1. Начало освобождения европейских стран и долгосрочные интересы США

В начале 1944 г. в Белом доме пришли к выводу о необходимости определиться, где предел территориальных и политических интересов СССР в Европе. Основные вопросы касались прохождения его западных границ – прежде всего границ с Польшей, и судьбы ряда стран Восточной Европы, которые могли оказаться под советским контролем. Теоретически у президента США было два альтернативных выбора. Первый – согласиться со старым и испытанным сценарием, застолбив за каждой великой державой свою зону влияния. (Этот вариант пытался в дальнейшем апробировать У. Черчилль на переговорах со Сталиным в октябре 1944 г.) Но по ряду внутренних и внешних причин такой путь мог оказаться ущербным для интересов США и нанести удар по престижу самого президента. Особую опасность таила ситуация вокруг Польши и соответственно мнение о Рузвельте американцев польского происхождения.

Для Рузвельта было неприемлемым предоставить Москве право свободно распоряжаться в странах Восточной Европы, лишить поддержки законное польское правительство в эмиграции, обладающее к тому же статусом союзника США по антигитлеровской коалиции. Несмотря на то, что «лондонские» поляки были недружественно настроены к СССР, переход Польши в коммунистический лагерь мог быть воспринят в глазах западного сообщества как нарушение статей Атлантической хартии, к которой присоединился и СССР, и ущемление прав первого европейского государства, ставшего жертвой нацистской агрессии. Будучи реалистом, президент понимал, что Польше не избежать вовлечения в орбиту политики Москвы, но это не обязательно должно означать социально-политическое переустройство жизни страны по воле Кремля. Относительно будущего Европы (в том числе и Польши) Рузвельт все более склонялся к иному выбору – отличному от традиционного раздела по территориальному принципу. Влияние в регионах могли бы иметь все великие державы, представленные в новой международной организации. Степень же влияния отдельных стран предстояло определить в дальнейшем, исходя из результатов переговоров и реально складывавшейся обстановки. В любом случае для президента США важно было видеть в освобожденных европейских странах такие правительства, которые адоптировали бы западный стиль демократии, как на западе, так и на востоке континента. Социально-политические преобразования по западному образцу исключали бы их полное подчинение Советскому Союзу и делали более зависимыми от экономики США.

Долгосрочные внешнеэкономические факторы, которые могли бы определять послевоенную жизнь Европы и ее взаимодействие с США, были чрезвычайно важными для Белого дома. Американский президент верил в возможность создания в будущем открытого и безопасного для перемещения любых товаров и капиталов мира, в котором были бы разрушены разделительные барьеры. Сила американской экономики являлась гарантией, что Соединенные Штаты будут занимать в таком мире лидирующие позиции. Открытый мир означал бы также и свободный доступ ко всем существующим рынкам сырья и сбыта продукции. Для американской экономики это стало бы поистине главным призом победителя. С другой стороны, уступки, подразумевающие четкое определение послевоенных зон ответственности в Европе, означали бы для Вашингтона признание в той или иной ее части преимущественных прав других государств, прежде всего, традиционного союзника и давнего экономического конкурента – Великобритании. Это не могло быть выгодно американскому капиталу. Несмотря на противоречия в американо-советских отношениях, порождаемых противоположностью социально-политических систем, остается фактом, что в годы войны политика и дипломатия Соединенных Штатов чрезвычайно эффективно действовали в плане разрушения Британской империи. Последнюю не спасало то, что она проповедовала тот же стиль демократии и декларировала поддержку глобальным интересам США за пределами своей империи. Экономика и будущие финансовые выгоды диктовали свои законы, и Вашингтон стремился воспользоваться ослаблением Британии для того, чтобы открыть традиционно принадлежавшие ей рынки адекватными на тот момент средствами. Сила Советского Союза, проявившаяся в 1943 г., обязывала относиться к нему более осторожно. Рузвельт никогда не высказывался открыто за то, чтобы осложнить внешнеэкономические возможности России. Однако он оставлял про запас в своем арсенале совместное решение будущего вопроса о репарациях с Германии и проблему послевоенных займов Советскому Союзу.

Насколько оправданны были перспективы посредством репараций и займов оказать влияние на будущие внешнеполитические акции Москвы? Рузвельт не мог не видеть, что Советский Союз к концу 1943 г. уже не просто завоевал, но и утвердил свое место в «Большой тройке» Антигитлеровской коалиции. Его миллионные жертвы практически исключали ситуацию, когда Москве можно было бы под благовидным предлогом отказать в получении с побежденных стран тех или иных репараций. Собственно говоря, и предотвратить их было невозможно по причине быстрого продвижения Красной армии к своим довоенным границам и вступления в скором времени ее частей на территорию соседних европейских стран и самой Германии. Но для Рузвельта было очевидным и то, что огромные потери в войне и необходимость реконструкции промышленности подвигнут Москву к просьбе о получении западной финансовой помощи (такие запросы были сделаны уже в 1944 г.), а это в свою очередь сделает Сталина более уступчивым в решении вопросов о послевоенном политическом и экономическом устройстве Европы и за ее пределами.

После высадки английских, американских и канадских войск в Нормандии, 6 июня 1944 г., сотрудничество держав Большой тройки достигло вершины своего развития. Лидеры стран готовы были обсуждать сложнейшие проблемы послевоенного устройства мира, раздела Германии, создания Организации Объединенных наций и системы международной безопасности, участия СССР в войне с Японией. Будущее восточноевропейских государств и их границ занимало в дискуссиях Сталина, Рузвельта и Черчилля одно из ведущих мест. Особое значение лидеры великих держав продолжали уделять польскому вопросу. Летом 1944 г. была предпринята попытка повысить качество военного сотрудничества СССР, США и Великобритании. Встречаясь со Сталиным 28 июня 1944 г., посол Гарриман был удивлен предложением советского лидера создать совместный военный штаб, вместо того, чтобы полагаться только на обмен важной информацией. Американские начальники штабов и генерал Д. Эйзенхауэр придерживались мнения, что предпочтительней иметь офицеров связи между командованием сторон, но предложение Сталина они посчитали полезным. Военная миссия США обсуждала этот вопрос с представителями советского Геншаба, которые высказались за образование в Москве «комитета трех», который мог заниматься стратегическими и тактическими вопросами. Комитет имел бы исключительно совещательный характер и не был бы наделен полномочиями для принятия решений. Проект состава комитета (или «комиссии»), в которую от союзников вошли бы главы военных миссий, обсуждался летом и в начале осени 1944 г. Однако ему не суждено было воплотиться в жизнь. Официальной причиной стал отзыв в октябре 1944 г. главы британской военной миссии в Москве генерала Барроуза, замена которому прибыла в Москву только в марте 1945 г. К тому же весной 1945 г. советские, американские и английские военные руководители пришли к выводу, что существующими методами связи между военными миссиями союзников в Москве и Генеральным штабом РККА все стороны вполне довольны. Было решено, что при сближении фронтов возможен обмен офицерами связи между главными штабами²⁴².

Информация о том, что представлял из себя в то время американский политический Олимп, какие оценки относительно будущего сотрудничества с СССР, в том числе в европейских делах, существовали у самого Рузвельта и в различных правительственных кругах, была представлена в докладе посла СССР в США А. Громыко наркому иностранных дел В. Молотову от 14 июля 1944 г. Обращает на себя внимание, что советский посол, находившейся в то время в Москве, достаточно хорошо изучил механизм принятия решений в американском руководстве, знал тонкости взаимоотношений тех или иных государственных и общественных деятелей, их позицию в вопросе о сотрудничестве с СССР. В этой связи доклад интересен не только для изучения советских оценок внешнеполитического курса США, но и дает достаточно объективную картину собственно американского взгляда на развитие событий того времени.

Так, Громыко отмечал, что в большинстве своем Конгресс США поддерживает политику Рузвельта в отношении СССР и одобряет его курс на сближение с Москвой. Однако некоторые республиканцы открыто выражают свои симпатии к лондонским полякам и «всячески поносят Рузвельта, пытаясь заставить его встать на сторону польского правительства и поддержать притязания последнего по территориальному вопросу». Другими словами, посол предупреждал о потенциальной опасности смены американского правительственного курса в польских делах под нажимом влиятельных – прежде всего республиканских – конгрессменов. Кроме того, Громыко пояснял, что Рузвельт, «позиция которого по польскому вопросу в общем является благоприятной в отношении Советского Союза, тем не менее учитывает влияние и поведение польского меньшинства. Объясняется это в значительной степени политическими соображениями, связанными с предвыборной кампанией. Рузвельт пытается удержать голоса американских поляков за собой в предстоящих выборах (ноября 1944 г. – М.М.)». В самых отрицательных тонах в докладе описывалась деятельность католической церкви США, являвшейся важным фактором в политической жизни Америки. Советский посол отмечал, что в последнее время католики также сконцентрировали свое главное внимание на польских делах, поддерживая эмигрантское правительство в Лондоне и распространяя антисоветскую пропаганду.

В целом Громыко довольно оптимистично рассматривал возможности сотрудничества между СССР и США, подчеркивал, что «Рузвельт и его правительство занимают твердую линию на поддержание с Советским Союзом дружественных отношений…» Несмотря на то, что в официальных и деловых кругах США были распространены сомнения по поводу судьбы некоторых стран Европы, в том числе балканских стран, американцы, по мнению посла, прежде всего, осознавали общность интересов обеих стран в ведении войны против Германии. И это осознание в известной степени приглушало беспокойство, вызванное победами Красной армии и укреплением военно-политических позиций СССР на континенте. Поясняя позицию упомянутых кругов, Громыко уточнял, что «вообще они считают, конечно, неизбежным усиление влияния Советского Союза в Польше, Германии, Финляндии, на Балканах, а также в других странах Европы. Однако больше всего их тревожит мысль о возможных социальных переворотах в европейских странах, могущих произойти в результате усиления влияния Советского Союза в Европе в ходе войны»²⁴³.

Громыко считал вполне вероятным, что после окончания войны США будут заинтересованы как в экономическом, так и политическом сотрудничестве с СССР. Более того, со времени вступления Америки в мировой конфликт произошли большие изменения в сознании ее руководящих классов и широкой общественности, и «как бы ни давали себя время от времени чувствовать изоляционистские настроения, – подчеркивал он, – не подлежит сомнению тот факт, что изоляционизм в ходе войны был коренным образом подорван». Касаясь линии Рузвельта на сотрудничество с союзниками, Громыко отмечал, что за это выступает большинство населения Америки. Твердую позицию в этом вопросе занимает Демократическая партия, и даже «Республиканская партия все более приходит к выводу о необходимости, в интересах же США, сотрудничества с другими странами, и прежде всего с такими крупнейшими странами мира, как Советский Союз и Британская империя»²⁴⁴.

Заметно, что успех дальнейшего советско-американского сотрудничества советский посол связывал в основном с личностью Ф.Д. Рузвельта. Он считал «не подлежащим сомнению» переизбрание президента на четвертый срок, но, тем не менее, предупреждал об активизации разного рода изоляционистов и антисоветски настроенных групп в случае появления в Белом доме представителя Республиканской партии (Т. Дьюи).

Неудивительно, что советский посол, как и подавляющая часть руководства СССР, именно в Рузвельте видели гаранта продолжения тесного взаимодействия двух стран в послевоенный период. Громыко подчеркивал также, что в течение определенного времени США будут, безусловно, заинтересованы в сохранении мира по причине огромного усиления в ходе войны их военного и экономического потенциала. Однако в этой части доклада он сделал, пожалуй, одно из наиболее важных замечаний, которое касалось чисто объективного положения дел и не зависело от личности президента. «США за годы войны значительно увеличили производственный аппарат, – отмечал посол. – Американская промышленность… сделала также большой технический прогресс. Ввиду этого деловые круги США считают, что, несмотря на высокий прожиточный минимум в стране, другие страны не в состоянии будут после войны выдерживать конкуренцию с промышленностью США и что Соединенные Штаты в этом отношении будут находиться в преимущественном положении по сравнению с другими странами… [США] будут, безусловно, заинтересованы в использовании в максимальной степени в мирной обстановке тех выгод и преимуществ, которых они уже добились и которых еще добьются в ходе войны». Громыко подчеркивал также, что «в этом свете только и можно понять готовность Соединенных Штатов принять активное участие в международной организации по поддержанию мира и безопасности»²⁴⁵. Добавим от себя, что Рузвельт и его окружение были хорошо информированы о динамике процессов, происходящих вокруг США, и на ее основе разрабатывали послевоенную внешнеполитическую доктрину государства. Осознание внеконкурентного превосходства США в экономической сфере – не говоря уже об обозначившихся перспективах создания в стране атомного оружия – являлось для политической элиты Америки важнейшим побудительным мотивом к расширению своего влияния во всем мире. Один из главных векторов этого расширения, безусловно, был нацелен на Европу. Но на этом направлении потенциальным конкурентом США, наряду с ослабевающей Британской империей, выступал поднимающийся Советский Союз. Другими словами, геополитические интересы СССР и США были обречены столкнуться на европейской территории, а тревоги американских официальных и деловых кругов по поводу возможных социальных переворотов в ряде европейских стран, как представляется, отражали в том числе и опасения потерять в них перспективные рынки сбыта американских товаров.

По поводу позиции США в «прибалтийском вопросе» и в целом участия СССР в послевоенном устройстве Европы Громыко писал: «Правительство Рузвельта считает, что вопрос о прибалтийских странах решится сам собой при освобождении этих стран Красной армией. Подобная точка зрения выражалась и лично в беседах со мной некоторыми официальными лицами, в частности Гопкинсом, который не скрывал, что, говоря это, он выражает не только личное мнение, но и мнение президента. Тем не менее, время от времени антисоветская пресса, а также представители национальных прибалтийских меньшинств в США могут и впредь жевать прибалтийский вопрос». Посол далее отмечал, что беспокойство официальных и деловых кругов США относительно тех стран Восточной Европы, куда вошли или в скором времени должны были войти советские войска несколько улеглось после известного заявления Москвы по поводу Румынии. В нем подчеркивалось, что СССР не имеет намерения менять политический строй этого государства. «Однако, – замечал посол, – оно не устранило существующих подозрений в отношении СССР и не устранило тревогу за судьбу, в частности, балканских стран»²⁴⁶.

Отметим, что Балканы были традиционным местом столкновения интересов Запада и России. Не случайно, что события, произошедшие в этом «пороховом погребе» Европы, стали одной из причин начала Первой мировой войны в 1914 г. Влияние России на этот регион, во-первых, позволяло ей протянуть руку помощи славянским народам, проживающим там, и, во-вторых, обеспечить свои военно-политические и экономические интересы в районе Средиземного моря. Ключевым, но так и неразрешенным вопросом оставался контроль России (СССР) над выходом из Черного моря – проливами Босфор и Дарданеллы. Расширение сферы советского влияния в Юго-Восточной Европе угрожало традиционным интересам западных стран (прежде всего Великобритании). В Лондоне беспокоились и за проходящие через Балканы и Средиземное море линии своих коммуникаций. Перспектива дальнейшего роста военного могущества СССР и его авторитета среди балканских народов обязывала к поиску средств ослабления позиций Москвы путем превентивного включения Балкан в район боевых действий войск западных держав. Отсюда настойчивость Черчилля открыть второй фронт именно на юго-востоке континента. Более того, недопущение слишком глубокого продвижения сил Красной армии в этом регионе позволяло рассчитывать на создание здесь в будущем опорных пунктов (военных баз), охраняющих западное присутствие и консервирующее «прибрежный» статус советского Черноморского флота. Позиция Великобритании нашла поддержку со стороны США. Румыния, Болгария, Венгрия, Югославия становились важными объектами большой стратегии союзников. Политический курс и социальный строй этих стран Лондон и Вашингтон с той или иной вероятностью успеха могли оспаривать с СССР. Но запирающие выход в Средиземное море Турция и Греция должны были в любом случае остаться в пределах западного влияния.