РИХАРД ЗОРГЕ

РИХАРД ЗОРГЕ

Первой на войне, говорят, погибает правда. Потому, наверное, так долго живут мифы о войне. Один из них – о внезапном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Для пограничных застав над Бугом, для предрассветного Киева оно действительно было внезапным. А для генштаба, наркомата обороны, Сталина?

Вчитаемся в совершенно секретные некогда донесения только одной резидентуры. Токийской. Их передавал Рамзай.

28 декабря 1940 г.

На германо-советских границах сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков-Москва-Ленинград…

6 мая 1941 г.

Германский посол Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР. Возможность войны весьма велика. Гитлер и его штаб уверены в том, что война против Советского Союза нисколько не помешает вторжению в Англию. Решение о начале войны против СССР будет принято Гитлером либо в этом месяце, либо после вторжения в Англию.

21 мая 1941 г.

Прибывшие сюда из Германии представители Гитлера подтверждают: война начнется в конце мая. Германия сосредоточила против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий.

30 мая 1941 г.

Берлин информировал Отта, что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95% уверен, что война начнется. Косвенные доказательства, которые я вижу к этому в настоящее время, таковы:

Технический департамент германских воздушных сил в моем городе получил приказание вскоре возвратиться. Отт потребовал от ВАТ (военный атташат – авт.), чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР. Транспорт каучука через СССР сокращен до минимума.

Причины для германского выступления: существование мощной Красной Армии не дает возможности Германии расширить войну в Африке, потому что Германия должна держать крупную армию в Восточной Европе. Для того, чтобы ликвидировать полностью всякую опасность со стороны СССР, Красная Армия должна быть отторгнута возможно скорее. Так заявил Отт.

31 мая 1941 г.

Военный атташе Шолл заявил: следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружить и изолировать отдельные группы. Война начнется 22 июня 1941 г.

17 июня 1941 г.

Повторяю: 9 армий из 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня! Рамзай.

Последняя телеграмма Рамзая в критические дни осени сорок первого была о том, что Япония не нападет на Советский Союз, а следовательно сконцентрирует свою военную мощь на южном направлении. Прочтению этой тайны предшествовала разгадка борьбы двух стратегических концепций в кругах японской элиты. Это было сделано еще в 1927 году резидентурой Ивана Чичаева в Сеуле и затем внимательно отслеживалось советской разведкой.

Операцию «Рамзай» задумал Ян Карлович Берзин, руководитель советской военной разведки. Утверждают, что названа она так по инициалам разведчика: Р – Рихард, 3 – Зорге… Возможно, так и было.

А может быть, в одном из научных журналов, в которых любил рыться начальник разведки, встретилась ему фамилия английского химика Уильяма Рамзая, выдающегося ученого, человека огромной эрудиции. Он занимался проблемами радиоактивности, владел древними и современными языками, читал по-русски. Химией он увлекся… на больничной койке. Во время учебы в университете Уильям сломал ногу и, коротая время, взялся за учебник химии Т. Грэма. Вот такой «тезка» был у Рихарда, человек незаурядной воли и устремленности.

Подвигу Зорге и его соратников посвящены сотни книг на разных языках. Среди них повесть Марии и Михаила Колесниковых в популярной некогда, а теперь «скончавшейся» молодогвардейской серии ЖЗЛ, роман-хроника югославского писателя М. Марича «Зорге – разведчик столетия», документальные повести и монографии… В 1962 году в Токио вышел трехтомник материалов судебного процесса над группой Зорге, но лишь сейчас с ними смогли ознакомиться наши читатели по отрывкам, публикуемым в журнале «Проблемы Дальнего Востока». Назову, наконец, книгу «Рихард Зорге. Статьи. Корреспонденции. Рецензии.», подготовленную издательством МГУ.

Журналистские, писательские версии во многом опираются на то, что писал, говорил сам Зорге. Сохранились его письма, записки, протоколы допросов. Давайте представим, будто мы говорим с ним, берем интервью через годы.

– Вы родились 4 октября 1895 года в рабочем поселке Сабунчи в Азербайджане…

Рихард Зорге – Рамзай. Он знал все о том, какие решения принимаются в самых главных кабинетах Токио и Берлина. 1936 г.

– …и этот факт из моей жизни я всегда помнил. Мама, Нина Семеновна Кобелева, дочь рабочего-железнодорожника, отец, Адольф Зорге, техник бакинских нефтепромыслов. Отец был националистом и империалистом, он всю жизнь прожил под впечатлением, полученным в юношеские годы, когда в результате войны 1870-1871 гг. была создана Германская империя; он только и знал, что беспокоился о своей собственности за границей и о своем общественном положении. Когда мне было три года, семья переехала в Берлин.

Наша семья во многих отношениях значительно отличалась от обычных семей берлинских буржуа. В семье Зорге был особый образ жизни, и это наложило на мои детские годы свой отпечаток, я был непохож на обычных детей… Во мне было нечто такое, что несколько отличало меня от других… Я, может быть, слишком русский, я русский до мозга костей!..

– Каким был Зорге – школьник, подросток?

– Я прослыл трудным учеником, нарушал школьную дисциплину, был упрямым, своенравным и непослушным.

В истории, литературе, философии, обществоведении я был намного сильнее любого из учеников моего класса. По остальным же предметам учился ниже среднего уровня. В течение длительного времени я скрупулезно изучал политическую обстановку. Когда мне исполнилось 15 лет, я стал проявлять живой интерес к таким «трудным» писателям, как Гете, Шиллер, Лессинг, Клопшток, Данте.

– Данте подсказал и ваш девиз…

– Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что угодно.

– Вы очень рано сделали свой выбор. Не сдав даже выпускных экзаменов – добровольцем в армию.

– Что толкнуло меня на это? Горячее желание начать новую жизнь, покончить со школярством, стремление освободиться от жизни, которая 18-летнему юноше казалась абсолютно бессмысленной. Имело значение и общее возбуждение, вызванное войной. О своем решении я не сказал никому – ни товарищам, ни матери, ни другим родственникам.

– Чему же научила вас война?

– Это кровопролитное сражение внесло в мою душу и в души моих товарищей первое и притом наиболее глубокое чувство беспокойства. Вначале я был полон желания принять участие в боевых делах, мечтал о приключениях. Теперь же наступил период молчания и отрезвления…

Я стал перебирать в памяти все, что знал из истории, и глубоко задумался. Я обратил внимание на то, что участвую в одной из бесчисленных войн, вспыхивавших в Европе, на поле боя, имеющем историю в несколько сот, нет, несколько тысяч лет! Я подумал о том, насколько бессмысленными были войны, вот так неоднократно повторявшиеся одна за другой. Сколько раз до меня немецкие солдаты, намереваясь вторгнуться во Францию, воевали здесь, в Бельгии! Сколько раз и войска Франции и других государств подходили сюда, чтобы ворваться в Германию! Знают ли люди, во имя чего велись в прошлом вот эти войны? Я задумался: каковы же скрытые побудительные мотивы, приведшие к этой новой агрессивной войне? Кто опять захотел владеть этим районом, рудниками, заводами? Кто ценой человеческих жизней стремится достичь вот этих своих целей? Никто из моих фронтовых товарищей не хотел ни присоединять, ни захватить себе это. И никто из них не знал о подлинных целях войны и, конечно же, не понимал вытекающего из них всего смысла этой бойни…

Я пришел к выводу, что если глубоко вникну в самые главные вопросы относительно империалистических войн, над которыми задумывался в период пребывания на фронте, то ответ на них обязательно найду. Я решил искать этот ответ или несколько ответов постепенно, по мере моего выздоровления. Уже тогда я решил посвятить себя служению революционному рабочему движению.

Экономическая система, которой так увлекалась Германия, разрушилась. Вместе с бесчисленными пролетариями я узнал, что такое голод, и понял, что значит испытывать постоянный недостаток в продовольствии. Я был свидетелем развала германской империи, которую считали государством, имеющим наипрочнейшую политическую структуру. Ни военщина, ни феодальные господствующие классы, ни класс буржуазии не могли указать путь для государства и найти выход для его спасения от всеобщего разрушения. То же самое было и в лагере противника.

– Какой же выход вы увидели?

– Единственная свежая действенная идеология поддерживалась только революционным рабочим движением, в ее поддержку все более развертывалась борьба.

Взрыв русской революции указал мне путь, по которому должно идти международное рабочее движение. Я решил поддерживать это движение не только теоретически и идейно, а решил сам стать его частицей в действительной жизни…

Мировая война 1914-1918 гг. оказала огромное влияние на всю мою жизнь. Если даже на меня не подействовали бы другие факторы, то, как мне кажется, в результате одной этой войны я стал бы убежденным коммунистом.

– А зачем Рихарду Зорге, молодому ученому, понадобилась работа на шахте?

– Работа была тяжелая, к тому же давало о себе знать ранение, полученное на фронте, так что эта профессия оказалась для меня довольно трудной. Но я ни капли не раскаиваюсь. Опыт, полученный мною во время работы на шахтах, ничуть не уступает опыту, полученному на фронте. Моя новая работа была также нужна и для партии. Деятельность, которую я развил среди шахтеров, сразу дала свои плоды; из рабочих, впервые нанятых на работу, я создал коммунистическую группу и, укрепив ее, перешел на другую шахту близ Аахена.

– Германия, Россия, Китай, Япония… Что же вы считали самым важным в своей жизни?

– Главная цель заключалась в том, чтобы поддержать социалистическое государство – СССР. Она заключалась также в том, чтобы защитить СССР путем отведения от него различного рода антисоветских политических махинаций, а также военного нападения… Советский Союз не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией, политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него также намерения выступать с агрессией против Японии. Я и моя группа прибыли в Японию вовсе не как враги ее. Мы совершенно отличаемся от того значения, которое обычно приписывается слову «шпион». Лица, ставшие шпионами таких стран, как Англия или Соединенные Штаты Америки, выискивают слабые места Японии с точки зрения политики, экономики или военных дел и направляют против них удары. Мы же, собирая информацию в Японии, исходили отнюдь не из таких замыслов.

– Как вы работали?

– Мое изучение Японии не ограничивалось изучением книг и журнальных статей. Прежде всего я должен упомянуть о моих встречах с Одзаки и Мияги, которые состояли не только в передаче и обсуждении тех или иных сведений. Часто какая-нибудь реальная и непосредственная проблема, казавшаяся мне довольно трудной, представала в совершенно ином свете в результате удачно подсказанной аналогии, сходного явления, развивающегося в другой стране, или же уводила русло беседы в глубины японской истории. Мои встречи с Одзаки были просто бесценными в этом плане из-за его необычайно широкой эрудиции как в японской, так и во всеобщей истории и политике. В результате именно с его помощью я получил ясное представление об исключительной и своеобразной роли военной верхушки в управлении государством или природе Генро-совете старейших при императоре, который хотя и не был предусмотрен в конституции, но на деле является наиболее влиятельным политическим органом Японии… Никогда не смог бы я понять и японского искусства без Мияги. Наши встречи часто проходили на выставках и в музеях, и мы не видели ничего необычного в том, что обсуждение тех или иных вопросов нашей разведывательной работы или текущих политических событий отодвигалось на второй план экскурсами в область японского или китайского искусства…

Одзуки Ходзуми с дочерью Йоко. 1932 г.

Макс Клаузен,

и его Анна.

Изучение страны имело немаловажное значение для моего положения как журналиста, так как без этих знаний мне было бы трудно подняться над уровнем среднего немецкого корреспондента, который считался не особенно высоким. Они позволили мне добиться того, что в Германии меня признали лучшим корреспондентом по Японии.

Я стремился познакомиться со страной, узнать людей, развить в себе интуицию, без которой невозможно познать страну… В какую бы страну я ни приезжал, я старался познать ее. Такова была моя цель, и осуществление ее доставляло мне радость. Особенно это касается Японии и Китая…

Я взвалил на себя слишком много обязанностей. Мне приходилось одновременно заниматься деятельностью журналиста, работника германского посольства, вести исследовательскую работу и, наконец, продолжать свою секретную деятельность. Я страдал от хронического недостатка времени.

– Вместе с вами в Японии работали Бранко Вукелич, Макс и Анна Клаузены, Одзаки Ходзуми, Ётоку Мияги… Вот строчки из их последних писем.

Одзаки – жене Эйко:

«Ведь если вдуматься, я счастливый человек. Всегда и повсюду я сталкивался с проявлениями людской любви. Оглядываясь на прожитую жизнь, я думаю: ее освещала любовь, которая как звезды, что сияют сейчас над землей; и дружба, сверкавшая среди них звездой первой величины…»

Бранко Вукелич – жене, Ямасаки Ёсико:

«Пожалуйста, пришли мне свою фотографию и фото нашего ребенка. Может быть, мне разрешат посмотреть на них. И конечно, напиши мне письмо. Извини, что я не могу преподнести тебе никакого новогоднего подарка. Я посылаю лишь свои благодарности. Исторически этот новый год должен быть самым важным и самым трудным для Японии так же, как и для всего мира и для нашего ни в чем не повинного маленького сына. Мысли о вас придают мне сил».

– Одзаки был моим первым и наиболее ценным помощником… Наши отношения, как деловые, так и чисто личные, всегда оставались превосходными. Он добывал самую точную, полную и интересную информацию, которая когда-либо поступала ко мне из японских источников. Сразу же после знакомства я близко подружился с ним.

О Бранко и Мияги (из протокола допроса): «В то время как я находил свою работу в качестве журналиста скучной и утомительной, потому что моей настоящей работой была разведка, Вукелич тратил все больше и больше усилий на свою корреспондентскую работу и передавал мне без разбора все, что он слышал. Всю оценку он возлагал на меня… Данные, которые доставлял Вукелич, не были ни секретными, ни важными. Он доставал только те новости, которые были известны каждому корреспонденту. То же самое можно сказать о Мияги, который не имел возможности узнавать государственные тайны».

О Мияги – из радиограммы в Центр:

«Прекрасный парень, самоотверженный коммунист, не задумается отдать жизнь, если потребуется. Болен чахоткой. Посланный мною на месяц лечиться, удрал с курорта, вернулся в Токио работать».

– Какой характер носила деятельность обвиняемого в германском посольстве? (Из протокола допроса № 37 от 4 марта 1942 г. Обвиняемый – Рихард Зорге).

– В посольстве она была весьма широкой и продолжительной во времени. Сведения и материалы, полученные мною, составляли более 60 процентов всей информации, добытой разведывательной группой. Важность этих сведений трудно недооценить, если учесть их достоверность.

– Признаете ли вы себя виновным (вопрос Рихарду Зорге на суде)?

– Нет, не признаю! Ни один из японских законов нами нарушен не был. Я уже объяснил мотивы своих поступков. Они являются логичным следствием всей моей жизни. Вы хотите доказать, что вся моя жизнь стояла и стоит вне закона. Какого закона? Октябрьская революция указала мне путь, которым должно идти международное рабочее движение. Я тогда принял решение поддерживать мировое коммунистическое движение не только теоретически и идеологически, но и действенно, практически в нем участвовать. Все, что предпринимал в жизни, тот путь, которым я шел, был обусловлен тем решением, которое я принял двадцать пять лет назад. Происходящая германо-советская война еще больше укрепила меня в правильности того коммунистического пути, который я избрал. Я об этом заявляю с полным учетом того, что со мной произошло за эти двадцать пять лет моей борьбы, в частности, и с учетом того, что со мной произошло 18 октября 1941 года…»

Его казнили 7 ноября 1944 года.

Уходя на казнь, он сказал начальнику тюрьмы в ответ на его вопрос: имеете ли вы что-нибудь еще сказать?

«Да, имею. Вы правы, господин начальник тюрьмы, сегодня у меня праздник. Великий праздник – двадцать седьмая годовщина Октябрьской социалистической революции. Я хочу добавить несколько слов к своему завещанию. Передайте живым: Зорге умер со словами: «Да здравствует Советский Союз, да здравствует Красная Армия».