3

Если в декабре 1942 года в армии Паулюса еще теплилась какая-то надежда на спасение, то в январе никто (во всяком случае, руководящие генералы и офицеры) уже не питал больше никаких иллюзий на этот счет. К концу декабря 1942 года у окруженного противника не могло быть сомнений, что он охвачен железным кольцом наших войск, из которого ему не вырваться. Тем не менее моральное состояние немецко-фашистских войск почти до конца декабря во многих частях оставалось высоким.

Поддержание бодрости немецких солдат достигалось постоянным обманом. Даже после разгрома нашими войсками котельниковской группировки немецкие офицеры продолжали рассказывать своим солдатам, что прославленный полководец Манштейн приближается к «котлу» и вот-вот прорвет вражеское кольцо, спасет окруженных.

Помимо этого пряника в арсенале фашистских офицеров был и кнут. Они жесточайшими мерами добивались повиновения своих солдат, дисциплина которых к концу декабря начала заметно падать. Вообще же эта печальная страница истории похода на Восток тщательно скрывалась и от немецкого народа в самой Германии, и от немецких солдат на фронте. Но разве шило в мешке утаишь? Как ни пытались обмануть немецкого солдата, тревожный слух полз и просачивался в войска. Да и время делало свое дело. Шли дни, а обещанной помощи все не было, и жизнь в «котле» с каждым днем становилась тяжелее и безнадежней.

Общее состояние немецких соединений было плачевное. К концу декабря 1942 года многие вражеские дивизии были изрядно потрепаны и от них остались только номера. На многих участках начали действовать сводные отряды, состоявшие из солдат чуть ли не всех родов войск. В боях на Казачьем кургане 27 декабря из 14 солдат, взятых в плен, оказалось 3 танкиста, 4 артиллериста, 2 связиста, 2 сапера, 2 солдата из команды аэродромного обслуживания и только 1 пехотинец.

В артиллерийских частях окруженных войск положение было не лучше. Артиллерия в своем большинстве осталась без средств тяги и без боеприпасов. Орудия таких частей были оттянуты в глубину кольца на западную окраину города и целые артиллерийские подразделения действовали как пехота.

Уже во второй половине декабря гитлеровцам пришлось подтянуть животы. Единственный путь снабжения по воздуху едва обеспечивал жизнь впроголодь. Нормы выдачи хлеба сократились до 150–250 граммов в сутки, а о жирах и говорить нечего.

В румынских дивизиях дело обстояло и того хуже. Поначалу суточный рацион состоял из 200 граммов хлеба и 25 граммов конины. К концу же декабря он снизился до 50 граммов хлеба. Никакого мяса румынские солдаты не получали.

К 1 января почти весь конский состав был съеден. Правда, немецкое командование предпочитало начинать с румынских лошадей, что отнюдь не способствовало сплочению войск хозяев и их сателлитов. Немецкие офицеры, доживая последние дни и пользуясь еще правом сильного, бесцеремонно отбирали лошадей у румын: сначала из обозов, потом перешли к офицерским и, наконец, подобрались к генеральским. Никакие протесты не помогали, и трудно сказать, удалось ли румынским генералам отведать своей конины.

Из показаний пленного командира 20-й румынской пехотной дивизии генерала Димитриу Ромулуса стало известно, что в результате высоких хозяйственных способностей офицеров 6-й немецкой армии «из 6500 лошадей, имевшихся в соединении, к первым числам января 1943 года не осталось ни одной. Жизнь была ужасной». Кстати, Димитриу был молодым командиром 20-й дивизии и молодым генералом. 15 января командир 20-й пехотной дивизии генерал Тытырану и его начальник штаба подполковник Пыдуряну улетели в Бухарест, и место командира дивизии занял полковник Димитриу. Но он недолго оставался в этом звании. 17 января 1943 года по радио известили о присвоении ему генеральского звания. В «котле» так уже повелось: для поддержания бодрости духа руководящих офицеров и генералов очередные и внеочередные звания присваивались по радио. Это выглядело подачкой, которая должна была служить стимулом к дальнейшей бесплодной борьбе.

Перед фронтом 24-й и 66-й армий оборона противника была достаточно развита, так как в полосах этих армий ни в ноябре, ни в декабре существенного продвижения наших войск не было. И дивизии противника на этих участках были менее потрепаны. Зато перед фронтом 21-й и 65-й армий вражеская оборона была организована наспех. Оборонявшиеся на этом направлении части ослабли в результате больших потерь в ноябрьских и декабрьских боях. Именно в полосах 21-й и 65-й армий Мы и собирались нанести главный удар 10 января 1943 года.

Но советское командование не хотело напрасных жертв и стремилось склонить командование окруженных войск к капитуляции. Во избежание напрасного кровопролития, 8 января командованию окруженных войск был предъявлен ультиматум с предложением прекратить бессмысленное сопротивление. Это был акт высокой гуманности. Но противник не принял ультиматума.

Отказом от капитуляции немецко-фашистское командование подписало смертный приговор десяткам тысяч солдат и офицеров 6-й немецкой армии.

Впервые идею послать парламентеров в «кольцо» высказал во второй половине декабря 1942 года начальник европейского отдела по информации Главного политического управления Красной Армии полковник А. Е. Евсеев. Он даже успел договориться с начальником информационного отделения разведывательного отдела штаба фронта майором А. М. Смысловым, чтобы тот пошел с ним в логово врага. Но тогда представитель Ставки Н. Н. Воронов и К. К. Рокоссовский сочли это преждевременным. В первых числах января такой вопрос возник вновь. На этот раз предложение послать парламентеров выдвинул начальник нашего разведывательного отдела полковник И. В. Виноградов. Оно было принято.

Для выполнения такого ответственного задания были назначены инструктор 7-го отдела политического управления фронта подполковник Н. В. Дятленко и майор А. М. Смыслов. Начальник АХО штаба майор Л. С. Чернорыж снабдил обоих парламентеров новыми погонами, привезенными из Москвы. Это были первые погоны на нашем фронте, и майор Смыслов, щеголяя в них, приковывал к себе общее внимание офицеров штаба, которые продолжали носить петлицы, хотя приказ о введении погон всем уже объявили.

Парламентерам вручили пакет с ультиматумом на имя командующего 6-й армией Паулюса. Было решено перейти линию фронта в полосе 24-й армии, в районе разъезда Конный. Наших посланцев сопровождала большая группа во главе с начальником разведывательного отдела 24-й армии подполковником Т. Ф. Воронцовым. По балкам, под сильным минометным обстрелом, они благополучно прошли на участок минометного взвода, где Н. В. Дятленко и А. М. Смыслов должны были перейти линию фронта.

Командир минометного взвода, молодой кавказец и бывалый фронтовик, доложил, что на этом участке вряд ли удастся не только пройти, но даже высунуть голову из окопа. В подтверждение своих слов он поднял над бруствером свою шапку-ушанку, и, несмотря на белый флаг над окопом, она немедленно была пробита пулей немецкого снайпера.

Парламентерам стало не по себе, но они ничем не выдали своих чувств. Однако, просидев некоторое время в окопе, почти под непрерывным обстрелом, все пришли к выводу, что на этом участке перейти линию фронта не удастся. Обозленные и неудовлетворенные, продрогшие и усталые, Смыслов и Дятленко возвратились в штаб фронта. Но первая неудача не заставила командование фронта отказаться от идеи передачи ультиматума немецкому командованию через парламентеров. Решено было сделать еще одну попытку.

Может быть, такое решение и не приняло бы наше командование, если бы знало об одном приказе Паулюса, изданном в конце декабря 1942 года. Но этот приказ был захвачен только 20 января 1943 года на участке 64-й армии. В нем говорилось:

«За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ~ей частями. Их цель вполне ясна: путем обещаний в ходе переговоров о сдаче в плен надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть, либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно — кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких! У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа, а парламентеров прогонять огнем. В остальном мы будем и в дальнейшем твердо надеяться на избавление, которое находится уже на пути к нам.

Главнокомандующий Паулюс».

И вот, не зная требований Паулюса в отношении наших парламентеров, Смыслов и Дятленко 9 января около 8 часов утра прибыли В полосу 21-й армии, в район Мариновки, где намечался переход через линию фронта. К ним в качестве трубача-сигналиста примкнул капельмейстер одного из полков 96-й стрелковой дивизии. О путешествии в стан врага мне рассказал А. М. Смыслов.

Видимо, в те дни уже далеко не во всех частях приказы немецкого главнокомандующего выполнялись столь ревностно, как в былое время. Так или иначе, но когда был поднят белый флаг, а три наших смельчака выбрались из траншеи и двинулись в сторону противника, в морозном воздухе не раздалось ни одного выстрела. Больше того, казалось, все кругом вымерло, и не было замечено никаких признаков, говорящих, что в расположении противника кто-нибудь видит наших офицеров. Вот тут-то и пригодился капельмейстер-трубач. Пройдя метров сто, парламентеры остановились. Капельмейстер призывно протрубил какой-то сигнал, и группа двинулась дальше.

Так пришлось останавливаться и трубить два или три раза. Вдруг впереди, метрах в ста, они увидели в окопе двух немцев и остановились. Оглядевшись, увидели еще две пары немецких солдат, наблюдавших за ними из траншей справа и слева. В этом месте изгиб траншеи образовывал как бы вмятину в оборону противника, и наши парламентеры оказались в полукольце. Сложив руки рупором, Смыслов крикнул по-немецки:

— Идите к нам!

Дятленко размахивал флагом и жестами звал немцев к себе.

Навстречу вышли трое: обер-лейтенант, лейтенант и унтер-офицер. Приблизившись к нашим посланцам, обер-лейтенант спросил, что им нужно. Смыслов заявил, что имеется пакет на имя их главнокомандующего. При одном упоминании имени Паулюса вся немецкая тройка вытянулась, как по команде «Смирно». Нашим представителям завязали глаза, предварительно отобрав у них пистолеты. Зная о неизбежности этой процедуры, парламентеры запаслись чистыми повязками и избавились таким образом от грязных тряпиц, которые держали немецкие офицеры.

Взяв парламентеров под руки, немцы повели их к себе. Путь был не очень легким. Пришлось спуститься на дно балки и подняться на противоположный берег с завязанными глазами. Не видя дороги, парламентеры скользили и неоднократно падали, увлекая за собой конвоиров. После недолгого путешествия с препятствиями наших представителей привели в блиндаж и там с них сняли повязки. Блиндаж был малоопрятен. На стене висели ходики нашего 2-го государственного часового завода, а в углу стоял грязный мешок с картошкой. Вид обитателей блиндажа нельзя было назвать бодрым.

Осмотревшись, наши офицеры заявили обер-лейтенанту, что они должны доставить пакет командующему 6-й армией. Обер-лейтенант предложил парламентерам подождать в блиндаже, а сам отправился с докладом к своему командиру дивизии. Отсутствовал он долго, а когда вернулся, начал говорить что-то не очень убедительное. По его словам, командир дивизии согласен отвезти парламентеров к Паулюсу, но боится, что они сами откажутся от этой крайне рискованной поездки, так как русская артиллерия вот уже четвертый день ведет непрекращающийся обстрел многих районов. Далее офицер сказал, что особенно опасно на станции Карповка, через которую лежит «единственный путь в штаб армии». Парламентеры выслушали его с нескрываемым удивлением.

— Пусть господин генерал не беспокоится за нас, — заявил А. М. Смыслов. — Мы имеем приказ своего командования, и огонь артиллерии, чей бы он ни был, не может явиться нам помехой. Доложите, господин обер-лейтенант, своему генералу, что мы готовы ехать немедленно.

Обер-лейтенант, несколько растерянный, поспешил обратно к командиру дивизии. Но на этот раз он вернулся намного скорее.

Поняв, что наших офицеров артиллерийским огнем не испугаешь, командир дивизии без обиняков сообщил, что немецкое командование отказывается принять парламентеров. Тогда наши представители потребовали расписки на пакете. Но и в этом было отказано.

Парламентеров с завязанными глазами повели обратно к переднему краю. Смыслова бережно вел под руку унтер-офицер чех Юзек. Когда оба они чуть отстали от остальных, Юзек тихо заговорил на вполне приличном русском языке:

— А что за бумагу вы принесли в этом пакете? Нам, наверное, сдаваться надо. Да?

Дальше он стал рассказывать, что у него есть жена, дети и что война всем осточертела. Юзеку очень хотелось еще поговорить с советским офицером и отвести душу, но вся группа уже приблизилась к тому месту, где произошла первая встреча наших парламентеров с немецкими офицерами. Советским офицерам развязали глаза, обер-лейтенант вернул им пистолеты, вежливо откозырял и приказал не оборачиваясь следовать к себе. У наших парламентеров возникли опасения. Уж очень непонятно и нелогично было требование не оборачиваться! Ведь ничего нового они увидеть не могли. Направляясь ровным шагом к своим окопам, наши отважные офицеры каждую минуту ожидали предательского выстрела в спину. К счастью, все обошлось благополучно. Не ускоряя шагов, они дошли до нашей первой траншеи. Там их радостно встретил начальник разведывательного отдела фронта И. В. Виноградов.

Но мало что изменилось из-за отказа вручить пакет Паулюсу. Об ультиматуме советского командования было хорошо известно не только Паулюсу, но и офицерам и даже солдатским массам. Огромное количество листовок с текстом ультиматума было сброшено 8 января над вражескими войсками, и они попали по назначению.