Шпионские скандалы: в Великобритании начинается холодная война

В самой Великобритании начало холодной войны проявилось в серии шпионских скандалов. Эти скандалы, в ходе которых были разоблачены советские шпионы в самом сердце британского разведывательного истеблишмента, оказали серьезное воздействие на меры безопасности, принятые в стране и по всей ее империи. Как мы уже видели во второй главе, событием, которое положило начало холодной войне, было бегство советского шифровальщика Игоря Гузенко в Канаду в сентябре 1945 г. Предоставленная им информация раскрыла, что английский ученый-атомщик доктор Алан Нанн Мэй, работавший над Манхэттенским проектом – совершенно засекреченным проектом союзников во время войны, цель которого состояла в создании первого в мире атомного оружия в Лос-Аламосе (Нью-Мексико), работал на советскую разведку. Это разоблачение упало как бомба на правительства западных стран и их разведывательные службы, в частности МИ-5, которая отвечала за проверку благонадежности Нанна Мэя во время войны⁴.

Вслед за информацией о Нанне Мэе МИ-5 начала в отношении его интенсивное расследование, в ходе которого в один прекрасный день в октябре 1945 г. офицеры службы поджидали его, когда он придет на назначенную встречу у Британского музея со своим советским куратором. Однако Нанн Мэй так и не появился, почти наверняка благодаря Киму Филби, который знал о слежке МИ-5 благодаря своему положению в 9-м отделе SIS и предупредил его, чтобы тот не ходил на эту встречу. Ухватившись за последнюю надежду, МИ-5 в феврале 1950 г. подключила к работе своего мастера по проведению допросов и «ловца шпионов» Уильяма «Джима» Скардона – бывшего офицера особого отдела и специалиста-почерковеда, который обладал удивительной способностью заставлять говорить даже самых упорствующих субъектов. Его тактика в отношении Нанна Мэя представляла собой сочетание дружеского отношения к ученому, завоевания его доверия и блефа: он говорил ему, что улик против него масса, что ему следует «во всем сознаться» и признать свою вину. На самом же деле – и Скардон знал это – без признания Нанна Мэя у МИ-5 не было достаточно фактов для его судебного преследования. 20 февраля 1946 г. Нанн Мэй полностью признался в своей работе на советскую разведку. Позже он был предан суду и приговорен к десяти годам тюремного заключения за нарушение закона «О государственной тайне» от 1921 г.⁵

Но еще худшее ожидало британскую разведку впереди. Ближе к концу войны американские военные дешифровщики (при помощи коллег из Правительственной школы кодов и шифров) начали расшифровывать некоторые советские сообщения высокого уровня, которые шли из Северной Америки в Москву и обратно (американское и английское правительства дали им кодовое название «Венона»). Расшифровки «Веноны», которые в общей сложности составили около трех тысяч советских дипломатических сообщений, раскрыли шокирующую степень проникновения советской разведки по обеим сторонам Атлантики. Они выявили, что свыше двухсот американцев работали на советскую разведку в годы войны и после нее, и в каждом департаменте администрации Франклина Рузвельта в военные годы действовали советские шпионы. «Венона» была, вероятно, самым крупным источником информации для правительств западных стран о советской шпионской сети за все годы холодной войны – таким засекреченным, что о его существовании стало известно широкой общественности лишь в 1995 г. после распада Советского Союза. Личность некоторых советских шпионов, упоминаемых в «Веноне», так и не была установлена никогда⁶.

В Соединенных Штатах информацию, предоставленную «Веноной», иногда использовали весьма сомнительным образом, как в пресловутом деле ФБР против Юлиуса и Этель Розенберг, которые были осуждены и казнены за работу на советскую разведку в 1953 г. И хотя ФБР не могло обнародовать это в то время, большая часть его информации против Розенбергов была получена из расшифровок «Веноны», которые предоставили убедительные доказательства их шпионской деятельности, – но это не оправдывает их казнь на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. Некоторые свидетели сообщали, что Этель Розенберг умерла лишь после повторных электрошоков, в результате которых от ее головы пошел дым⁷.

Один из самых значимых советских шпионов, раскрытых благодаря «Веноне», носил кодовое имя «Чарльз». Его личность была установлена в сентябре 1949 г.: он работал над Манхэттенским проектом. Точно так же, как и Алан Нанн Мэй, своим советским кураторам он передавал чрезвычайно важную информацию о том, как построить атомную бомбу, включая «полные технические чертежи» и расчеты. Благодаря тщательному сбору косвенных доказательств в отношении агента «Чарльза» из расшифровок «Веноны» МИ-5 установила его личность: им был немецкий эмигрант, ученый доктор Клаус Фукс, который в Манхэттенском проекте занимался теоретическими расчетами, имевшими отношение к расщеплению ядра атома и «методу внутреннего взрыва», применяемого в плутониевой бомбе. К несчастью для МИ-5, во время войны она выдала ему свидетельство об отсутствии каких-либо заболеваний, провела в отношении его проверку и подтвердила его надежность, прежде чем он получил доступ к британскому атомному проекту, носившему кодовое название «Сплавы для пусковой установки», а затем и более серьезному Манхэттенскому проекту. Документы МИ-5 того времени демонстрируют, что некоторые офицеры, отвечавшие за проверку Фукса в отделе С МИ-5, скептически относились к его лояльности, но факты, имевшиеся в его деле и свидетельствовавшие против него, были отрывочными – свидетельство неполноценности процедуры «выявления нежелательных связей» в плане его работы на советскую разведку. Что еще хуже, после войны МИ-5 снова подтвердила надежность Фукса для совершенно секретной работы на этот раз в британском ядерном исследовательском центре в Харвелле (Оксфордшир), где он и работал, когда был разоблачен благодаря расшифровкам «Веноны». И хотя будет, наверное, преувеличением называть Фукса «человеком, который дал Советскому Союзу бомбу», как это сделал руководитель ФБР Дж. Эдгар Гувер и некоторые представители британской прессы, когда это дело стало достоянием гласности, без сомнения, советские ученые-атомщики во многом использовали предоставленную им техническую информацию главным образом для того, чтобы подтвердить свои собственные исследования⁸.

Проблема МИ-5 состояла в том, что она не могла представить расшифровки «Веноны» в качестве доказательства против Фукса в суде. Как и в настоящее время, перехваченные радиотехнической разведкой материалы не допускались в качестве доказательства в английских судах, а это означало, что МИ-5 должна была либо поймать Фукса с поличным, либо получить от него признание. Отдел В МИ-5 начал в отношении его интенсивное расследование, которое не обнаружило ничего, кроме возможной любовной связи с женой другого ведущего ученого в Харвелле Герберта Скиннера и того факта, что Фукс плохо управлял автомобилем. Причина, по которой МИ-5 не удалось получить каких-либо доказательств его шпионской деятельности, состояла в том, как позднее признался Фукс, что к этому времени он перестал уже работать на советскую разведку. Отчаяние МИ-5 росло, и в декабре 1949 г. она снова решила подключить к работе своего специалиста по допросам Джима Скардона. Он умело расположил к себе Фукса в нескольких неофициальных беседах в Харвелле, которые иногда проходили за обедом в близлежащих пабах. В ходе этих бесед он ловко заставил Фукса признать свою вину. Скардон заставил Фукса поверить, что если тот признается, то по-прежнему останется преподавать в университете, хотя и знал, что это невозможно⁹.

Фукс подписал полное признание 24 января 1950 г. «под значительным моральным давлением» и был предан суду за нарушение закона «О государственной тайне» от 1921 г. На слушании дела при закрытых дверях в Центральном уголовном суде Олд-Бейли, которое заняло всего полтора часа, судья лорд Годдард приговорил его к максимально возможному сроку заключения – четырнадцати годам. Атмосферу паранойи, которая окружала дело Фукса в Великобритании, передал фильм, снятый в то время братьями Баултинг, «Семь дней до полудня» (1950), в котором фигурировал офицер особого отдела, приблизительно срисованный со Скардона, который лихорадочно пытался выследить обезумевшего ученого-атомщика. Фукс был выпущен из тюрьмы за хорошее поведение в 1959 г. и переехал в Восточную Германию, где получил орден «За заслуги перед Отечеством» и продолжал свои ядерные исследования вплоть до своей смерти в 1988 г.¹⁰

Дело Фукса не было последним делом, которое раскрыло недостатки британской разведки. В конце 1940-х гг. расшифровки «Веноны» обнаружили советского агента под кодовым именем «Гомер», действовавшего в высших эшелонах правительства Великобритании. В ходе тщательного отсева, основанного на подробностях, почерпнутых из расшифровок «Веноны», в апреле 1951 г. МИ-5 в конечном счете вычислила «Гомера», который оказался Дональдом Маклином – высокопоставленным выпускником Кембриджа, работавшим в министерстве иностранных дел. Это был первый шаг, который в конце концов привел к разоблачению группы из пяти «кембриджских шпионов», проникших в секретные службы Великобритании в годы войны. Год 1951 стал annus horribilis (ужасный год. – Лат.) для британской разведки, в течение которого Уайтхолл узнал о самых тяжелых случаях проникновения советской разведки в Великобританию за весь XX в. В мае того года Маклин и его коллега – кембриджский агент Гай Берджесс переметнулись на сторону Советского Союза, оставив позади себя разрушительный след и улики, указывающие на их коллег-шпионов. Подозрение вскоре пало на их близкого друга из Кембриджа Энтони Бланта, который во время войны служил в МИ-5, какое-то время будучи заместителем начальника отдела В в МИ-5 Гая Лиддела, в дневнике которого часто фигурирует Блант, который «забегает и выбегает» из его кабинета, получая, без сомнения, информацию, которую затем он передавал своим советским кураторам.

Блант представлял собой английский истеблишмент в миниатюре: выпускник Тринити-колледжа Кембриджского университета, блестящий историк, директор Института искусств Куртольда в Лондоне и оценщик королевских картин. С 1951 г. МИ-5 вела в отношении его длительное расследование, но он отказался признаваться, что означало: у МИ-5 снова нет достаточных доказательств, чтобы преследовать его в судебном порядке. В 1963 г. подозрения МИ-5 в отношении Бланта подтвердил американский коммунист Майкл Стрейт, который знал его в годы учебы в Тринити-колледже, и на следующий год Блант – тогда сэр Энтони – признал свою вину. Его освободили от судебного преследования в обмен на сотрудничество с МИ-5 и участие в ее дальнейших контрразведывательных расследованиях. Более десяти лет спустя журналист Эндрю Бойл публично разоблачил его как советского шпиона в своей книге «Атмосфера измены» (1979) – факт, который впоследствии подтвердила Маргарет Тэтчер в палате общин, после чего Блант был лишен всех своих наград. В воспоминаниях, вышедших в свет в июле 2009 г. – через 26 лет после его смерти, Блант назвал свою шпионскую деятельность в пользу Советского Союза «величайшей ошибкой» своей жизни и написал, что после своего разоблачения он несколько раз подумывал о самоубийстве¹¹.

Вслед за изменой Берджесса и Маклина подозрение вскоре пало на их близкого друга по Кембриджу Кима Филби. В то время Филби был руководителем базы SIS в Вашингтоне (округ Колумбия) и отвечал за связь с ЦРУ, считаясь внутри SIS будущим начальником службы. Филби был немедленно отозван в Лондон и допрошен SIS и МИ-5, но, зная, что он не может быть предан суду без признания вины, отказался его делать. Он также использовал физический недостаток своей речи – заикание, чтобы сбить темп допросов и выбить из колеи допрашивавших его людей, среди которых был юрисконсульт МИ-5 Хеленус «Выбивальщик» Мильмо – барристер, получивший свое прозвище благодаря способности «выбивать» признание у тех, кого подвергал перекрестному допросу. Филби ушел в отставку из SIS в 1951 г. и избрал себе карьеру журналиста на Ближнем Востоке, занимаясь написанием статей для журнала «Экономист» и газеты «Обсервер», хотя возможно, что он продолжал неофициально работать на свою службу. В конце концов в 1963 г. из Бейрута он переметнулся в Советский Союз, оставив позади себя след разрушений и подозрений.

Личность недостающего «пятого члена» кембриджской шпионской сети смущала и временами мучила британскую разведку более трех десятилетий после измены Берджесса и Маклина. В 1987 г. в так называемом «деле ловца шпионов» группа теоретиков подрывных заговоров под руководством бывшего офицера МИ-5 изменника Питера Райта и журналиста Чепмана Пинчера обвинила – среди прочих – генерального директора МИ-5 Роджера Холлиса в том, что он и есть недостающий «пятый человек». Однако нет никаких доказательств в поддержку этого утверждения в советских архивах, по оценке двух перебежчиков на Запад из КГБ Олега Гордиевского и Василия Митрохина или в архивах, которые видели перебежчики из советской военной разведки (ГРУ). Личность пятого кембриджского агента была раскрыта в 1990 г. Гордиевским: им был Джон Кернкросс – еще один выпускник Тринити-колледжа, завербованный КГБ в 1930-х гг. Кернкросс поступил на работу в министерство иностранных дел перед войной, а во время ее он работал в SIS и Блетчли-парке. Оттуда он передал большой объем совершенно секретной информации Советскому Союзу, включая секрет «Ультра» и самый большой военный секрет союзников – Манхэттенский проект. Кернкросс, наименее известный из кембриджских шпионов, на самом деле был одним из самых вредоносных агентов в советской шпионской сети¹².