МИ-5 и дипломатическая информация по Кеньятте

МИ-5 обеспечивала министерство по делам колоний и колониальную администрацию в Кении дипломатической информацией высокого уровня по Джомо Кеньятте, как это было и в случае Кваме Нкрумы на Золотом Берегу. Кеньятта – первый руководитель независимой Кении – был и остается, вероятно, самым неправильно понятым национальным лидером в истории Британской Африки. Он возбуждал гораздо более сильные страхи в колониальной администрации Кении и в Лондоне, чем Нкрума когда-либо. В начале восстания мау-мау в 1952 г. колониальная администрация быстро изобразила его создателем хаоса и бесспорным лидером мау-мау, и такая точка зрения распространилась среди большинства британских чиновников. Даже после его освобождения из тюрьмы в 1960 г. – он попал туда по сфабрикованному обвинению в «руководстве» мау-мау – губернатор Кении Патрик Ренисон продолжал настаивать на том, что Кеньятта возглавляет мау-мау и ведет их «во мрак и смерть». Для многих в Кении и Лондоне если мау-мау было проявлением зла, то Кеньятта был его олицетворением⁸².

Один выдающийся историк Кении Брюс Берман предположил, что, если бы британская разведка знала больше о политических убеждениях Кеньятты, «можно было бы избежать сильных подозрений и враждебности, с которыми к нему относились англичане». На самом деле это наблюдение, сделанное еще до недавнего рассекречивания документов МИ-5, во многом упускает главное. В реальности британская разведка сумела успокоить в какой-то мере страхи, которыми был окружен Кеньятта в Лондоне, особенно в отношении его коммунистических убеждений⁸³.

И хотя карьеры Нкрумы и Кеньятты закончились по-разному, два этих человека попали в поле зрения британской разведки аналогичными путями. Подобно Нкруме Кеньятта оказался на прицеле у МИ-5, когда приехал в Англию. Родившись в крестьянской семье и воспитанный шотландскими миссионерами, Кеньятта впервые приехал в Англию в 1929 г. как руководитель Центрального союза кикую (КСА), чтобы учиться, как многие другие лидеры антиколониального движения в послевоенные годы, в Лондонской школе экономики. КСА была главной влиятельной группой, борющейся за земельную реформу в Кении, и Кеньятта был также редактором его журнала «Муигвитания», что означает на языке кикую «понимание». За его деятельностью в Лондоне наблюдал в Лондоне особый отдел, который собрал на него «большое досье». В 1930 г. в отдел пришло сообщение, что он, по-видимому, вступил в Коммунистическую партию Великобритании, и глава английских коммунистов Робин Пейдж Арно назвал его «будущим революционным вождем Кении». МИ-5 завела на Кеньятту досье три месяца спустя, получив от SIS рапорт, что он собирается ехать в Гамбург, чтобы принять участие в «негритянской конференции»⁸⁴.

Без ведома британской разведки после поездки в Германию Кеньятта тогда отправился в Москву, чтобы учиться в Университете трудящихся Востока, который он посещал под псевдонимом Джеймс Джокен. В МИ-5 узнали о пребывании Кеньятты в Москве вскоре после его возвращения в Великобританию в конце 1933 г. от информатора особого отдела, который сообщил, что Кеньятта получил «указания» стать агентом Коминтерна. Генеральный директор МИ-5 сэр Вернон Келл лично передал эту информацию в министерство по делам колоний и комиссару полиции в Найроби. На протяжении семи месяцев МИ-5 перехватывала письма Кеньятты, который теперь жил на Кембридж-стрит в Лондоне, но эта мера не принесла такого успеха, на который рассчитывали: в довоенном Лондоне доставка писем была такой быстрой, что два раза Кеньятта жаловался на почте на то, что, как ему кажется, его почту вскрывали, потому что он получал ее с задержкой, – сомнительно, чтобы в наше время возникли подозрения на таком основании. Чтобы успокоить его подозрения, МИ-5 временно прекратила перлюстрацию его корреспонденции в июле 1934 г.⁸⁵

МИ-5 продолжала собирать любую информацию о Кеньятте, который теперь учился в Лондонской школе экономики у известного антрополога Бронислава Малиновского. В 1936 г. начальник особого отдела в Кении посетил МИ-5 в Лондоне и доложил: «Кенийские власти относятся к этому человеку [Кеньятте] с немалым недоверием и считают, что это человек такого сорта, дела которого хорошо вознаградят некоторое к нему внимание». Как только разразилась Вторая мировая война, по распоряжению кенийской администрации МИ-5 снова начала активную слежку за Кеньяттой, получив ордер на перехват его корреспонденции и прослушивание телефона. Штабным офицером, ответственным за работу с Кеньяттой во время войны, был Роджер Холлис, который в то время руководил отделом, занимавшимся «подрывной деятельностью», – отделом F.

К 1940 г. Кеньятта переехал в Западный Сассекс. Его политические связи, по-видимому, ослабевали, и МИ-5 убедилась, что всякие подозрения в связях с коммунистами можно смело отмести в сторону. В годы войны интенсивная слежка со стороны МИ-5 за Компартией Великобритании, особенно с помощью микрофонов, которые сотрудники отдела Холлиса установили в штаб-квартире партии, выявила, что отношения Кеньятты с британскими коммунистами охладевают. В МИ-5 настолько расслабились в отношении политической деятельности Кеньятты, что в сентябре 1943 г. позволили ему читать лекции английским военнослужащим на тему Африки. В сентябре 1944 г. генеральный директор МИ-5 сэр Дэвид Петри отправил обобщающий отчет о Кеньятте начальнику разведки и безопасности (DIS) в Найроби. Петри писал, что МИ-5 поместила Кеньятту под длительное наблюдение в начале войны, но это не принесло сколько-нибудь интересной разведывательной информации: «КЕНЬЯТТА продолжает жить в «Хайовере», община Хис, Сторрингтон, Сассекс, в доме, котором проживают несколько человек, придерживающихся экстремистских левых взглядов или сочувствующих троцкистам, но он не привлекает к себе внимания ничем и вряд ли, я полагаю, может принимать активное участие в политике»⁸⁶.

О.Дж. Мейсон, который позже станет первым офицером связи по вопросам безопасности в Восточной Африке, вторил этой точке зрения, когда сообщал в министерство по делам колоний о речи, с которой выступил Кеньятта на Всеафриканском конгрессе, проводившемся в Манчестере в 1945 г.: «За последние несколько лет Кеньятта, по-видимому, вел довольно тихую и далекую от политики жизнь, а раньше был известен как антибританский пропагандист. Считается, что одно время он был коммунистом, но теперь он вроде бы поссорился с партией»⁸⁷.

Несмотря на отчеты МИ-5, когда в 1946 г. Кеньятта возвратился в Кению после войны, его долгое проживание в Англии, и особенно поездка, которую он совершил в Советский Союз в 1932 г., стали предметом большой полемики и подозрений в Лондоне и Найроби. После объявления в Кении чрезвычайного положения в октябре 1952 г. колониальная администрация заявила, что во время его учебы в Москве его подвергли идеологической обработке, внушив ему коммунистические идеи, что он тайный шпион Москвы и что восстание мау-мау – это коммунистический заговор. Ведомство тайной пропаганды Великобритании – IRD не нужно было уговаривать изобразить Кеньятту коммунистом. Изображение Кеньятты коммунистом, а движения мау-мау – коммунистическим заговором было на самом деле мудрым шагом со стороны Лондона, чтобы получить поддержку Америки своих операций в Кении. Это была не колониальная война, как утверждали британские официальные лица в Вашингтоне, а доблестные достижения во время холодной войны, почти как в Малайе. Проблема была в том, что, в отличие от Малайи, не было существенных доказательств того, что Кеньятта или мау-мау имели какое-то отношение к коммунистическому движению.

Вскоре после объявления чрезвычайного положения 20 октября 1952 г. министерство по делам колоний поставило перед МИ-5 задачу – дать оценку коммунистических полномочий Кеньятты и участия коммунистов в восстании мау-мау. Благодаря своему упреждающему расследованию в отношении Кеньятты и его сподвижников в Англии начиная с 1930-х гг. у МИ-5 имелись объемные досье, из которых можно было почерпнуть информацию. 10 ноября 1952 г. было созвано совещание руководящих сотрудников отдела OS МИ-5 и представителей министерства по делам колоний, включая двух колониальных чиновников с большим стажем Джаксона Бартона и У.Х. Ингрэмса. После совещания Герберт Лофтус-Браун из отдела OS записал: «Я очень хочу как можно скорее задокументировать наши основные точки зрения на расовые беспорядки в Кении для Министерства по делам колоний, чтобы оно не делало представлений правительству Кении, которые идут вразрез с информацией, имеющейся в наших досье»⁸⁸.

Как это было с Нкрумой, интенсивная слежка МИ-5 за Компартией Великобритании дала ей уникальную возможность высказать свое мнение о связях Кеньятты с коммунистами и о том, что лидеры Компартии Великобритании думают о мау-мау. 22 ноября МИ-5 отправила в министерство по делам колоний следующее письмо: «…Мы не увидели ничего, что навело бы на мысль о вторжении коммунистов в деятельность мау-мау. Руководствуясь своими собственными теориями, международное коммунистическое движение должно поддерживать любую колониальную группу, которую можно подогнать под категорию «национально-освободительное движение», но во время нынешнего чрезвычайного положения в Кении признаки вмешательства или поддержки со стороны коммунистов можно найти лишь в их пропаганде, и даже она кажется не очень хорошо информированной. Почти нет сомнений в том, что этот Кеньятта сам озабочен исключительно продвижением дела племени кикую, а интересовался он делами Советского Союза и международными коммунистическими организациями за рубежом лишь до тех пор, пока коммунисты готовы оказывать ему помощь»⁸⁹.

Успокаивающая оценка МИ-5 в отношении Кеньятты, как и оценка Нкрумы, была совершенно правильной. Документы из бывших советских архивов, ставшие доступными лишь недавно, показывают, что во время его пребывания в Москве в январе 1932 г. КГБ действительно пытался завербовать Кеньятту, но подобно многим другим лидерам антиколониальных движений, которые посещали Москву в 1930-х гг., его больше ужасало, нежели вдохновляло пребывание там. В 1951 г. отчет офицера связи МИ-5 по вопросам безопасности в Южной Родезии Боба де Кехена показал, что Кеньятта испытал разочарование от пребывания в Москве почти двадцатью годами раньше. Одному источнику в полиции Южной Африки Кеньятта рассказывал о случаях расизма, свидетелями которых он стал, находясь в Советском Союзе: он был свидетелем, как Альберта Нзулу – первого генерального секретаря Компартии Южной Африки выводили с митинга в Москве двое офицеров ОГПУ, и, очевидно, больше никто не видел его живым. Когда Кеньятта был в Москве, один из членов политбюро обвинил его в том, что он представитель «мелкой буржуазии», на что Кеньятта якобы ответил: «Мне не нравится слово «мелкий». Почему вы не скажете, что я крупный буржуй?» Он покинул Советский Союз не переубежденным, не изменившим своим взглядам и уж точно не коммунистом. Напротив, Кеньятте нравилась его жизнь в Англии, и к тому времени, когда он покинул ее в 1946 г., он стал чем-то вроде англофила. В Лондоне он вел богемный образ жизни, пил буквально горючий нубийский джин, был статистом в фильме Александра Корды 1935 г. «Сэндерс с реки». Великобритания была тем местом, где изменилась жизнь Кеньятты; она дала ему первоклассное образование и любовь жены-англичанки. Он не мог этого забыть⁹⁰.

МИ-5 использовала информацию, полученную о Кеньятте, чтобы сформировать реакцию Великобритании на восстание мау-мау. Некоторые колониальные чиновники, особенно Джаксон Бартон, использовали эту информацию, чтобы помешать попыткам своих воинствующих коллег в Министерстве по делам колоний представить Кеньятту коммунистом, а само восстание – коммунистическим заговором. Споры между Ингрэмсом, который продолжал утверждать, что Кеньятта – коммунист, и Бартоном, который опирался на информацию МИ-5, были накаленными и до сих пор представляют собой потрясающе интересное чтение. В конечном счете МИ-5 и Бартон сумели успокоить страхи в Лондоне о коммунистических взглядах Кеньятты. Им удалось, например, заблокировать попытку пропагандистов из IRD утверждать, что восстание мау-мау – это часть международного заговора, организованного Москвой, и что Кеньятта – агент Москвы. Сэр Джон Шоу, руководивший отделом OS, написал 23 декабря 1953 г. в министерство иностранных дел в недвусмысленных выражениях: «Я не видел ничего, что дало бы мне повод предположить, что восстание мау-мау каким-то образом связано с коммунистами или его следует рассматривать как кампанию коммунистов по «колониальному освобождению»… Тем африканским политикам, которые борются за национальную независимость, получив ранее некоторое представление о коммунизме, характерно то, что, когда они возвращаются на свою родину, они адаптируют то, чему они научились, к потребностям местной ситуации; сохраняя, возможно, какие-то марксистские взгляды, они ни в каком смысле не могут считаться коммунистами, так как они не придерживаются политики Партии. Они озабочены своими собственными «национально-освободительными» амбициями и не являются проводниками стратегии международного коммунизма. Следовательно, их деятельность следует рассматривать на фоне местной политической ситуации. Нет никаких указаний на то, что Джомо Кеньятта или другие вожди мау-мау являются исключениями из этого правила»⁹¹.

Чтобы собрать как можно больше информации о политических взглядах Кеньятты, МИ-5 изучила его близкое окружение в Англии. В некоторых случаях это привело ее к совершению действий, которые с точки зрения гражданских свобод были по меньшей мере сомнительными. Одним из ближайших друзей Кеньятты в Лондоне был Питер Коинандж – сын вождя кикую, связанного с мау-мау. Как только в Кении было объявлено чрезвычайное положение, МИ-5 согласилась на просьбу колониальной администрации поместить Коинанджа под наблюдение, получив ордер министерства внутренних дел на его домашний адрес. Из перехваченной корреспонденции стало известно, что Коинандж был пылким сторонником Конгресса народов против империализма (COPAI) – объединения левого толка, целью которого была борьба за колониальное освобождение. МИ-5 была не склонна начинать расследование деятельности самого Конгресса, не в последнюю очередь потому, что среди его сторонников были несколько членов парламента от Лейбористской партии, в том числе Барбара Касл и Феннер Брокуэй.

Однако в конце октября 1952 г. под сильным давлением со стороны Министерства по делам колоний МИ-5 неохотно согласилась взять под наблюдение штаб-квартиру COPAI, хотя ясно дала понять, что, если это когда-нибудь раскроется, министерство по делам колоний будет нести за это ответственность наравне с МИ-5. Как в МИ-5 написали в министерство по делам колоний: «Это является не только защитой наших источников, о которых мы беспокоимся. Мы разделяем с вами ответственность за изучение деятельности организации, методы работы которой открыты и законны и среди приверженцев которой много членов парламента, из-за влияния, которое оказывает ее деятельность на состояние дел, представляющих интерес с точки зрения безопасности». Через несколько недель действия ордера Министерства внутренних дел МИ-5 доложила в министерство по делам колоний, что он не дал ничего, что представляло бы интерес с точки зрения безопасности, и поэтому его действие будет прекращено. Однако ясно, что в своем расследовании в отношении COPAI МИ-5 действовала на грани нарушения закона с точки зрения того, что позволительно разведывательной службе в свободной демократической стране. На самом деле, судя по некоторым примечаниям в досье Коинанджа, находившемся в МИ-5, у нее были досье даже на Касл и Брокуэя – тревожный факт с точки зрения конституционности, учитывая неприкосновенность, которой обладали члены палаты общин по британской конституции⁹².

По иронии судьбы, эти сомнительные расследования позволили МИ-5 с долей уверенности сделать вывод о том, что Кеньятта не является идеологически преданным коммунистом, а свою поездку в Москву он совершил скорее из любопытства, нежели по убеждению. В то время как МИ-5 успешно утихомиривала страхи в Лондоне насчет Кеньятты, меньший успех ей сопутствовал в Найроби, где колониальная администрация продолжала слепо верить в то, что он возглавляет восстание мау-мау, что он коммунист и агент Москвы. После объявления в Кении чрезвычайного положения офицер связи МИ-5 по вопросам безопасности в Найроби С.Р. Мейджор ошибочно полагал, что Кеньятта помогал организовывать некоторые инциденты мау-мау еще до октября 1953 г., после чего события стали нарастать как снежный ком – эффект, который он был бессилен предотвратить. На самом деле Кеньятта никогда не имел никакого отношения к движению мау-мау.

Однако Мейджор был прав, когда прямо сообщил МИ-5 в Лондон, что решение колониальной администрации отдать Кеньятту под суд мотивировано политической целесообразностью и необходимостью найти виновного, чтобы умиротворить европейцев, поселившихся в колонии, – Мейджор был резко против этого. Теперь мы знаем, насколько низко пала колониальная администрация, чтобы Кеньятта был признан виновным: она так отчаянно хотела установить его вину, что даже не постеснялась утверждать, что его изучение антропологии в свое время в Лондоне позволило ему заниматься колдовством и черной магией мау-мау. Свидетели короны на его суде были подкуплены и выступили с дикими сфабрикованными обвинениями. В апреле 1953 г. Кеньятта был признан виновным в «членстве и руководстве» движением мау-мау и оставался в тюрьме до 1959 г., после чего содержался в Лодваре – безводной местности на севере колонии. Когда в 1960 г. был опубликован доклад Корфилда – официальное заключение по движению мау-мау, – в нем все так же утверждалось, что Кеньятта – коммунист и руководитель восстания мау-мау. В реальности колониальная администрация перепутала символ восстания с его лидером⁹³.

При чрезвычайном положении в Кении усилия МИ-5 были сфокусированы на обеспечении оперативной информацией вооруженных сил. Однако когда в ведении активных боевых действий наступил перелом, особенно после операции «Наковальня» в 1954 г., МИ-5 и особый отдел в Кении снабжали администрацию все нарастающим количеством дипломатической и политической информации. Губернатор Бэринг отметил в 1956 г., что офицер связи МИ-5 по вопросам безопасности в Кении тесно связан с администрацией, так что информация текла в обоих направлениях между Лондоном и Найроби.

Несмотря на протесты европейских поселенцев в колонии, в 1957 г. в Кении была введена так называемая «конституция Литтелтона», которая давала большее политическое представительство местному населению, как и в Нигерии несколькими годами раньше. Это впервые привело к избранию чернокожего африканца министром в Законодательный совет Кении. Этим африканцем был Том Мбойя – талантливый, блестящий политик с оксфордским образованием с «белого нагорья». Его избрание заставило МИ-5 и особый отдел задуматься о совместном использовании информации с местными политиками, многие из которых сами были объектами разработок МИ-5 и особого отдела.

Как это было в других колониях, двигавшихся к внутреннему самоуправлению и в конечном счете независимости, таких как Индия и Золотой Берег, особый отдел в Кении уничтожил компрометирующие документы, которые у него имелись на национальных лидеров, особенно документы, имевшие отношение к информаторам и шпионам. Один британский чиновник записал в августе 1963 г., накануне обретения Кенией независимости, что проблема особого отдела в Кении состояла в том, что «на него взвалили наследие недоверия». Для его преодоления он начал делиться информацией с министрами в правительстве, ожидающими вступления в должность, – по крайней мере, внешне. Новый свет на этот процесс проливают документы департамента разведки и безопасности Министерства по делам колоний, а также личные бумаги начальника разведки в Кении Мервина Мэнби. Когда в Кении начались конституционные подвижки, МИ-5 и особый отдел в Кении разработали систему, согласно которой «чистая» информация, то есть проверенная информация, «чрезвычайно тенденциозно освещающая угрозы безопасности и вопросы закона и порядка», передавалась министрам из числа африканцев, вроде Мбойи. Это называлось «материалы наследия». Однако эти документы раскрывают, что, несмотря на жест доброй воли, начальник разведки в Кении сохранил небольшую группу офицеров-европейцев из особого отдела, которые продолжали следить за деятельностью давних врагов колониальной администрации, даже если теперь они оказались избранными в Законодательный совет. Члены этой группы докладывали о своих находках Начальнику разведки и самому губернатору «непосредственно, но тайно» и всегда устно, никак не письменно⁹⁴.

Недавно опубликованные документы из секретного архива в Хэнслоу-Парке показывают, что колониальная администрация разделила шифровальные коды на две категории: в одну входили «надежные» коды, которые передавали независимому правительству Кении, а в другую – «ненадежные» коды, которые хранил под строжайшим секретом губернатор колонии. Как и до этого в Индии, передача власти в Кении представляла собой процесс тщательного просеивания разведывательной информации и манипуляций со стороны англичан. Архив Хэнслоу-Парка также подтверждает более подробно, чем раньше было известно, что в последние дни британского владычества в Кении колониальные чиновники получили указание отделить документы, которые должны были остаться после получения страной независимости, – это были, как указано выше, «папки наследия», содержащие «чистую» информацию, от тех документов, которые должны были быть отобраны для уничтожения или отправки в Великобританию, потому что в них была «грязная» информация – разведывательные донесения и имена агентов. В Кении, да и, по-видимому, в других колониях ненадежные «грязные» документы были известны как папки с грифом «Осторожно» и были помечены буквой W (watch), подавая тем самым сигнал читающему их человеку о том, что их не нужно показывать неевропейцам. Меры предосторожности, введенные для того, чтобы помешать наследникам этих документов когда-либо обнаружить существование папок с грифом «Осторожно», были поразительными. Чиновники «прочесали» архивные папки, хранившиеся в канцеляриях колониальных учреждений в Найроби, и убрали из них все следы документов с грифом «Осторожно». Когда нужно было убрать одну папку с грифом «Осторожно» из группы папок «наследия», колониальные чиновники имели указание создать папку-двойник, ее модель, которую нужно было вставить на место прежней. Это была манипуляция информацией в поразительном масштабе⁹⁵.

До сих пор ведется некоторая полемика относительно точной связи между движением мау-мау и решением Великобритании передать власть в Кении. В историях, написанных национальными авторами, (вполне предсказуемо) утверждается, что восстание мау-мау было войной за «национальное освобождение», которая в конечном счете привела к независимости Кении. Напротив, другие истории доказывают, что оно, возможно, на самом деле отсрочило передачу власти в колонии. Как бы то ни было, переломный момент для британского владычества в Кении наступил в марте 1959 г. после печально известного инцидента в отдаленном лагере для заключенных мау-мау в Холе, в котором 11 заключенных были забиты насмерть тюремщиками. Заключенных в Холе заставляли «исправляться» путем принудительного труда. Жестокий лагерный режим гарантировал, что даже самые сопротивляющиеся пленники «исправятся» и забудут свои мерзкие обычаи мау-мау. Попытки администрации объяснить смерть 11 человек дизентерией и недоеданием привели к шумным нападкам на британское правительство, как обычно, со стороны критиков левого толка, таких как Касл и Брокуэй. Более удивительна была жесткая критика со стороны рядовых членов правительства из партии консерваторов, таких как Инок Пауэлл, который в июле 1959 г. выступил с острыми, но красноречивыми нападками в палате общин на британскую политику в Кении. Вот как незабываемо выразился Пауэлл: «Мы не можем сказать: «В Африке будут африканские стандарты, в Азии – азиатские и, наверное, британские стандарты здесь, у нас». У нас нет такого выбора. Мы должны быть последовательными везде. Все правительство, все влияние одного человека на другого покоится на мнении. Что мы можем сделать в Африке, где мы все еще правим и где мы уже не правим, зависит от учитываемого мнения о том, как действует эта страна и как действуют англичане. Мы не можем, мы не смеем именно в Африке падать ниже наших собственных высочайших стандартов при принятии ответственности»⁹⁶.

После инцидента в Холе в своей знаменитой речи в стиле «ветра перемен» Гарольд Макмиллан, выступивший с ней в Кейптауне 3 февраля 1960 г., возвестил начало новой политики Великобритании в Африке. Макмиллан утверждал, что ветер африканского национально-освободительного движения дует столь сильно, что его нельзя остановить. Он сказал, что перед Великобританией и всеми правительствами западноевропейских стран стоит задача направлять грузовик национализма в Африке, избегая угрозы, исходящей от советского и китайского коммунизма. И хотя эта речь широко признана поворотным пунктом в истории конца Британской империи, часто забывается ее основная идея, связанная с холодной войной, хотя она абсолютно ясна: «Ветер перемен дует на этом континенте, и нравится нам это или нет, этот рост национального самосознания есть факт. Мы все должны признать этот факт, и наша национальная политика должна принимать это в расчет… Как мне видится, величайший вопрос второй половины двадцатого века состоит в том, качнутся обретшие свободу народы Азии и Африки к Востоку или к Западу. Будут ли они затянуты в коммунистический лагерь? Или же великие эксперименты в области самоуправления, которые в настоящее время проводятся в Азии и Африке, особенно в странах Содружества, окажутся столь успешным и убедительным примером, что маятник качнется в сторону свободы, порядка и справедливости?»⁹⁷

В то время, безусловно, казалось, что ветер перемен уносит вдаль европейские колонии в Африке, распад которых выступил в роли как бы пророческого зеркала для Великобритании на тему, как не надо выходить из империи. Насильственный развал Бельгийского Конго в 1960 г., приведший к огромному потоку беженцев, жертвы которого бежали в британские колонии в Восточной Африке, включая Кению, подчеркнул необходимость для Великобритании и других колониальных держав найти быстрый и плавный выход из Африки. Несколько лет спустя, в 1964 г., в серьезной статье, опубликованной в еженедельном журнале «Спектейтор», министр по делам колоний Иан Маклеод объяснил, что одной из главных причин, побудивших его принять решение об ускорении процесса выхода Великобритании из своих колоний в Африке, было зрелище жестокого конца бельгийского правления в Конго⁹⁸.

Первые выборы лидера национальной партии были проведены в Кении в марте 1957 г., но они привели в тупик: в них не было явного победителя, как и в ходе вторых выборов в марте 1959 г. Однако в январе 1960 г. правительство Великобритании согласилось провести в Лондоне важные переговоры на тему будущего Конго. Переговоры, состоявшиеся в то время, когда Кеньятта все еще находился в Лодваре, проходили в роскошных интерьерах Ланкастер-Хаус (правительственное здание в Лондоне, используемое для проведения официальных приемов и др. – Пер.), «достоинство и великолепие» которого должны были оказать «сильное и полезное» влияние на колониальные делегации. В ходе переговоров в Ланкастер-Хаус правительство Макмиллана пообещало власть африканскому большинству в Кении.

Однако между различными политическими группировками, которые, как было характерно для Кении, различались по этническому признаку, быстро возникло соперничество. Самые сильные разногласия были между умеренным Африканским демократическим союзом Кении (KADU) и более радикальным Африканским национальным союзом Кении (KANU), который был создан вскоре после этих переговоров под руководством самого крупного политического соперника Кеньятты и будущего заместителя президента независимой Кении Оджинга Одинга – политика из народа луо, а не кикую. Под подстрекательским руководством Одинги бескомпромиссная программа KANU призывала к конфискации всех поместий и имущества поселенцев, прекращению иностранных инвестиций и национализации промышленности. Ситуация осложнилась с появлением новых политических партий, таких как группа Новая Кения, возглавляемая Майклом Бланделлом, который пытался организовать политическую жизнь в Кении по национальному, а не этническому признаку в надежде на то, что это защитит около 30 тысяч европейских поселенцев.

Однако KANU был гораздо более популярной партией, и в феврале 1961 г. он завоевал убедительную победу на всеобщих выборах. Тем не менее партия, девизом которой был «Uhuru na Kenyatta» («Свобода и Кеньятта»), отказалась принимать участие в формировании правительства, пока Кеньятта не окажется на свободе. В августе 1961 г. Кеньятта был наконец освобожден из заключения и совсем не был похож на свою собственную тень и немощного старого алкоголика, как, без сомнения, надеялся его соперник Одинга, а на самом деле казался сильнее, чем когда-либо, – то же самое будет с Нельсоном Манделой более тридцати лет спустя в Южной Африке. Кеньятта воспользовался своей свободой, чтобы перехитрить таких соперников, как Одинга, и дистанцироваться от радикальной программы KANU⁹⁹.

В конце 1962 г. Кении было даровано полное внутреннее самоуправление, а в октябре 1963 г. Кеньятта возглавил делегацию KANU на другом раунде переговоров в Ланкастер-Хаус, которые подготовили почву для полной независимости Кении. Как зафиксировано в документах, эти переговоры постоянно наталкивались на разные трудности из-за антагонистических требований KANU (здесь ключевую роль играли Том Мбойя и группа Новая Кения Майкла Бланделла. Но совершенно не принималось во внимание то, что во время обоих раундов переговоров в Ланкастер-Хаус в 1962 и 1963 гг. МИ-5 прослушивала разговоры кенийской делегации. Записи подслушанных разговоров оказались чрезвычайно полезными для британских чиновников на переговорах с различными кенийскими делегатами, а информация, которую они давали, очень ценилась министрами по делам колоний во время двух раундов переговоров Ианом Маклеодом и Дунканом Сандисом. Как бывший министр обороны, Сандис был весьма сведущ в темном искусстве шпионажа и понимал преимущества, которые мог дать сбор разведывательной информации. Он стал жадным читателем записей прослушанных МИ-5 разговоров, которые велись кенийскими делегациями во время переговоров, особенно членами KANU. На самом деле он так широко ими пользовался, что после одного случая, когда он неосторожно привел цитату из дискуссии, которую при закрытых дверях вели члены KANU, МИ-5 пришлось ограничить число записей разговоров, которые ему передавались для ознакомления¹⁰⁰.

В большинстве своем члены делегаций подозревали, что «секретная служба» прослушивает их разговоры. Когда лидер Родезии Иан Смит посетил Лондон в 1965 г., он настоял на том, чтобы его наиболее секретные разговоры с членами его делегации проходили в женских туалетах Ланкастер-Хаус, будучи убежденным, что в этом месте британская разведка не осмелится поставить микрофоны. Почти наверняка он ошибался¹⁰¹.

Использование «спецсредств» (микрофонов) в Ланкастер-Хаус впервые стало достоянием гласности благодаря предательским откровениям офицера МИ-5 Питера Райта в его книге «Охотник за шпионами», опубликованной в 1987 г., что делает еще более удивительным тот факт, что последующие историки не обнаружили их использование раньше. И хотя большая часть книги Райта заражена теориями заговора (в частности, его утверждение, что генеральный директор МИ-5 сэр Роджер Холлис был на самом деле советским шпионом), те части его книги, в которых рассказывается о технических возможностях МИ-5, более достоверны: Райт работал в техническом отделе МИ-5 и отвечал за установку микрофонов и другие тайные мероприятия и поэтому знал, о чем он говорит. Не так давно использование британской разведкой микрофонов во время переговоров, предварявших независимость стран Африки, было упомянуто в романе Джона Ле Карре «Песнь признания» (2006).

На самом деле, когда МИ-5 установила микрофоны в Ланкастер-Хаус в начале 1960-х гг., Роджер Холлис переживал на тот счет, что его служба, возможно, вышла за рамки закона. А ведь она должна была изучать угрозы национальной безопасности Великобритании, как неофициально говорилось в так называемой «Директиве Максвелла Файфа» от 1952 г., которая делала МИ-5 подотчетной министру внутренних дел. Холлис выразил свою озабоченность министру внутренних дел Р.А. Батлеру, объяснив ему, что африканские делегаты практически не представляют собой угрозы национальной безопасности Великобритании. Батлер ответил, что с учетом важности темы обсуждения – англичане надеялись, что переговоры позволят Великобритании сохранить свои «жизненные интересы» в Восточной Африке, – МИ-5 было полезно прослушивать разговоры делегаций, и он дал на это свою санкцию¹⁰².