бы такое количество артиллерии, и особенно боеприпасов, которого в те годы не могла дать никакая промышленность. Да такую задачу никто и не ставил перед артиллерией. Слов нет, артиллерия обязана была надежно подготовить атаку нашей пехоты. Но что это значит? Это значит, что артиллерия должна нанести большой урон живой силе противника, разрушить его штабы, узлы связи, оборонительные сооружения и подавить огневые средства. Подавить противника — значит лишить его возможности сопротивляться на какой-то короткий отрезок времени.

Кто бывал под сильным артиллерийским огнем противника, тот сам хорошо знает, что в течение этого времени приходится укрываться в окопах, щелях, блиндажах. После прекращения огня проходит еще несколько минут — две-три, а иногда и больше, — прежде чем приходишь в себя и вновь обретаешь способность к действиям. В таком же состоянии оказывается и противник после нашей артиллерийской подготовки. Поэтому атака всегда приносит успех, если она проводится в тот период, когда враг еще не оправился от артиллерийского удара. В умении использовать этот момент и заключается искусство атаки.

Пехота должна была наступать за огнем артиллерии, не боясь разрывов своих снарядов и не отставая от них. Но этой выучки явно не хватало частям 24-й армии, имевшим в своих рядах много необстрелянных солдат. В бою многому не научишь. Тут уж надо действовать, принимать все меры, чтобы помочь пехоте выполнить поставленную задачу. Поэтому в середине дня с разрешения К. К. Рокоссовского я распорядился к вечеру передать 24-й армии несколько артиллерийских полков из 65-й армии, которой они были меньше нужны.

С утра 23 ноября вновь проводилась артиллерийская подготовка, но пехота опять не имела успеха. Причиной тому была не только недостаточная обученность и сколоченность частей армии. Чувствовалась и более жесткая, чем на других участках, оборона. Перед 24-й армией занимали рубежи достаточно боеспособные немецкие части.

Командующий армией решил ввести в бой 16-й танковый корпус генерала Н. П. Маслова, но и это не улучшило положения. Маневр танков был ограничен минными полями и многочисленными балками. Танки начали атаку медленно и нерешительно. Артиллерия активно поддерживала их и делала все, что было в ее силах. Для корректировки огня в танках находились заранее выделенные и подготовленные артиллерийские офицеры. Эти горячие головы, видя медлительность танкистов и желая заставить их действовать активнее, вырвались на своих машинах вперед, начали утюжить, давить гусеницами пехоту и огневые точки противника. Два смельчака погибли, а один был ранен.

Для непосредственного сопровождения танков, или, как было принято говорить, для сопровождения их огнем и колесами, были выделены подразделения полковой и противотанковой артиллерии, люди которых проявили не только мужество, но и боевую сметку. Помню такой случай. Командир 1-й батареи истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона 84-й стрелковой дивизии старший лейтенант Кулаков организовал тесное взаимодействие с танкистами. Не надеясь на свои изношенные тягачи, он уговорил танкистов прицепить орудия к танкам, а расчеты посадить на броню. По выходе в расположение противника артиллеристы отцепили орудия и приступили к выполнению боевой задачи. Батарея действовала слаженно и, как только вступила в бой, подбила 3 неприятельских танка.

И все же, несмотря на большие усилия пехотинцев, танкистов и артиллеристов, 24-й армии не удалось прорвать оборону противника. Армия топталась на месте.

За это время войска 65-й армии совместно с 3-м гвардейским кавалерийским корпусом охватили с юга вражескую группировку в малой излучине Дона. К исходу 23 ноября они выдвинулись на рубеж Большенабатовский, Ближняя Перекопка и преградили противнику отход на запад.

Войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов добились еще большего успеха. К 23 ноября части 26-го и 4-го танковых корпусов Юго-Западного фронта овладели Калачом — важным опорным пунктом противника на правом берегу Дона. За 5 дней эти корпуса прошли с боями около 120 километров. Введенный в бой 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта вышел к 12 часам 22 ноября в район Советского. Меньше чем за трое суток он продвинулся в глубину обороны противника на 80–90 километров. Это были замечательные рейды наших танкистов. Правее 13-й механизированный корпус Сталинградского фронта вышел 22 ноября на реку Червленая.

С занятием нашими танкистами Калача и Советского расстояние между войсками Сталинградского и Юго-Западного фронтов составило немногим более 10 километров. Немецкое командование всячески пыталось не допустить соединения наших танковых и механизированных корпусов. С этой целью оно перебросило к Советскому и Калачу свои 24-ю и 16-ю танковые дивизии. Но это не могло изменить положение.

Части 4-го танкового и 4-го механизированного корпусов 23 ноября соединились в районе Советского. К 25 ноября стрелковые дивизии обоих фронтов закрепили достигнутый успех и создали плотное кольцо окружения вражеской группировки.

С 25 по 30 ноября войска всех трех фронтов вели бои, стремясь сжать кольцо окружения. И в этом они достигли немалого успеха. К исходу 30 ноября занятая окруженной группировкой площадь уменьшилась более чем вдвое.

Завершив окружение вражеской группировки, мы были еще далеки от самого главного. Основной задачей, поставленной перед нами Верховным Главнокомандованием, было уничтожение окруженной группировки. Предстояло еще много трудностей.

Конечно, нельзя было думать, что гитлеровское командование примирится с фактами и не попытается спасти свои войска. И на этот счет ни у Верховного Главнокомандования, ни у военных советов фронтов не было никаких сомнений. Дело в том, что уже в последние дни ноября противник начал перебрасывать к Волге свои резервы с запада. Было ясно, что если не создать внешний фронт окружения, то враг окажется в благоприятных условиях и постарается выручить свои окруженные войска.

Поэтому часть стрелковых и подвижных соединений Юго-Западного и Сталинградского фронтов начала выдвигаться к рекам Чир и Аксай для создания внешнего фронта окружения и надежного обеспечения флангов наших ударных группировок. Выдвигаясь на свои рубежи, эти соединения вели упорные бои с прибывшими резервами противника.

В ноябрьских боях артиллерия сыграла огромную роль. Надо по достоинству оценить ее действия. Но как рассказать все то, что было сделано за 12 дней ноября — первых дней разгрома крупнейшей группировки противника?! Мне кажется, здесь уместно опять прибегнуть к языку цифр. Вот некоторые данные. Артиллерия только Донского фронта за 12 дней выпустила свыше полумиллиона снарядов и мин. Это — более 3,5 тысячи тонн металла и взрывчатого вещества. Для подвоза такого количества боеприпасов одним рейсом понадобилось бы около 14 тысяч полуторатонных автомобилей. А длина автомобильной колонны растянулась бы на 400 километров.

Израсходовав такое большое количество боеприпасов, артиллерия Донского фронта нанесла противнику тяжелые потери: уничтожила более 1300 различных целей, в том числе 50 артиллерийских и минометных батарей, 370 станковых и ручных пулеметов, 570 дзотов и блиндажей, а также много живой силы. Кроме того, в ходе наступления было подавлено большое количество таких целей, как артиллерийские и минометные батареи, отдельные орудия и пулеметы.

Велика была и роль зенитной артиллерии, которая вместе с истребительной авиацией не позволяла вражеским самолетам безнаказанно нападать на наши войска и тылы. К началу операции группировка нашей зенитной артиллерии на всех трех фронтах значительно усилилась, а ее действия стали более решительными и целеустремленными. И не по собственной воле враг вынужден был в семь раз сократить свои налеты. Действия наших зенитчиков обошлись ему в 125 сбитых самолетов.

Все приведенные мною данные говорят только о физических, материальных результатах огня артиллерии. Но есть еще и тактические результаты, трудно измеримые, но часто имеющие очень большое значение. Чтобы меня правильно поняли, упомяну только об отражении контратак пехоты и танков противника и о воспрещении подхода его резервов.

Из наземных войск только артиллерия способна сорвать или максимально ослабить подготовку противника к атаке. Это Достигается своевременным открытием огня. Иногда нам совершенно невозможно было установить, какие потери понес враг. Да и не в этом было главное. Нам, артиллеристам, важно было только то, что контратака не состоялась, наша пехота не понесла потерь и продолжает успешно наступать. Тут нет никаких единиц измерения. Но грамотному военному человеку должно быть ясно, что иногда привычная формулировка: «Отбита контратака противника силою до батальона с 30 танками», имеет куда большее значение, чем донесение об уничтожении сотен вражеских солдат, десятков пулеметов и т. п.

Теперь о воспрещении подхода резервов противника. Большую роль в этом играла авиация, а из наземных войск такие задачи способна была решать только артиллерия, обладающая большой дальностью стрельбы.

Используя средства воздушного наблюдения или заранее подготовленные данные, артиллерия производила так называемые дальние огневые нападения. В этих случаях она держала под обстрелом дороги, разрушала мосты и наносила врагу потери, расстраивала его ряды. Не всегда мы могли выяснить результаты огневых нападений. Но если они были успешны, нашей пехоте удавалось занимать нужные рубежи, а вражеские резервы запаздывали и к тому же подходили изрядно потрепанными.

Об этой стороне деятельности артиллерии, носящей тактический, а иногда и оперативный характер, у нас мало говорили и еще меньше задумывались. Только стремление полнее показать роль артиллерии в бою, ее огромную, неоценимую помощь наступавшим войскам заставило меня заниматься столь подробными рассуждениями. Хочется верить, что все сказанное расширит представление читателя о месте в бою рода войск, которому я отдал более 40 лет жизни.

Под ударами наших войск враг начал терять стойкость. С первых же дней сталинградского контрнаступления появились пленные. Многие из них сдавались добровольно. Чтобы не грешить против истины, нужно отметить, что поначалу заметно большая тяга к плену наблюдалась среди румынских войск, что отнюдь не характеризует их как плохих воинов. У румынских солдат, офицеров и генералов были серьезные причины для отказа сражаться под черными знаменами со свастикой.

А в более поздние периоды сражения сдача в плен не только румынских, но и немецких солдат и офицеров приняла массовый, катастрофический для врага характер.

Первой крупной ласточкой была сдача в плен румынского армейского корпуса в полном составе во главе с его генералами. Вот как это было. Еще 21 ноября части 52-й гвардейской, 96-й и 333-й стрелковых дивизий окружили крупную группировку румынских войск в районе Распопинской, Базковского, Белонемухина. Окруженные румынские войска получили у нас наименование распопинской группировки. С утра 22 ноября наши дивизии вели бой на уничтожение этих войск, и судьба их была уже предрешена. У румын оставался только один разумный выход из положения — капитуляция. И вот в 18 часов 22 ноября из Распопинской пришли румынские парламентеры, сообщившие о решении их командования сдаться в плен. Стороны договорились, что в 23 часа 30 минут по сигналу «Белая ракета» румынские войска, прекратив сопротивление, сложат оружие.

В переговорах принимал участие заместитель командира 26-го артиллерийского полка 63-й стрелковой дивизии майор Н. Д. Чевола. Он и рассказал мне некоторые подробности, достоверность которых подтверждается сохранившимися документами. Ровно в 23 часа 30 минут румынские войска по установленному сигналу строем двинулись на левый берег Дона. Впереди на машинах ехали генералы и старшие офицеры, а за ними следовали колонны войск. Очевидцы утверждали, что шли они бодрее, чем воевали. Оружие и другое боевое имущество складывалось в указанных местах. Майор Чевола, возглавлявший прием артиллерийского имущества, рассказывал о горах сложенных телефонных аппаратов, катушек с телефонным кабелем, биноклей и других артиллерийских приборов. В память об этом событии у многих наших офицеров появились румынские бинокли в черных эбонитовых футлярах.

Всего в составе распопинской группировки было взято в плен 27 тысяч солдат и офицеров с оружием и снаряжением. Так румынская армия потеряла свой 5-й армейский корпус, но сохранила жизнь тысячам сыновей румынского народа.