5

К началу ноября штаб артиллерии фронта был окончательно укомплектован и заработал в полную силу. Последним 1 ноября прибыл подполковник Левит. Представившись полковнику Надысеву и получив от него необходимые для начала указания, он с места в карьер включился в работу. Это происходило уже в большой деревне Солодча, куда штаб фронта переехал 30 октября.

На новом месте я не успел осмотреть, как расположились отделы штаба, а о том, как устроился разведывательный отдел, узнал случайно.

Было раннее утро. Я умывался и тут услышал в соседней комнате негромкий разговор Левита с моим адъютантом Свинцицким:

— Саша, я тут еще никого не знаю, да и дел у меня по горло, а ты уже осмотрелся, поди все ходы и выходы знаешь, и работой Василий Иванович тебя, наверное, не очень перегружает, видно, боится, что ты, не дай бог, похудеешь…

По голосу и манере говорить я узнал Левита, с которым Свинцицкий был уже хорошо знаком на Брянском фронте. Меня заинтересовало, какие неотложные дела так рано привели сюда моего разведчика. Вряд ли он надеялся получить у Свинцицкого достоверные сведения о противнике. Разговор продолжался, и все стало ясно.

— Мне, Саша, позарез нужна кровать. Понимаешь? Простая железная солдатская кровать. На худой конец, она может быть даже с сеткой, как у тебя.

— А почему бы вам, товарищ подполковник, не обратиться к начальнику АХО майору Чернорыжу? У него в

хозяйстве найдется что-нибудь подходящее для начальника отдела.

По тону Свинцицкого нетрудно было понять, что его совершенно не прельщают поиски кровати, но и отвертеться ему было не так-то просто.

— Знаешь, Саша, ты не очень упрямься. Кровать нужна не мне, а нашей машинистке Антонине Петровне. К моему большому стыду, она спит на полу, на соломе. Ни к какому Чернорыжу я не пойду, а если к шестнадцати часам не достанешь кровать, сам будешь спать на полу, а свою отдашь Антонине Петровне. Ты же не можешь допустить, чтобы дама спала на соломе! Я ведь тебя знаю.

— Я вас тоже немного знаю, товарищ подполковник. Видно, мне действительно придется заниматься устройством вашей машинистки, а то житья от вас не будет.

— Вот и отлично, Сашенька, я же знал, что ты галантный молодой человек и к тому же давно отвык спать на полу и не захочешь опять привыкать к этому.

Разведывательный отдел занимал домик из трех комнат. В первой, куда вела дверь прямо из холодных сеней, поместилась машинистка. Все убранство комнаты состояло из старенького столика, на котором стояла пишущая машинка, табурета и большой охапки соломы в углу. Во второй комнате стояли грубо сколоченный дощатый стол, два табурета и короткая плохо оструганная скамья. Третья комната, очень маленькая, была совершенно пуста. Все это сразу бросилось в глаза новому начальнику отдела, но в тот день у него не дошли руки до хозяйственных дел. О вопросах быта он вспомнил только поздно вечером после первого доклада начальнику штаба.

Вернувшись в отдел, он застал следующую картину. В первой комнате на соломе, покрытой плащ-палаткой, устроилась ночевать Антонина Петровна, а во второй его поджидали подполковник В. Н. Петухов и майор А. Ф. Воронин. Осведомившись, как прошел доклад и какие указания дал начальник штаба, Петухов предложил укладываться спать, тоже на соломе, покрытой плащ-палаткой. Проявляя гостеприимство, он предоставил новому начальнику возможность выбрать себе место в середине или с краю. Вот тогда-то начальник отдела и пристыдил обоих офицеров за отсутствие всякой заботы о своем быте. Особенно досталось Петухову за то, что он не смог по-человечески устроить машинистку, единственную женщину в отделе. В ту ночь, как и много раз раньше, офицеры спали не раздеваясь, сняв только снаряжение и сапоги. Укрылись шинелями.

Рано утром Левит вновь вернулся к вопросу о быте и категорически потребовал, чтобы Петухов сделал к вечеру все то, что надо было давно сделать без указаний начальников. А требовалось немногое: организовать получение в хозяйственной части постельных принадлежностей, приказать ординарцам набить матрацы и подушки соломой (о пухе и пере думать не приходилось), сколотить топчаны.

На следующий день я выбрал время и обошел отделы штаба, размещенные в нескольких домиках. Везде уже были созданы вполне приличные условия для работы и отдыха. Устроившись на новом месте, штаб артиллерии приступил к деятельной подготовке предстоявшей операции.

На нас навалилось множество больших и малых дел. Если бы я попытался только перечислить их, и то ушла бы не одна страница.

Труднее всего было организовать артиллерийскую разведку.

На участках прорыва 65-й и 24-й армий (10,5 километра по фронту) было развернуто более 400 наблюдательных пунктов командиров батарей, дивизионов и полков. Если считать, что на каждом наблюдательном пункте одновременно вели разведку только два наблюдателя, то получится, что за противником неотрывно следили около тысячи пар глаз, вооруженных биноклями и стереотрубами.

Оказалось, что разместить большое количество наблюдательных пунктов на участках прорыва не так-то просто. Я уже отмечал, что местность не благоприятствовала нам. Почти все командные высоты находились в руках противника. Только на отдельных участках, притом с очень немногих точек, еще можно было как-то просматривать вражескую оборону. Поэтому, вместо того чтобы размещать наблюдательные пункты по всей полосе прорыва, пришлось скучивать их на отдельных небольших высотах, с которых хоть что-нибудь можно было увидеть. Я не собираюсь вдаваться в тонкости артиллерийской разведки, но должен все же сказать: артиллеристам пришлось проявить немало настойчивости, инициативы и изобретательности, чтобы в столь сложных условиях выполнить поставленные задачи.

В обычных условиях такая широкая сеть наблюдательных пунктов позволяет без особых ухищрений вести разведку обороны противника. А нам пришлось всячески изворачиваться. Со всеми разведывательными группами, которые высылались от стрелковых частей (им тоже нелегко доставались сведения о противнике), командиры артиллерийских полков старались посылать и своих разведчиков.

Многие артиллерийские командиры вынуждены были ночью, незадолго до рассвета, высылать разведчиков в нейтральную зону, на те участки, которые не просматривались с наблюдательных пунктов. Разведчики подбирались поближе к расположению противника и там тщательно маскировались.

В условиях открытой степной местности это было делом не только сложным, но и опасным. Свою неприметную, но героическую работу эти люди начинали с рассветом и заканчивали только поздним вечером. Под покровом темноты они возвращались к своим командирам и докладывали о результатах наблюдений.

Обо всем этом легко рассказывать. Но нужно представить, каким мужеством и умением, какой выносливостью должен обладать человек, способный один, совершенно беззащитный, прикрывшись разве что каким-нибудь кустиком, неподвижно пролежать 12–15 часов в 40–50 метрах от проволочных заграждений противника! А ведь все это было!.. И тогда подобные действия даже не считались очень уж героическими. Да и сами разведчики не находили, что они делали что-то особенное.

Мне приходилось беседовать с очень многими, вернувшимися из такого путешествия. Большинство без всякой рисовки уверяло, что дело это привычное и не такое уж опасное, как некоторые думают. Помню, один разведчик — молодой московский рабочий, — придя поздно вечером из нейтральной зоны, очень толково доложил о разведанных целях и поведении противника. На мой вопрос, не страшновато ли было, он ответил без всякого притворства:

— А что же тут страшного? Когда в первый раз ходил, верно, страшновато было, а теперь что! Я еще днем высмотрел несколько местечек подходящих: вороночки,

там кустарничек. Ну а дальше все как по нотам. Примерно за часик до рассвета я добрался до своей берлоги, устроился как следует и не удержался, даже вздремнул до рассвета. А потом пошла обычная работа, как на НП: гляжу, записываю да на ус наматываю. А вот то, что нельзя ни повернуться, ни размяться, ни покурить, — это действительно трудновато.

Только и всего! Тут за него командиры и товарищи целый день беспокоились, нервничали, а ему, видите ли, показалось неудобным только то, что покурить нельзя было! Таких отважных и дельных разведчиков у нас было очень много.

Когда я пишу эти строки, невольно перебираю в памяти многочисленные посещения наблюдательных пунктов командиров дивизионов, батарей. Не раз я молча восхищался искусством и поразительной наблюдательностью наших разведчиков. Многие из них знали, что и где находится у противника, пожалуй, не хуже, чем иная хозяйка знает расположение мебели в своей квартире. Стоило только спросить такого разведчика, что делается на его участке, и он с готовностью начинал знакомить со своим «хозяйством». Можно было узнать не только где и какая цель обнаружена — пулемет, наблюдательный пункт, блиндаж или еще что-либо в этом роде, — но и подробную историю каждой цели.

От взора опытного разведчика не ускользало ни малейшее изменение на наблюдаемом участке. Появившаяся едва заметная полоска свежей земли, легкий дымок, вьющийся из-за бугорка, и многое другое — все это немедленно вносилось в журнал разведки. По каждому, на первый взгляд незначительному, изменению опытный наблюдатель делал безошибочные выводы о смысле действий противника. В общем, побывав на наблюдательных пунктах и побеседовав с такими вот смельчаками, можно было узнать многое. Но если рядовые разведчики действовали неплохо, то в отношении офицеров нельзя было сказать этого. Очень многие офицеры неправильно понимали свои обязанности, считая, что их дело — только руководить разведкой. Лишь некоторые сами вели наблюдение.

Неважно обстояло дело и с анализом результатов наблюдений. Не только офицеры, но даже не все штабы умели сопоставлять полученные из разных источников данные о противнике и делать правильные выводы.

Нетрудно понять, что с таким состоянием разведки никак нельзя было мириться. Ведь ценные данные, добытые тяжелым трудом, должны накапливаться в штабах и после тщательного изучения стать не только основой для планирования огня артиллерии, но и важным подспорьем в принятии общевойсковых решений. Оказалось совершенно необходимым заставить командиров и начальников всех степеней вплотную заняться этим важным делом. Вместе с тем надо было многому учить офицеров штабов и артиллерийских частей.

Кроме войсковой артиллерийской разведки, которая велась с наблюдательных пунктов командиров, была у нас еще и инструментальная разведка. Она проводилась силами специальных дивизионов, которые состояли из подразделений звуковой, фотограмметрической, топографической и других видов разведки. В условиях, создавшихся у нас, особую роль играли батареи звуковой разведки. Только они, вооруженные специальной аппаратурой, были способны определять по звуку выстрелов расположение артиллерийских и минометных батарей противника, невидимых с наземных наблюдательных пунктов. Фотобатареи мы не могли использовать из-за отсутствия аппаратуры.

Нечего было и думать, что один разведывательный отдел штаба артиллерии фронта сумеет быстро наладить дело. Он нуждался в помощи, и я решил для начала привлечь к этой большой и очень важной работе весь оперативный отдел. На первых порах всем нам нужно было заняться разведкой. К тому времени оперативный отдел успел многое сделать в интересах предстоящей операции: разработал планы перегруппировки артиллерии, отдал необходимые распоряжения частям. Командующим артиллерией армий были разосланы основные указания по подготовке к наступлению.

И вот в 65-ю армию выехала большая группа наших офицеров. Помню, подполковник Петухов, выходя из домика разведывательного отдела, бросил небрежно чертежнику Максимову:

— Чтобы тебя зря не тревожили, повесь на дверях надпись, да покрупнее: «Отдел не работает. Все ушли на фронт».

Не так уж неправ был Петухов. Такой надписи пришлось бы висеть очень часто и подолгу. «Дома» разведчики появлялись редко. Примерно такое же положение было и в оперативном отделе, потому что для него работы в войсках оказалось еще больше.

На другой день я закончил свои срочные дела и вслед за офицерами выехал в 65-ю армию. Занимаясь там неотложными вопросами с командующими артиллерией армии и стрелковых дивизий, я имел возможность лично проверить, что делают офицеры штаба фронта.

— Ну, за своих офицеров вы можете быть спокойны. — В голосе полковника Столбошинского звучали одобрение и едва уловимые нотки зависти. — Где вы только отыскали таких орлов? Они тут взяли моих офицеров в такую работу, что те не знали, куда деваться от стыда, и едва успевают поворачиваться.

— Чем же они вам так приглянулись? Небось в бумагу зарылись, а вы и рады!

— Какое там! С бумагами они разобрались в два счета; с моего согласия взяли с собой всех разведчиков, операторов и укатили в дивизии. Сегодня они хотели поработать в штабе артиллерии 214-й стрелковой дивизии и успеть еще побывать на наблюдательных пунктах. Из офицеров остался со мной только начальник штаба артиллерии армии полковник А. М. Манило, да и тому не сидится здесь.

— Я тоже не собираюсь засиживаться у вас. Вот разберемся с вами кое в чем, зайдем к командующему — и тоже махнем в дивизию.

В тот же день, еще засветло, мы со Столбошинским прибыли в штаб артиллерии 214-й стрелковой дивизии. Командующий артиллерией этой дивизии подполковник Пиленко встретил нас примерно так же, как Столбошинский. Произошел почти такой же диалог относительно офицеров штаба артиллерии фронта. Мы со Столбошинским даже переглянулись и, должно быть думая об одном и том же, невольно улыбнулись. В штабе артиллерии дивизии мои офицеры оставили еще большее впечатление. Подполковник Пиленко признался, что с разведкой в дивизии дело обстояло неважно. Только после приезда наших офицеров он понял, что чересчур полагался на своего начальника штаба. Офицеры из фронтового артиллерийского штаба здесь не засиделись; захватив с собой начальника штаба артиллерии дивизии и его помощника по

разведке, выехали на наблюдательные пункты дивизионов и батарей.

Значит, офицеры нашего штаба немного расшевелили армейских и дивизионных начальников! По всему чувствовалось, что здесь подул свежий ветерок.

Вечером мы занялись с командующими артиллерией дивизий, которые собрались у Пиленко. У них появилось много вопросов, в которые нужно было внести полную ясность. И все же это было только началом. Хотелось увидеть, что делается непосредственно на наблюдательных пунктах.

Рано утром 5 ноября все мы в сопровождении подполковника Пиленко выехали в район наблюдательных пунктов. Побывали на пунктах командира артиллерийского полка, дивизионов и батарей. И куда бы мы ни приехали, на вопрос, где офицеры штаба артиллерии фронта, получали один и тот же ответ: «Только недавно были здесь и отправились дальше». Хотя я и был доволен бурной деятельностью Сазонова и Левита, но мне уже начинала надоедать бесконечная погоня за ними. Наконец узнали точно, что оба они, взяв проводниками связистов, ушли на передовые наблюдательные пункты командиров двух соседних батарей. К слову сказать, передовые наблюдательные пункты батарей и дивизионов, как правило, располагались в боевых порядках пехоты, в первой траншее или недалеко от нее, т. е. в непосредственной близости к противнику. Пробираться туда днем было не безопасно. Кто-то из присутствовавших с укоризной высказал мнение, что никогда офицеры фронтового штаба не лезли на передовые наблюдательные пункты, и вообще им там нечего делать.

— А вы сами-то были хоть раз на каком-нибудь передовом наблюдательном пункте? — спросил я.

— Никак нет, товарищ генерал, но собираюсь, — скороговоркой, смущенно ответил мой собеседник.

— Ну вот, фронтовым офицерам там делать нечего, а вы только собираетесь! Так вы долго не наладите разведку. Вот мы сейчас вызовем этих самых фронтовых офицеров, которые, как вы говорите, без дела лезут на передовые наблюдательные пункты, и послушаем, что они нам расскажут. А что касается вас, то я не уверен, знаете ли вы, где находятся даже основные пункты ваших командиров батарей.

Телефонисты вызвали ко мне Сазонова и Левита. Те явились минут через тридцать. По внешнему виду их никак нельзя было принять за офицеров фронтового штаба. Ни дать ни взять окопные офицеры с передовой! Шинели покрыты сырым песком, о сапогах и говорить нечего, а руки явно скучали по мылу. Не в диковину было им ползать по траншеям переднего края. Подходя к нашему наблюдательному пункту, они только привычно отряхнулись, от чего, правда, шинели не стали чище.

Доклад Сазонова и Левита был малоутешителен. Присутствовавшим артиллерийским начальникам пришлось не только краснеть, но и над многим задуматься. Выяснилось, что большинство наблюдательных пунктов на этом участке плохо оборудовано и совершенно непригодно для полноценной работы. А уж об отдыхе свободных от смен разведчиков и связистов там нечего было и думать…

Самое же страшное заключалось в неудачном расположении наблюдательных пунктов. С них совершенно не просматривалась местность в расположении противника. В наблюдении было много недостатков, с которыми я и сам уже не раз сталкивался. Работу на наблюдательных пунктах приходилось перестраивать, и Левит уже начал действовать, не дожидаясь моего приезда. Он разослал в артиллерийские части от имени начальника штаба первое свое самостоятельное приказание по разведке. Наиболее важным и категорическим было требование сменить те наблюдательные пункты, с которых по условиям видимости невозможно вести наблюдение за противником. Когда он высказывал это требование, командиры артиллерийских полков пытались доказать, что на данной местности нельзя сделать ничего лучшего. Левит не настаивал на своем, а вызвался вместе с командирами батарей найти новые места для тех наблюдательных пунктов, которые он забраковал. Сазонов составил им компанию и, порыскав по местности, они нашли, что искали. После этого командиры полков и дивизионов перестали упрямиться и активно взялись за налаживание разведки.

Действия Сазонова и Левита как по форме, так и по содержанию полностью отвечали моим требованиям. И я еще раз убедился, что им вполне можно доверять самостоятельное решение всех возникающих в войсках текущих вопросов. Надо было только раз и навсегда определить взаимоотношения начальников отделов штаба артиллерии фронта с офицерами подчиненных штабов и частей. Я предупредил командующего артиллерией армии и всех присутствовавших офицеров, что все распоряжения начальников отделов, не говоря уже о начальнике штаба артиллерии фронта, должны рассматриваться, как мои личные приказания.

Начинало уже смеркаться, когда мы закончили разговор о разведке. Решили возвратиться на ночь в штаб артиллерии армии, подвести итоги своей работы. После этого штабам и частям надо было дать хоть двое-трое суток для выполнения полученных указаний.

В то же время и в штабе артиллерии накопилось много дел, требовавших присутствия начальников отделов. Короче говоря, по приезде в штаб артиллерии армии я объявил своим офицерам, что на другой день они могут возвратиться в штаб фронта, привести в порядок текущие дела, а через два-три дня, получив указания полковника Надысева, вернуться в войска и вновь заняться там своими делами.

Признаюсь, была еще причина, по которой я решил отправить офицеров «домой». Некоторым она может показаться неуважительной, праздной, но ничего не попишешь — дело было сделано. У меня был приготовлен небольшой сюрприз офицерам.

Перед моим отъездом в 65-ю армию полковник Надысев задал мне совершенно неожиданный вопрос:

— Товарищ командующий, а как вы думаете отмечать 25-ю годовщину Октябрьской революции? Все-таки дата знаменательная — четверть века Советской власти исполняется.

Я оказался не подготовленным к решению праздничных вопросов. В тот момент мне было совсем не до юбилеев. Просто как-то и не подумал об этом.

— Собственно, как же мы должны отметить этот юбилей? Хорошо было бы, конечно, по-артиллерийски ознаменовать это событие: начать, к примеру, большое наступление и устроить противнику хороший артиллерийский «концерт». Но раз мы не приурочили ничего такого к этой дате, каждому придется отмечать праздники там, где он окажется. Вы, Георгий Семенович, встретите его в штабе, я, скорее всего, в 65-й армии, а наши офицеры — в дивизиях и полках. Ничего другого я вам посоветовать не могу.

— Тогда разрешите мне сделать предложение по этому вопросу.

— Что же, если вы придумали что-нибудь оригинальное и интересное…

— Ничего оригинального, нового и интересного я и не собирался придумывать. А вот в том, что это будет полезно, я не сомневаюсь.

— Интересно! Слушаю вас.

— У нас, товарищ командующий, много новых офицеров. Я думаю, что для сплочения коллектива было бы очень хорошо по такому торжественному случаю собраться всем отделам штаба вместе и провести вечер в товарищеском кругу. Надо же и нашим людям дать почувствовать праздник! Они ведь тоже человеки…

Против его доводов я не стал возражать. Мы так и решили: если непредвиденные обстоятельства не помешают, дадим возможность нашим товарищам провести праздничный вечер вместе.