9. ЛИЦЕНЗИЯ НА УБИЙСТВО
9. ЛИЦЕНЗИЯ НА УБИЙСТВО
Я разрешаю убить только Карлоса и Абу Нидаля.
(Президент Франсуа Миттеран главе ДГСЕ Пьеру Мариону).
Учитывая быструю сменяемость руководства в верхних эшелонах французской секретной службы, экстравагантный граф Александр де Маренше был фигурой исключительной в послевоенной французской разведке, во главе которой он находился целых 11 лет, с 1970-го по 1981 год. Этот рекорд так и остался непревзойденным для его преемников{324}. Именно де Маренше первым пустил СДЕКЕ по следу Карлоса. В юные годы общительность графа чуть было не стоила ему карьеры, уже не говоря о жизни. Сбежав из оккупированной Франции, он в поезде на Мадрид вступил в беседу с одним хорошо одетым джентльменом. Ослепленный успехом своего побега, восемнадцатилетний де Маренше поведал незнакомцу о том, как он перешел через Пиренеи, не проронил ни слова на допросе, учиненном ему гражданской гвардией на границе с Испанией, и как он теперь собирается присоединиться к “Свободной Франции” генерала де Голля. Его спутник по купе был немало впечатлен: “Серьезно? Как интересно. Но это, наверное, будет не просто,” — учтиво поддержал его собеседник. И только когда поезд прибыл в Мадрид, де Маренше выяснил, что делился своими успехами с послом Гитлера в Мадриде бароном фон Шторером. К счастью для де Маренше, барон не сделал ничего, что осложнило бы жизнь будущего участника Сопротивления.{325}
Став руководителем СДЕКЕ, аристократ, прозванный друзьями и поклонниками “Трех мушкетеров” Портосом за его внушительные размеры, оказался во главе организации, которую сам он называл “гангстерской бандой”. “Одни занимались торговлей наркотиками и оружием, другие — похищениями и убийствами, участвуя в самых кровавых разборках”.{326} В результате проведенной им чистки СДЕКЕ избавилась от большинства своего руководящего состава и нескольких сотен младших офицеров, подозреваемых в антиамериканских настроениях, запятнанных скандалами во время алжирской войны за независимость и просто не заслуживавших его доверия.
Единственным подразделением, которому де Маренше всецело доверял, была Служба противодействия, — секретное подразделение СДЕКЕ; ему он и поручил поимку Карлоса. В конце 1975 года, спустя несколько месяцев после тройного убийства двух секретных агентов ДСТ и Мухарбала, совершенных в Париже, Карлос был обнаружен в Алжире в его любимом ночном клубе “Дар Салем”. Обнаруживший его офицер Службы противодействия Филипп Рондо имел возможность наблюдать за ним, пока тот напивался в окружении женского общества. Переговорив с главой Службы противодействия графом де Мароллем, де Маренше предложил воспользоваться одним из запоев Карлоса, чтобы “нейтрализовать” его.
Однако ночной клуб был неподходящим местом для похищения, так как это могло осложнить дипломатические отношения, поскольку он принадлежал родному брату президента Алжира. Служба противодействия бросилась искать альтернативное решение. Однако к тому моменту, когда группа была сформирована, жертва, являвшая собой, по словам де Маренше, “прекрасного юнца, рожденного в шампанском и с гранатой в кармане”, уже исчезла.{327}
В 1976 году Рондо вновь напал на след Карлоса в отеле “Райский пляж” на Мальте. Служба противодействия предложила убрать Карлоса методом, введенным в оборот израильским Моссадом, а именно — заложив взрывное устройство в телефонную трубку в его гостиничном номере. Маренше считал, что, “имея дело с террористами, можно не соблюдать правила, и для борьбы с ними годятся любые средства”. Однако, согласно опубликованным сообщениям, президент Жискар д’Эстен не позволил СДЕКЕ пойти на это убийство. Впрочем, бывшие агенты Службы противодействия утверждают, что убийство не входило в их планы и речь шла только о поимке Карлоса и передаче его в руки французского правосудия. При этом они добавляли, что, если бы Карлос подверг их жизнь опасности, они бы приняли более жесткие меры. В 1977 году Карлос был обнаружен в Колумбии, где в то время жила его мать. И снова служба противодействия упустила возможность захватить его.
Ко времени избрания Миттерана на пост президента Франции в мае 1981 года все попытки французских спецслужб задержать Карлоса так ни к чему и не привели. Убийства и взрывы на улицах Парижа весной и летом 1982 года ознаменовали первое столкновение Миттерана с терроризмом. Двадцать один теракт за полгода, унесшие 30 жизней, не считая 178 раненых — такова цена, которую заплатила Франция за вторжение в Ливан и вмешательство в арабо-израильский конфликт. “Фракция ливанского вооруженного сопротивления” организовала убийство американского полковника Чарльза Рея и израильского дипломата Якова Барсиментова; Карлос взрывал французские объекты в Бейруте, он же взял на себя ответственность за взрыв трансэкспресса “Капитоль”, и его же группа с помощью сирийцев установила бомбу на улице Марбёф.
Список терактов был продолжен, когда вооруженные бандиты по указанию известного террориста Абу Нидаля совершили расистскую акцию в самом сердце Парижа. Кошерный ресторан и магазин деликатесов, принадлежавшие Джо Голденбергу и специализировавшиеся на обслуживании восточноевропейской диаспоры, как всегда, были переполнены днем 9 августа 1982 года, когда в окно влетела граната чешского производства. Пока посетители и официанты, многие из которых уже получили ранения, пытались понять, что произошло, внутрь ворвалась группа из четырех или пяти вооруженных людей в масках — точное их число в общей сумятице так и не удалось установить, — которая начала поливать посетителей автоматными очередями. Четверо были убиты и 30 человек ранены, 12 из них тяжело. Официант-марокканец, пытавшийся скрыться, был застрелен на кухне. Выбежав на улицу, убийцы расстреляли пожилого служащего ресторана и жившую по соседству женщину пятидесяти лет. Расследование дела было поручено Жану-Луи Брюгьеру, который оказался одним из немногих парижских следователей, остававшихся в городе в выходные. Уже через несколько часов после побоища он занялся поисками вещественных доказательств и улик. Это было его первое знакомство с терроризмом, до этого Брюгьер в основном имел дело с представителями парижского “дна”.
Через 8 дней после бойни в ресторане Голденберга Миттеран, потрясенный криками “Миттеран — убийца” и “Миттеран — предатель”, которыми его встретил еврейский квартал, отвернулся от существовавшего аппарата по борьбе с терроризмом и впервые в истории Республики создал оперативное антитеррористическое подразделение, базировавшееся в Елисейском дворце и подчинявшееся лично ему. Новое подразделение возглавил энергичный полковник Кристиан Пруто, который руководил элитной частью военизированной полиции “GIGN” (Groupe merit сГ Intervention de la Gendarmerie National).{328} Группа Пруто уже выставляла на общее посмешище силы безопасности Елисейского дворца, когда умудрилась пронести в президентскую резиденцию мешок со взрывчаткой. В одночасье чисто боевое подразделение Пруто было наделено правом “вести координационную, разведывательную и военную деятельность в борьбе с терроризмом”.
Назначение Пруто представляло собой не только смену коней на переправе, но и стало причиной полного разброда в рядах уже существовавших сил безопасности и полиции. “Уже через несколько дней никто не мог понять, кто за что отвечает”, — вспоминал бывший глава ДСТ Марсель Шале, выражая общее возмущение отрядом Пруто, который называли не иначе как бандой диких ковбоев. “Наши зарубежные партнеры были смущены тенью сомнения, брошенной на устоявшуюся систему разведки, и грозились закрыть шлюзы”.{329} А подразделение Пруто уже выполняло распоряжения Миттерана, нелегально прослушивая телефонные разговоры политиков, кинозвезд и журналистов.
Создание Миттераном особого антитеррористического подразделения выявило его давнее недоверие к французской разведке, которая запятнала себя длинной цепью послевоенных скандалов. Конфиденциальное донесение, посланное ДСТ на имя Миттерана после его избрания, еще больше понизило его мнение о деятельности секретных служб. В этом донесении сообщалось, что один из младших членов правительственного кабинета Реджи Дебре, разделявший взгляды Че Гевары и признававший “стратегическую ценность” терроризма, являлся марионеткой Фиделя Кастро. Как заявил однажды Миттеран, французские спецслужбы были не кем иным, как “дорогостоящими очковтирателями”, которые находились в “интеллектуальной зависимости у американцев”.{330} В поисках преемника для Маренше на посту главы СДЕКЕ Миттеран обратил свой взор за пределы этой организации и остановился на Пьере Марионе, занимавшемся аэрокосмической промышленностью.
В конце августа 1982 года, вскоре после кровавой бойни у Голденберга и через четыре месяца после взрывов на улице Марбёф, Пьер Марион пересек двор Елисейского дворца. Высокого роста, с пристальным взглядом и одетый как английский джентльмен, он был препровожден старшим церемониймейстером к президентскому кабинету. Марион чувствовал себя вполне уверенно: он не сомневался в том, что с Миттераном можно иметь дело. Это убеждение возникло у него после президентской реакции на убийства у Голденберга. Миттеран сразу же собрал всех руководителей секретных служб и полиции и объявил терроризм врагом номер один, приказав вступить с ним в беспощадную войну.
Марион воспринял это как прямой призыв к действию. Начиная с середины 1981 года Служба противодействия сумела внедрить своих информаторов в ряды некоторых поддерживавших террор организаций, и с их помощью удалось составить список потенциальных кандидатов на “нейтрализацию”. Имени Карлоса в этом списке не было, поскольку Марион считал его не стоящим внимания. “Мы полностью проигнорировали Карлоса, — признавался Марион. — Он был нам неинтересен. Он лишился своей харизмы. Когда я находился на секретной службе, он, по всеобщему мнению, больше не представлял опасности. Мы не считали его настоящим террористом”.{331}
Всего в списке Мариона оказалось 12 имен. Пять из них находились в Париже, а остальные семь разбросаны в Риме, Женеве, Франкфурте, Мадриде и Брюсселе. В основном это были сирийцы, ливанцы и граждане Ирака, прикрывавшиеся дипломатической деятельностью. Основываясь на разведывательных данных Моссада и Фронта национального освобождения Палестины, Марион был уверен, что по крайней мере 10 человек из списка помогали террористам. В отношении двух оставшихся лиц у него были кое-какие сомнения, но, с точки зрения Мариона, право Франции на самозащиту означало, что “интуитивной уверенности” достаточно для того, чтобы оправдать их убийства.
Марион отобрал добровольцев из 200 членов Службы противодействия — “отлично дисциплинированных и наблюдательных исполнителей”.{332} Не было недостатка и в кандидатах, занимавшихся в тренировочном лагере Серсо неподалеку от Орлеана, который принадлежал С ДЕКЕ, переименованном в ДГСЕ. Для каждого убийства были созданы группы из четырех членов, каждый из которых был вооружен таким образом, чтобы подозрение пало на других террористов. Все группы находились в постоянной боевой готовности. Но Марион ничего не мог сделать без предварительной консультации с Миттераном. Шеф секретной полиции стремился к полной конспиративности. Так что единственное, о чем он собирался ставить президента в известность, так это о количестве целей, не упоминая имен.
Личная встреча Мариона с Миттераном, которая проходила без свидетелей, поскольку Миттеран утверждал, что “там, где больше двоих, секреты заканчиваются”, закончилась неудачно. Президент находился в дурном расположении духа и сидел с каменным выражением лица. Передавая Миттерану список предложенных операций, Марион заверил главу государства, что в случае провала или утечки информации, согласно существующим правилам игры, роль козла отпущения он возьмет на себя. Однако президент, держа список смертников в своих изящных руках (Марион отметил про себя, что у Миттерана руки скрипача) отказался дать разрешение на убийства.
Спустя восемь дней, в сентябре, Марион обратился с просьбой предоставить ему еще одну аудиенцию. Встреча, также прошедшая без свидетелей, снова оказалась довольно натянутой. Холодно пожав руку Мариону, президент осведомился о причине такой поспешности. Когда Марион предложил ударить по базе Абу Нидаля и тренировочным лагерям террористов в Бейруте, лицо президента исказилось и он начал барабанить по столу пальцами правой руки. Наконец, он нарушил долгое напряженное молчание: “Нет, можете ликвидировать только Карлоса и Абу Нидаля.”
Марион возразил, что оба слишком надежно защищены. Французская разведка ошибочно полагала, что Карлос, вооруженный до зубов, скрывается в какой-то чешской крепости. Абу Нидаль, рассорившийся с Арафатом в середине 1970-х годов, скрывался в Сирии. Выпускник Высшей политехнической школы, Марион следовал девизу “око за око, зуб за зуб”. Он не сомневался в правомочности санкционированных государством убийств, и это в стране, где гильотина была упразднена лишь в 1981 году (по инициативе Миттерана): “Мы противостоим фанатикам, которые не останавливаются ни перед чем для достижения своих целей во имя выполнения приказа или получения вознаграждения… В конце концов, с точки зрения морали, убийство террористов более оправданно, чем приказ солдатам стрелять в других солдат, участвующих в конфликте только в силу воинской дисциплины. К тому же подобные акции “нейтрализации” будут проводиться вне рамок, поэтому угрызения совести мучают меня гораздо меньше. Ради таких акций и существует секретная служба, и в исключительных обстоятельствах она может нарушать рамки закона.{333}
Позиция Мариона отражала взгляды и практику секретных служб. Во время войны с борцами за независимость Алжира Служба создала для собственного прикрытия организацию, ставшую известной под именем “Main Rouge” (“Красная рука”), которая занималась ликвидацией националистических лидеров и поставщиков оружия во всей Европе и Северной Африке, а кроме того взрывала морские суда и грузы последних. Так, один бывший контрабандист, разбогатевший на торговле алкоголем и табаком и перешедший впоследствии на операции с оружием, некто Жорж Пуше, имевший склады в Гамбурге, пренебрег в 1957 году предупреждением, полученным от Службы противодействия. Когда стало ясно, что он не реагирует, три его судна были взорваны, так что вскоре он просто разорился. Его компаньон был убит в женевской гостинице отравленной стрелой. Секретная служба не щадила и родственников: другой немецкий торговец оружием, Отто Шлютер, прекратил поддерживать алжирских националистов после того, как в автомобиль его матери была подложена бомба. Согласно утверждениям бывшего советника премьер-министра Константина Мельника, за один только 1960 год Службой противодействия было уничтожено 135 человек.{334}
Один из преемников Мариона адмирал Пьер Лакост, уволенный в отставку после того, как французские секретные службы пустили на дно корабль “Rainbow Warrior”, принадлежавший движению Гринпис, с радостью бы уничтожил Карлоса, чтобы угодить Миттерану: “Если бы я держал Карлоса на прицеле своей винтовки, я бы добился разрешения уничтожить его. Уж я бы не стал скромничать. Но мы, к сожалению, так и не смогли подобраться к нему достаточно близко, чтобы я мог попросить у Миттерана разрешение на его убийство”.{335}
Биографы неизменно подчеркивают, что социалист Франсуа Миттеран отказывался санкционировать внеюридическую расправу. Считается, что он не только отменил смертную казнь, но и пресек такие акции, как “мокруха” или, в терминах ЦРУ, “операции по устранению в чрезвычайных обстоятельствах”. Тем не менее, Служба противодействия активно функционировала в течение всего его длительного правления.
Французский посол в Бейруте, 59-летний Луи Деламар, знал, что его жизни угрожает опасность. Он то и дело получал письменные угрозы. Однако он отказался как от телохранителей, так и от бронированного автомобиля, заявив, что подобный эскорт бесполезен и приведет лишь к гибели нескольких людей вместо одного.
Деламар ехал один со своим шофером, когда 4 сентября 1981 года на посольский автомобиль с трепещущим на ветру трехцветным флажком было совершено нападение. Четыре вооруженных автоматами бандита выскочили из белого БМВ, перегородившего дорогу, и, пока шофер пытался укрыться на полу, один из них прицелился в посла и открыл огонь прямо через стекло. Шесть пуль, выпущенных в упор, попали Дела-мару в голову, сердце и живот.
Свидетели покушения, включая шофера, показали, что убийца, прежде чем открыть огонь, подбежал к машине посла и попытался открыть дверцу, которая оказалась заблокированной изнутри. За происходящим наблюдали сирийские солдаты и офицеры разведки, находившиеся на блокпосту всего в нескольких десятках ярдов от места происшествия. А когда белый “БМВ” приблизился к блокпосту, они не сделали ничего, чтобы остановить его.
Трое из четырех убийц Луи Деламара были уничтожены Службой противодействия. Через несколько часов после гибели посла Марион отдал приказ своим агентам на Ближнем Востоке найти и установить личности преступников. Предварительные донесения из Ливана, Палестины и Сирии указывали на Дамаск. Расследование, продолжавшееся несколько месяцев, подтвердило, что организатором убийства действительно являлась Сирия, хотя изначально планировалось захватить Деламара в заложники так же, как это было ранее сделано с иорданским дипломатом для оказания давления на Францию.
Французские агенты выяснили, что убийцы являлись членами “Красных рыцарей” — новой военизированной организации, возникшей тем летом и размещавшейся в Ливане по распоряжению брата сирийского президента Рифата аль Асада. Они прошли специальную подготовку в тренировочном лагере в Сирии, находившемся в распоряжении подчиненного лично Рифату Асаду корпуса обороны, насчитывавшему в своих рядах 50 000 человек. После убийства посла они были переправлены сирийской разведывательной службой в Дамаск, где и были отпущены после подробного допроса.
Французы смогли установить личности лишь троих участников нападения и выследили их в конце 1982 года в ливанском поселении Бекаа. Марион отправил туда группу, состоявшую из дюжины бойцов Службы противодействия, которые пристрелили двоих террористов на месте и тяжело ранили третьего. Коммандос запросили у Мариона разрешения на продолжение операции и получили его, после чего французский офицер последовал за тяжелораненым террористом до больничной койки и, улучив момент, отключил ему кислород и прочие приборы жизнеобеспечения, “чтобы его больше не мучили воспоминания”, как сказал один из старших офицеров. О завершении операции группа радировала в Париж.
Карлосу удалось избегнуть подобной участи, уготованной ему Службой противодействия, но соперничающая с ней и мстительная ДСТ, потерявшая от его пуль двух своих товарищей, рвалась восполнить этот пробел и прикончить его.
В декабре 1982 года глава парижского отделения ЦРУ Джон Сиддель позвонил новому руководителю ДСТ Иву Бонне. Сиддель, которого Бонне называл не иначе как с приставкой “фон” из-за прусской чопорности американца, настаивал на срочной встрече. Представитель ЦРУ преподнес своему французскому коллеге царский рождественский подарок — шанс схватить Карлоса. Бонне занимал этот пост всего месяц, перейдя на работу в ДСТ с гражданской должности, но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, насколько важна эта информация: “Убийства на улице Тулье все еще были живы в памяти ДСТ. Карлос превратился для всех в какое-то мифическое существо; без всякого сомнения, это был враг номер один для любого сотрудника ДСТ”.{336}
Сиддель был убежден, что его источник, осведомитель ЦРУ из Сирии, вполне надежен. Карлоса видели в Дамаске, и в ближайшие дни он собирался уехать на швейцарский курорт Гштаад, излюбленное место отдыха европейской элиты, и пробыть там все Рождество. Сиддель знал название гостиницы, в которой он собирался остановиться, и дату его прибытия. Начальник Бонне, министр внутренних дел Деффере, никак не мог упустить возможность разделаться с человеком, с которым он пытался вести переговоры, и получил взамен лишь убийства и взрывы. “Возьмем на себя смелость поймайть его и пристрелить, — воодушевлял Бонне Деффере. — Я беру на себя всю ответственность. Я не стану обращаться с этим к президенту Франции, потому что он не может санкционировать убийство”.{337}
Технически ДСТ не имела права готовить подобную акцию. В ее задачу входило поддержание внутренней безопасности, что недвусмысленно выражено в законе, определявшем, что она отвечает “за обнаружение и предупреждение на территории Французской республики деятельности, вдохновляемой, осуществляемой и поддерживаемой внешними силами, которые создают угрозу безопасности страны”. Операции за границами Франции были подведомственны ДГСЕ. Бесчисленные руководители ДСТ делали все мыслимое и немыслимое, чтобы расширить границы своих возможностей, но это всегда пресекалось их конкурентами.
Поскольку даже речи не могло идти о том, чтобы передать ДГСЕ информацию, полученную от ЦРУ, Деффере не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к полковнику Пруто, лишь пять месяцев до этого назначенному главой нового подразделения по борьбе с терроризмом. Стремясь к тому, чтобы его подразделение было признано законным критически настроенными коллегами из полиции и французских секретных служб, Пруто лично взялся возглавить команду десантников, отправившихся в Гштаад, где его военизированная команда не без труда растворилась в толпе блистающих драгоценностями и одетых в меха отдыхающих.
Полковник Пруто не обнаружил Карлоса ни в гостинице, ни на горных склонах. “Если какой-нибудь знаменитый террорист и находился в этом городе, чего мы не можем подтвердить, то это был не Карлос”, “ писал он в конфиденциальном донесении Миттерану, ссылаясь на приказ того поймать Карлоса: “Учитывая всю опасность, которую представляет собой Карлос, мы понимаем, как важно обезоружить его при первом же обнаружении”.{338}
Взбешенный Пруто обвинил в провале операции ЦРУ и Сидделя: “Вы сделали из нас полных идиотов”, — заявил он американцу. “Нет, месье, нет. Мы были абсолютно уверены. Мы пропустили нашего агента через тест на детекторе лжи,” — ответил Сиддель. Таким образом, ЦРУ снова в который раз расплачивалось за свою веру во всемогущество полиграфа, которую не разделяли не только разведывательные службы других стран, но и некоторые сотрудники в самом ЦРУ. “Для некоторых этнических групп полиграф дает достаточно эффективные результаты, для других — менее эффективные, — замечал политически некорректный Клэрридж, который в свое время, в середине 1970-х, сам пытался нейтрализовать Карлоса. — Американцы, в силу пуританской традиции, определяющейся понятиями «правды» и «лжи», являются благодатными субъектами проверки на полиграфе. Арабы и индийцы, к примеру, представляют значительные трудности, поскольку ложь в определенных обстоятельствах для них культурологически приемлема”.{339}
В течение года, последовавшего за поднятой Карлосом волной террора против французов, все усилия, предпринимавшиеся французскими секретными службами, напоминали бой с его тенью. Самое близкое расстояние, на которое им по отдельности удалось к нему подобраться, это — сирийская разведка, которая являлась в то время главным спонсором Карлоса. Действия в обход громоздкого дипломатического аппарата не представляли собой чего-либо исключительного во Франции, где политики, главы государственных корпораций и секретных служб старались организовать собственную сеть разветвленных контактов с заграничными партнерами, считая это частью своей работы.
Во время своей сентябрьской встречи с Миттераном Марион добился от президента Франции разрешения (“Делайте, но быстро.”) договориться со вторым лицом Сирии Рифатом аль Асадом о соглашении, в соответствии с которым Сирия отказывалась бы поддерживать террористические акции, направленные против Франции. С сирийцем было нелегко вести переговоры. За год до этого, в феврале 1981 года, Рифат Асад жестоко подавил мятеж фундаменталистов из “Мусульманского братства”. Повстанцам удалось захватить старинный город Хама на севере от Дамаска, прежде чем Рифат послал туда воинские части, поддержанные танковой дивизией. Считается, что во время последовавшей бойни было убито около десяти тысяч членов “Мусульманского братства” и гражданских лиц.
Марион уже успел продемонстрировать сирийцам, что он имеет в виду под бизнесом. Через пять дней после взрыва на улице Марбёф группа Службы противодействия, расположенная в Мадриде, обрушила шквальный огонь на Хасана Дэйюба, сирийского атташе по культуре, когда он возвращался домой. Дэйюб подозревался в организации убийств нескольких лидеров сирийской оппозиции, находившихся в изгнании в ряде европейских стран. Но его даже не задело. Службе противодействия было приказано нанести ему ранения, но она не сумела выполнить даже этого.
Вдохновленный президентом, Марион в том же сентябре организовал встречу с Рифатом аль-Асадом, которая состоялась на роскошной вилле, принадлежавшей сирийцу и расположенной рядом с парижским гольф-клубом Сент-Нон ла Бретеш, на западной окраине города. Местные жители утверждали, что, когда Рифат появлялся в окрестностях клуба, он всегда был окружен плотной толпой телохранителей. Мариону было предложено явиться без охраны на эту встречу, но офицеры ДСТ ненавязчиво развернули сеть наблюдения в пределах видимости виллы. Мариона, пришедшего лишь в сопровождении своего шофера, встречала целая толпа телохранителей, вооруженных автоматами.
За время двух раундов пятичасовых переговоров Рифат яростно отрицал какую-либо свою связь с террористами. Марион применял политику “кнута и пряника”. Пряником была возможность установления более теплых отношений с Францией; кнутом — угроза разгрома всей террористической сети во Франции и других европейских странах, включая санкции по отношению к так называемым сирийским “дипломатам”, хотя именно на это Миттеран и не давал разрешения. Однако блеф Мариона был принят за чистую монету, и оба скрепили рукопожатием “пакт о ненападении”. “Вы можете положиться на мое слово, — сказал Рифат в конце встречи.
— Абу Нидал больше никогда не предпримет никаких действий против вас”.{340}
Имя Карлоса на встрече не упоминалось. “Переговоры не касались вопроса о Карлосе, — вспоминал Марион. — В соответствии с утверждениями ДГСЕ, Сирия его больше не поддерживала. Более того, сирийцы вообще считали, что он вышел из игры”.{341} В действительности же, как сам Карлос вскоре и продемонстрировал, он в то время являлся важнейшим звеном всех планов Рифата аль-Асада. Глава ДСТ Ив Бонне был также одурачен сирийцами. Через несколько месяцев после встречи Мариона с Рифатом Бонне полетел в Дамаск, чтобы самому заняться дипломатией.
Руководители двух подразделений французской разведки не сделали никаких попыток скоординировать свои действия. “У меня никогда не было такой привычки — спрашивать у ДГСЕ разрешения, когда я отправлялся за рубеж”, — презрительно фыркал Бонне.{342} Сторонний наблюдатель из “МИ-6” замечал: “Французские секретные службы поддерживали хорошую форму не столько с помощью координации своих усилий, сколько благодаря конкуренции друг с другом”. Непримиримая вражда между разведками уходит корнями в “дело Дрейфуса”, которое породило недоверие руководителей Франции и общественного мнения к разведывательным службам. У самой разведки решение лишить военных их обязанностей по внутренней контрразведке вызывало лишь возмущение. Секретная военизированная служба, наследницей которой являлась ДГСЕ, постоянно соперничала со своим гражданским конкурентом (ДСТ), который не упускал возможности отплатить по принципу “око за око”.
Как и Мариону, Бонне пришлось выслушать двухчасовое обвинение в адрес Франции за ее вмешательство в ливанские дела, к которому сводился монолог генерала Мохаммеда аль-Кули, возглавлявшего элитное подразделение сирийской разведки, а именно — разведки сирийских ВВС. Однако вскоре атмосфера стала более теплой, и когда грузный генерал, друг и ближайший советник президента Сирии Ас ада, вызвался пройтись с Бонне по улицам Дамаска в окружении, как тот вспоминал, “его симпатичных коллег с оттопыривающимися карманами”, он даже предложил французу сигару. В мечети Омайада в сопровождении все того же, только босого, эскорта Кули обратил внимание Бонне на великолепные мозаики.
Бонне избегал говорить о том, с кем он еще общался во время своих посещений Дамаска в 1983 и 1985 годах. Он подтверждал, что видел “людей из группы Абу Нидаля: довольно милые, правда, несколько возбужденные, к тому же с совершенно идеалистическими представлениями”. Но он отрицал, что встречался с самим Абу Нидалем. Впрочем, представляется довольно странным, что глава французской ДСТ, предпринявший поездку в столицу Сирии, чтобы встретиться с генералом аль-Кули, тратил время на безвестных подчиненных Абу Нидаля. Этому противоречит тот факт, что в 1985 году Абу Нидаль передал через посредника личные устные соболезнования Бонне в связи с его увольнением из рядов ДСТ: “Ваше увольнение не повлияет на нашу дружбу”.{343}
Как и Марион, Бонне приписывает себе заслугу двухлетней передышки в деятельности террористических групп во Франции, поддерживаемых Сирией, которая, по его собственному признанию, была получена на достаточно эгоистичных условиях: “Террористические акции продолжались во всех остальных странах, за исключением Франции. Перемирие базировалось на сбалансированных взаимоотношениях — обмене информацией и договоре о взаимном ненападении, исключавшим агрессивные действия против Франции как внутри страны, так и за ее пределами. В то же время подспудно имелось в виду следующее: «Французские спецслужбы закрывают глаза на любые акции против врагов Сирии при условии, если эти акции будут проводиться за пределами Франции». Арабов весьма интересовала информация о противниках сирийского режима, осевших во Франции. Но я не сделал ничего, что повлекло бы за собой чью-нибудь смерть. На моей совести нет ни одной смерти", — утверждал Бонне.{344}
И снова во всех этих переговорах не фигурировал Карлос. “Карлос не представлял для меня интереса. Гораздо больше я был озабочен советским шпионажем, — вспоминал Бонне. — Когда я спросил у аль-Кули о Карлосе, он сказал мне: «Нечего так беспокоиться о человеке, который ничего из себя не представляет». Палестинцы тоже заверили меня, что Карлос совершенно погубил себя алкоголем и наркотиками. То же говорили мне и люди Абу Нидаля”.{345}
Недееспособный и погрязший в алкоголе и наркотиках. Не слишком лестный портрет. Но и не слишком точный. Как Марион, так и Бонне упустили возможность схватить за руку того, кто направлял действия Карлоса. Материалы Штази отчетливо свидетельствуют о том, что с середины семидесятых годов и далее Рифат аль-Асад, генерал аль-Кули и его заместитель Хайтам Саид являлись главными посредниками Карлоса, через которых он поддерживал контакты с сирийской разведкой.
Через полтора года после своего первого посещения Восточного Берлина Карлос установил прямой контакт с сирийским послом и попросил его о помощи. Зимой 1980 года посол принял Карлоса, его жену Магдалину Копп и Иоханне-са Вайнриха, которые обладали дипломатическими сирийскими паспортами, и провел с ними получасовую беседу в своем кабинете. После этой встречи посол приказал третьему секретарю посольства, отвечавшему за безопасность, Набилю Шри-таху “присматривать” за группой Карлоса. Вскоре после этого министр иностранных дел Сирии прислал шифрованную телеграмму из Дамаска с распоряжением об оказании Карлосу любой требуемой поддержки.{346}
30-летний Набиль Піритах работал переводчиком при президенте Асаде во время визитов главы государства в немец-коговорящие страны, однако, с точки зрения восточногерманского Штази, Шритах был просто сирийским шпионом. Сначала Карлос и Вайнрих обращались к нему с пустяковыми просьбами. В основном им нужны были рекомендательные письма для получения венгерских, румынских и чешских виз. Обмен валюты. Резервация номеров в гостиницах, аренда автомобилей. В записях Вайнриха можно найти упоминания о суммах, переданных ему дипломатом. Через несколько дней после первой встречи с сирийским послом в Восточном Берлине Вайнрих попросил Шритаха спрятать у себя чемодан с оружием и взрывчаткой, уложенной в коробки из-под парфюмерии. Посол, по утверждению Вайнриха, не имел ничего против этого. Затем в огромном служебном сейфе Шритаха был размещен весь арсенал Вайнриха, состоявший из автоматов, пистолетов, боеприпасов, детонаторов и других предметов. Раз в месяц Вайнрих что-нибудь брал оттуда.
Вайнрих всегда был уверен в теплом приеме, который ожидал его в сирийском посольстве. Он был на “ты” с самим послом Амином Аскари (а с 1981 года и с его преемником Файсалом Суммаком), который являлся посредником между Карлосом и Рифатом Асадом. В своем письме к Карлосу Вайнрих пишет, что для установления контакта с Рифатом ему достаточно позвонить ему в Дамаск и сказать: “Это Стив (одна из кличек Вайнриха). Привет от Карлоса, а также от Амина Аскари из Германии”.{347}
Изъятие взрывчатки в аэропорту Восточного Берлина 31 мая 1982 года, повлекшее за собой заявление Вайнриха о том, что “Карлос ведет грязную войну против Франции”, всех насторожило. Взрывчатка, аккуратно завернутая в небольшие пакеты, была отдана на исследование экспертам в специальную техническую лабораторию Штази, где было установлено, что это “нитропента” весом 24,38 кг. Штази пришла к выводу, что взрывчатка была предоставлена террористам румынской политической разведкой Секуритате. Во время напряженных встреч с главой восточногерманского антитеррористического подразделения Штази майором Фоггом Вайнрих настоятельно требовал, чтобы ему вернули его собственность. Однако он отказывался объяснить восточным немцам, на что она будет употреблена, утверждая лишь, что ее поделят между “освободительными движениями”.
Взбешенный отказом Вайнриха сотрудничать с ним, Фогт приказал одному из подчиненных ему офицеров, Боростовско-му, обыскать номер Вайнриха в гостинице “Метрополь”. В портфеле Вайнриха было обнаружено множество свидетельств того, для чего тот собирался использовать эту взрывчатку. В частности, там находился план Дома Франции, в котором размещались французское консульство и культурный центр, расположенный на самой красивой улице Восточного Берлина Курфюрстендам. К плану были приложены сделанные рукою Вайнриха заметки, уточняющие результаты наблюдения за консульством, которое осуществлялось двумя членами группы Карлоса. Во время дальнейшего обыска были обнаружены планы нападения на штаб командования французскими войсками в Западном Берлине, проект похищения в Бейруте, планы взрывов здания университета и отеля “Меридиан” в главном городе Французской Ривьеры Ницце, нападений на французское и американское посольства в Бейруте и французское посольство в Бонне.{348}
Личная армия Карлоса была настолько большой и была так хорошо размещена, что он мог одновременно осуществлять свои акции как в Западной Европе, так и на Ближнем Востоке. Трудоемкий процесс наблюдения сразу за тремя посольствами — в Бейруте и Бонне уже был осуществлен членами группы Карлоса. Боростовский пророчески отмечал в своем рапорте: “Все акции группы направлены на освобождение ее членов (Копп и Бреге) путем силового давления. Чем дольше они будут находиться в тюрьме, тем большую жестокость будут приобретать эти теракты. Группа намерена продолжать свои террористические акции до тех пор, пока пленники не будут освобождены”.{349}
Первая неудача постигла организацию Карлоса в середине 1983 года, когда курдский беженец Джамаль аль-Курди предал ее после ареста в Швейцарии, где он был задержан как нелегальный иммигрант. Начиная с 1979 года, когда он отказался убить журналиста, взявшего у Карлоса интервью для “Аль Ватан аль Араби”, аль-Курди еще несколько раз отказывался от участия в операциях Карлоса. Согласно неподтвержденным сообщениям, дошедшим до Вайнриха, аль-Курди предал организацию во время судебного разбирательства в швейцарском суде, опасаясь репрессий. Однако эти сообщения не слишком взволновали организацию, поскольку аль-Курди был не настолько осведомлен, чтобы представлять собой опасность. И Штази, знавшая об аль-Курди в результате слежки за Вайнрихом, также пришла к выводу о том, что вряд ли на основании его показаний ГДР будет обвинена в предоставлении Карлосу укрытия.
После более чем годового давления на Штази Вайнрих добился своего: майор Фогт в августе 1983 года приказал Боростовскому вернуть взрывчатку “нитропента” владельцу, изъяв ее из военного склада Штази, где она хранилась все это время. Сделано это было вопреки предупреждениям Борос-товского о том, что взрывчатка будет тут же пущена в дело, и в нарушение общепринятой практики, в соответствии с которой захваченная Штази взрывчатка уничтожалась. Вайнрих получил обратно свой бесценный груз лишь с робким напутствием Штази не использовать взрывчатку таким образом, чтобы Запад не смог обвинить восточных немцев в связях с группой Карлоса. Вечером 21 августа 1983 года Вайнрих отнес ее вместе с детонаторами в свой арсенал, расположенный в сирийском посольстве.
За день до этого в аэропорт Берлин-Шёнефельд прилетел из Дамаска один из сообщников Карлоса Мустафа Ахмед эль-Сибаи. Ливанец по национальности, Сибаи остановился в гостинице “Метрополь” в Восточном Берлине, которая была удобно расположена напротив станции метро Фридрихштрассе. Он получил ключи от номера 1108, через две двери от номера Вайнриха.{350} Планы Сибаи были хорошо известны Штази, которая накануне получила от венгерских спецслужб телеграмму, касающуюся Сибаи, в которой он был назван “кандидатом в камикадзе”. Несколькими днями ранее правая рука Карлоса сириец Али аль-Исса занял номер в отеле “Палас”, также находившемся в Восточном Берлине.
Утром 23 августа Вайнрих снова позвонил в сирийское посольство, расположенное за разрушенным зданием рейхстага, и попросил Набиля Шритаха, третьего секретаря посольства, отвечавшего за безопасность, принести ему коричневый кожаный кофр со взрывчаткой “нитропента”, который хранился в его сейфе. Затем он попросил еще об одной услуге — переправить его через Берлинскую стену. Не зная, как далеко должна распространяться его помощь, Шритах обратился к послу Суммаку за советом. Тот ничем ему не помог, сказав, что это личное дело Шритаха. И Шритах отказал Вайнриху.
Однако Вайнриху не составило труда найти другого курьера. Не желая тащить тяжелый кофр даже на короткое расстояние, верный помощник Карлоса взял такси до станции метро Фридрихштрассе, связывавшей Западный и Восточный Берлин, где его ждал запасной курьер Исса. Через несколько минут тот, не вызывая подозрений, пересек границу между Востоком и Западом вместе со взрывчаткой. При этом он воспользовался сирийским дипломатическим паспортом.
Перейдя плотно охраняемую границу, Исса встретился с другим членом группы Карлоса Сибаи, который перебрался в Западный Берлин чуть ранее.
Утром 25 августа на третьем этаже Дома Франции, где располагался культурный центр и его офисы, а также ресторан, видели хорошо одетого мужчину с флюоресцентной походной сумкой, который прижимал к груди пакет, завернутый в коричневую бумагу. Немного позднее он был замечен на четвертом этаже, который практически был пуст из-за ремонтных работ.
В 11 часов 20 минут взрыв поднял на воздух крышу Дома Франции, уничтожив четвертый этаж, где была оставлена бомба, и обрушив часть здания. Мишель Хариц, который за несколько дней до этого примкнул к религиозному движению “Молодежь за мир” и собирался подать петицию французскому консулу с протестом против французских ядерных испытаний в южной части Тихого океана, был заживо погребен под обломками потолка третьего этажа. 26-летний Хариц скончался от удушья. Еще 22 человека, оказавшихся в здании или поблизости от него, включая младенца в коляске и пятилетнего мальчика, были ранены разлетевшимися кусками бетона, осколками стекла и строительного мусора.
Через 25 минут после взрыва, который, по оценке полиции, был вызван 20 или 30 кг взрывчатки, Сибаи, доставивший взрывчатку на место, и Исса снова пересекли государственную границу на станции метро Фридрихштрассе. Днем Вайн-рих еще раз посетил сирийское посольство в Восточном Берлине и посоветовал Шритаху включить радио и прослушать последние новости, передававшиеся в час дня. “Моих рук дело”, — самодовольно произнес он, услышав сообщение о взрыве.{351}
Первого сентября Карлос написал по-английски письмо, которое через его посыльного было доставлено в западногер-майское посольство в Саудовской Аравии. Угрозы, содержавшиеся в этом послании, адресованном министру внутренних дел ФРГ Фридриху Циммерману, были такими же, как и в письме министру внутренних дел Франции Гастону Деффе-ре после ареста Магдалины Копп и Бруно Бреге.
“Его превосходительству
От имени центрального руководства нашей организации.
1) Мы разрушили французское консульство в Западном Берлине в 11:20 25 августа текущего года. Эта операция является ответом на вооруженный конфликт, навязанный нам французским режимом. Схемы и пояснения, касающиеся этой операции, прилагаются.
2) Выбор Западного Берлина обусловлен желанием подвигнуть Вас на прекращение действий, начатых вашими предшественниками против нашей организации. Миссис Габриель Крёхер-Тидеман, которая никогда не являлась членом нашей организации, подвергнута экстрадиции за ее предполагаемое участие в операции против стран ОПЕК 21 декабря 1975 года. Любые судебные или полицейские преследования миссис Крёхер-Тидеман (или любых других лиц) по подозрению в причастности к деятельности нашей организации будут рассматриваться нами как грубая агрессия, на которую последует адекватный ответ.
От имени Организации вооруженной борьбы арабской революции
Карлос".
Как обычно, Карлос добавил отпечаток своего большого пальца, приложив его под своей подписью. Кроме этого, во избежание каких-либо сомнений относительно достоверности изложенного, он вложил в конверт план четвертого этажа Дома Франции, озаглавленный “набросок 4-го этажа в момент вэрыва” с такими уточняющими деталями, как стрелка с надписью “туалет (закрытый)” и “закрытая стеклянная дверь, ведущая на галерею”. Еще одна стрелка с надписью “маленькая кладовка” сопровождалась пояснением: “сюда было заложено 25 кг пластиковой взрывчатки”.
Таким образом с помощью сирийцев благородный Карлос отомстил не только за Копп и Бреге, что, по его утверждению, являлось частью “вооруженного конфликта, навязанного французским режимом”, но и за свою подругу Крёхер-Тидеман. За два месяца до этого прокурор западногерманского города Кёльна потребовал экстрадиции Крёхер-Тидеман из Швейцарии, где она отбывала тюремное заключение. Будучи загнанной в угол, она (вместе с напарником), как всегда, открыла стрельбу по швейцарской полиции, когда в декабре 1977 года ее попытались остановить при переходе границы с Францией. До того, как их удалось обезвредить, они успели ранить двух пограничников. Кёльнский прокурор добивался экстрадиции, чтобы она могла предстать перед судом по обвинению в двух совершенных ею убийствах во время захвата заложников членов ОПЕК. В конечном итоге Крёхер-Тидеман была освобождена, но не благодаря заступничеству Карлоса, а потому, что свидетели отказались от своих показаний в отношении совершенных ею убийств в Вене во время суда, состоявшегося в 1992 году, и кёльнскому суду не оставалось ничего другого, как отпустить ее на волю.
Через два дня после взрыва Дома Франции Вайнрих (по кличке Питер) послал из Белграда отчет о нападении Карлосу (Мишелю), который находился в это время в столице Румынии Бухаресте. Под заголовком “Берлинская операция” Вайнрих писал: “Операция произвела большее впечатление, чем я ожидал. Посылаю тебе несколько снимков”. 27-страничный отчет о проделанной и предстоящей работе свидетельствует об уверенности Вайнриха. “Палестинцы знают, что ты в Бухаресте. Я понял это из их расспросов, касающихся тебя. Я сказал им: «Мы нигде, и мы везде в одно и то же время. Нас можно найти только в подполье»”. Письмо Вайнриха заканчивается следующими словами: “Дорогой Мишель, я пытаюсь все дер-жать под контролем. Я хотел бы увидеться с тобой — и чем скорей, тем лучше. Пожалуйста, береги себя и наших товарищей. Каждый нам нужен… Целую тебя крепко
Твой Питер”.{352}