7

В конце ноября крайне сложная, чреватая тяжелыми последствиями обстановка сложилась и на клинско-солнечногорском направлении. Утром 21 ноября К. К. Рокоссовский с группой офицеров штаба выехал на правый фланг армии, где наступление превосходящих сил противника сдерживали кавалеристы и курсанты школы ВЦИК.

В районе Клина шли тяжелые бои, и Рокоссовский счел нужным самому присутствовать на этом участке, чтобы лично руководить боевыми действиями. К исходу следующего дня он передал по телефону распоряжение М. С. Малинину, чтобы утром 23 ноября я прибыл в Клин для организации противотанковой обороны, перебросив туда необходимое количество артиллерии.

Мне пришлось для этой цели снять с истринского направления 289, 296-й истребительно-противотанковые и 138-й пушечный артиллерийские полки. Командиры полков получили от меня приказание срочно сняться с позиций и, проехав за ночь по маршруту Истра, Тушино, Сокол, Химки, Солнечногорск, к 7 часам утра 23 ноября прибыть в Клин. За ночь артиллеристам предстояло покрыть расстояние более чем в 150 километров.

На рассвете 23 ноября и я выехал по тому же маршруту. Часов в 6 или 7 утра, подъехав к Солнечногорску, увидел на шоссе походные колонны наших артиллерийских полков, хотя, по моим расчетам, они должны были находиться уже в Клину. На шоссе стояло много пехоты и артиллерии. На фронт шли только что сформированные части: все солдаты в новеньком обмундировании, орудия свежей покраски. По всему было видно, что они не собираются двигаться дальше и чего-то ждут. Я заподозрил неладное.

Командир 289-го полка Н. К. Ефременко доложил, что в Солнечногорске находится генерал Ревякин и подчиняет себе все подходящие к городу части, а дальше двигаться не разрешает. Сам генерал с какими-то офицерами расположился в помещении почты.

Я знал В. А. Ревякина еще до войны, когда он был комендантом Москвы. Мы не раз встречались, особенно в дни подготовки к парадам, в которых регулярно участвовала наша Пролетарская дивизия. На этот раз он был особенно обрадован встрече со мной.

Командующий фронтом приказал ему организовать оборону Солнечногорска силами двух батальонов укрепленного района и артиллерии. Ревякин просил помочь организовать противотанковую оборону.

Странные дела происходили на некоторых участках фронта! Ведь В. А. Ревякин знал, что я являюсь командующим артиллерией армии и у меня своих забот полон рот. И тем не менее он считал, что я должен был бросить дела первостепенной важности, прекратить выполнение приказа своего командующего и заняться другим делом.

Пришлось разочаровать его. Я доложил, что тороплюсь в Клин, где меня ждет мой командарм К. К. Рокоссовский. Ответ командующего обороной Солнечногорска чрезвычайно удивил меня. Ревякин сказал, что Клин уже занят противником и Рокоссовского там нет.

Не доверять Ревякину не было оснований, и меня охватила тревога за судьбу Рокоссовского и Лобачева. Я терялся в догадках относительно их местопребывания и решил пока дальше не ехать, а заняться организацией противотанковой обороны Солнечногорска. По моему мнению, это было в интересах нашей армии, которая действовала в той же полосе. Не теряя дорогого времени, срочно созвал командиров артиллерийских полков, поставил им боевые задачи. Сроки установил жесткие: не более двух часов на рекогносцировку, развертывание и приведение полков в полную боевую готовность на новых рубежах.

За эти два часа я решил получше разобраться в обстановке. В городе оказалось много госпиталей, переполненных ранеными. Какие-то старшие санитарные начальники стремились быстрее эвакуировать их поглубже в тыл

По улицам сплошным потоком двигались машины, военные повозки и крестьянские телеги, переполненные ранеными. Сплошного фронта севернее и западнее Солнечногорска не было. Мы не слышали ни одного выстрела. Ревякин считал, что противник находится в 20–30 километрах и сможет подойти к городу не ранее, чем завтра утром.

Тем временем сопровождавший меня офицер штаба артиллерии армии майор Виленский занялся хозяйственными делами. Кстати, я обратил внимание на то, что С. Ф. Немиров в книгах о войне действующие лица почти никогда не едят, и иной раз складывается впечатление, что они вообще живут «святым духом». А ведь мы существа земные, и ничто земное нам не чуждо. И на войне нужно питаться. Но у офицеров и генералов, выполнявших оперативные задания, регулярность питания, конечно, часто нарушалась.

Так получилось и с нами в Солнечногорске. Последний раз я, Виленский и шофер Курбатов ели накануне вечером. Виленский почувствовал голод и шепнул командиру 289-го полка Ефременко, что мы со вчерашнего дня ничего не ели. Этого было достаточно, чтобы хлебосольный хозяин начал действовать. Было немногим больше 12 часов, когда он явился ко мне и предложил позавтракать в тылах полка, разместившихся в небольшой деревеньке в двух километрах от города. Там нас пригласили в чистенькую хатку, и мы, не раздеваясь, уселись за стол. Нас оказалось четверо: я с Виленским, Ефременко и комиссар полка С. Ф. Немиров.

Подъехать к домику было трудно, и шофер Курбатов отказался оставить машину без присмотра на дороге. Ему принесли поесть в машину.

Завтрак продолжался не более 20–30 минут. Я уже подумал, что успею Побриться. В последние три дня на эту процедуру не хватало времени, и я изрядно зарос жесткой щетиной. Но побриться не удалось. Где-то недалеко послышался треск автоматных очередей и ружейных выстрелов. Немиров, ближе всех сидевший к выходу, выскочил на крыльцо, но почти сразу же вбежал обратно. На его лице застыло выражение не то тревоги, не то удивления, а может быть, и того и другого. Он прокричал неестественно громко, словно все мы были глухие:

— По огородам идут немецкие автоматчики!

Смысл такого неожиданного сообщения не сразу дошел до сознания. Нам казалось это совершенно невероятным. Но достаточно было посмотреть в маленькое оконце, чтобы рассеялись всякие сомнения. Вражеские автоматчики были уже совсем близко. Продвигались они медленно, воровато, осматривались и, уперев в животы свои лейки-автоматы, поливали свинцовым дождем впереди лежащую местность.

Кроме нас, в деревне уже никого не осталось. В 1941 году на фронте случалось и такое!

Мешкать было нельзя. Прячась за хатами и сараями, мы по огородам и садам пробрались к моей машине. Курбатов был наготове. Он даже не стал дожидаться, когда мы рассядемся. Машина рванулась вперед с открытыми качающимися дверцами. Каждая потерянная секунда могла стать для нас роковой. Пули угрожающе посвистывали уже совсем близко.

Автомашина благополучно выбралась на Ленинградское шоссе, и мы попали в деревню Пешки, в 6–8 километрах южнее Солнечногорска. К этому времени противник почти без боя овладел городом, но дальше не пошел. Думаю, что у него не было достаточных сил продолжать наступление, да и разведка его, пожалуй, знала далеко не все, что у нас делалось на этом участке. А дела наши были, прямо скажем, плохи. Южнее города наших войск почти не было.

По шоссе из Москвы к Солнечногорску двигалось немало военных и гражданских машин. Мы организовали заслон и начали задерживать все автомобили, идущие из Москвы. Старшие машин и отдельные водители пытались протестовать против нашего «самоуправства». Никто из них не верил, что фашистские войска так быстро захватили Солнечногорск.

Мое положение — начальника артиллерии без артиллерии — было незавидным. Связи ни с кем не было, и я не знал, что делается на других участках фронта. Будучи старшим по званию, решил задерживать всех военнослужащих с оружием, все разрозненные подразделения и организовать хоть какую-то оборону в районе Пешки. К 17 часам мне удалось собрать до батальона пехоты, эскадрон кавалерии из дивизии генерала Плиева и десять орудий из полка Ефременко. Три батареи (двенадцать орудий) этого полка застряли где-то между Солнечногорском и Клином и оказались во вражеском тылу.

Н. К. Ефременко беспокоился за судьбу артиллеристов и долго ломал голову над тем, как выручить их из беды. Обдумав решение такой нелегкой задачи, он послал в батареи несколько наиболее надежных тягачей и небольшую группу солдат для охраны. Командовал этой группой заместитель командира полка майор В. Л. Краснянский. Храбрый и энергичный офицер блестяще справился с порученным делом. К вечеру он привел помимо трех батарей полка еще четыре немецких орудия с приличным запасом снарядов.

По своей скромности Краснянский мало рассказывал о подробностях этой экспедиции. На вопрос, как все это ему удалось, он отвечал немногословно:

— Проскочил на полном газу у немцев под носом, потому что водители у нас орлы, а фрицы — шляпы. Вот и вся стратегия.

Почти весь полк Ефременко был в сборе. Для обороны небольшого участка это — большая сила.

В результате общих усилий на окраине Пешки была организована оборона. Ответственность за нее я возложил на старшего по званию и наиболее опытного офицера Н. К. Ефременко. До утра за этот участок можно было оставаться спокойным. Мы по опыту знали, что фашисты не решатся наступать ночью. С наступлением темноты я выехал в штаб армии. Нужно было срочно доложить командованию фронта о положении в районе Солнечногорска.

Рокоссовский и Лобачев все еще не вернулись. Поэтому я пошел к М. С. Малинину и без прикрас рассказал о создавшемся положении под Солнечногорском. М. С. Малинин очень хорошо понимал, что творится на Ленинградском щоссе. Он тут же позвонил начальнику штаба фронта В. Д. Соколовскому и доложил обо всем, что слышал от меня.

Соколовский не поверил. Заявил, что в Солнечногорске генерал Ревякин, у которого достаточно сил, чтобы отразить наступление противника.

Положив трубку, Михаил Сергеевич попросил меня еще раз подробно рассказать о положении под Солнечногорском. Меня это разозлило. Я еще раз повторил все, о чем уже говорил, и ушел к себе поесть чего-нибудь. Ведь без малого 12 часов некогда было даже подумать о еде.

Не успел я сесть за стол, как прибежал адъютант Малинина и доложил, что меня срочно вызывают в штаб. Когда я вошел к начальнику штаба, он разговаривал по ВЧ с фронтом, а увидев меня, знаками подозвал к себе и доложил по телефону:

— Товарищ командующий, передаю трубку Казакову.

Без энтузиазма взял я трубку и представился. Услышал властный недовольный голос командующего фронтом Г. К. Жукова. Командующий был очень резок и разносил меня на чем свет стоит. Он назвал меня паникером, упрекнул, что я отсиживаюсь в штабе армии, обстановки не знаю и вообще ничего не понимаю в военном деле. Наконец Жуков уверенно заявил, что Солнечногорск надежно обороняется под руководством Ревякина. Когда он выговорился, я, с трудом сдерживая себя, доложил, что действительно в 12 часов в городе был Ревякин, но мне совершенно точно известно и то, что примерно с 14 часов там находятся немцы. На этом наш разговор закончился. Жуков приказал позвать к телефону Малинина, и я не без удовольствия передал ему трубку.

Из дальнейшего разговора Малинина с Жуковым я понял, что вера Жукова в Ревякина поколеблена. Командующий фронтом приказал Малинину срочно направить к Солнечногорску все резервы армии, но Михаил Сергеевич вынужден был огорчить его, доложив, что все резервы армии уже задействованы, их нет даже в стрелковых дивизиях и полках.

Несмотря на достаточно четкий доклад Малинина, командующий фронтом потребовал принять любые меры, чтобы предотвратить распространение противника от Солнечногорска к Москве. Нам с Михаилом Сергеевичем пришлось изрядно потрудиться и поломать голову, чтобы собрать хоть немного войск для отправки под Солнечногорcк. На нашем левом фланге положение тоже было сложное. В районе Истры вели тяжелые бои 9-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Белобородова и 11-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Чернышева. И все-таки нам удалось, как говорят, «с кровью» оторвать с истринского направления два стрелковых батальона и один истребительно-противотанковый артиллерийский полк, направив их под Солнечногорск.

Рокоссовский и Лобачев появились в штабе только глубокой ночью. Мы сразу оживились и буквально накинулись на них с расспросами. Но Константин Константинович сразу же отразил нашу «атаку»:

— Товарищи, не до сантиментов сейчас. Михаил Сергеевич, доложите обстановку на фронте.

Константин Константинович был полон энергии и решимости. Глядя на него, трудно было догадаться, что последние двое суток он провел в непрерывном нервном напряжении и почти без сна.

Выслушав доклад, Рокоссовский сказал, что обстановка еще сложнее, чем мы представляем. Помимо Клина и Солнечногорска враг овладел Рогачевом, и его танки рвутся к каналу Москва — Волга.

Около 3 часов ночи раздался телефонный звонок. На этот раз по ВЧ командарма вызывала Ставка Верховного Главнокомандования. Спрашивали об обстановке в полосе нашей армии. Рокоссовский доложил о ее сложности, об отсутствии сплошного фронта и необходимых резервов. Мы узнали еще об одной беде. Немцы заняли Красную Поляну. Местные жители успели сообщить по телефону, что там устанавливаются дальнобойные орудия для обстрела Кремля. Ставка требовала от армии держаться и обещала к утру прислать свежие части. Перед артиллерией была поставлена задача воспретить обстрел Кремля.

Во время этого разговора у Рокоссовского созрело четкое решение. Он распорядился задержать на марше два батальона и артиллерийский полк, посланные под Солнечногорск, и направить их в район Черной Грязи, в 6 километрах от Красной Поляны. Мне он приказал к рассвету направить в тот же район два пушечных артиллерийских полка резерва Верховного Главнокомандования и два-три дивизиона «катюш», которые должны были в 7 часов

24 ноября открыть огонь по Красной Поляне. Артиллерийским полкам предстояло пройти за ночь большой и трудный путь. Дорога была каждая минута. На счастье, связь с ними работала хорошо, и мне удалось отдать необходимые распоряжения по телефону.

Все пришло в движение. Полки двинулись в новый район. Офицеры штаба разъехались для контроля марша частей и встречи их в пунктах назначения.

В 4 часа из штаба фронта передали, что к утру в распоряжение 16-й армии прибудут танковая бригада Ф. Т. Ремизова, артиллерийский полк Л. И. Кожухова и четыре дивизиона «катюш». Рокоссовский приказал мне и начальнику бронетанковых войск армии Г. Н. Орлу выехать в район Черной Грязи и там лично принять эти части, поставив им задачи. Не задерживаясь, мы отправились туда и прибыли вовремя. Искусные водители сумели темной ночью, не зажигая фар, довольно быстро проехать по фронтовым дорогам Подмосковья, забитым идущими на фронт войсками.

Танковая бригада начала выдвигаться к Красной Поляне еще до рассвета. Около 7 часов ее разведка была обстреляна огнем артиллерии и танков противника. Но как раз в это время заговорила наша артиллерия. На врага, засевшего в Красной Поляне, обрушился мощный огонь наших орудий и «катюш». В его расположении начали рваться снаряды, загорелись машины. Противник открыл ответный огонь из орудий и танков, но на этот раз бесспорное огневое превосходство было на нашей стороне. Огонь его артиллерии начал заметно ослабевать, но сопротивление пехоты и танков было сильное. Бой продолжался весь день. С наступлением темноты наши танкисты при поддержке артиллерии ворвались в Красную Поляну, захватили много пленных, машин и орудия, предназначавшиеся для обстрела столицы. Противник вынужден был отойти на 4–5 километров.

Н. П. Сазонов, побывавший в Красной Поляне, рассказывал, как ликовали местные жители, которым посчастливилось очень быстро избавиться от оккупантов. Ликовали и наши пехотинцы, танкисты, артиллеристы, радуясь, что удалось отогнать врага подальше от родной Москвы и не позволить ему вести обстрел древнего Кремля.

В тот же день мне довелось вместе с К. К. Рокоссовским и А. А. Лобачевым вновь побывать в деревне Пешки, под Солнечногорском. Командующий фронтом приказал нашему командарму организовать там отпор врагу. Добираться до места пришлось кружными путями, так как далеко не все дороги были свободны от противника. Константин Константинович считал, что распоряжение фронта поступило слишком поздно, но ехал к Солнечногорску с большим желанием сделать все возможное, чтобы выполнить приказ.

Однако нам недолго пришлось быть в Пешках. Вскоре после нашего приезда противник начал обстреливать деревню, а затем на ее северной окраине появились вражеские танки. День клонился к концу. Из деревни мы выбирались огородами, потом спустились в неглубокую лощину, а оттуда пошли к оставленным невдалеке машинам.

Немцы открыли бешеную стрельбу трассирующими пулями. Кругом рвались снаряды. К. К. Рокоссовский шел впереди, то и дело приговаривая — Не отставать, держаться вместе… Если кого ранит, выносить на себе.

Он, как всегда, был спокоен, в его голосе не было ни тени тревоги. Мы благополучно добрались до своего штаба.