ПОБЕДА, ЧТО БЫЛА ПОСТРАШНЕЕ МНОГИХ ПОРАЖЕНИЙ{12}

ПОБЕДА, ЧТО БЫЛА ПОСТРАШНЕЕ МНОГИХ ПОРАЖЕНИЙ^{12}

Мы очень хорошо знаем, что победили в Великой Отечественной. Не могли не победить. И до сих пор уверены, что стали жертвой неспровоцированной агрессии со стороны гитлеровской Германии. Великая Победа стала в глазах русского народа историческим оправданием коммунистической идеи. «Без социализма и Сталина мы бы не победили» — так думают очень многие. И еще мы, единственные в мире, очень любим козырять цифрой наших людских потерь. Сначала это было 7, потом 20 миллионов погибших, теперь официальная цифра потерь возросла до 27 миллионов. Как я покажу ниже, истинное число советских потерь примерно в полтора раза больше. Однако миф поддерживается традиционными утверждениями, будто львиная часть погибших пришлась на мирное население. Красная армия якобы потеряла погибшими менее 9 миллионов бойцов и командиров, причем основную часть в 41–42 годах, когда мы еще не оправились от внезапного нападения.

Вот только почему нападение Гитлера случилось неожиданно для Сталина и руководства советских вооруженных сил, наши историки говорят довольно невнятно. Иосиф Виссарионович, мол, очень боялся германского фюрера и, чтобы, не дай Бог, не спровоцировать его на войну против СССР, запретил приводить войска в боевую готовность и выдвигать их к западным границам.

Неужели, действительно, боялся? К такому заключению можно прийти только в том случае, если не знаешь, какими силами и средствами располагала Красная армия к июню 41-го. Одних танков было более 25 тысяч, из них почти 14 тысяч — в западных приграничных округах. Боевых самолетов советские ВВС имели около 19 тысяч, из которых почти 11 тысяч дислоцировались на Западе. 3719 самолетов новых конструкций (в основном — истребителей) могли более или менее на равных сражаться с лучшим на тот момент истребителем люфтваффе Me-109. А «мессершмиттов» на Восточном фронте у немцев к 22 июня было не более 500 штук. Всего же люфтваффе смогли выставить против СССР только 1830 боевых самолетов. Три сотни финских и четыре сотни румынских самолетов, по большей части устаревших конструкций, соотношение сил в воздухе принципиально не меняют. И по артиллерии превосходство было на советской стороне — 60 тысяч орудий и минометов против 43 тысяч.

В численном превосходстве Красной армии тоже сомневаться не приходиться. К 22 июня 1941 года советские войска на Западе насчитывали 2 719 тысяч в составе сухопутных сил и ВВС, 216 тысяч — в составе ВМФ, 154 тысячи — в войсках НКВД. Кроме того, в апреле — июне было призвано около 1200 тысяч резервистов и тех, кто ранее пользовался отсрочкой от призыва. Германские сухопутные силы у советских границ к началу войны насчитывали 2,5 миллиона человек, т.е. уступали советским в 1,6 раза. А ведь к западным границам перебрасывались в тот момент еще 77 дивизий второго эшелона. До 22 июня 16 из них успели прибыть в западные приграничные округа, увеличив группировку Красной армии на 202 тысячи человек, 2746 орудий и 1763 танка — соответственно до 4,3 миллиона человек, 59 787 орудий и минометов и 15 687 танков. В их числе были примерно полторы тысячи танков Т-34 и KB, не имевшие себе равных в мире. По одним только танкам советское превосходство здесь было более чем четырехкратным. Ведь у немцев на Востоке имелось не более 3650 танков и штурмовых орудий, включая 230 командирских машин, лишенных пушечного вооружения. 350 танков находились в распоряжении Роммеля в Северной Африке и еще не менее 300 — в составе двух танковых дивизий резерва Верховного командования вермахта, переброшенных на Восточный фронт только осенью 41-го. Даже с учетом 86 финских, 60 румынских и 160 венгерских танков (последние вступили в бой только в июле) советское превосходство остается подавляющим.

Сталин обо всем этом знал и потому был уверен: Гитлер должен его бояться. Когда в январе 41-го начальник Генштаба Г.К. Жуков доложил ему о том, что немцы усилили разведку приграничных районов, Иосиф Виссарионович на это ответил: «Они боятся нас». Концентрацию германских войск на Востоке Сталин расценивал как оборонительное мероприятие на случай возможного советского вторжения. Точно так же Гитлер сосредоточение Красной армии у границ рейха считал предупредительной мерой против возможных германских действий, а также подготовкой к будущему нападению на Германию, но ни в коем случае не в 41-м, а несколькими годами позже.

В действительности, как мне кажется, Сталин, будучи уверен, что Гитлер не двинется на Восток до тех пор, пока не покончит с Англией, вознамерился сам вторгнуться в Западную Европу летом 1941 года. Он рассчитывал, что как раз в это время немцы предпримут высадку на Британские острова, в связи с чем основные силы люфтваффе и наиболее боеспособные танковые и моторизованные дивизии концентрируются на Западе. Советский диктатор, как представляется, надеялся предупредить немецкий десант своим ударом, иначе был риск, что вермахт успеет сломить сопротивление англичан раньше, чем советские войска достигнут жизненных центров рейха, а потом обрушится всей мощью на Красную армию, лишившуюся важнейшего союзника. Перед глазами Сталина был опыт 40-го года, когда он промедлил с нападением на Германию, и Гитлер успел быстро расправиться с Францией. Еще на плане стратегического развертывания на Западе, принятом в марте 1941 года, заместитель начальника Генштаба генерал В.Ф. Ватутин наложил резолюцию: «Наступление начать 12.6». Ясно, что срок нападения на Германию не был в компетенции даже ватутинских начальников — Жукова и наркома обороны Тимошенко. С другой стороны, план стратегического развертывания — это не черновик для заметок, где Ватутин мог записывать собственные мечты, вроде Манилова: «Хорошо было бы напасть на Гитлера именно 12 июня 1941 года». Нет сомнений, что срок нападения мог установить только сам Сталин.

Однако к 12 июня не удалось сосредоточить все дивизии и запасы снабжения и призвать всех предназначенных для усиления войск на Западе резервистов. Поэтому уже в мае 41-го срок начала наступления был перенесен на июль. В рамках его подготовки 4 июня было принято решение сформировать к 1 июля польскую дивизию Красной армии, предназначенную для парадного марша по освобожденной Варшаве.

А 15 мая был принят план превентивного удара, согласно которому основные силы Красной армии должны были наступать в направлении Краков — Катовице, отрезая Германию от Балкан. Затем эта группировка должна была двинуться к побережью Балтики, чтобы окружить силы вермахта в Польше. По наметкам наших генштабистов, на направлении главного удара 152 советским дивизиям противостояли бы 100 немецких. Благодаря внезапности нападения и подавляющему превосходству в танках и самолетах Сталин и его генералы рассчитывали быстро разгромить основную группировку противника. Однако если бы советские войска действительно успели упредить противника, скажем, перейдя в наступление 12 июня, как первоначально планировалось, то они потерпели бы не менее тяжелое поражение, чем это произошло в ходе осуществления плана «Барбаросса». Ведь на самом деле на юго-западном направлении располагалось не 100 неприятельских дивизий, как доносила советская разведка, а не более 30. Главные силы вермахта входили в группу армий «Центр», которая непременно бы нанесла мощный фланговый удар советским войскам, наступавшим на Краков.

Красной армии пришлось бы быстро перестраивать фронт в ходе наступления, а делать это она не умела. К тому же наши летчики не научились толком управлять самолетом, а танкисты — как следует водить танк. К началу войны наши пилоты в западных округах имели средний налет за первые 3 месяца 41-го года от 4 до 15,5 часа, а общий налет их, вместе с полетами в училище, как правило, не превышал 30 часов. Летчики же люфтваффе шли в бой только тогда, когда налетали не менее 450 часов. Также и наши механики-водители танков вплоть до 43-го года получали практику вождения в 5–10 моточасов, тогда как для того, чтобы уверенно управлять боевой машиной, требовалось не менее 25.

Беда была в том, что Сталин и руководство Красной армии гналось за количеством, а не за качеством. Спешно создавались десятки новых механизированных корпусов взамен прежних танковых. Новые корпуса имели танков больше, чем прежние, а радиостанций — меньше, представляя собой неуправляемых монстров. А ведь танковые корпуса во время бесславного похода в Польшу в сентябре 39-го так плохо управлялись и имели настолько скверную дисциплину марша, что отстали даже от кавалерийских соединений. Также и от тысяч и тысяч самолетов, поступавших в наши авиаполки, было очень мало толку, поскольку не увеличивалось число летчиков, умевших на них хотя бы сносно летать. Для этого не хватало ни авиационного бензина, ни инструкторов и самолетов в училищах.

Вот и задумаешься, как расценивать действия Сталина и Гитлера. Фюрер собирался напасть на СССР, исходя из собственных завоевательных планов, но, сам того не ведая, упредил почти подготовленное советское нападение. Генсек планировал принести на штыках Красной армии советский строй народам Западной Европы и ничего не знал о «Барбароссе». Однако оба плана наступления, советский и немецкий, фактически стали планами превентивных ударов. Так оправданы ли были приготовления двух диктаторов? Получается, что на этот вопрос вообще нет однозначного ответа. Приходится сравнивать преступления обоих, но и здесь нет принципиальной разницы. Конечно, холокост был самым большим геноцидом в истории, но геноцидом было и уничтожение десятков тысяч поляков в Катыни и десятков тысяч прибалтов, украинцев и белорусов, осуществленное с благословения Политбюро в 1939–1941 годах. Разница — лишь в масштабах, но не в сути. Гитлер совершил агрессию против Австрии, Чехословаки, Польши, СССР. Сталин совершил агрессию против той же Польши, Финляндии, трех государств Прибалтики и Румынии. Чем одно отличается от другого?

Почему-то принято думать, что слабая боевая подготовка была свойственна Красной армии лишь в первый год войны.

На самом деле ситуация принципиально не изменилась и в последующем, когда эффект от внезапности немецкого нападения сошел на нет. Не случайно же в последние полтора года войны люфтваффе рассматривали Восточный фронт как своеобразный учебный полигон. Там молодые пилоты могли обстреляться в относительно более спокойных условиях и налетать необходимый минимум часов (в конце войны подготовку в училищах с 450 часов сократили до 150), прежде чем вступить в куда более тяжелые схватки с англо-американскими «летающими крепостями» в небе над Германией.

Или взять знаменитое танковое сражение под Прохоровкой, где танкисты П.Л. Ротмистрова будто бы одержали славную победу над превосходящими силами противника! О степени этого превосходства читатель может судить, если сравнит численность 5-й гвардейской танковой армии — 850 танков и САУ и противостоявшего ей 2-го танкового корпуса СС генерала Хауссера — 273 танка и штурмовых орудия, включая 8 трофейных «тридцатьчетверок». А о том, на чьей стороне была победа, думаю, можно сделать безошибочное заключение, сравнив потери сторон под Прохоровкой. Немецкий корпус безвозвратно потерял 5 танков и еще 54 танка и штурмовых орудия было повреждено. Армия же Ротмистрова безвозвратно потеряла 334 танка и САУ, а еще около 400 было повреждено. Не случайно же сразу после сражения у Сталина была мысль очень сурово поступить с Ротмистровым за бездарно погубленную армию, но потом Верховный решил, что в пропагандистских целях лучше считать поражение под Прохоровкой победой, и не стал отдавать незадачливого командарма под суд.

Даже во время завершающей Берлинской операции, несмотря на подавляющий советский перевес в людях и технике, тактическое превосходство, т.е. превосходство в умении вести бой, оставалось на стороне немцев. Вспомним штурм Зееловских высот войсками 1-го Белорусского фронта маршала Жукова. Была проведена мощная артподготовка, только она не нанесла практически никаких потерь противнику. Немцы заранее отошли на обратные скаты высот и встретили атакующих мощным огнем. Об этом писали не немецкие мемуаристы, а советский маршал И.С. Конев, который вместе с Жуковым брал Берлин.

А другой маршал, А.И. Еременко, незадолго до конца войны назначенный командовать 4-м Украинским фронтом, записал в дневнике 4 апреля 1945 года: «Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены к наступательным действиям, на 4-м Украинском фронте своевременно не занимались этим решающим успех дела вопросом». Воевать мы не научились и к последним неделям войны. И еще все время спешили, надеясь приблизить победу, и обильно устилали дорогу к ней трупами красноармейцев. Мне довелось слышать рассказ одного командира батальона, штурмовавшего Зееловские высоты. Они атаковали всего один немецкий дзот. Комбат потерял всех командиров рот, почти всех командиров взводов. Когда он поднял бойцов в последнюю атаку, из более чем 700 человек в живых оставалось менее 100. Но тут вражеский пулемет внезапно смолк. Ворвавшиеся в дзот красноармейцы закололи второго номера. А первый номер, как оказалось, просто сошел с ума. Он не выдержал зрелища наваленной перед ним горы трупов.

Тут самое время поговорить о том, какую цену мы заплатили за разгром нацистской Германии. В сборнике «Гриф секретности снят», вышедшем в 1993 году, приведены официальные данные российского Министерства обороны о потерях Красной армии в Великой Отечественной войне. Будто бы они составили 8 668 тысяч человек погибших на поле боя и умерших от ран, несчастных случаев и в плену. То, что эта цифра занижает истинные потери примерно втрое, доказывается данными того же сборника по Курской битве. Там Центральный фронт, насчитывавший к началу битвы 738 тысяч человек, в ходе оборонительного сражения, закончившегося 11 июля 1943 года, потерял убитыми и пропавшими без вести 15 тысяч и ранеными и больными около 19 тысяч бойцов и командиров. Наступление на Орел началось 12 июля, сразу же после завершения оборонительного сражения. Состав Центрального фронта к тому времени практически не изменился. Следовательно, в его составе к началу наступления должно было остаться не менее 700 тысяч человек, но в действительности осталось только 645 тысяч. Значит, общие потери были занижены на 55 тысяч человек, или почти втрое. По безвозвратным же потерям, очевидно, недоучет был еще больше.

Я предпринял альтернативный подсчет потерь советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне. Он основан на анализе помесячной динамики раненых за всю войну и определении соотношения между числом раненых и погибших для одного из месяцев 1942 года, для которого есть достоверные данные. По моим расчетам получается, что Красная армия в 1941–1945 годах потеряла погибшими на поле боя и умершими от ран, болезней и несчастных случаев 22,4 миллиона человек. Еще примерно 4 миллиона бойцов и командиров умерли в плену. Суммарные безвозвратные потери советских вооруженных сил достигают 26,4 миллиона человек. При этом общее число мобилизованных в ряды Красной армии составит приблизительно такой же процент от всего населения СССР, какой составляет число мобилизованных в вермахт от всего населения рейха. Немцы же на Восточном фронте потеряли погибшими на поле боя и умершими от ран, болезней, в плену и от иных причин примерно 2,6 миллиона человек. Соотношение получается 10:1 и не в нашу пользу. Кстати сказать, примерно в таком же соотношении находят трупы советских и немецких солдат российские поисковики. Но, кроме военнослужащих, во время войны погибли или умерли от голода и болезней около 17 миллионов советских граждан. Общие безвозвратные потери СССР в Великой Отечественной составили 43,3 миллиона человек, что почти в семь раз превышает общие безвозвратные потери Германии — 6,5 миллиона человек. Оговорюсь, что точность моих подсчетов — в пределах плюс-минус 5 миллионов человек. Однако точнее посчитать наши потери вряд ли когда-нибудь удастся. Ведь после конца войны прошло уже более полувека.

О действительном соотношении советских и немецких потерь дает хорошее представление всего один пример. Во время контрнаступления под Москвой одна только 323-я дивизия Западного фронта за 17–19 декабря 1941 года потеряла погибшими и пропавшими без вести 1696 человек, что дает средний ежедневный уровень безвозвратных потерь в 565 человек. Для сравнения: вся германская Восточная армия, насчитывавшая более 150 дивизий, в период с 11 по 31 декабря имела почти такой же средний ежедневный уровень потерь погибшими и пропавшими без вести — 686 человек. Выходит, что иной раз наша дивизия теряла в 100 с лишним раз больше, чем немецкая. Хотя, конечно, не все немецкие дивизии в декабре 41-го сражались с той же интенсивностью, как советская 323-я дивизия.

Самым лучшим для Красной армии было бы использовать стратегию измора, как когда-то предлагал Троцкий, а не сокрушения. Это значит: придерживаться в основном оборонительного образа действий, а танки применять не в больших массах, а для непосредственной поддержки пехоты. Тогда бы мы победили в те же сроки, но с гораздо меньшими потерями. Однако советское военное и политическое руководство было убеждено, что его вооруженные силы ничуть не хуже вермахта, и придерживалось наступательной стратегии.

Недаром наша пропаганда проповедовала жертвенность; Красноармейцев призывали ценой своей жизни уничтожать врага. Отсюда подвиги-мифы 28 героев-панфиловцев во главе с политруком Василием Клочковым, пяти моряков-севастопольцев во главе с политруком Николаем Фильченковым и рядового Александра Матросова. Все три на поверку ничего общего с действительностью не имеют. Панфиловцев у разъезда Дубосеково было не 28, а 140. Вот в живых их осталось после боя примерно 28, а погибло и попало в плен около 110 человек. Танков они подбили штук 5–7, а не 20, как писали в газетах, и нисколько не задержали движения врага. Истина выяснилась на суде в 48-м году, когда одного из 28 героев судили за последующую службу в немецкой полиции. Сначала ведь командира и комиссара хотели отдать под суд за то, что допустили прорыв на участке роты Клочкова, но потом, когда поднялась шумиха в прессе вокруг боя у Дубосеково, судить их раздумали.

Не могло быть и подвига пятерки моряков политрука Фильченкова, будто бы 7 ноября 1941 года со связками гранат бросившихся под немецкие танки и уничтоживших в ходе боя не то 10, не то 15 бронированных чудовищ. Эта легенда опровергается одним только фактом. В наступавшей на Севастополь немецко-румынской 11-й армии в ноябре 41-го не было ни одного танка. Так что приди даже нашим морякам безумная фантазия бросаться под гусеницы танков (чтобы своим телом ослабить силу взрыва, что ли? Если уж подобрался к танку так близко, проще швырнуть в него гранату!), осуществить ее не было никакой возможности — за неимением у неприятеля танков.

Также и Александр Матросов при всем желании не мог закрыть грудью амбразуру вражеского дзота. Пулеметной очередью тотчас бы отбросило в сторону. На самом деле рядовой Матросов закрыл своим телом не амбразуру, а вентиляционное отверстие дзота. Пока немцы втаскивали его внутрь, они вынуждены были прекратить огонь. Этим воспользовались наши бойцы, подошли вплотную к дзоту, и пулеметчикам пришлось спасаться бегством. Подвиг Александр Матросов совершил, но иначе, чем об этом написано в учебниках.

В России в годы Первой мировой войны пропаганда прославляла героев, которые смогли уничтожить много врагов, а сами остались в живых. Вспомним знаменитого казака Кузьму Крючкова, который на плакатах чуть не десяток супостатов на свою пику нанизывал. Еще героями считали тех русских воинов, кто бежал из плена. А в Великую Отечественную войну тех, кто попал в плен, считали предателями. При Сталине цена человеческой жизни упала так низко, как никогда прежде в нашей стране. В других государствах, участвовавших во Второй мировой войне, мифологизировались герои, уничтожившие множество неприятельских солдат, танков, самолетов, кораблей, но отнюдь не ценой собственной жизни. Исключением были только японские «камикадзе». В этом отношении Сталин и руководители Красной армии вполне разделяли самурайскую традицию, согласно которой главное для воина — героически погибнуть в бою, а не сохранить свою жизнь, чтобы продолжать уничтожать врагов.

В советской системе люди были винтиками, и казалось, что их так много, что можно без труда пожертвовать миллионом-другим. Слова Еременко о Жукове: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5–6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру» применимы почти ко всякому советскому полководцу, начиная с Верховного.

У нас очень не любят признавать значение англо-американской помощи. В доказательство ее ничтожности обычно указывают, что доля поставок по ленд-лизу танков, самолетов и артиллерийских орудий не превышала соответственно 7, 13 и 2 процентов от общего объема советского производства. При этом советские историки сознательно не обращали внимания на то, что англо-американские поставки играли критически важную роль для ряда отраслей советской военной экономики и для снабжения Красной армии. Так, от западных союзников поступило половина потребленного авиабензина, они же обеспечили треть автопарка Красной армии. Из Великобритании и США было поставлено более трети использованных в СССР порохов и других взрывчатых веществ, а также более половины всего потребленного алюминия и почти половина — меди. Без западных поставок легирующих добавок невозможно было бы резкое увеличение советского производства бронестали. Американскими были и почти все радиостанции и другие средства связи, использовавшиеся в Красной армии.

Интересно, мог бы Советский Союз один на один воевать с Германией, без английского и американского бензина и алюминия, взрывчатки и меди, радиостанций и «студебеккеров»? А ведь западные союзники еще отвлекали на себя основные силы люфтваффе и германского флота. Именно в борьбе с англо-американской авиацией немцы потеряли две трети своих боевых самолетов, а также почти все подводные лодки и все крупные надводные боевые корабли.

Наши же авиация и флот не могли похвастать особыми успехами. Хотя советские моряки имели значительное превосходство над противником на Балтике и Черном море, реализовать его они так и не смогли. Удалось провести только две относительно успешные морские десантные операции на Керченском полуострове. Однако первая в итоге закончилась катастрофой в мае 42-го, причем эвакуировать удалось лишь очень немногих, также как и из осажденного Севастополя. Вторая же десантная операция на Керченском полуострове осенью 43-го так и не сыграла своей роли в освобождении Крыма, который был взят благодаря прорыву через Перекопский перешеек. Советская авиация и флот не смогли нанести значительного ущерба неприятельскому торговому судоходству, довольно интенсивному и на Черном, и на Балтийском море.

Не смогли они воспрепятствовать эвакуации Крыма в мае 44-го, равно как и снабжению и эвакуации германских гарнизонов на балтийском побережье в 44–45-м. Советский флот вообще действовал очень пассивно, а при проведении немногочисленных морских операций нес большие потери. В частности, при обстреле Констанцы в самом начале войны погиб лидер «Москва», а при обстреле крымских портов в октябре 43-го немецкая авиация уничтожила весь отряд из двух эсминцев и лидера «Харьков».

Единственная же крупная воздушно-десантная операция Красной армии закончилась большим конфузом. В сентябре 43-го для захвата плацдармов за Днепром были выброшены две бригады парашютистов. Однако большинство из них приземлились либо в реке, либо прямо на немецкие позиции и были уничтожены или взяты в плен. Сказалась неопытность пилотов транспортной авиации, да и транспортных самолетов — главным образом, американских «дугласов» — у нас было слишком мало.

Не любят у нас писать и о том, что на заключительном этапе войны германская боевая техника превосходила советскую. Так, «королевский тигр» выигрывал дуэль не только с «тридцатьчетверкой», но и новейшим советским тяжелым танком ИС-2. 88-миллиметровое орудие «тигра» поражало броню ИСа на такой дистанции, на которой его 122-миллиметровая пушка не могла уничтожить немецкий танк. А новейшая модификация германского истребителя «Фокке-Вульф-190», нередко использовавшегося и как штурмовик, по своим боевым и летным качествам превосходила все тогдашние советские истребители. Немцам удалось в конце войны наладить массовое производство реактивного истребителя Ме-262 и ракет «Фау-1» и «Фау-2». У нас же реактивная авиация появилась только после войны, и то во многом благодаря трофейной немецкой документации и вывезенных в Союз немецких конструкторов и последующей краже советской разведкой англо-американских научно-технических секретов. Также обстояло дело и с атомной бомбой, ракетным оружием и новейшими подводными лодками, копировавшими последние германские проекты военного времени.

Стратегической авиации у нас тоже не было. Не случайно по всей Европе после войны специальные команды собирали поврежденные «летающие крепости». Их ремонтировали и включали в состав советской дальнебомбардировочной авиации, чтобы хоть что-то противопоставить вчерашним союзникам. Таких самолетов набралось 60 штук — против многих тысяч у американцев!

Приходится признать, что в период Второй мировой войны наша страна сильно отставала по уровню экономического развития от США и ведущих европейских держав. Только в послевоенные десятилетия Советскому Союзу удалось ценой колоссального напряжения всех сил и заимствования, благодаря успехам разведки, многих западных технологий, сравняться по количеству и качеству современных вооружений с американцами. Но ресурсов для такой гонки СССР, чей экономический потенциал был в 6 раз меньше, чем у США, хватило лишь на четыре десятилетия.

Победа в 45-м, как и затяжное противостояние в холодной войне, стали возможны для нашей страны только потому, что тоталитарное государство смогло мобилизовать все силы и средства на военные нужды. Как и всегда в российской истории, расплачивался за имперские амбиции народ. Еще в средние века крестьянам лучше жилось тогда, когда они могли выбирать, у кого из бояр-вотчинников работать. Но Иван Грозный, а потом Борис Годунов, стремившиеся к завоеваниям, стали опираться на дворянство — основную военную силу государства, и появилось любезное дворянам крепостное право. Вот и победу в Великой Отечественной народу пришлось оплатить не только десятками миллионов жертв, но и несвободой и нищетой. Дай Бог, чтобы таких побед у нас больше не было.