Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая

В 1969 г. генерал Меир Амит закончил свою службу в Мосаде и стал президентом самого крупного в Израиле промышленного объединения «Кур». ООП приобрела к этому времени известный политический статус. Народный фронт совершал набеги на Израиль, проникая далеко в глубь страны и оставляя за собой кровавый след. И тем не менее Мосад под руководством Амита на первых порах остался в общем в выигрыше.

Израильская разведка не дала палестинцам возможность осуществить первейшую свою задачу: пресечь рейсы «Эль-Ал» и изолировать Израиль от всего мира. Начиная с 23 июля 1968 г., когда «боинг» израильской авиакомпании был угнан в Алжир, и вплоть до 9 сентября 1970 г., когда самолет ВС-10 вместе с двумя другими был посажен на аэродром Даусон Филд, угоны самолетов в разных точках земного шара совершались сто пятнадцать раз. Но израильских самолетов в их числе не было. Они подвергались нападениям только на земле.

Стало очевидным, что боятся летать на авиалиниях «Эль-Ал» нечего. Наоборот, компания значительно увеличила число своих маршрутов. «Эль-Ал» скорее, чем другие, авиакомпании могла обеспечить безопасный полет. Это произошло, однако, не сразу. Первоначально Израиль действительно опасался, что не сможет справиться с воздушным терроризмом.

В 1968 г. в интервью с известной итальянской журналисткой Орианой Фаллачи Жорж Хабаш задал ей риторический вопрос: «Решились бы вы лететь самолетом „Эль-Ал“?» Ответ на этот вопрос дали пассажиры.

В 1967–68 гг. ежегодный доход «Эль-Ал» составил пятьдесят три миллиона долларов, в 1972–73 — он вырос до ста тридцати пяти миллионов. К этому времени у «Эль-Ал» был самый высокий по сравнению с другими авиакомпаниями, действующими на атлантических маршрутах, показатель, характеризующий количество перевезенного груза. Это немалое достижение было непосредственно связано с деятельностью Меира Амита.

До своего ухода в отставку именно он организовал чрезвычайные меры предосторожности, которые неизменно предшествовали вылету каждого самолета, и систему охраны самолета в пути. Кроме того, во всех офисах «Эль-Ал», где бы они ни находились, теперь всегда дежурила команда Мосада. Это обстоятельство, по-видимому, и оказалось решающим. Каждый пассажир подвергался проверке на компьютере. Особое внимание уделялось пассажирам, которые заказывали билеты непосредственно перед отправлением самолета. Результаты такого просеивания иногда оказывались впечатляющими.

Весной 1969 г., во Франкфурте молодой человек с итальянским паспортом попросил билет на следующий день на самолет, летящий в Тель-Авив. Одному из служащих Мосада он показался подозрительным. Молодой человек явно нервничал. После разговора с ним выяснилось, что хотя он и свободно говорит по-итальянски, но с каким-то акцентом.

Амиту в процессе длительных переговоров с правительствами разных стран удалось усовершенствовать практику проверки документов подозрительных пассажиров в странах, откуда они родом.

Запрос в Рим никаких результатов не дал. Итальянцы были готовы сотрудничать, но не в субботу. День отдыха — день священный. Подозрения Мосада возбудило и то, что молодой человек жил в отеле «Франкфуртер-Гоф» — самом лучшем и, несомненно, одном из самых дорогих в городе. А между тем — это было видно, — он не принадлежал к числу обычных постояльцев таких отелей, (Мосаду было известно, что Народный фронт позволял террористам накануне акции пожить в дорогих отелях и развлечься.)

Израильтяне не могли себе позволить ждать появления молодого человека на следующий день, чтобы проверить свои подозрения. Если это был террорист, то с ним должны были быть еще, по меньшей мере, трое, которые купили билеты на самолет, не вызвав подозрений. Оружие могло быть только у одного из них и не обязательно у «итальянца». Даже в том случае, если бы его удалось задержать с оружием, остальные могли решиться действовать и без него. Служащий Мосада снесся с Амитом, который без промедления предоставил в его распоряжение шестерых оперативников Мосада в Германии. Было решено, выманив итальянца под каким-нибудь предлогом в холл отеля, обыскать его номер.

«Итальянец» и в самом деле оказался угонщиком. Агенты обнаружили в номере корсет с взрывчаткой в пластиковой упаковке (такой корсет не только можно пронести через детектор, он мог бы оказаться незамеченным и при личном досмотре). Там же, в номере, на самом виду лежал текст речи, которую он должен был произнести после захвата самолета.

В списке пассажиров, вновь пропущенном через компьютер, удалось уже без труда обнаружить двоих сообщников «итальянца». К тому же они и сами себя выдали, когда остановились у отеля «Франкфуртер-Гоф» перед носом у мосадовских агентов, идущих по следу «итальянца», и стали ждать своего товарища, чтобы вместе отправиться на свой последний ужин.

Трое молодых людей, двое мужчин и девушка, ужинали, когда к ним подошел крупный, элегантно одетый господин, уселся за стол и знаком приказал им сохранять спокойствие. В одной руке он держал салфетку, которую на мгновение откинул, чтобы показать им небольшой пистолет. Прикрыв его вновь, он вежливо и словоохотливо объяснил, что он полковник израильской армии. Широким жестом он указал на окружающих (на самом деле обычных местных посетителей ресторана), которых охарактеризовал как израильских военных различных рангов. Снаружи, сказал он (и это было правдой), их ожидали хорошо вооруженные израильские агенты. Он не желал причинить молодым людям никакого вреда. Он видит в них лишь оступившихся, непослушных детей, попавших в дурную компанию. Как только они закончат свой ужин (а он намерен к ним присоединиться), он пойдет с ними в отель, отберет оружие, взрывчатку и документы, которые у них окажутся, задаст им несколько вопросов и первым же самолетом на следующее утро отправит их в Бейрут. Нисколько не торопясь, очень предупредительно, израильтянин настаивал на том, чтобы они продолжали ужинать, принимал участие в выборе блюд и напитков. Все трое, совершенно им загипнотизированные, жевали с трудом. Он же, напротив, ел с удовольствием, не переставая при этом говорить о проблемах Израиля и Ближнего Востока.

В отеле молодых арабов сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и допросили. Затем предупредили, что в следующее их появление в Европе с подобной целью их встретят совсем по-другому.

Наутро несостоявшиеся террористы были доставлены в аэропорт, где им вручили билеты в Бейрут, за которые было уплачено деньгами за их билеты в Тель-Авив. Через две недели родители двоих из них получили письма, врученные им непосредственно. В письмах содержалось предупреждение о том, что ждет их детей, если они повторят свою попытку. Надо думать, что их террористическая карьера на этом закончилась.

Никто в мире не догадывается, как много раз попытки захвата самолетов в самых разных точках земного шара были сорваны благодаря предупреждениям, посланным Мосадом в крупнейшие международные аэропорты.

Когда Меир Амит уходил в отставку, начальники западных служб безопасности выразили в письменной форме свое единодушное признание его роли и роли Мосада в обуздании международного терроризма, который удалось, если не уничтожить, то по крайней мере ограничить и дать миру какое-то время для организации защиты. Ни у кого не возникало сомнений в том, что Меир Амит заложил основы для этой организации.

Меир Амит удвоил численность сотрудников Мосада, начал программу внедрения в практику его работы достижений современной техники (которая и в дальнейшем продолжала совершенствоваться), ввел новые оперативные приемы, действующие до сих пор и — что очень существенно, — положил конец уходящим в далекое прошлое распрям между Мосадом и Военной разведкой.

Мосадовские сотрудники во времена Исера Харела были асами по части решения сложных проблем и с подобными задачами справлялись без труда. Харел проводил свои крупные операции, когда это ему требовалось, в тесном сотрудничестве с канцелярией премьер-министра.

Меир Амит формировал деятельность Мосада совсем по другому. Он не испытывал на себе подавляющего влияния такой выдающейся личности, как Давид Бен-Гурион. Дорогостоящие, масштабные, эффектные операции время от времени еще предпринимались и Меиром, но основным в функциях Мосада была непрекращающаяся повседневная разведывательная работа.

В самом Мосаде Амит пользовался заслуженным авторитетом, но после его ухода многие надеялись, что руководство организацией будет поручено гражданскому лицу. Существовали (да и поныне существуют) серьезные аргументы в пользу сохранения за Мосадом статуса гражданской организации.

Конечно, в вопросах, касающихся национальной безопасности, военные всегда играли заметную роль. Авторитет Генерального штаба в израильской общественной жизни огромен. К тому же после Шестидневной войны он неизмеримо вырос. Но с течением времени в израильской армии, которая всегда гордилась своими спартанскими традициями, появились генералы, стиль жизни которых соответствовал культу, создававшемуся вокруг них. Генерал Эзер Вейцман об этой новой поросли офицеров высказался достаточно едко: «Они не носят галстуков, зато рубашки у них восьмидесятидолларовые!» Еще более резко выразился по этому поводу незадолго до своей смерти Давид Бен-Гурион: «Это настоящая трагедия. Израильские генералы чувствуют себя теперь генералами!»

Генералы появились не только в армии — везде: в политике, в промышленности, в университетах и культурных учреждениях. Создалось нечто вроде масонской ложи, состоящей из ушедших в отставку офицеров Генерального штаба, которые пользовались влиянием во всей системе правительственных учреждений.

В идеале, Мосад мог бы стать противовесом этому влиянию. Но трудно было представить себе, что кто-либо из гражданских деятелей смог бы противостоять генералам. Слишком велик был авторитет военных. Гражданский руководитель был бы вынужден следовать курсом военных или быть ими раздавленным. Так что лучше было Мосаду иметь в качестве руководителя все же генерала, знакомого с закулисной активностью в министерстве обороны, чем гражданского деятеля, находящегося в состоянии постоянного конфликта с ним. Исеру Харелу удавалось в течение некоторого времени лавировать, но его поддерживал сам Давид Бен-Гурион. И времена были другие, и армия не та.

Единственным подходящим кандидатом из гражданских чиновников был пятидесятилетний Эхуд Авриель, человек с огромным опытом, накопленным и на правительственной службе, и в области разведывательной деятельности. Он возглавлял канцелярии Бен-Гуриона в бытность его премьер-министром, и Леви Эшкола в бытность того министром финансов. При Голде Меир, когда она занимала пост министра иностранных дел, Авриель был ответственным за отделение, ведающее африканскими странами, и международное сотрудничество. Попытка ввести Авриеля в высший эшелон системы разведки уже однажды предпринималась. После того как Исер Харел окончательно ушел со своего поста помощника премьер-министра по делам разведки, некоторые пытались добиться назначения Авриеля на эту должность. Но Меир Амит, который к этому времени укрепил свое положение, этому воспротивился. Перед отставкой Амит пытался вновь использовать свое влияние, чтобы не допустить прихода на свое место Авриеля, мотивируя это тем, что тот не военный. Кроме того, таким образом он надеялся продлить срок своего пребывания в Мосаде.

Амит и премьер-министр Эшкол никогда не ладили, в особенности после «дела Бен-Барки». Амит с пренебрежением относился к Эшколу, не способному, по его мнению, принимать решения вообще, а Эшкол всегда опасался, что Амит втянет правительство в какую-нибудь очередную взрывоопасную «авантюру».

Надо, однако, отдать должное и Эшколу. Вся его деятельность как руководителя правительства была омрачена «делом Лавона» и «делом Бен-Барки», так что он полностью отдавал себе отчет в том, что происходит, когда глава разведки действует бесконтрольно.

Амит был человеком в себе уверенным, личностью яркой и сильной, и Эшкол не мог не понимать, что контролировать его — дело нелегкое.

После ухода Харела было введено правило, по которому должность начальника Мосада утверждается не более чем на пять лет. Меир Амит настаивал на продлении этого срока на том основании, что некому было его заменить. Но на этот раз Эшкол оказался тверд.

Казалось, что кандидатура Эхуда Авриеля должна быть утверждена беспрепятственно, несмотря на возражения армии. Однако сторонники Авриеля вскоре убедились в том, что он постоять за себя не может. При всех своих достоинствах, Эхуд Авриель, по свидетельству одного из его друзей, слишком благороден для того, чтобы заниматься интригами себе на пользу.

В конце концов Эшкол снова пришел к компромиссу. Он назначил руководителем Мосада генерала, ожидающего отставки, который никогда в своей жизни никакой деятельностью, близкой к разведывательной, не занимался. По своему характеру он совершенно не походил на боевого генерала из тех, которыми так гордился Израиль.

Цви Замир, или просто Цвика, родился в 1924 г. в Польше и в том же году был увезен в Израиль, куда эмигрировали его родители. В 1942 г. он вступил в ряды Пальмаха и в 1944-м, в двадцатилетием возрасте, стал дивизионным командиром.

За деятельность, связанную с программой нелегальной иммиграции, он был арестован британскими властями. Во время Войны за независимость активно действовал в Иерусалиме и его окрестностях, будучи командиром батальона.

В 1950 г. он был назначен инструктором на курсы повышения квалификации для старших офицеров, а в 1953-м сам обучался в Англии на курсах для высших британских офицеров. По возвращении из Англии он был командиром пехотной школы, а в 1956 г. получил повышение в должности и назначен инструктором в министерстве обороны. В 1957 г. он взял отпуск для того, чтобы сдать экзамены на степень бакалавра по гуманитарным наукам в Иерусалимском университете. Затем получил звание командира бригады.

В 1962 г. Замир в течение небольшого промежутка времени возглавлял Южное войсковое соединение, а 15 июля 1966 г. был назначен военным атташе в Лондон. Таким образом, в Шестидневной войне он участия не принимал. Для офицера израильской армии это было недостатком, равносильным неспособности выполнять свои супружеские обязанности.

Цвика Замир, самый непрезентабельный из всех израильских генералов, был не менее других поражен новым назначением. Вместо того чтобы уйти в тихую, незаметную жизнь, он получил одну из самых ответственных должностей в стране, причем не имея никакого опыта, который мог бы помочь ему освоиться в новом для него деле.

Армия, склонная выразить недовольство, была тем не менее обезоружена действиями Эшкола. Армия требовала генерала. И она его получила. Профессионалы Мосада, однако, были обескуражены.

На вопрос, как можно ожидать, чтобы столь неопытный человек справился с такой деликатной работой, Эшкол бодро ответил: «Все будет в порядке. Через год-два он научится». Ответ был легкомысленным. Тем не менее оказалось, что премьер-министр был прав.

Замиру действительно потребовалось два года, чтобы понять и освоить все особенности своей новой работы, но он их понял. Работая днями и ночами, учась и прислушиваясь к мнению профессионалов, Замир стал мастером своего дела. В конце концов он создал свой собственный стиль, ввел методы, отличные от тех, которыми пользовались его предшественники. Доклады его правительству отличались исчерпывающей полнотой. Он никогда ничего не пытался скрыть, беря на себя ответственность и за успехи и за провалы. Провалы болезненно переживал. Голда Меир, став премьер-министром, обычно утешала его: «Лес рубят — щепки летят!» — говорила она. Доверяла Голда Меир Замиру безоговорочно.

В начале своей деятельности Замиру удалось избежать внутренних беспорядков и передряг, которые сопровождали появление каждого из его предшественников. Пусть даже Цвика Замир не был идеальным кандидатом на пост начальника разведки, но он был, безусловно, человеком, способным заставить своих сотрудников работать с полной отдачей.

Амит был для них боссом. Замир походил скорее на председателя Комитета. Стоило старшим офицерам Мосада освоиться со стилем его работы, как они признали его.

Все они были профессионалами с многолетним практическим стажем. И эти свои профессиональные способности они могли теперь использовать гораздо полнее и свободнее, чем раньше.

В 1969 г., когда Цвика Замир занял должность руководителя Мосада, борьба с палестинскими террористами была в разгаре. Постороннему наблюдателю могло показаться, что ничего не менялось и террористы оставались хозяевами положения. На самом же деле к этому времени уже стали сказываться результаты терпеливой и настойчивой работы, начатой Амитом и рассчитанной на достижение далеко идущих целей.

Первым значительным своим успехом Замир был целиком обязан Амиту и молодому агенту, которого Амит заслал в Европу за несколько месяцев до этого. Звали его Барух Коген. Он принадлежал к одной из старейших и уважаемых в Израиле семей. Как и многие другие уроженцы Израиля его поколения, Барух Коген рос вместе с местными арабскими детьми и научился уважать их язык и обычаи.

Решающим событием в жизни Баруха Когена стала смерть брата, который был убит в Войне за независимость. Брата Барух очень любил, и после его смерти пошел в армию.

Проходя военную службу, Коген специализировался на разведывательной деятельности и был одним из тех офицеров Военной разведки, которых Амит забрал с собой в Мосад после того, как возглавил его.

В июле 1970 г. в возрасте тридцати пяти лет Барух Коген с женой и двумя детьми уехал в Брюссель, где под именем Моше Ханана Ишайи занимал незначительную дипломатическую должность. Настоящей его работой в качестве ответственного резидента Мосада была координация действий израильских агентов в Европе, которые все с большим успехом проникали в террористические ячейки палестинцев, расплодившиеся на континенте. В обязанности Баруха Когена входила задача выявления среди сотрудничающих с Мосадом палестинцев двойных агентов.

Париж в это время был городом, где палестинцы чувствовали себя вполне уютно. Это было следствием проарабской политики де Голля. К тому же палестинцы всегда могли смешаться с местным арабо-алжирским населением, которое было достаточно многочисленным. Мосаду вскоре стали известны имена и адреса многих «рядовых» в палестинском движении, а также тайники, где они прятали оружие, взрывчатку и документы. Вся эта информация могла быть предоставлена в распоряжение французской полиции, если, например, появлялись сведения о готовящемся угоне самолета. Это, разумеется, было квалифицированной разведывательной деятельностью, но для Мосада совершенно недостаточной. Мосад был заинтересован в именах и адресах людей, осуществляющих оперативное руководство действиями Народного фронта в Европе, тех, кто управлял «рядовыми». Руководители палестинских террористических групп, как правило, были людьми профессиональными. Специфическая система связи и «тупиковые» почтовые ящики обеспечивали им анонимность, и лишь немногие из террористов знали своих настоящих руководителей.

Секреты подпольных организаций, и это хорошо известно, выплывают на поверхность в моменты активных действий. Тогда на какое-то время руководители вынуждены бывают покидать свои строго законспирированные укрытия.

В конце марта 1971 г. Барух Коген получил от одного из своих агентов сведения о том, что планируется диверсия в Израиле с целью раз и навсегда доказать евреям, что они никогда не станут хозяевами в своем собственном доме.

В операцию на этот раз были вовлечены две хорошенькие девушки, которые ранее с палестинским движением не были связаны. План состоял в том, что девушки прилетят в Тель-Авив и передадут взрывчатку ожидающей их там команде.

Данных было немного. К тому же и достоверность информации была под сомнением. Тем не менее пренебречь ею не представлялось возможным. Все кассиры «Эль-Ал» были предупреждены, хоть и казалось маловероятным, что девушки воспользуются услугами израильской национальной авиакомпании. В аэропорту Лод система безопасности была усилена. В течение последующих нескольких дней некоторые из молодых пассажирок, прибывших из Европы и даже из США, по приезде в Израиль подвергались унизительному личному досмотру. Ничего подозрительного обнаружено не было.

14 апреля 1971 г. на самолете компании «Эйр Франс» из Парижа прибыли две прелестные девушки, обе в мини-юбочках. Агент Мосада заметил их среди пассажиров и предупредил таможню. Агента заинтересовало их поведение. Несмотря на то что по внешнему виду девушки вполне могли сойти за сестер, держались они порознь.

Таможенники задержали одну из них. Вторая уже прошла контроль, но вернулась, чтобы узнать, почему остановили ее подругу, хотя за пять минут до этого, всем своим видом показывала, что с ней незнакома. Одна из девушек — по паспорту двадцатишестилетняя Даниель Риве — работала секретаршей в большой парижской фирме. Вторая тоже была секретаршей. Звали ее Мартин Элен Гарсье. Чемоданы обеих оказались битком набиты взрывчаткой. При личном досмотре выяснилось, что на каждой был широкий пояс с взрывчаткой. Девушки оказались теми, о которых сообщал Барух Коген.

Позднее выяснилось, что это сестры — Марлен и Надя Бардели, родом из хорошо обеспеченной марокканской семьи. Обнаружилось, что они могли сообщить многое, и на допросе говорили не умолкая. Утомленный следователь в конце концов пожаловался: «Даже магнитофон за ними не поспевает».

Девушки должны были встретиться с более солидной парой — Пьером и Эдит Бургалтер. Место было оговорено ранее, — недалеко от Дизенгоф-стрит в центре Тель-Авива. Чета Бургалтер была тут же арестована. Допросив их, Мосад вышел на след руководителя операции. Им оказалась женщина, которая при аресте предъявила паспорт на имя Аделен-Марии Франсин. На самом деле она оказалась Эвелин Барадж, убежденной марксисткой, связанной с бандой Баадер-Майнхоф в Германии. Барадж участвовала во многих террористических актах и операциях по угону самолетов.

В результате допросов выяснилось, что задачей ее своеобразной команды были диверсии в крупных отелях, которые должны были отпугнуть туристов, приезжающих в страну (туризм — один из основных источников дохода Израиля).

Разгром этой операции, несомненно, имел значение для Израиля, но самой важной оказалась информация, полученная от сестер Бардели, которую они выдали без особого на них нажима. Обе девушки были вовлечены в левое политическое движение в Сорбонне. После окончания университета они обе нашли работу в качестве секретарш. Но Надю привлекала карьера журналиста. Она в свое время немного работала в редакции газеты в Касабланке. Марлен хотела стать актрисой. Однажды они повстречались с алжирцем Мохаммедом Будиа — директором небольшого, но признанного в парижском артистическом мире театра. Будиа их очаровал. Он обещал помочь в их начинаниях и после нескольких встреч попросил оказать услугу — отвезти в Тель-Авив пакеты, тем самым способствуя революционному движению. Очень наивные, девушки согласились и с детским воодушевлением репетировали свое поведение в аэропорту Лод. Затем с фальшивыми паспортами они отправились в путешествие, которое им казалось не более чем занимательным приключением.

В Париже Мосад между тем раздобыл все сведения о Будиа. В 50-х годах он был довольно известным актером, политически связанным с левыми французскими кругами. Когда в середине 50-х годов в Алжире началась гражданская война, он уехал туда и воевал с французами, заслужив репутацию безжалостного и хладнокровного убийцы.

В 1959 г. Будиа был арестован французами, а в 1962 г., когда Алжир получил независимость, освобожден и сразу же назначен директором Алжирского национального театра. Вскоре, однако, он вынужден был бежать из Алжира как сторонник Бен-Беллы, поскольку 20 июня 1965 г. Бумедьен, один из ближайших друзей Бен-Беллы, совершил государственный переворот. Спасаясь от преследований, Будиа уехал в Буэнос-Айрес, где, по-видимому, познакомился с советским агентом, который убедил его принять стипендию университета им. Патриса Лумумбы в Москве. Будиа приглашение принял и, таким образом, научился искусству делать революции.

Из Москвы он приехал в Париж и вернулся к карьере, прерванной за десять лет до этого. Будиа был, несомненно, человеком талантливым. Он привлекал к себе внимание писателей-авангардистов. Они приходили в его театр, читали ему свои произведения, ища одобрения.

То, что Будиа рано или поздно станет одним из лидеров палестинцев, было очевидно. Человек честолюбивый, он не мог ограничиться скромной ролью рядового. Вскоре он и стал руководителем палестинских террористов в Европе, а театр остался удобным прикрытием его тайной деятельности. Было известно также о тесных контактах Будиа с бандой Баадер-Майнхоф. По всей вероятности, он был связан и с другими международными террористическими организациями. Безусловны связи Будиа и с КГБ.

В результате допущенной небрежности — а иначе нельзя охарактеризовать использование в серьезном деле неопытных любительниц приключений, какими были две его парижские приятельницы, — Будиа выдал не только себя, но и всю международную сеть ячеек, группировавшихся вокруг него.

После того как де Голль разорвал отношения с Израилем, штаб в Париже, который был центром всех операций Мосада в Европе, потерял свое значение, и функции его были распределены между организациями Мосада в Брюсселе и Амстердаме.

Цви Замир понимал, что французское правительство, по всей вероятности, от сотрудничества откажется. Тем не менее израильтянам придется вернуться во Францию, если они хотят обнаружить связи между террористическими организациями в различных частях мира и вести с ними успешную борьбу.

В среде журналистов выражения типа «международный террор» были в то время модными, и основывались они на представлениях, сложившихся при чтении книг о Джеймсе Бонде, о зловещей и таинственной личности, добивающейся господства над миром. На самом деле все было гораздо проще, но не менее зловеще.

Все террористические организации — от «Сердитых бригад» или ИРА в Англии до банды Баадер-Майнхоф в Германии и Красной армии в Японии, — руководствовались общей с Народным фронтом нигилистической доктриной: прежде чем построить новый мир, старый нужно уничтожить.

В то время как отношения между правительствами Израиля и Франции становились все более отчужденными, сотрудничество Мосада с французской секретной службой развивалось необычайно плодотворно. И все же трудная задача — доказать существование связей международного терроризма с КГБ и палестинским движением сопротивления — легла на плечи Израиля.

Пока что это было лишь утверждение, которое должно было быть доказано. Таким образом, израильтянам пришлось контролировать деятельность европейских террористических групп, которые как будто бы к Израилю и отношения не имели. Доктрина, принятая на вооружение Меиром Амитом, утверждала, что израильская разведка занимается только делами, непосредственно связанными с борьбой израильтян с арабами. По существу она не изменилась. Раздвинулись лишь границы, в пределах которых эта борьба велась, правда, раздвинулись до устрашающих размеров.

Ни одна армия и ни одна разведка в мире не может действовать успешно, если время от времени ей не сопутствует удача.

Счастливый случай помог Израилю изменить ход событий в свою пользу и обеспечил западно-германскому правительству возможность арестовать главарей банды Баадер-Майнхоф, а также разоблачить ее международные связи.

В начале 1971 г. один из крайне левых университетских преподавателей, организатор в конце 60-х годов студенческих демонстраций в Берлинском университете, в связи с трагическими обстоятельствами вынужден был вернуться в свой родной город, который он покинул несколько лет назад. Его родители, с которыми все эти годы он не поддерживал никаких отношений, поскольку они не разделяли его ультралевых взглядов, погибли в автомобильной катастрофе.

Приводя в порядок бумаги отца, он наткнулся на два документа, содержание которых перевернуло всю его жизнь. Первым был договор, заключенный в 1940 г, между его отцом и еврейской семьей, по которому его отец брал на себя обязательство воспитать их ребенка как своего собственного. Из второго документа явствовало, что его приемный отец после войны долго и упорно разыскивал его настоящих родителей и в конце концов выяснил, что они погибли в концентрационном лагере.

Открытие это потрясло молодого человека, реальное имя которого я не могу назвать и потому далее в моем рассказе он будет фигурировать как Альберт Шмидт. Главным было не то, что воспитавшие его люди не были его родителями и даже не то, что он оказался евреем (хотя и это перенести было нелегко), главное состояло в том, что он мучительно сожалел теперь, что порвал с ними. Из документов он понял, что его настоящие и приемные родители были друзьями. Согласившись взять его на воспитание, приемные родители вынуждены были полностью изменить свою жизнь, покинуть родной город и уехать туда, где их никто не знал, чтобы никто не мог раскрыть их тайну.

В течение еще многих недель после своего открытия Альберт Шмидт тяжело переживал случившееся. Он думал о том, как часто во время их ожесточенных споров и у отца и у матери должна была возникать потребность рассказать ему правду о его происхождении, объяснив, что хотя не они дали ему жизнь, но благодаря им он остался жив. И тем не менее ни мать, ни отец не поддались искушению. Они предпочли лучше стерпеть его уход из дома, чем доставить ему страдание, открыв правду. Альберт не сомневался что никогда ее не узнал бы, если бы смерть его приемных родителей не была столь внезапной.

Через три месяца Альберт Шмидт принял решение. Раз он еврей — он должен знать еврейскую историю и жить в Израиле. Он пошел в израильское консульство во Франкфурте, рассказал о себе, о своей антиправительственной деятельности, об участии в акциях, совершенных группой Баадер-Майнхоф, а также о причинах, изменивших его мировоззрение и заставляющих обратиться к израильским властям с просьбой о разрешении иммигрировать на основании закона о возвращении. Все им рассказанное звучало настолько фантастично, что ему вначале не поверили. Обеспокоенный консул обратился к резиденту Мосада за советом. Как знать? Может быть, все это придумано палестинцами, чтобы активиста из банды Баадер-Майнхоф легализовать в Израиле?

Версию Шмидта проверили, кроме того, его неоднократно интервьюировали. Сомнений в истинности всего того, что он говорил не было. И тут у резидента родилась счастливая идея. Он срочно вылетел в Тель-Авив и изложил свою идею Цви Замиру. В сущности Шмидт был дезертиром из лагеря левых. До сих пор все попытки германской полиции внедрить в организацию Баадер-Майнхоф и в другие террористические группы своих агентов оканчивались неудачей. Это было маленькое, замкнутое содружество людей, чьи отношения складывались годами, а зародились в студенческие, а то и в школьные годы. Новичков приветствовали, но почти никогда не привлекали к участию в работе. Однако Шмидт не был новичком в этой среде. Выслушав резидента, Цви Замир, не колеблясь, дал свое согласие, и соответствующее предложение было сделано Шмидту. Убедить его в том, что он имеет уникальную возможность оказать неоценимую услугу своей только что обретенной родине, оказалось нетрудно.

Взяв отпуск в университете, он отправился в Израиль для прохождения ускоренного курса, который проходят все агенты. Учился он прекрасно — и не только потому, что был человеком от природы способным, но еще и потому, что стал израильтянином не менее фанатичным, чем прежде был марксистом.

Перед возвращением в Германию Шмидт принял иудаизм. Церемония была закрытой. Присутствовало на ней лишь несколько человек, его учителей, а также агент, назначенный руководителем Шмидта в Европе. Приглашенный для проведения церемонии раввин согласился, что обряд обрезания можно отложить до лучших времен, но поскольку мать Шмидта была еврейкой, то он автоматически может считаться евреем. В этот день был даже нарушен распорядок дня — Шмидт хотел помолиться у иерусалимской Стены Плача за всех своих родителей: и родных, и приемных.

Через несколько дней Шмидт уже был в Европе и начал свою деятельность, которая через несколько месяцев привела к аресту всего руководства организации Баадер-Майнхоф. Западно-германские власти целиком полагались на информацию, которую Мосад получал от Шмидта. Однако им было известно лишь, что человек, ее поставляющий, член этой организации, но они не знали о том, что он — израильтянин. Истинное положение вещей было известно лишь нескольким работникам Мосада.

Как только в банде Баадер-Майнхоф начались неприятности, потеряли уверенность в себе и другие террористические группы. Появились первые признаки распада в лагере международного террора. Однако перелом в этой самой страшной из войн, которые довелось вести Израилю, наступил далеко не сразу.

В ноябре 1971 г., в Каире был убит премьер-министр Иордании Васфи Тал. Ответственность за это убийство взяла на себя организация, именовавшая себя «Рука Черного сентября», но которую чаще называют просто «Черный сентябрь». Это была группа палестинцев, поставившая перед собой, по слухам, задачу мстить за изгнание палестинцев из Иордании в сентябре 1970 г.

Уже через несколько часов после убийства Израиль на основе сведений, полученных из «Фатаха», мог сообщить всем разведкам мира, что «Черный сентябрь» — всего лишь прикрытие для так называемой «революционной системы безопасности», или разведывательной организации «Фатах», обученной КГБ и возглавляемой Салафом Халафом, известным в арабском мире и революционных кругах под именем Абу Ияда. [23]

Создание «Черного сентября» свидетельствовало об окончательном переходе ООП и его официального руководства к тактике террора. В некотором смысле Ясир Арафат и его сообщники были к этому принуждены Жоржем Хабашем и успехами возглавляемого им Народного фронта. ООП в своем стремлении удовлетворить требования агрессивно настроенных палестинцев, охотно вступавших в ряды Народного фронта, пошла на организацию «Черного сентября». Формально, если требовалось, ООП всегда могла от него отмежеваться, отречься от ответственности за его действия. С другой стороны, «Черный сентябрь» можно было использовать как ударную силу в различных районах мира, Ясир Арафат, однако, влияния на него не имел.

«Черный сентябрь» начал действовать решительно, демонстрируя полную неразборчивость в средствах и в этом отношении Народному фронту не уступал.

8 мая 1972 г, группа под руководством Али Шафик Ахмеда Таха, уже принимавшая ранее участие по крайней мере в одном угоне и ответственная за нападение на офис авиакомпании «Эль-Ал» в Брюсселе, захватила самолет Сабена-707 вскоре после его вылета с венского аэродрома и приказала пилоту лететь в аэропорт Тель-Авива Лод. Там, в Израиле, они потребовали освобождения сотни арабских партизан из тюрем. В противном случае самолет со всеми пассажирами и командой будет взорван. План был смелый. Палестинцам было известно, что Израиль дал клятву никогда более не поддаваться шантажу (как это случилось во время первого угона израильского самолета). И все же «Черный сентябрь» предполагал, что Израиль дрогнет перед перспективой массового убийства иностранных подданных на его территории.

Но ни на одно мгновение израильское правительство не поколебалось. Самолет стоял на летном поле. Начались длительные переговоры — с одной лишь целью — выиграть время и дать возможность силам безопасности подготовить атаку на самолет. Он был взят приступом командой отборных парашютистов, переодетых механиками. Коммандос взломали двери запасных выходов, убили двух террористов-мужчин, ранили террористку и арестовали вторую, молившую о пощаде.

Еще не прекратился поток поздравлений, которые поступали в Израиль со всех сторон, а Народный фронт уже организовал «возмездие палестинцев». Это «возмездие» вылилось в кошмарный кровавый эпизод.

Через три недели, 30 мая 1972 г. трое молодых японцев, прибывших в Лод в числе других пассажиров на французском самолете из Рима, вдруг начали бросать ручные гранаты и стрелять из автоматов в толпу пассажиров, заполнивших зал для приезжих. Двадцать четыре человека были убиты на месте. Среди них — шестнадцать католиков-пилигримов из Пуэрто-Рико и семеро израильтян, в том числе профессор Аарон Кацир, ученый с мировым именем. Еще семьдесят восемь человек получили ранения, после которых многие пострадавшие так и не смогли оправиться.

Террористы, как выяснилось, принадлежали к организации, известной под названием Японская Красная армия. О том, что между ними и палестинцами существовала связь, израильтянам было известно давно.

Измученный вконец Цви Замир заявил кабинету министров, что гарантировать безопасность Израиля можно, только отгородив его стеной от всего остального мира. Этого как раз и добивались террористы. Казалось, что палестинцы одерживают победу.

В августе «Черный сентябрь» нанес новый удар. Двум молодым девушкам-англичанкам, летевшим на израильском самолете в Тель-Авив, двое молодых арабов, с которыми они познакомились в Риме, подарили на прощанье проигрыватель, который оказался ловко замаскированной бомбой, запрограммированной так, чтобы она взорвалась на высоте в семь с половиной километров. На счастье, бомба находилась в багажном отделении, которое на самолетах «Эль-Ал» с некоторого времени стали покрывать защитной броней. Бомба взорвалась, и пилот, в прошлом летчик-испытатель, бросил свой «Боинг» в пике, как привык это делать, летая на бомбардировщиках, и таким образом, благополучно посадил самолет.

В этот период в Мосад поступали сведения, что «Черный сентябрь» готовит операцию, которая должна по времени совпасть с Олимпиадой в Мюнхене. Что именно готовится, узнать не удавалось. В августе 1972 г. двое агентов Мосада отправились в Западную Германию на встречу с ответственными за охрану спортсменов чиновниками. Они должны были ознакомиться с планами обеспечения безопасности израильских спортсменов. В одном пункте немцы оставались непреклонны: чрезвычайные меры по охране порядка не должны были быть слишком уж явными. Ведь Олимпийские игры демонстрировали мир и дружбу между народами. Все же немцы согласились чтобы двое сотрудников Мосада участвовали в разработке системы охраны. Арабы, приезжающие в страну, будут подвергаться тщательной проверке. Все возможные неожиданности будут предусмотрены.

О кровавом убийстве израильских атлетов в Мюнхене террористической группой, входящей в состав организации «Черный сентябрь», написано несколько книг и прибавить к уже сказанному нечего.

Замир прилетел в Мюнхен слишком поздно и повлиять на развитие событий не мог. Он оказался всего лишь свидетелем короткой и жестокой схватки, которая разыгралась в военном аэропорту, куда террористы доставили своих пленников.

Когда Замир прибыл, немцы с ним не пожелали иметь дела. Ему пришлось подчиниться унизительному для его достоинства давлению. Израильский посол Элиша Бен-Хорин чуть ли не силой посадил его в машину министра внутренних дел Западной Германии Дитриха Геншера в тот момент, когда она выезжала в аэропорт из Олимпийской деревни.

Комиссия, расследовавшая это дело, обнаружила, что трое официальных лиц среднего ранга были повинны в нарушении служебного долга. Один из них оказался агентом Мосада, которому уже давно надлежало быть в отставке. Третьим виновным был клерк министерства иностранных дел.

Замиру пришлось выслушать немало обвинений и в свой адрес. В Мосаде были убеждены, что палестинцы не решатся напасть на израильскую команду. Она отбыла в Мюнхен лишь после того, как сотрудники Мосада убедились в том, что Западная Германия всерьез занимается вопросами безопасности.

Израильские спортсмены не имели оружия и не были подготовлены к тому, что произошло. В составе израильской делегации не было ни одного агента Мосада. А контакт с местными силами безопасности, как выяснилось, должен был осуществлять врач, сопровождавший команду.

Задним числом обнаружились ошибки и просчеты в организации охраны спортсменов в Мюнхене и позднее в Бангкоке, где «Черный сентябрь» организовал нападение на израильское посольство. Заложники в этом случае были в конце концов освобождены благодаря твердой позиции правительства Таиланда, которое вело переговоры с террористами.

Цви Замир заявил израильскому правительству, что ни одна разведка мира не сможет гарантировать гражданам своей страны защиту от террористов, исполненных решимости действовать, если страна не будет окружена высокой стеной и мосты при этом не будут всегда подняты.

И все же репутация Мосада пострадала. Голда Меир в связи с этим назначила специального советника по терроризму. Таким образом, Цви Замир был лишен некоторых из своих полномочий. Советником стал любимец Голды Меир генерал Аарон Ярив, который после девяти лет безукоризненной службы в качестве главы Военной разведки должен был стать заместителем министра обороны Моше Даяна.

Между Аароном Яривом и Цви Замиром отношения сложились нелегкие. Как-никак, а назначение Ярива явилось выражением недоверия к начальнику Мосада и способствовало уменьшению его влияния.

Действия «Черного сентября» повлекли за собой кардинальные изменения в статусе Мосада. Его бюджет был без промедления увеличен чуть ли не вдвое. Ареле Ярив и Цви Замир, потерпевшие унизительное для них поражение в Лоде и Мюнхене, с полного одобрения правительства, изменили свою тактику. С этого момента, заявил и советник премьер-министра по вопросам терроризма, и израильская служба безопасности, Израиль переходит в наступление в этой ожесточенной, мучительной и кровавой войне, которая ведется на Ближнем Востоке и на задворках Европы.

«Что будем делать, если ситуация изменится к худшему?» — спрашивала Голда Меир. «Ситуация уже изменилась к худшему», — отвечали ей. Израиль не может допустить повторения того, что случилось в Лоде и Мюнхене.