ОКТЯБРЬ И 20 ЛЕТ СПУСТЯ «Коммунизм может принять все формы…»

ОКТЯБРЬ И 20 ЛЕТ СПУСТЯ

«Коммунизм может принять все формы…»

В начале мая 1919 года новый хозяин московского Кремля принял князя Кропоткина. Ленин давно симпатизировал великому бунтарю. Особенно нравилась Владимиру Ильичу книга «Поля, фабрики и мастерские», в которой известный теоретик анархизма прововедовал скорее идеалы казарменного коммунизма, нежели анархии. С тех пор как старый революционер, ученый поселился в подмосковном Дмитрове, они не раз встречались, случалось, спорили.

Социальный эксперимент большевиков, дерзнувших построить новую цивилизацию на принципах коллективизма и уравнительности, ликвидировать частную собственность, породил проблемы колоссальной сложности. Политика «экспроприации экспроприаторов» развязала насилие и фактически спровоцировала гражданскую войну. Волны «белого» и «красного» террора захлестывали страну. Надвигался голод. Иностранные войска оккупировали огромные территории России. Лишь отчаянные усилия могли спасти народ.

Что же является главной опасностью текущего исторического момента? – спросил Кропоткин. – Угроза интервенции, свержение советской власти, голод, разруха?

Это серьезные трудности, – согласился Ленин с князем. И продолжил: «Но мы с ними справимся, и вы скоро убедитесь в этом. Не они главные».

Петр Алексеевич вопросительно посмотрел на собеседника и неожиданно для себя услышал, что есть проблема поважнее, чем эти.

А именно?

Как переделать человеческий череп?

Надо полагать, речь шла о том, как человека-индивидуалиста преобразовать в коллективиста. Возможно ли это? Вопрос из числа вечных.

Ленин был убежден в том, что нашел верный ответ. Он видел: идеи равенства импонировали народу. Опорой революционного правительства стали фабрично-заводские рабочие, объединявшие вокруг себя многомиллионные слои тех, кому нечего было терять, кроме своих цепей. Они поддерживали большевиков, надеясь приобрести весь мир. Пророческое предупреждение Кропоткина о том, что коммунизм «может принять все формы, начиная с полной свободы личности и кончая полным порабощением»1, тогда не услышали. Впрочем, похоже, и он втайне сочувствовал новой власти, считая ее единственной силой, способной остановить развал тысячелетнего государства.