§ 32. Что стало с „Очаковом”
§ 32. Что стало с „Очаковом”
Душители революции обратили в застенок весь Севастополь. Все судостроительные работы в порту были парализованы. Долгое время никому не было дела до оставшегося без команды — одинокого, с черными струпьями обгорелых бортов многострадального „Очакова”. Только через полмесяца — 30 ноября его прибуксировали к достроечной набережной Лазаревского адмиралтейства.
Лишь в начале января 1906 г. в МТК прибыл первый рапорт Н. И. Янковского с подробным описанием повреждений, нанесенных „Очакову”. С каким горьким чувством должен был прежний строитель крейсера наблюдать, во что каратели обратили его корабль. Выгоревший дотла сверху до броневой палубы, он напоминал корабли испанской эскадры после боя у крепости Сантьяго-де-Куба или броненосец „Орел” после Цусимского боя.
Схема расположения основных пробоин в корпусе, полученных при расстреле 15 ноября 1905 г. Пробоины на левом борту не залиты черным.
Выше броневой палубы легкие корабельные конструкции разрушались от попаданий снарядов даже среднего калибра. Особенно много повреждений было на уровне средней и батарейной палуб. Здесь разрывами снарядов крепостной артиллерии, бившей, видимо, по ватерлинии, разворотило правый борт в 14 местах. Во многих местах была сорвана промежуточная палуба, разбиты бортовые коффердамы, пробиты шахты подачи снарядов и трубы погрузки угля, разрушено множество помещений. Случалось, снаряд, пробив борт, разрывался внутри корпуса, а осколками от взрыва пробивало противоположный борт.
Масса повреждений была на верхней палубе. Пробоины зияли в фальшбортах, вентиляторных кожухах, дымовых трубах, трапах.
В корпусе насчитали 63 пробоины, из них 54 приходились на правый борт (на приводимой схеме показаны только основные из них). Очевидно, береговая артиллерия, бившая в правый борт, проявила значительно большее усердие, чем корабли флота. Ведь на кораблях, даже на флагманском броненосце, многие комендоры были душою вместе с „очаковцами”, и немало, наверное, выстрелов сознательно было пущено мимо цели.
Во многом спасла корабль броневая палуба. Многие снаряды не смогли пробить броню, хотя и сильно разрушали узлы ее соединения с корпусом. Сыграла свою роль и вертикальная броня защиты дымоходов, но все же механическая установка корабля пострадала существенно.
Один 254-мм снаряд попал у шп. 59 в левый борт между броневой и промежуточной палубами, пробил наружную обшивку, коффердам, наклонную броню и сам броневой настил палубы (толщиной 70 мм) и нанес большие повреждения в среднем котельном отделении. Поврежденными оказались четыре магистральные паровые трубы, разбита их сальниковая коробка, разрушена часть дымоходов (то же было обнаружено и в носовой кочегарке). Котел № 8 оказался пробит (в сухопарнике), повреждена арматура. Пробит был и котел № 9; много мелких повреждений обнаружилось и в остальном оборудовании котельного отделения.
В машинное отделение попал 152-мм снаряд с левого борта. Пробив наружную обшивку у шп. 88 между броневой и промежуточной палубами, он прошел через бортовой коффердам и гласис машинного люка толщиной 85 мм. Осколками снаряда оказалась отбита часть лапы ЦВД левой машины, поврежден паровой клапан, искорежены переходные площадки.
Взрывом попавшего в переднюю машинную кладовую снаряда большого калибра и последующим пожаром было уничтожено все снабжение механизмов корабля и запасные части; с ними погибла и находившаяся здесь документация по испытаниям и приемкам механизмов.
Огонь не только испепелил все, что могло гореть, но и изуродовал значительную часть корпусных конструкций, привел в негодность большую часть ценного оборудования, приборов, механизмов, устройств. Безобразно покоробившимися и вспученными от огромных тепловых деформаций оказались чуть ли не все палубы. Верхняя палуба вместе с набором требовала замены, начиная от шп. 26 и до самой кормы. Надо было заменять каютные выгородки, крышки светлого люка машинного отделения, вентиляторные трубы, обшивку фальшборта и коечных сеток, где сразу же выгорели внутренние деревянные решетки для укладки [72] коек.
От огня пострадали и главные поперечные переборки между броневой и верхней палубами; их требовалось разобрать, высверливая заклепки, выправить часть листов и заменить новыми испорченные окончательно.
Полной замены требовали и конструкции, оказавшиеся в районе взрыва, произошедшего в погребе 152-мм зарядов. Никакой правкой нельзя было вернуть прежнюю форму изорванным или выдавленным пузырями (стрелка прогиба до 200 мм) переборкам и платформам, скрученным пиллерсам, искореженным потолочным рельсам подачи.
Оказавшаяся в самой гуще огня кормовая орудийная башня была выведена из строя надолго. Опасения вызывала и исправность, казалось бы, уцелевших механизмов, подвергшихся действию недопустимо высокой температуры. Заводам-изготовителям предстояло выполнить обширный перечень серьезных исправлений по артиллерии.
Комиссия, детально осматривавшая корабль с 16 по 22 декабря 1905 г., пришла к выводу, что повреждения корпуса и механизмов настолько значительны, что требуют продолжительного капитального ремонта, и потому никак не может быть произведена приемка механизмов от завода „Сормово” „в техническом отношении” т. е. на ходу под парами. Комиссия произвела лишь приемку„в материальном отношении”, т. е. подтвердила факт изготовления и подготовки крейсера к сдаче, определявший право завода на получение очередного, десятого контрактного платежа. Учитывая повреждения по механизмам, комиссия признала, что на общество „Сормово” не может быть возложена ответственность или гарантия за дальнейшую их службу и исправность в соответствии с условиями контракта.
Более того, Г. П. Чухнин счел возможным выдать заводу и последний одиннадцатый платеж. В докладе морскому министру говорилось, что коль скоро машины крейсера под 12 котлами и при 120 об/мин развили мощность 11 500 л. с., то нет оснований сомневаться, что при 145 об/мин будет достигнута контрактная мощность 20 000 л. с. Это решение, более чем странное для такого сурового блюстителя интересов казны, как Г. П. Чухнин, легко, однако, объяснимо в свете его титанической борьбы за спасение самодержавного государства, которое он неоднократно призывал объявить „в опасности”. Он, не задумываясь, обрек на уничтожение только что построенный, так дорого давшийся Лазаревскому адмиралтейству корабль. И огромные суммы убытков только подчеркивали серьезность угрозы отечеству, а следовательно, и возвеличивали подвиг спасавших его карателей. Теперь адмирал хотел как можно скорее рассчитаться с Сормовским заводом, который он имел все основания считать одним из главных источников крамолы.
Таков, вероятно, был ход мыслей адмирала, однако, предлагая отказаться от услуг Сормова по восстановлению и сдаточным испытаниям „Очакова”, никаких мотивов, объясняющих такое предложение, он не приводил. Не поняв высоких государственных соображений адмирала, в МТК пытались возражать. Петербург резонно указывал на нецелесообразность столь поспешных расчетов с заводом, когда остались неподтвержденными главнейшие условия контракта, а именно: достижение заданной мощности 19 500 л. с. на двух 6-часовых испытаниях и обеспечение на полном ходу в течение 12 часов минимального среднего расхода угля в 2 английских фунта (0,91 кг) на 1 л. с. в час (за нарушение обоих условий контрактом предусматривались штрафные вычеты). Нельзя было и проверить оговоренные надежность действия котлов на полной скорости, возможность работы машин в нормальных условиях смазки без наружного охлаждения водой, исправность действия главных двойных регуляторных клапанов и, наконец, стабильность работы машин при малом числе оборотов винтов (30 об/мин).
Ссылаясь на указание министра, МТК 9 февраля счел необходимым привлечь к восстановлению Сормовский завод на условиях, которые следовало выработать на месте, в Севастополе, при участии представителей завода в работе особой комиссии, назначенной из портовых специалистов.
Решительное возражение Г. П. Чухнина встретило намерение министра поручить ремонт „Очакова” полностью — по корпусу и механизмам — Николаевскому судостроительному заводу. По смете завода эта работа оценивалась в 1 377 000 руб., не считая ремонта артиллерии и испытаний отсеков на водонепроницаемость.
Если даже Николаевский завод и выполнит работы на несколько месяцев раньше, — писал Г. П. Чухнин, — то работами порта, по его смете. будет достигнута экономия в 200 000 руб. А главное, — приоткрывал адмирал свои карты, — неоценимы будут политические выгоды такого решения. Чухнин делал вид, что старается избежать увольнения оставшихся в порту без работы около 300 рабочих Лазаревского адмиралтейства. На такой шаг он, якобы не мог решиться „ввиду вообще тяжелого экономического положения местного рабочего населения”. Однако кончаются его размышления стандартным опасением, что это вызовет известные настроения „в связи с общим политическим состоянием государства”. Со спуском броненосца „Иоанн Златоуст” в адмиралтействе освобождались новые рабочие руки. Использование их на ремонте „Очакова”, решая проблему занятости и устраняя причины для волнений, позволяло избежать внешнего притока рабочей силы, что имело — подчеркивал адмирал — „немаловажное значение в смысле устойчивости внутреннего распорядка портовых работ”.
Этой линии адмирал и держался на совещании (в конце марта 1906 г.), обсуждавшем условия восстановления энергетики „Очакова” силами Сормовского завода.
И МТК сдался. Отказавшись от идеи заводского ремонта, он согласился оставить все работы за Севастопольским портом. Впрочем, все решила, вероятно, экономика. Как и после Крымской войны, страна была на грани разорения. Обещанная Г. П. Чухниным экономия минимум 200 000 руб. была более чем кстати! Ведь и весь ремонт „Очакова” за неимением специальных ассигнований выполнялся целиком за счет отказа от планировавшегося капитального ремонта и перевооружения броненосца „Чесма”.
Севастопольское начальство указывало также на необходимость соответствующего увеличения численности инженеров, так как имевшиеся в порту мастера-механики были заняты текущим ремонтом на кораблях флота, а штат корабельных инженеров был недостаточен. По механизмам требовалось нанять специального мастера и двух помощников ему, а по корпусу — одного инженера-технолога. Г. П. Чухнин надеялся также, что весь капитальный ремонт крейсера будет поставлен в особые условия с применением к нему „Положения о новом судостроении в Петербургском порту”. Наконец, Г. П. Чухнин рассчитывал ускорить работы за счет упразднения удручавшей его излишней канцелярской переписки с МТК, из-за которой на одно только выяснение условий восстановления крейсера Сормовским заводом ушло два месяца, а на заключение соглашения с ним понадобился бы еще целый год.
„Революционные” предложения адмирала не нашли понимания в Петербурге. Одобрения были удостоены лишь его просьбы об увеличении штатов, но и тут, категорически восставая почему-то против инженера-технолога, МТК разрешал принять для работ по корпусу непременно корабельного инженера. С Сормовского завода предлагалось удержать стоимость неоконченных работ и несостоявшихся испытаний. Главный инспектор кораблестроения С. К. Ратник рекомендовал назначить строителем восстанавливаемого „Очакова” инженера В. А. Лютера с однотипного „Кагула” или младшего судостроителя П. Е. Беляева, вернувшегося „с экстренных работ” из Владивостока. На это Г. П. Чухнин телеграфировал, что работал на достройке „Очакова”, а также уже начал производить его ремонт инженер Баженов, его и надо оставить строителем. Это мнение было решающим — главным строителем крейсера назначили А. А. Баженова. Из- за отсутствия разрешенных МТК дополнительных мастеров-механиков и их помощников Г. П. Чухнин просил министра: „руководство и присмотр за работами” поручить старшему механику „Очакова” подполковнику Н. Н. Иванову, под наблюдением которого строились и испытывались машины, в помощь ему назначить также работавшего с начала постройки машин кондуктора Вдовиченко, а в вознаграждение за предстоящую „усиленную деятельность” выплачивать им дополнительно определенную сумму из кредита на ремонт крейсера.