Глава девятая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава девятая

Несмотря на достигнутые Харкави успехи в деле с Хафезом, он не мог более противостоять давлению Исера Харела.

Харел уже давно считал дублирование функций Мосада Военной разведкой, т. е. существование двух разведывательных организаций, убыточным, а конкуренцию между ними вредной.

Провал операции «Сюзанна» помог ему добиться контроля над операциями Военной разведки. Более того, он обладал теперь достаточным авторитетом, чтобы этот контроль обеспечить.

Военная разведка потеряла импульс к организации спецопераций в глубоком тылу противника. Харкави это не слишком волновало. Он давно уже считал увлечение спецоперациями малообоснованным. Нередко они были рассчитаны на то, чтобы просто произвести впечатление на влиятельных в правительстве лиц. С профессиональной точки зрения, по его мнению, подобные операции редко бывают оправданы — не только те, что организовывала разведка Израиля, но и вообще любая разведка в мире. Харкави, несомненно, был прав, но доказать это ни своим коллегам военным, ни премьер-министру не мог, тем более что непосредственного доступа к Бен-Гуриону, в отличие от Харела, у него не было. Харкави приступил к превращению Военной разведки в научно-исследовательский центр, благо сторонников агрессивных действий типа Джибли и Бен-Цура больше в ней не было. Исследовательская работа и тщательный научный анализ полученных сведений получили в разведке не меньшее значение, чем подразделение 131.

Харкави уклонился от открытого спора с Харелом относительно спецопераций только потому, что не считал это сколько-нибудь серьезным делом.

После Суэцкой войны эта точка зрения возобладала. Англия и Франция в союзе с Израилем решили воевать с Египтом, чтобы обеспечить себе свободный доступ к Суэцкому каналу.

Было решено, что Израиль будет вести наступление в Синайской пустыне, а Англия и Франция пошлют войска под предлогом необходимости вмешаться, чтобы предотвратить разрушение канала. Это было логично, поскольку до национализации канала Насером именно Англия и Франция несли ответственность за безопасность судоходства по нему.

Израильская армия и воздушные силы действовали отлично, и все задания были выполнены. Но в политическом отношении репутация Израиля пострадала. Особенно в Америке.

Завоеванные территории, в том числе и полосу Газы, пришлось возвратить. Войска ООН, правда, прибыли, чтобы разделить враждующие стороны и обеспечить Израилю свободу судоходства в заливе Акаба, но выигрыш был в общем для Израиля незначительный.

Военная кампания Суэц — Синай показала, что не только израильская разведка, но и британская, и французская — действовать эффективно не умеют. За месяц до начала военных операций была создана на Кипре совместная разведывательная организация трех стран — Израиля, Англии и Франции. Они должны были подготовить всю информацию перед началом военных действий. Эта информация на поверку оказалась крайне недостаточной. Самой сильной на Ближнем Востоке была британская разведка. Тем не менее и она на этот раз располагала ничтожными сведениями. Вероятно, это было следствием традиционной секретности, присущей британской разведке вообще. Англичане в этой ситуации не сумели преодолеть застарелого недоверия к своим теперешним союзникам. Французы оказались более свободны от предрассудков, но их информация, достаточно доброкачественная, но неглубокая, в полевых условиях оказалась малопригодной. Что касается Израиля, то его разведка предоставила в распоряжение командования много полезной информации и, главное, карты Синайской пустыни, которые по качеству превосходили все до того времени известные, в том числе и египетские.

Но израильская разведка заведомо недооценила способность египетской армии к сопротивлению. В результате во время военной кампании израильские дивизии зачастую оказывались не там, где они были более нужны, и не тогда, когда были нужны.

Для израильского военного командования этот просчет означал многое. Израиль, как ни одна другая страна в мире, не мог допустить ни бездействия своих военнослужащих, ни простоя оружия. Израильские военные, покидая фронт после войны за Суэц, прерванной под нажимом Америки, знали, что эту войну придется когда-нибудь вести вновь.

В задачи Харкави входила подготовка Военной разведки к будущей войне. Он должен был усовершенствовать методы сбора информации и найти средства, необходимые для того, чтобы научиться правильно эту информацию оценивать.

Военная разведка поэтому сосредоточила основное свое внимание на внутренних проблемах. Многие обстоятельства вынуждали ее к этому. И давление Харела, и особенности характера самого Харкави, и, наконец, впервые осознанная необходимость заниматься своим прямым делом — устанавливать приоритет тех или иных действий в бою и оценивать боеспособность каждой боевой единицы противника.

Военная разведка должна была непрерывно поставлять эту информацию армии, разрабатывающей наступательные и оборонительные планы. Кроме того, изо дня в день оценивать все предполагаемые операции Израиля на всех уровнях войсковых соединений, вплоть до роты.

Исер Харел остался полным хозяином положения в той сфере, которую всегда предпочитал — в сфере спецзаданий.

Он, правда, с презрением относился к литературе и фильмам о подвигах Джеймса Бонда. (Подобный фильм он, правда, видел только раз, но вынес из него ужасное впечатление.) Дело было не в действиях Бонда, а в самом его образе бонвивана. Этот образ никак не совпадал с тем типом людей, которых Харел приглашал к себе на работу. Он считал свое дело важным и совершенно не заботился о таких «мелочах», как умение вести себя в обществе и знание вин. А как показала практика, для успешной работы агента это были отнюдь не мелочи. [8]

Ко времени начала войны за Суэц авторитет Харела за границей был невероятно высок. Одна из его операций даже обеспечила ему место в первой пятерке разведывательных организаций мира.

Речь идет об одном советском документе. 25 февраля 1956 г. на закрытом заседании съезда Коммунистической партии Никита Хрущев выступил с разоблачением Иосифа Сталина, обвинив его в создании культа личности, казнях по фальшивым обвинениям коммунистов, пытавшихся противостоять его политике, развале сельского хозяйства и т. д. Сталин был также обвинен в том, что вторжение Гитлера застало страну неподготовленной, а также в стратегических ошибках во время войны. Сталин, по словам Хрущева, был ответственен и за разрыв с Югославией в 1948 г.

Речь Хрущева была мировой сенсацией. Она подтвердила то, что Западу было уже известно о режиме Сталина в России и в подвластных ей странах. Однако речь его была страшной силы ударом и по коммунистическим партиям Запада, особенно по просталинским лидерам в правительствах восточноевропейских стран. В связи с этим достать ее полный текст было невозможно, и лишь краткое ее изложение было оглашено.

Аллен Даллес из ЦРУ стремился во что бы то ни стало раздобыть полный текст речи Хрущева и опубликовать его. Началось настоящее состязание разведывательных служб Запада.

В России у Харела был только один квалифицированный агент. Он был самым глубоко затаившимся из всех агентов. Собственно, его держали на всякий случай, в частности, если бы возникла необходимость нелегальным путем вывезти из России выдающихся еврейских деятелей, окажись евреи в этой стране в опасности.

Агент Мосада в России имел четкие инструкции. Он не мог принимать участия в каких-нибудь нелегальных операциях, не мог подвергать себя опасности разоблачения. Израильтянам было очень хорошо известно, что грозило бы трем миллионам евреев, запертых в Советском Союзе, если бы там была обнаружена группа израильских шпионов. Исер Харел понимал, что его агент вряд ли сможет найти в России что-нибудь недоступное ЦРУ.

Речь Хрущева, однако, представлялась израильтянам настолько важной, что Харел просил агента попытаться ее раздобыть. Агенту самому надлежало решить, в какой степени он может рисковать, и было предписано отказаться от задания, если окажется, что его собственная безопасность находится под угрозой.

И агент, получивший такое, казалось бы, необязательное для него задание, сумел его выполнить, опередив своих коллег — агентов сильнейших международных разведок.

ЦРУ обшаривало Россию и Восточную Европу от границ до границ в попытке за любую цену приобрести текст. Участвовала в этой гонке и британская разведка, которая надеялась таким образом поднять свой утерянный в результате серьезных просчетов престиж.

Как удалось агенту Мосада выполнить это задание, до сих пор остается секретом, причем строго хранимым. В таком же секрете сохранялся сам факт удачи израильской разведки там, где все остальные потерпели фиаско. В подробностях вся эта история известной не станет, может быть, никогда, во всяком случае до тех пор, пока живы люди, которым эта информация может повредить.

Однако можно с известной степенью достоверности предположить, что у агента Мосада была налажена связь с младшим дипломатом посольства одной из Восточно-Европейских стран. Связь эта существовала на случай, если бы понадобился паспорт для кого-то из советских евреев, вынужденных срочно покинуть Россию. Этот дипломат, видимо, смог получить непроверенную копию речи и отправить ее дипломатической почтой в свое министерство иностранных дел. Там она была передана его приятелю, который знал, что дипломат переправляет из Москвы кое-какие документы контрабандой. Это в то время было делом обычным. Получив пакет, приятель отправился в ресторан, название которого ему было указано раньше, и там, встретившись с другим агентом, передал ему пакет с бумагами, получив в обмен пакет — с пятью тысячами долларов.

Через несколько часов речь Хрущева была уже в Западной Европе, откуда агент Мосада привез ее в Израиль.

После того как в Мосаде была установлена подлинность речи, Исеру Харелу предстояло решить, что делать дальше. Это был блестящий успех израильской разведки, и опубликовать текст речи Хрущева представлялось весьма соблазнительным. Успех Мосада из тайного стал бы явным, и престиж как разведки Израиля, так и самой страны неизмеримо бы вырос. Известно, что эффективность работы разведки сильно возрастает, если сопровождается успехами. В те годы израильская разведка еще не достигла своей сегодняшней славы. Цензура в этом смысле была настолько строгой, что израильские газеты никогда не упоминали о ее существовании. Никто за пределами узкого круга людей, о существовании Мосада не знал, (Премьер-министр годом раньше в своей речи в Кнессете упомянул Шин Бет. Это сбило с толку иностранную прессу. Потому примерно до середины 60-х годов Шин Бет фигурировал в мировой печати как главное израильское разведывательное агентство.) И вот теперь Мосад имел все основания занять почетное место среди разведок всех стран, попасть на первые страницы газет мира.

И все же… Коль скоро станет известно, что документ получил Израиль, Россия, несомненно, найдет способ мстить за это своим гражданам-евреям. Это соображение оказалось решающим. Документ может быть опубликован без осложнений только в одной столице мира, а именно: в Вашингтоне. Исер Харел вылетел в Америку.

В США он встретился с Джеймсом Энглтоном, одним из самых замечательных людей, которые когда-либо работали в ЦРУ. Никто на всем свете не знал больше, чем он, о махинациях КГБ и о секретной деятельности коммунистического колосса. Энглтон установил неформальные отношения с израильской секретной службой и лично встречался с израильскими агентами в Италии еще до объявления независимости Израиля. В Италии он вел тайную войну с коммунистами, пытаясь предотвратить захват ими власти в стране.

Эти взаимоотношения продолжались, и Энглтон отстаивал интересы Израиля в ЦРУ даже тогда, когда Центральное разведывательное управление начинало резко склоняться на сторону арабов.

Естественно, Исер Харел направился непосредственно к Энглтону. Он хотел, чтобы Энглтон помог ему удостовериться в подлинности привезенного им документа, а также получить заверения в том, что и далее Энглтон будет действовать в интересах Израиля.

Цену за речь Хрущева Харел запросил немалую: никаких денег, но официальное соглашение об обмене информацией. Каждая сторона обязалась поставлять другой всю находящуюся в ее распоряжении информацию об арабском мире, кроме, разумеется, той, которая считается совершенно секретной в обеих странах. Аллен Даллес согласился без возражений и, подчеркивая свое расположение, назначил Энглтона руководителем Израильского отдела ЦРУ, сохранив за ним обязанности агента, руководящего операциями по контршпионажу.

Соглашение казалось странным, но Харел мог быть уверен в людях, с которыми его обсуждал, и не бояться обмана со стороны ЦРУ.

Речь Хрущева была передана на экспертизу Рэю Клайну из отдела анализа разведывательных данных ЦРУ, который и подтвердил ее аутентичность. Госдепартамент передал документ в «Нью-Йорк таймс», где 4 июня он и был опубликован полностью. Похоже, это был самый длинный из всех докладов, когда-либо печатавшихся на страницах «Нью-Йорк таймс». Но мир был оповещен обо всех ужасах, которые творились в России при Сталине.

Впечатление было потрясающее. Радио «Свободная Европа» приняла все меры к тому, чтобы в странах Восточной Европы все сказанное Хрущевым стало известно. Это было незадолго до восстания рабочих в Варшаве и Будапеште. Повсюду в мире начался массовый выход из компартий.

Договоренность с США, в частности, предусматривала, что все заслуги в этой операции, самой, пожалуй, успешной со времен второй мировой войны, будут приписаны ЦРУ. Но те немногие, кто знал об истинном положении вещей, поняли, что в системе международной разведки появился новый претендент на место в Первой пятерке.

Еще один, и очень существенный, выигрыш для Израиля состоял в том, что Энглтон стремился последовательно выполнять все условия соглашения. Практически все агенты ЦРУ на Ближнем Востоке, наряду с основными своими заданиями, стали работать на Израиль.

«Молодые львы» ЦРУ, которые занимались делами арабов, вдруг обнаружили, что их обошли. Политика ЦРУ резко изменилась: из отчетливо проарабской она стала произраильской.

Энглтон придерживался мнения, что в интересах США укреплять Израиль как в военном отношении, так и в экономическом. Вскоре эта точка зрения утвердилась в ЦРУ, затем в Госдепартаменте и в конце концов в офисе президента.

Говорить, что все это было платой Харелу за речь Хрущева, разумеется, нельзя. Это выглядело бы недопустимым упрощением сложного вопроса. Но она, несомненно, послужила к этому всему стимулом. Нельзя не принять во внимание, что ЦРУ и его могущественный шеф Аллен Даллес чувствовали себя в долгу перед Израилем.

В самом Израиле успех Харела и дипломатические последствия этого успеха упрочили его положение настолько, что он стал самым, пожалуй, влиятельным в Израиле человеком, который мог бы успешно соперничать и с министрами. В Военной разведке его авторитет стал неоспоримым. Он получил возможность прибегать и к жестким мерам воздействия по отношению к своим противникам.

Но был еще один важный вопрос, тревоживший Харела. Печальный провал операции «Сюзанна» оставался на репутации Военной разведки позорным пятном, и Харел решил его смыть. Он был убежден, что многое в этом деле оставалось скрытым, что руководители Военной разведки на всех уровнях лгали Олшану и Дори, которые вели расследование. Все они стремились утаить то, что свидетельствовало об их виновности, связанной с порочными методами планирования и осуществления операции. Это казалось Харелу вопиющим нарушением основных законов их профессии. С таким человеком, как Исер, для которого этические нормы поведения были раз и навсегда установлены, работать оказывалось нелегко.

Деятельность секретных служб вообще трудно контролировать, особенно в демократических странах. Задания, которые агенты выполняют для своей страны, публично не обсуждаются. Если агент скрывает от своего начальства истинное положение дел, это может привести к фантастическим, выходящим из-под контроля и зловещим событиям, способным стать угрозой для самого существования страны.

Противники Харела подозревали его в том, что он этой опасности не понимает. Харел принадлежал по своим политическим взглядам к крайне правому крылу израильского общества. И тем не менее на протяжении всей своей жизни он с железной решимостью осуществлял политику подчинения Военной разведки гражданской власти. И это при том, что он обладал по существу неограниченными возможностями. В зените своей славы этот человек не только подчинялся премьер-министру и считал себя во всех отношениях перед ним ответственным, но и настаивал на этом подчинении.

На высшие должности Харел приглашал людей по своему выбору. Самым важным из них было назначение его однофамильца Иосси Харела на пост начальника отряда 131. Иосси Харел стал героем многих легенд. В свое время он был капитаном «Эксодуса», знаменитого корабля с иммигрантами, который пытался после войны пробиться через установленную британскими властями блокаду. В сфере специальных разведывательных операций у него, однако, никакого опыта не было.

Наряду с новыми назначениями Исер Харел провел и ряд увольнений, несмотря на возражения армейского начальства. Даже Моше Даян не мог противостоять Харелу. Можно было подумать, что Харел стремится парализовать деятельность Военной разведки.

Харел поставил перед собой задачу вычистить авгиевы конюшни Военной разведки и проявил при этом одержимость, поистине достойную библейских пророков.

В особенности Харел ополчился на Аври Зейденберга, иначе — Поля Франка. Харел считал, что именно он был ответственен за последствия операции «Сюзанна», и у него даже возникло подозрение, что Франку удалось выбраться из Египта только потому, что он продался египтянам. Ничего, кроме подозрений, в его распоряжении, однако, не было.

Узнав, что по заданию Военной разведки Франк был отправлен в Германию, где под прикрытием экспортно-импортной фирмы продолжал заниматься шпионажем, нося все то же имя, Харел был потрясен. Более того, Франк был теперь единственным владельцем фирмы «Поль Франк. Экспорт-импорт». Харелу и его коллегам это казалось чистым безумием. Имя Франка называлось на процессе в Каире, заочно он был приговорен к смертной казни. Каким же образом может он работать на Израиль, если его кодовое имя широко известно? Даже если допустить, что репутация Поля Франка осталась незапятнанной, немало существует оснований запретить ему свободно жить в Европе. Слишком многое об израильской разведке ему известно. Не так уж трудно было бы египтянам и похитить его. А затем в Каире заставить говорить. Риск для всей системы безопасности Израиля был слишком велик.

Харел направился к Харкави. Однако к величайшему его удивлению Толстяк наотрез отказался вернуть Франка. Это только увеличило подозрения Харела. Он рассуждал так: если Военная разведка отказывается прислушаться к разумным доводам, которые неопровержимо свидетельствуют о том, что пребывание Франка в Германии опасно для всей секретной службы, для этого должны существовать особые причины.

Летом 1955 г. агенты Мосада начали слежку за Франком. И в январе 1956 г, Харкави был уже не в состоянии противостоять требованиям Харела и отозвал Франка. Однако он и мысли не допускал о том, что Франк продает свою страну. Харкави очень хорошо знал, какая тяжкая ответственность легла на плечи Франка в связи с операцией «Сюзанна», ответственность, которую и он, Харкави, с ним делил.

За год до этого, секретарша Джибли Далия призналась, что ее просили изменить задним числом в тексте очень важного письма от 19 июля 1954 г. слова: «…в соответствии с нашей договоренностью, мальчики были активированы» на «…в соответствии с инструкцией Лавона, мы активировали мальчиков „Сюзанны“».

Харкави знал, что изменения были внесены и в другие документы, имеющие отношение к этой операции. Ему было также известно, что некоторые документы, в том числе важнейшая запись радиопередачи, инструктирующей Франка о начале диверсий на британских и американских объектах, исчезла из папок. И все же Харкави решил не давать этому делу хода. Мотивы у него были смешанные. Во-первых, он считал себя обязанным сохранять верность армии и ее начальнику Штаба Моше Даяну, который был бы, безусловно, задет в процессе расследования.

И, во-вторых, он не верил в то, что расследование вообще желательно. Виновные от работы отстранены. Это было ужасное дело, о котором надо постараться забыть.

Но как быть с Полем Франком? Харкави безуспешно пытался убедить его уйти из Военной разведки и даже обещал принять меры к тому, чтобы он был восстановлен в своем прежнем звании старшего офицера, если тот согласится вернуться в танковые войска. Там он будет в безопасности, и Харел оставит его в покое. Франк решительно отказался. Он был поглощен заботами о своей реабилитации в связи с драмой «Сюзанны».

В апреле 1956 г. Франк получил разрешение на выезд в Вену в связи с болезнью отца, который умирал от лейкемии. Харел против этого, правда, возражал. Но несмотря на это, Франк оставался в Европе до конца года. На этот раз он жил там под своим собственным именем — Аври Зайденберг и путешествовал со своим израильским паспортом. И вдруг он начал делать ошибки.

Находясь, по-видимому, в плену привычных для агента представлений, с которыми уже сжился, он был не в состоянии оставаться в бездействии и отправился в Зальцбург, где заявил, что потерял свой паспорт, и получил новый — опять на имя Поля Франка. Все это было грубым нарушением общепринятых правил, и усугублялось еще и тем, что с этим паспортом он путешествовал по Европе.

Его поведение стало казаться странным даже Харкави. Франк отказался от возвращения в Израиль и от службы в танковых войсках в чине майора и дал четко понять, что хочет оставаться в Европе. Харел видел в этом доведении лишнее доказательство своей правоты.

Однако в январе 1958 г. Франк совершенно неожиданно решил вернуться в Израиль и рассказать обо всем, что он знал в связи с операцией «Сюзанна». Это решение могло быть связано с чувством подавленности от сознания близкой смерти отца или с чувством возмущения, которое он испытывал из-за слежки за ним агентов Харела.

Своими намерениями Франк поделился со старым начальником из подразделения 131 Мотке Бен-Цуром. Мотке ответил Франку письмом, написанным в осторожных выражениях, но настолько откровенным в общем смысле, что погубил этим свою репутацию окончательно.

«Разрешите мне рассказать историю, прочитанную мною недавно в одной из газет. А соответствующие выводы делайте уже сами, — писал он. — Президента испанского Олимпийского комитета пригласили прибыть в Москву для участия в олимпийских торжествах. Президент в вежливой форме отказался. Друзья спросили его, почему он так поступил (редко кому из граждан Испании при Франко выпадала такая честь). Президент ответил: „Все, что вы говорите, правильно. Они обещали мне лучший отель в городе. Они обещали мне полную свободу передвижения. Они сообщили, что любое культурное мероприятие я смогу посетить. Они даже прислали мне билет первого класса на самолет Аэрофлота“. — „Так почему же вы отказались?“ И президент с подчеркнутой язвительностью ответил: „Потому что обратного билета мне не предложили“».

Было совершенно ясно, что имел в виду Мотке Бен-Цур. И тем не менее, после смерти отца Поль Франк прилетел в Тель-Авив и тотчас же направился к Джибли, которому сообщил о своем намерении рассказать все, что ему известно, об операции «Сюзанна». Оставалось неясным, было ли это лишь стремлением обезопасить себя, или к нему примешивалось желание погубить и других участников. Но как бы то ни было, дело зашло так далеко, что никто уже помочь ему не мог.

Через несколько дней после этого Франк был приглашен на допрос. После девяти месяцев дознания, в октябре 1958 г., он предстал перед районным судом в Иерусалиме по обвинению в фотографировании и хранении особо секретных документов Военной разведки, а также в контактах с офицерами египетской армии в Европе.

На самом деле агенты, наблюдавшие в Европе за Франком, ничего компрометирующего его не заметили. Он действительно встречался с египтянами, но никаких доказательств, что он передавал им секретную информацию, не было.

В момент ареста у него были (найденные, правда, позднее) фотографии документов, которые ему иметь было не положено, в том числе извлечения из особо секретной «лиловой папки», самой охраняемой в Военной разведке, а также фотопленка (тоже из сейфов Военной разведки) сфотографированных им самим в Египте ракетных установок. До сих пор не найдено удовлетворительного объяснения тому, как этот особо секретный материал к нему попал.

Франк утверждал, что все эти материалы были ему подброшены агентами Исера Харела с тем, чтобы вынудить его сорвать крышку с ящика Пандоры в афере с «Сюзанной». Эти обвинения лишены всяких оснований. Харел был всей душой, безоговорочно предан Бен-Гуриону. Следствие по делу Франка показало, что и премьер-министр замешан в нем. Оклеветать Поля Франка было не в интересах Харела. Кроме того, подобные поступки вообще не вязались с характером начальника Мосада. Обвинение утверждало, что материалы были украдены с целью передачи их египтянам. Доказательств, однако, не было. Франк утверждал, что материалы эти он из Израиля не вывозил. Разумеется, можно предположить, что он мог обещать их вывезти, когда, например, получил разрешение на выезд в Европу в связи с болезнью отца. Ящик с этими документами он оставил на хранение у своего коллеги из Военной разведки. Но так не мог поступить человек, которому есть что скрывать. Документы эти сыграли свою роль в качестве одного из тех таинственных элементов, из которых в конце концов сложилось «дело» — cause c?lebre, развитие которого привело через восемнадцать месяцев к окончательному уходу Давида Бен-Гуриона с политической арены.

Уйти пришлось и Харкави. В апреле 1959 г. он и начальник Отдела операций подали в отставку. К этому их вынудили последствия одного мероприятия, несогласованного с кабинетом министров. Суть его была в следующем. В один прекрасный день премьер-министр узнал, что население страны, повинуясь кодовым призывам радио ко всем резервистам явиться в свои части, побросало работу в конторах и на заводах. Это создало невероятный беспорядок, к тому же обошлось, если учесть недоданную продукцию, в миллион долларов.

Правительство вынуждено было отреагировать, хотя бы символически. Харкави и начальнику Отдела операций предложено было уйти. Бен-Гурион сказал Харкави, что через месяц он может вернуться на работу. Но Харкави решил, что с него хватит и уехал в Европу в отпуск, где предполагал заняться научной работой. Впоследствии он получил должность профессора Иерусалимского университета на отделении международных отношений и арабской культуры.

Таким образом, в результате глупейшего недоразумения один из самых способных, хоть и малоизвестных широкой публике, начальников израильской Военной разведки ушел со своего поста. В Военной разведке ему все время приходилось иметь дело с неприятными последствиями «Сюзанны». Да и в дальнейшем они давали себя знать.

В июле 1959 г, начался закрытый процесс над Франком. Трое судей должны были выяснить, виновен он или нет. Процесс закончился в сентябре 1959 г. Полю Франку и его адвокату постепенно удалось склонить суд к тому, чтобы во внимание была принята его версия о фальсификации материалов по делу.

Мотке Бен-Цур многократно лгал суду, но в конце концов вынужден был признаться в том, что его письмо, в котором была рассказана история приглашения испанского президента Олимпийского комитета посетить Москву, было написано для того, чтобы предостеречь Франка от опасности, грозящей ему в Израиле.

Полковник Ариель Амиад, председатель независимого комитета расследования, созданного армией (в связи с заявлением Франка во время следствия), давая свидетельские показания на суде, заявил, что Бен-Цур в частной с ним беседе подтвердил, что документы были фальсифицированы, но тогда же сказал, что на суде будет это отрицать. Свидетельские показания майора Шломо Милле, который был куратором Франка почти в течение всей операции, оказались еще более сокрушительными. Он рассказал, что открыл папку и произвел опись документов, как это и полагалось делать. Затем эта папка попала к Бен-Цуру. Когда папка вновь оказалась у Милле, он увидел, что ее содержимое изменилось. Она даже была заново переплетена и в ней отсутствовала опись, а также некоторые документы.

В частности, засвидетельствовал Милле, он лично относил в свое время на радиостанцию Израиля отпечатанное на машинке распоряжение начинать вторую серию диверсий в Египте. Его в папке тоже не оказалось.

Тем не менее в августе 1959 г. суд признал Франка виновным по всем статьям предъявленных ему обвинений. Но определение наказания было отложено. Приговор был изложен на восьмидесяти страницах. Поля Франка, естественно, интересовали страницы, относящиеся непосредственно к нему. Но всех других значительно больше — материалы, содержащие рекомендации суда начальнику Штаба армии в связи с его показаниями против генерала Джибли и полковника Мотке Бен-Цура.

Джинн из бутылки был выпущен…

С февраля 1959 г. Иосси Харел, герой «Эксодуса», который недолгое время был начальником отряда 131, пришел к Лавону и рассказал ему о своих наблюдениях, связанных с фальсификацией документов, которую он обнаружил, когда сам некоторое время работал в Военной разведке. [9]

Лавон давно уже ждал момента, когда сможет восстановить свою запятнанную репутацию. Годами горечь обиды копилась и копилась в его душе.

Он известил Бен-Гуриона о новых свидетельствах и потребовал полного расследования. Бен-Гурион попросил своего военного советника, полковника Хаима Бен-Давида, провести предварительную работу.

15 июля полковник доложил Бен-Гуриону, что у него нет никаких сомнений в том, что документы были подделаны. В сентябре, после получения доклада из суда, который занимался делом Франка, начальник Штаба Хаим Ласков организовал комитет под председательством судьи Хаима Коена. Комитету было поручено выяснить:

— пытался ли «старший офицер» (т. е. Джибли), его помощник или другие офицеры отдела, о котором идет речь, а также министр обороны и начальник Штаба склонять свидетелей, и в особенности «человека № 3» (т. е. Поля Франка) к даче неправильных показаний комитету Олшана и Дори, который расследовал обстоятельства ошибки, допущенной в системе безопасности. И действительно ли имели место случаи, когда показания были заведомо неверны;

— были ли внесены изменения в тексты документов, относящихся к операции «Сюзанна», или в тексты других документов, связанных с расследованием, проводимым комитетом. Если да, то кем?

Заключение комитета Коена представляло собой не более чем попытку оправдать виновных.

Подделка документов, как было в нем заявлено, не доказана. Обвинения не подтверждены. Относительно нашумевшего письма Джибли к Даяну от 19 июля 1954 г. полицейские эксперты высказались в том смысле, что никаких изменений в письме, представленном им на рассмотрение, они не обнаружили.

В конечном счете все это дело приобрело большой политический резонанс, и послужило для оппозиции оружием борьбы с правительством, которым она последовательно и с успехом пользовалась.

Выставленные против старших офицеров армии и, в частности против Моше Даяна, обвинения, Бен-Гурион считал адресованными ему лично.

Доклад Коена дал премьер-министру и его приверженцам возможность перейти в наступление. Пока доверием пользовались утверждения свидетелей о фальсификации документов, не было возможности полностью снять с Джибли обвинение в том, что он назначил проведение операции без ведома министра обороны Лавона. Теперь Джибли потребовал подробного судебного разбирательства всего дела от начала до конца.

Но правительству вся эта история страшно надоела. Кроме того, члены правительства прекрасно понимали, что доклад Коена не следовало трактовать так однозначно, как это делал Бен-Гурион. (В докладе, в частности, говорилось лишь о том, что фальсификация документов не была доказана, а вовсе не утверждалось, что она имела место.) Однако, несмотря на бурные возражения Бен-Гуриона, было решено создать министерский комитет из семи человек. Этот комитет должен был сделать обзор всего имеющегося материала и представить правительству рекомендации по дальнейшим действиям.

Генеральный прокурор Гидеон Хаузнер вылетел в Париж для встречи с Харкави, который в свое время сообщил, что секретарша Джибли под давлением Бен-Цура изменила текст письма от 19 июля. Хаузнер встретился с Далией, которая была и другом, и поклонницей Джибли. Сначала она отказалась от первых своих показаний. Но затем со слезами подтвердила их. Хаузнер вернулся в Тель-Авив вместе с ней. Когда полиция начала ее допрашивать, она, как это ни странно, вновь изменила свои показания, сказав, что не уверена в том, что изменения были внесены именно в это письмо.

21 декабря комитет семи обнародовал свои данные. Они сводились к следующему. Лавон не отдавал приказа действовать. Ответственность за происшедшее несут только Джибли и Мотке Бен-Цур. Комитет не видит оснований для дальнейшего расследования.

Оскорбленный и разгневанный, Бен-Гурион взял шестинедельный отпуск и пригрозил своим коллегам, что уйдет в отставку, потому что, по его мнению, «страна не может жить в обстановке лжи, извращенных фактов и порочного правосудия». Члены партии МАПАЙ (партии Бен-Гуриона) были растеряны. Они посчитали, что кампания, унижающая армию и Бен-Гуриона, была развязана Лавоном. Так что пусть он и несет за все это ответственность. Лавона освободили от занимаемой им должности, и он вынужден был уйти на пенсию. Одинокий и во всем разочаровавшийся, Пинхас Лавон все же не прекратил борьбы за восстановление своего доброго имени, и частично ему это удалось. В январе 1976 г. он умер.

Бен-Гурион никогда не позволял себе забывать об этом деле. Он не желал (и был в этом, возможно, прав), чтобы его имя навсегда было связано с именем Лавона. Его правота должна была быть доказана. В 1963 г. он ушел с поста премьер-министра и напряженно работал, добиваясь возобновления расследования в полной форме. Но заменивший его на посту премьер-министра Леви Эшкол и его кабинет наотрез отказались ему в этом помочь.

В 1964 г., после неудавшейся попытки заставить правительство понять необходимость такого расследования, Бен-Гурион ушел из Рабочей партии и в союзе с двумя своими воспитанниками Моше Даяном и Шимоном Пересом организовал новую партию — РАФИ. Своим бывшим коллегам он никогда не мог простить их, как он считал, предательства.

Так трагически, в болезненных судорогах, закончилось это дело, оставив после себя много неясных вопросов, — дело, по ошибке названное историками «делом Лавона».

Общественное мнение в Израиле было ошеломлено. Возможность установления военной диктатуры, как стало ясно, была вполне реальна. Однако страх этот был, несомненно, преувеличенным. В каждой стране время от времени происходят события подобные «делу Лавона». Они означают, что бюрократия выскальзывает из-под контроля и пытается при этом скрыть свои промахи. В Израиле эти промахи были извлечены на свет божий, что в конце концов и привело к падению правительства.

Демократия не может гарантировать отсутствия зла в обществе. Она лишь обеспечивает возможность борьбы с ним.

Итак, вся эта история стала литературным материалом. Оставались на виду лишь марионетки. Мужчины и одна женщина из египетской команды, приговоренные к длительным срокам заключения, которые они отбывали в печально знаменитой тюрьме Тура недалеко от Хелвана на Ниле. У них были все основания для возмущения.

Мустафа Амин, египетский журналист и издатель, друг и наперсник Насера, сказал одному из них, что после войны за Суэц в 1956 г. он был послан в Вашингтон в качестве посредника в переговорах между Египтом и Израилем, которые осуществляла Америка. Он получил практически неограниченные полномочия от Насера принять все выдвигаемые Израилем условия, в особенности, согласиться на любые варианты обмена молодых евреев, сидящих в египетской тюрьме. К величайшему удивлению и его и Насера, ни одного предложения такого рода Израиль не выдвинул.

Виктор Леви и его друзья не могли знать о том, что происходило в Израиле и, конечно, не понимали, почему Израиль не воспользовался возможностью их освободить. Лишь много лет спустя им стало понятно, что их появление могло лишь осложнить и без того гнусную ситуацию в стране.

Все они пробыли в египетской тюрьме до конца Шестидневной войны, после которой их обменяли почти на целую египетскую армию.

В настоящее время они спокойно и счастливо живут в Израиле. Так во всяком случае говорит Леви: «С тех пор мы все счастливы здесь».

Жизнь Поля Франка сложилась менее удачно. Его приговорили к двенадцати годам тюремного заключения. Его адвокат, считавший это наказание чудовищным за те обвинения, которые были предъявлены Франку на суде, был глубоко потрясен. Невольно возникает подозрение, что судьи, вынося приговор, руководствовались не официально представленными материалами, а суждениями Харела и тех, кто утверждал, что Франк выдал команду «Сюзанны» египтянам.

Франк отбыл весь срок заключения. Сейчас он живет в США.