6. Встреча в Крыму: компромиссы, ведущие к противостоянию

В конце 1944 – начале 1945 г. вопрос о Польше и ее послевоенном устройстве в межсоюзнических отношениях продолжал обостряться. В начале декабря достаточно нелицеприятными посланиями относительно судьбы будущего польского правительства обменялись Черчилль и Сталин. 3 декабря британский премьер писал советскому лидеру, что отношение англичан к любой новой власти в Польше будет корректным, хотя и холодным. «С таким правительством, – уточнял Черчилль, – у нас, конечно, не может быть таких же близких отношений, преисполненных доверия, какие у нас были с г-ном Миколайчиком или с его предшественником, покойным генералом Сикорским… Я не был бы удивлен, если бы увидел его [Миколайчика] снова у власти с возросшим престижем и с необходимыми полномочиями для выполнения программы, обсуждавшейся между нами в Москве. Такой исход был бы тем более благоприятным, что своей отставкой г-н Миколайчик самым убедительным образом показал, что он и его друзья являются поборниками хороших отношений Польши с Россией»²⁸¹.

Сталин не принял аргументов Черчилля и 8 декабря ответил ему, что «за время, прошедшее после последней встречи с г-ном Миколайчиком в Москве, стало ясно, что он не способен помочь разрешению польских дел. Напротив, выяснилась его отрицательная роль. Выяснилось, что его переговоры с Польским национальным комитетом служат прикрытием для тех элементов, которые из-за его спины вели преступную террористическую работу против советских офицеров и вообще против советских людей на территории Польши… Министерские перестановки в польском эмигрантском правительстве теперь не представляют серьезного интереса. Это все то же топтание на месте людей, оторвавшихся от национальной почвы, не имеющих связей с польским народом. В то же время Польский комитет национального освобождения²⁸² сделал серьезные успехи в укреплении своих национальных, демократических организаций на территории Польши…»²⁸³

В середине декабря немецкие войска начали свое последнее крупное контрнаступление на Западном фронте. 16 декабря 1944 г. они нанесли внезапный удар в Арденнах, в результате которого силы союзников были поставлены в тяжелое положение. 6 января 1945 г. У. Черчилль от имени Англии и США послал телеграмму Сталину, в которой говорилось: «Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть…»²⁸⁴ Ставка ВГК передвинула сроки начала зимнего наступления Красной армии с 20 на 12 января. К тому времени союзникам в основном уже удалось отразить немецкий удар. Но после известия о том, что советские войска перешли в широкое наступление, немецкое командование начало переброску ряда соединений с Запада на Восток, что еще более способствовало стабилизации фронта в Арденнах.

Советское наступление буквально обрушило весь германский фронт на Висле. В начале февраля 1945 г. части Красной армии, пройдя по территории Польши, вышли к Одеру. До столицы Третьего рейха им оставалось около 100 км. Советские войска контролировали практически всю территорию довоенной Польши, вновь продемонстрировав союзникам мощь своих наступательных возможностей. Сравнение русского зимнего наступления с положением англо-американских сил на западе выглядело не в пользу последних. Именно на этом фоне начала работу Ялтинская (Крымская) конференция лидеров трех великих держав (4–11 февраля 1945 г.)

Еще в конце 1944 г. в переписке между Сталиным и Рузвельтом и во время встреч дипломатов двух стран активно обсуждался вопрос о месте проведения конференции. Предлагались различные варианты, в том числе побережье Средиземного моря. Однако Сталину удалось отстоять советское предложение – Крым. Такой выбор, безусловно, давал ему определенные преимущества – возможность чувствовать себя более раскованно и проявлять инициативу на правах хозяина. Проведение конференции на территории СССР работало и на международный престиж государства. С другой стороны, именно достигнутые к тому времени успехи Красной армии на фронтах борьбы против Германии, огромный авторитет Советского Союза среди сообщества свободолюбивых наций как бы подтверждали обоснованность выбора места для новой и давно ожидаемой встречи лидеров Большой тройки.

27 декабря 1944 г. во время беседы с наркомом иностранных дел В. Молотовым посол США А. Гарриман заявил, что «президент готов прибыть в район Черного моря… Что касается места встречи, то по информации, имеющейся у президента, Крым является наилучшим районом для этой цели… президент рассчитывает прибыть в район Крыма на самолете из р-на Средиземного моря. Из разговора с маршалом Сталиным он, Гарриман, понял, что в Крыму пунктом встречи могла бы быть Ялта…»²⁸⁵

В январе 1945 г. в Москве, Лондоне и Вашингтоне шла активная подготовка к трехсторонней конференции. Остановимся более подробно на том, какие проблемы собирался обсудить на ней Ф. Рузвельт. 20 января во время встречи с И.М. Майским²⁸⁶ А. Гарриман подчеркнул, что новая встреча в Ялте будет отличаться от переговоров в Тегеране, где во главе угла стояли военные вопросы. «Конечно, военные вопросы будут обсуждаться и на предстоящей конференции, – пояснил он. – Однако президент считает, что основную роль на предстоящем совещании должны играть политические вопросы…» Гарриман подчеркнул, что Рузвельта в первую очередь интересуют два вопроса: а) будущая организация международной безопасности, что подразумевает закрепление участия Америки в международном органе; и б) послевоенная судьба Германии – проблемы раздробления Германии и репараций с этой страны.

Гарриман сообщил, что кроме президента и его военных советников в конференции будут участвовать Стеттиниус и большое количество крупных сотрудников Госдепартамента; много военных и представителей Форин офиса собирается брать с собой и Черчилль. Далее посол сказал, что американцы, как ему кажется, хотели бы обсудить также вопросы о кредитах Советскому Союзу, о Польше, Дальнем Востоке и, наконец, «вопрос о Греции и вообще о всех освобождаемых странах Европы». На недоуменную реплику Майского «что можно обсуждать по вопросу о Польше – время ушло, события зашли слишком далеко», Гарриман заметил, что действительно, «нынешняя ситуация делает чрезвычайно трудным достижение какого-либо компромисса в польском вопросе. Тем не менее, – добавил он, – я все-таки думаю, что президент захочет поговорить о Польше».

Гарриман, пытавшийся прояснить советскую позицию по вопросу о репарациях, был удовлетворен высказываниями Майского об их продолжительности, рассчитанной примерно на 10 лет после войны. Он не удивился, когда речь зашла о миллионах немцев, требуемых в качестве рабочих рук в СССР для восстановления его экономики, согласился с тем, что германская тяжелая промышленность по большей части должна быть ликвидирована, а ее индустрия – соответствовать лишь удовлетворению «собственных действительных экономических нужд» страны.

Тема репараций с Германии и ее экономического будущего заняла б?льшую часть беседы двух дипломатов. Встреча совершенно не указывала на то, что вопросы послевоенного устройства остальной Европы, роли и конкретного участия в нем СССР и США могут обостриться на предстоящей конференции лидеров трех держав. Вполне вероятно, что сам Гарриман считал, например, польский вопрос действительно уже потерявшим свою актуальность на фоне произошедших и происходящих в Европе событий. По крайней мере, среди его помощников в московском посольстве существовало мнение о нежелательности заострять его в дискуссиях с Советами по причине заранее известной невозможности достижения какого-либо приемлемого для США компромисса. Так, еще 3 октября 1944 г. советник посла Дж. Кеннан направил послу Гарриману записку, в которой изложил свое видение польской ситуации. Рассмотрев варианты экономического и финансового участия западных стран в восстановлении Польского государства, возможности привлечения международных сил для поддержания послевоенного режима на его территории (в т. ч. с участием Скандинавских стран), он полагал, что было бы гораздо выгоднее признать здесь интересы СССР, не продолжать бесполезные попытки установить в стране власть эмигрантского правительства и тем самым получить преимущество в диалоге с Москвой относительно других частей Европы и в целом – в вопросе создания международной системы безопасности²⁸⁷.

Кеннан выступал в этом случае с достаточно прагматичных позиций. Он не видел возможности (равно и необходимости) противостоять России в сложившихся обстоятельствах, но не упускал из виду экономическую составляющую в будущем устройстве Европы. Зная его дальнейшую политико-дипломатическую карьеру, в том числе в качестве посла в СССР, его неприятие советской системы, можно предположить, что Кеннан уже в октябре 1944 г. попытался обозначить пути возвращения в лоно Запада уходящих в орбиту Советского Союза восточноевропейских государств – то есть того буфера, который ранее служил санитарным кордоном против России. Уйти, чтобы вернуться – так, видимо, можно охарактеризовать его пока черновые наметки в отношении процессов, происходивших в то время в Восточной Европе. Довольно скоро после этого он подготовил ряд телеграмм в Госдепартамент, призывающих к ограничению сфер влияния Москвы.

Данные о том, что в первую очередь захочет обсуждать в Крыму Ф. Рузвельт, присутствовали и в записках советского посола в Вашингтоне А. Громыко. В своих донесениях наркому иностранных дел СССР накануне конференции он также упоминал о проблемах Польши, Германии, Греции, новой международной организации по безопасности, но обрамлял эту информацию весьма ценными наблюдениями и замечаниями, касающимися как вероятной позиции США, так и желательной реакции на нее со стороны СССР. Несомненно, что в Кремле внимательно прислушивались к тому, о чем писал Громыко, и делали определенные выводы для будущей практической политики и дипломатии.

Так, 25 января 1945 г. в донесении В. Молотову Громыко очертил основной круг вопросов, которые, по всей вероятности, готовы были поднять американцы и англичане: о Польше, Греции, Югославии, создании межсоюзнического консультативного органа, Германии (в широком плане), голосовании в Совете международной организации по безопасности, советских республиках в связи с вопросом о членстве в международной организации, роли малых стран в международной организации, кредите, Иране, Японии²⁸⁸. Более подробно он остановился на этих вопросах в «замечаниях» от 26 января 1945 г., дав следующие пояснения:

«О Польше:…Американцы и англичане будут, по-видимому, изыскивать пути примирения позиций временного правительства Польши (созданного в январе 1945 г. польскими коммунистами при содействии Москвы. – М.М.) и эмигрантского польского правительства в Лондоне. Мне известно, что правительство США возлагает большие надежды на возможное привлечение в правительство Миколайчика… Вполне возможно, что Рузвельт оставит открытым вопрос о признании временного польского правительства Соединенными Штатами, ссылаясь на неподготовленность американского общественного мнения… Такой исход дела мог бы носить лишь временный характер, и, как мне представляется, если не сразу же после совещания, то несколько позже правительство США вынуждено будет пойти на признание временного польского правительства. Разумеется, многое будет зависеть от того, насколько твердо и последовательно будет придерживаться уже выработанной ранее точки зрения по данному вопросу английское правительство. Маловероятно, чтобы Рузвельт прямо поставил вопрос о возможности уступки Советским Союзом полякам Львова. Не исключено, что Рузвельт может в осторожной форме попытаться затронуть и этот вопрос. По территориальному польскому вопросу, однако, Рузвельт вынужден будет согласиться, и я не предвижу серьезных трудностей в части достижения согласия по данному вопросу между тремя сторонами».

В отношении Греции Громыко предвидел, что Рузвельт по тактическим соображениям может заявить, что выступает защитником суверенитета этой и других малых стран и противником вмешательства великих держав в дела небольших государств. Рассуждая о возможности создания Межсоюзного консультативного органа, советский посол предлагал задаться вопросом, насколько существование такой организации «будет связывать наши действия в ряде европейских стран», какие права и полномочия она будет иметь. Если бы права и полномочия не отличались от тех, что имеются у ЕКК, то, по его мнению, принципиальной разницы не существовало, но если бы они стали более широкими, то это могло бы «связать действия Советского Союза в Европе».

Говоря о «Совете Объединенных наций» (то есть в более широкой по своему составу структуре, чем образованный позднее Совет Безопасности при ООН. – М.М.) и отмечая популярность этой идеи в Конгрессе США, Громыко недвусмысленно заявлял: «следует решительно возражать». По его мнению, Совет «представлял бы сборище, в котором решение вопросов проводилось бы не в нашу пользу. В таком Совете Советский Союз противопоставлялся бы не 2–3 странам, а десяткам стран по ряду важнейших политических вопросов…»

В заключение советский посол отметил, что Рузвельт и Черчилль заговорят и о формуле «безусловной капитуляции» Германии, ее возможном расчленении²⁸⁹.

Многие прогнозы, сделанные Громыко о стратегии поведения американского руководства на переговорах в Крыму, оказались весьма точными, а его выводы были использованы советской делегацией для лучшего представления своей позиции и защиты государственных интересов СССР.

* * *

4 февраля 1945 г. в Крыму открылись переговоры Сталина, Рузвельта и Черчилля. Одним из важнейших пунктов для обсуждения стали условия капитуляции Германии, выработанные на заседаниях Европейской консультативной комиссии и зоны ее оккупации. Лидеры трех стран подтвердили, что вооруженные силы СССР, США и Великобритании займут свои зоны оккупации, причем Берлин будут выделен в особый район, где будет осуществляться совместный оккупационный режим. Было принято решение о создании Контрольного совета по Германии в составе главнокомандующих трех держав, куда предполагалось пригласить также и Францию. 13 февраля было опубликовано заявление, объявлявшее, что целью держав-победительниц является «уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет нарушать мир всего мира». В то же время, специально отмечалось, что в их цели не входит уничтожение германского народа. Насущными задачами политики в отношении Германии становились демилитаризация, денацификация, демократизация всей ее общественной жизни²⁹⁰.

Однако вопрос расчленения Германии, о чем ранее говорили Рузвельт и Черчилль, остался нерешенным. Созданная впоследствии в Лондоне комиссия для изучения этого вопроса вскоре прекратила работу. В Акте о военной капитуляции вооруженных сил Германии упоминания о ее «расчленении» отсутствовали. Любопытно, что, несмотря на то, что в 1949 г. было объявлено о создании в западных зонах оккупации Федеративной Республики Германии, а затем в восточной (советской) зоне – Германской Демократической Республики, то есть по сути отдельных стран, в 1-м томе советского Энциклопедического словаря, вышедшего осенью 1953 г., на карте-вклейке «Европа» Германия (в границах включающих ГДР и ФРГ) была обозначена еще как единое государство.

В отношении репараций с Германии первоначально обсуждалось предложение о 20 млрд долларов, которое выдвинула советская сторона и приняла во внимание американская. Однако против него возразили британцы. Участники переговоров договорились лишь о формах изъятия репараций. Среди них указывались единовременные поставки в течение первых двух послевоенных лет (с целью уничтожения военного потенциала страны), ежегодные поставки текущей продукции и другие формы возмещения ущерба странам, подвергшимся нападению Германии и ее союзников. В конечном итоге общая сумма репараций для СССР в качестве основы для дальнейших переговоров была определена в 10 млрд долларов.

Самые тяжелые дискуссии между участниками конференции развернулись по вопросу о Польше. США и Великобритания не признавали созданное при содействии Москвы Временное правительство этой страны. Несмотря на то, что реальный контроль на территории Польши могли осуществлять теперь лишь просоветские силы, в Лондоне и Вашингтоне не теряли надежды на реорганизацию польского руководства.

На третьем заседании Ялтинской конференции, 6 февраля, Черчилль предложил обсудить польский вопрос, после чего слово взял Рузвельт. Президент, несмотря на то, что выборы в США уже прошли, вновь упомянул о нескольких миллионах «лиц польского происхождения», проживающих в Америке. Он отметил, что не возражает против линии Керзона, но его положение было бы гораздо легче, если бы СССР дал возможность полякам «сохранить лицо», уступив им на южном участке этой линии (Рузвельт, несомненно, имел в виду Львов. – М.М.). Видимо, это была последняя попытка Рузвельта убедить Сталина скорректировать границу между Польшей и Россией в выгодном для себя направлении. Однако советская делегация занимала достаточно твердую позицию, и конференция приняла решение о том, что «Восточная граница Польши должна идти вдоль линии Керзона с отступлением от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши». Таким образом, Львов оставался за СССР, но к Польскому государству отошли ряд пограничных районов, включая г. Перемышль (Пшемысль), и Белостокская область, которая в соответствии с линией Керзона входила в состав Польши. В августе 1945 г. в результате достигнутой договоренности СССР передал Польше 17 уездов (районов) Белостокской области и 3 уезда (района) Брестской области Советской Белоруссии, с общим населением 1,4 млн чел. В то же время на Ялтинской конференции главы трех правительств признали, что «Польша должна получить существенные приращения территории на Севере и Западе. Окончательное определение границы Польши было решено отложить. Через несколько месяцев Потсдамская конференция трех держав закрепила реки Одер и Западную (Лаузитскую) Нейсе как западную границу Польши. Таким образом, территория Польши существенно расширилась за счет бывших германских областей.

Однако наиболее существенной частью польского вопроса, обсуждавшегося в Ялте, стал вопрос о создании нового правительства государства. И здесь Рузвельт не хотел уступать свои позиции. Продолжая высказывать свои мысли перед Сталиным и Черчиллем, 6 февраля 1945 г. он заметил, что «общественное мнение Соединенных Штатов настроено против того, чтобы Америка признала люблинское правительство, так как народу Соединенных Штатов кажется, что люблинское правительство представляет лишь небольшую часть польского народа… Американский народ хочет видеть в Польше правительство национального единства, в которое вошли бы представители всех польских партий…» Кроме того, Рузвельт сказал, что привез с собой предложение основать в Польше «президентский совет в составе небольшого количества выдающихся поляков», который будет готовить создание временного правительства.

Мнение президента США о создании временного правительства национального единства поддержал Черчилль, который отметил, что вопрос о Польше является для британцев «делом чести», и что он знает Миколайчика, Ромера и Грабского²⁹¹ как умных и честных людей. Со своей стороны Сталин отметил, что «для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести – потому что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей… Вопросом безопасности – потому что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства… На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию». Чтобы этого больше не произошло, подчеркнул Сталин, необходимо создание сильной, мощной и независимой Польши.

Отклонив предложение пойти на существенные уступки в отношении линии Керзона, советский лидер обратил внимание на то, что новое польское правительство необходимо создавать с участием самих поляков и с их согласия. Определенные надежды на соглашение между люблинскими и лондонскими поляками имелись осенью 1944 г., но затем «Миколайчик был изгнан из польского правительства в Лондоне за то, что он отстаивал соглашение с люблинским правительством». Нынешнее же правительство Арцишевского²⁹² против такого соглашения. С другой стороны, руководители варшавского правительства (после освобождения польской столицы в январе 1945 г. члены т. н. люблинского правительства переехали в Варшаву. – М.М.) – Берут, Осубка-Моравский и Роля-Жимерский²⁹³ также не хотят слышать об объединении с лондонцами. Сталин подчеркнул, что он готов сделать все возможное для объединения поляков, но «только в том случае, если эта попытка будет иметь шансы на успех». Прежде всего, он считает, что правительство страны, освобожденной Красной армией, должно обеспечить на своей территории порядок, предотвращение гражданской войны в тылу советских войск. Варшавское правительство справляется с такой задачей, а «силы внутреннего сопротивления», подчиненные лондонскому правительству, напротив, только вредят и «стреляют в спину» советским бойцам²⁹⁴.

После столь эмоционального выступления Сталина Рузвельту ничего не оставалось делать, как выдвинуть предложение отложить обсуждение польского вопроса. Более того, он отметил, что «польский вопрос в течение пяти веков причинял миру головную боль»²⁹⁵. Стороны оставались неуступчивыми. Действительно, ставки были высоки – от того, станет ли будущая Польша прозападной или просоветской, зависело очень многое. В плане геополитическом возникал вопрос, будет ли она частью кордона, сдерживающего Россию, или напротив – важнейшей частью пояса безопасности СССР, фактором, утверждающим его влияние в самом центре Европы. Последнее практически исключало на ближайшую перспективу проникновение западного (прежде всего американского) капитала в польскую экономику и подчинение ее интересам транснациональных финансовых групп. Идеологически просоветская (социалистическая) Польша в случае успешного восстановления экономики и улучшения качества жизни населения могла стать примером для других европейских стран в вопросе о выборе путей своего дальнейшего развития. В сложившихся обстоятельствах у Вашингтона и Лондона существовал единственно возможный вариант – оставить польский вопрос в подвешенном состоянии, продолжая требовать создания коалиционного правительства. Отсутствие реальных перспектив у Великобритании и США перетянуть Польшу на свою сторону в данное время не означало, что такие перспективы не могли появиться в дальнейшем. В итоге всех дискуссий Ялтинская конференция лидеров трех держав приняла по Польше следующее решение:

«О Польше.

Мы собрались на Крымскую конференцию разрешить наши разногласия по польскому вопросу. Мы полностью обсудили все аспекты польского вопроса. Мы вновь подтвердили наше общее желание видеть установленной сильную, свободную, независимую и демократическую Польшу, и в результате наших переговоров мы согласились об условиях, на которых новое Временное польское правительство национального единства будет сформировано таким путем, чтобы получить признание со стороны трех главных держав.

Достигнуто следующее соглашение:

Новое положение создалось в Польше в результате полного освобождения ее Красной армией. Это требует создания Временного польского правительства, которое имело бы более широкую базу, чем это было возможно раньше, до недавнего освобождения западной части Польши. Действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть поэтому реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы. Это новое правительство должно затем называться Польским временным правительством национального единства…

Когда Польское временное правительство национального единства будет сформировано должным образом в соответствии с вышеуказанным, правительство СССР, которое поддерживает в настоящее время дипломатические отношения с нынешним Временным правительством Польши, правительство Соединенного Королевства и правительство США установят дипломатические отношения с новым Польским временным правительством национального единства…»²⁹⁶

Как выше уже было отмечено, вопрос о новых границах Польши – как на востоке, так и на западе – был успешно разрешен. Но дискуссии о новом правительстве государства и его социально-политическом курсе продолжались и стали одной из причин обострения отношений между ведущими членами антигитлеровской коалиции на заключительном этапе Второй мировой войны и сразу после окончания боевых действий в Европе. Западные руководители, критикуя советскую позицию, занятую в отношении состава польского правительства, апеллировали в том числе к «Декларации об освобожденной Европе», также принятой на Ялтинской конференции. Декларация провозглашала необходимость консультации и согласования политики СССР, США и Великобритании, как в отношении освобожденных стран, так и тех, которые ранее являлись союзниками Германии. Сталин, Рузвельт и Черчилль договорились, что «установление порядка в Европе и переустройство национально-экономической жизни должно быть достигнуто таким путем, который позволит освобожденным народам уничтожить последние следы нацизма и фашизма и создать демократические учреждения по их собственному выбору. В соответствии с принципом Атлантической хартии о праве всех народов избирать форму правительства, при котором они будут жить, должно быть обеспечено восстановление суверенных прав и самоуправления для тех народов, которые были лишены этого агрессивными нациями путем насилия…» Три правительства обязались совместно помогать народам в любом освобожденном европейском государстве и «создавать временные правительственные власти, широко представляющие все демократические элементы населения и обязанные возможно скорее установить путем свободных выборов правительства, отвечающие воле народа…»²⁹⁷

Слова Декларации о создании в европейских странах «демократических учреждений по их собственному выбору» и временных властей, «представляющих все демократические элементы населения», как бы резервировали за США и Великобританией возможность будущего несогласия с политическими действиями Москвы в соседних восточноевропейских странах. Вскоре после Ялты и еще до смерти президента Рузвельта такое несогласие, грозящее перерасти в прямое противодействие, стало объективной реальностью, оказывающей все большее воздействие на весь комплекс межсоюзнических, в том числе советско-американских отношений.

К. Швабе обращает внимание, что в процессе подготовки Декларации, требующей свободные выборы по западной системе, Государственный департамент США хотел пойти еще дальше и подвигнуть президента выступить с предложением основать Чрезвычайную верховную комиссию для Европы. Эта комиссия стала бы платформой для выработки тремя великими державами общей политики относительно проведения в жизнь статей Декларации. Рузвельт отверг это предложение, назвав его бюрократическим и негибким. Очевидно, он также опасался, что подобная комиссия может нарушить гармонию в межсоюзнических отношениях. Но в то же время президент подчеркивал, что он относится к «Декларации об освобожденной Европе» чрезвычайно серьезно, и напоминал Сталину, что Польша является тестом проверяющим действенную силу этого документа²⁹⁸.

Ялтинские переговоры отмечены достижением многих компромиссов, но в то же время они явились тем рубежом за которым в полный рост вставал вопрос – будет ли послевоенная Европа единым целым или континентом, разделенным на два лагеря: просоветский и прозападный. Соединенным Штатам предстояло в этой связи определить пределы их требований к Советскому Союзу, связанные с выполнением статей «Декларации об освобожденной Европе».

Ряд моментов, относящихся еще к истории развития предвоенного политического кризиса, равно как и долгосрочной перспективе взаимодействия с СССР, ставили Рузвельта в такое положение, когда ему было очень непросто игнорировать желание Сталина основать вблизи своих западных границ «пояс безопасности» из просоветски настроенных стран. Возможности возражать против советских акций в Восточной Европе сужались и по причинам военного характера. К моменту начала конференции в Крыму части Красной армии находились в непосредственной близости от Берлина. Было понятно, что СССР, пройдя по территории ряда восточноевропейских стран, фактически приобретал свободу действий и негласное «право вето» для контрмер западных союзников. Так, направляя 10 марта 1945 г. телеграмму Черчиллю, Рузвельт разделял озабоченность британского премьера развитием ситуации в Румынии и Польше. Он подчеркивал важность ялтинских соглашений и был готов сделать все возможное, чтобы добиться от Сталина их честного выполнения. Однако что касается Румынии, подчеркивал президент, то она является отнюдь не лучшим местом для тестирования позиции России по вопросу равного участия великих держав в политическом будущем страны. Эта страна «лежит на путях коммуникаций русских, и поскольку Советы с самого начала захватили в ней бескомпромиссный контроль, было бы чрезвычайно трудно оспаривать доводы русских, оправдывающие там свои акции военной необходимостью и мерами по обеспечению безопасности». Рузвельт, однако, придерживался того мнения, что советский контроль необязательно должен привести к утверждению в восточноевропейских странах коммунистических режимов. В то же время он настаивал на строгом следовании ялтинским соглашениям в случае с Польшей²⁹⁹.

Историк Н.Н. Яковлев справедливо обращает внимание на то, что в период проведения Ялтинской конференции Рузвельт и Черчилль чрезвычайно нуждались в продолжении неослабного наступления Красной армии в Европе и ее последующем вступлении в войну на Тихом океане. В подобной ситуации они объективно оказывались в роли просителей, вынуждены были считаться с интересами СССР, поскольку главные судьбы войны продолжали решаться на советско-германском фронте. Но не только это. Весьма сильное влияние на позицию Вашингтона и Лондона по отношению к Москве и ее участию в разрешении послевоенных европейских проблем оказывала политическая ситуация в самих странах Европы. Не менее важным для понимания поведения США являлись данные, поступавшие в Белый дом, что европейские народы были охвачены левыми настроениями и активно выступали за далеко идущие экономические и социальные реформы³⁰⁰. Американские правительственные круги не могли не считаться с этими фактами, которые вытекали из самого характера Второй мировой войны. Подобная ситуация вынуждала Белый дом к поиску компромиссов с Советским Союзом, но одновременно стимулировала к поиску путей уменьшения влияния Москвы на континенте.

Существует версия о том, что, находясь в Ялте, Рузвельт был уже настолько болен, что не мог строго отстаивать интересы США перед Сталиным. Действительно, его здоровье было уже подорвано, что не могло не бросаться в глаза окружающим. Но А. Шлезингер (мл.) заявляет в этой связи, что не разделяет мнение тех исследователей, которые говорят о «падении обороны» президента на Ялтинской конференции. В качестве доказательства он приводит интервью с теми людьми, которые видели Рузвельта и понимали, насколько четко он выдерживал свой внешнеполитический курс: мнение советского эксперта в Госдепартаменте Ч. Болена, будущего посла в СССР Ф. Робертса, сталинского переводчика В. Бережкова. Так, Ч. Болен говорил: «Тогда как его [Рузвельта] физическое состояние было далеко от нормального, его умственные и психологические способности определенно не были подвержены какому-либо влиянию. Он был вялым, но когда наступали решающие моменты, президент оставался на высоте своего положения»³⁰¹. Рузвельт, несмотря на свое самочувствие, сохранял политическую волю, гибкую реакцию и оперировал сильными аргументами. Ключ к пониманию его поведения в Ялте лежит в плоскости того, насколько действенны эти аргументы были в новых условиях конца войны и быстрого наступления Красной армии против вермахта.

Усиление позиций СССР в Восточной Европе было неизбежно. Отказ признания этого факта и немедленная эскалация давления на СССР не только окончательно закрывали доступ для проникновения туда американского влияния, но и могло быть использовано Великобританией для установления своего контроля над остальной частью континента. В результате Америка лишалась потенциальных посреднических функций и, следуя логике конфликтного развития геополитических интересов сторон, открыто становилась участником противостояния на стороне западного блока. В этом случае ее действия носили бы вынужденный и в большой степени подчиненный характер. Именно такого подчинения своему ближайшему союзнику, Великобритании, грозящему подвести США, вопреки общественным настроениям, к новому и более масштабному конфликту с сильнейшей на тот период сухопутной армией мира, стремился не допустить Рузвельт.

Граждане США в целом высоко оценили результаты Ялтинской конференции. Согласно мнению аналитиков Государственного департамента, представленному ими в документе от 14 февраля 1945 г., такая ситуация сложилась благодаря следующим обстоятельствам: три главных союзника сумели договориться по весьма противоречивым проблемам; обе стороны (советская и западная) достигли компромисса; и конференция в этом смысле была совершенно уникальной. Американцы отнеслись к условиям будущего отношения с Германией как к «жестким», но «справедливым». С одобрением ими воспринималось соглашение о скором открытии конференции в Сан-Франциско с целью создания ООН и договоренность, что освобожденные страны Европы будут свободны в выборе собственной формы правления. Подавляющее число граждан США считало, что их страна должна принять на себя еще большую ответственность за послевоенную судьбу Европейского континента.

Пресса США также освещала Ялтинскую конференцию как важнейшее событие современности. Но сотрудники Государственного департамента, наряду с положительными оценками переговоров, выделяли и подмеченные некоторыми обозревателями противоречивые моменты достигнутых договоренностей. Газета «Нью-Йорк Таймс» находила договоренности «превосходными и вполне оправданными», отмечая, что новое подтверждение статей Атлантической хартии является, возможно, самым значительным результатом переговоров. «Вашингтон пост» назвала компромиссом подход Сталина к соглашению со своими союзниками, расценивая при этом разрешение «польского вопроса» в качестве важнейшего тому доказательства. «Нью-Йорк Геральд Трибюн» отнеслась к итогам конференции как к надежному фундаменту для дальнейшего союзного сотрудничества. «Самым успокаивающим фактом, – говорилось в одной из статей газеты, – является то, что переговоры стали еще одним доказательством единства союзников, их силы и решимости». «Балтимор Сан» высоко оценивала «Декларацию об объединенной Европе», но комментировала решение «польского вопроса» как свидетельство «достаточно тяжелой сделки». «Достигнутые соглашения по территориальным проблемам подходят не всем», – отмечалось в статье. Затем ставился риторический вопрос: «Но кто сейчас может открыто и определенно заявить об их справедливости?» Многие обозреватели выражали уверенность, что СССР присоединится к США и Великобритании в войне на Тихом океане.

В то же время в газете «Вашингтон Таймс-Геральд», изданиях Скриппса-Ховарда, Херста и некоторых других звучали критические отклики относительно поведения западных союзников в Ялте, осуждались «сдача Сталину» европейских государств, «компромисс, в котором Сталин продиктовал большую часть условий».

Государственный департамент интересовали мнения о конференции различных политических деятелей, членов Конгресса США. Отмечалось, что большинство конгрессменов – членов обеих партий, включая сенаторов А. Баркли, У. Уайта, Х. Килгора, Т. Коннели, С. Блума, похвально отозвались о результатах встречи. Сенатор А. Ванденберг считал их «по крайней мере, самыми лучшими из тех, что можно извлечь из подобного рода больших конференций». Относительно «польского вопроса» он, однако, заметил, что «если Львов и Вильно будут принадлежать новой Польше, это одно дело, если нет – то совсем другое». Г. Гувер³⁰² на вечере Республиканской партии в Нью-Йорке заявил свою уверенность в том, что ялтинские соглашения заключают в себе крепкий фундамент, на котором будет переустроен мир. Критика в отношении договоренностей по Польше слышалась из уст сенатора Г. Шипстида, членов Палаты представителей Дж. Лесински, Э. О’Конски, некоторых американских политических деятелей польского происхождения³⁰³.

И в то время, и позднее критика в адрес Рузвельта, пошедшего в Ялте на договоренности, определившие будущее многих европейских стран, продолжала звучать в западных средствах массовой информации и в исследовательских работах. Весьма объективным представляется мнение историка Р. Даллека, который полностью отвергает обвинения, предъявленные президенту, и подчеркивает, что Рузвельт не был наивным и не сдавал Сталину Восточную Европу. Президент США прекрасно осознавал вклад русских в победу, за которую они заплатили жизнью более 20 миллионов человек, и что компенсацией за этот вклад может быть только Восточная Европа. Он понимал разницу в политических системах в Советском Союзе и в западных странах, но не оставлял надежду на послевоенное глобальное сотрудничество с СССР, равно как и с другими сверхдержавами³⁰⁴.

Между тем, о недостатке условий для подобного рода сотрудничества говорил глава военной миссии США Дж. Дин. По его мнению, Россия хотела «закончить войну без чьих-либо смешанных войск, поделенной ответственности и взаимных обязательств, как это делали между собой англичане и американцы. Россия хотела за свое положение в конце войны быть обязанной самой себе – без обязательств по отношению к своим союзникам и без ожидания претензий от них. Конечно, она была готова свои военные операции проводить с учетом поддержки других союзников и этим ускорить поражение Германии – но эти операции она хотела проводить сама, минимально уведомляя своих английских и американских друзей»³⁰⁵. Недостаток искренности в сотрудничестве СССР с западными союзниками становился в конце войны очевидным фактом. Но Дин не считает, что виновность за это лежит и на англо-американском тандеме. Однако объективный анализ ситуации показывает, что СССР был не только вправе, но и вынужден рассчитывать, прежде всего, на свои силы и проводить свою независимую внешнюю политику на основании предыдущего опыта взаимодействия в рамках антигитлеровской коалиции. В Кремле не могли не учитывать отсрочки открытия второго фронта, перерывы с поставками по ленд-лизу, нежелание Лондона и Вашингтона принять позицию Москвы относительно разрешения ряда территориально-политических проблем в Европе.

Весьма высоко и в то же время с пониманием будущих трудностей оценивал конференцию в Ялте американский посол в Москве А. Гарриман. В своем послании государственному секретарю США Э. Стеттиниусу он замечал, что проделанная Государственным департаментом большая подготовительная работа во многом обеспечила успех основных решений, принятых Рузвельтом вместе со Сталиным и Черчиллем. Открытое и честное ведение дискуссий госсекретаря с Молотовым успокоили «исторические подозрения советского внешнеполитического ведомства». Гарриман был уверен, что переговоры в Ялте стали огромным шагом на пути к большему доверию между великими державами и должны обеспечить Америке лучшие позиции на будущих конференциях.

Гарриман остановился и на ряде остающихся проблем, первой из которых был вопрос о приглашении к будущим переговорам министров иностранных дел трех ведущих держав антигитлеровской коалиции французского представителя. Посол выразил достаточно скептическое отношение к такому шагу, обосновав его тем, что существует опасность нарушить тем самым климат доверия между тремя главными союзниками, которым принадлежит основная заслуга в достижении победы. Посол не ставил под сомнение необходимость всемерной поддержки Франции в послевоенное время и включение ее в контрольную комиссию по Германии, но считал, что присоединение ее к Большой тройке, во-первых, осложнит взаимопонимание с Советским Союзом и, во-вторых, обяжет решать вопрос о включении в состав будущих конференций представителя Китая. «Подобное положение дел, – отмечал он, – полностью нарушит характер всех наших бесед, проведенных в Ялте, и сделает невозможной организацию трехсторонних конференций в будущем»³⁰⁶.

Логично предположить, что Гарриман оставался здесь на позиции известной гармонии с линией Рузвельта – т. е. Франция должна восстановить свой статус влиятельной державы, участвовать в оккупации Германии на правах победительницы, но доверительные отношения трех главных союзников – прежде всего США и СССР – ни в коем случае не должны быть нарушены. Посол воспринимал такой подход президента, считая, что перспективы разрешения спорных вопросов с Москвой еще существуют, и большое значение в этом деле имеют налаженные с ней в годы войны тесные контакты. Одновременно Гарриман предвидел трудности на предстоящих переговорах с СССР, прежде всего касающиеся реорганизации правительства Польши³⁰⁷.