Валерий Воронков

В 1990 году президент Наджибулла обратился к советскому руководству с просьбой об оказании помощи оружием и техникой. В тот момент в Афганистане сложилось критическое положение — власть могла в любой момент перейти к оппозиции. Мятежники захватили ряд провинций, а том числе и на севере, на границе с Советским Союзом.

Было принято решение передать правительственным войскам большое количество оружие и боеприпасов. Все это хранилось на территории огромных армейских складов, находившихся в приграничном афганском городе Хайратон. Оружие и боеприпасы были оставлены 40-й армией, в ходе вывода войск из ДРА. Доставить его напрямую афганским правительственным силам было невозможно, так как все дороги южнее Хайратона были перехвачены противником.

Было решено загрузить оружие и боеприпасы в Хайратоне, перевезти по советской территории в афганский порт Шерхан и уже там осуществить передачу афганским правительственным силам, воевавшим в районе Кундуза. Для этого в Пянджском пограничном отряде была сформирована колонна, в которую вошло до восьмидесяти машин. Старшим колонны был назначен зампотех Пянджского отряда, майор Насекин.

Колонна двинулась по советской территории в Термез, затем через мост «Дружбы» проследовала в Хайратон. Там на складах машины под завязку загружались оружием и боеприпасами. Кроме того, там же расконсервировались БТР, БМП и артсистемы, которые также направлялись афганским войскам, воевавшим под Кундузом. Когда погрузка была закончена, колонна отправилась к Нижнему Пянджу, где была паромная переправа. По дороге не обошлось без происшествий. Один из водителей БМП заснул на ходу (колонна вышла рано утром), и машина рухнула с моста. Несмотря на аварию, колонна прибыла в Шерхан, где благополучно разгрузилась и передала боевую технику.

Затем весь процесс повторился. Колонны стали ходить на регулярной основе. Учитывая происшествие с БМП, колонны было поручено возглавлять начальнику отряда либо начальнику оперативной группы. У начальника отряда, на тот момент, и так было полно забот, водить колонны было поручено мне.

Я постарался подойти к выполнению задачи максимально ответственно. Отобрал наиболее подготовленных водителей. Добился, чтобы во всех звеньях была отличная связь — для качественного управления. Продумал систему привалов, по маршруту движения выставил регулировщиков.

Поначалу колонны заходили в Хайратон с минимальной численностью личного состава — три офицера, водители грузовиков, а также боевой техники. Но затем выяснилось, что наши действия на афганской территории никто не прикрывает! Между тем, один склад находился на расстоянии двух-трех километров от другого. Душманы могли в любой момент разгромить колонну и перебить всех, кто в ней был. На базе Пянджской ДШМГ была создана рота охраны. Она успешно обеспечивала безопасность колонны.

Всего за 1990–1991 год мне довелось провести более двадцати колонн. Благодаря этой помощи, правительственные войска смогли отбить наступление противника, а Наджибулла продержался у власти еще два года. Лишь в 1992 году оппозиция смогла захватить Кабул.

Всем, кто оказывал эту помощь афганскому правительству, обещали дополнительное финансовое вознаграждение за каждую такую «поездку» на ту сторону. Но очень быстро эти обещания позабылись. Так что получается — помощь была оказана безвозмездно.

Уже в 1989 году стало очевидно, что в Таджикистане назревают какие-то события. Мы, с начальником разведки Селивановым хорошо знали обстановку как в приграничной части Таджикистана, так и на севере Афганистана. «Из-за речки» шла активная заброска агентуры. Вдоль границы пограничники то и дело находили схроны с оружием.

Несмотря на рост напряженности, было принято решение о сокращении в Пянджском отряде мангрупп, выведенных из ДРА. Оставили только одну из них. Была сокращена и оперативная группа. Таким образом, я остался не удел. Нужно было искать новое место службы. В ответ на мой рапорт из Москвы пришел ответ. Мне предлагали место в Чите, в отделе охраны границы, либо на Чукотке — должность заместителя начальника отряда. Я подумал и выбрал Чукотку, экзотика, как-никак.

Уже в Магадане узнал, что в Таджикистане началась гражданская война. Вскоре в моем кабинете раздался звонок:

— Валерий Иванович, предлагаем вам стать начальником отряда. В Таджикистане.

Снова в Таджикистане?! Снова на войну?! Я отказался. Дважды. Но руководство проявляло настойчивость. В один из дней позвонил сам начальник управления кадров — генерал Часовских. Вновь озвучил то же предложение. Я ему ответил — поймите и меня: квартиры нет, дочери учатся, я не могу оставить семью в такой ситуации. Генерал меня понял. Вскоре мне предложили квартиру, несмотря на большие проблемы с жилым фондом. Отступать было некуда, я собрал чемодан, и вновь отправился в Среднюю Азию. А семья так и осталась в Магадане.

Первым делом прибыл в Душанбе. Город меня поразил… При Советском Союзе Душанбе был жемчужиной Средней Азии. Прекрасный, зеленый, компактный, с образованным современным населением. Промышленность была на высоте. Много новостроек. Но в 1993 году об этом уже мало что напоминало. Улицы были темными и грязными. На улицах не горел ни один фонарь. На улицах, на блокпостах, стояли оборванные солдаты таджикской армии. Все это живо напоминало провинциальные центры Афганистана.

Я прибыл в Пограничную группу российских погранвойск в Республике Таджикистан, за два дня до нападения на 12-ю заставу Московского отряда. В самой группе царило запустение и безразличие. Это поразительно отличалось от того отточенного, слаженно действовавшего механизма оперативной группы, существовавшего в годы афганской кампании. Все сидели на чемоданах и ждали дня, когда они смогут уехать на родину. Украинцы к тому времени уехали на Украину, белорусы — в Белоруссию. Что до российских пограничников, служивших в начале девяностых в Таджикистане, то они фактически были брошены своей новой страной. Ни снабжения, ни поддержки. Лишь после нападения на 12-ю заставу, Россия повернулась к ним лицом. А до того, никому до пограничников не было дела!

Все это производило очень тягостное впечатление. Но особенно меня возмутило поведение двенадцати офицеров, которые написали рапорта на увольнение и перестали ходить на службу. Более того, некоторые демонстративно пьянствовали прямо в кабинетах! Они буквально разлагали коллектив. Пришлось их всех построить и сказать «ребята — давайте жить дружно!» Хотите нормально уволиться — служите честно. К девяти — на развод, до восемнадцати на службе, иначе — уволим с волчьим билетом. Эти ребята меня поняли и пьянки закончились. Более того, шестеро из них забрали рапорта и продолжили служить.

После некоторого пребывания в Душанбе, я получил назначение на должность начальника Ишкашимского пограничного отряда. Это был один из самых удаленных отрядов, находившийся в памирском высокогорье. Граница здесь проходила по очень сложному участку — по дну ущелья протекала пограничная река Пяндж. Один берег — таджикский, а в нескольких десятках метров — уже афганская территория. Все снабжение велось по дороге, проходившей по ущелью, вдоль реки. Произвести прицельный обстрел со стороны Афганистана можно было даже из автоматического стрелкового оружия.

Скажу честно — там служить было даже сложнее, чем в Афганистане! Когда я прибыл в отряд, было совершенно непонятно — кто противник и где он находится. Граница фактически не охранялась. Заставы обороняли сами себя. Иногда выезжал резерв отряда, и то — в экстраординарных случаях.

С той стороны — в Афганистане орудовали банды душманов. При этом афганцы ходили на таджикскую сторону как к себе домой. С оружием в руках, они грабили здесь магазины, спиливали деревянные столбы, деревья и уносили к себе — древесина в Афганистане в цене.

С таджикской стороны, в ишкашимском районе действовали такие же банды — но уже таджикской оппозиции. Ими руководили как весьма известные личности того времени — Леша Горбун, Черная рука, так и более мелкая шушера — всякие там Резвоны, Хакимы и прочие. Более того — в самом райцентре Ишкашим находился штаб вооруженной оппозиции. А в Хороге находился их областной штаб. В поселках не было ни органов власти, ни милиции. При этом, было очевидно, что оппозиция только и ждала удобного момента, чтобы всадить российским пограничникам нож в спину.

Постепенно я начал наводить порядок. Для начала с помощью резерва было начато уничтожение переправ через пограничную реку, чтобы лишить банды снабжения с афганского берега. Затем, запустили вдоль границы курсирование бронегрупп, стали выпускать на границу усиленные наряды. Параллельно велась активная работа с местным населением. Достаточно быстро это дало результат — граница была закрыта.

Особенностью службы того периода стало то, что офицеры и прапорщики в пограничных отрядах были россиянами, а вот рядовой и сержантский состав, комплектовавшийся по призыву, состоял из числа граждан Республики Таджикистан. Лишь небольшая часть рядовых — «контрактников» прибыла из России. К сожалению, контрактники представляли из себя сброд всех мастей. Из ста процентов прибывавших в отряд военнослужащих по контракту большинство отсеивалось в первые две недели службы. Оставалось процентов тридцать. Многие из контрактников ехали в Таджикистан за «длинным» рублем, среди них было много таких, кто не смог реализовать себя на «гражданке». С такими командованию отряда было много мороки.

Напротив, ребята — таджики, отслужившие два года, становились отличными контрактниками. Особенно хороши были выходцы из Ленинабадской области и Горного Бадахшана. Это были грамотные и толковые парни. Таким, после двух лет службы, мы предлагали подписать контракт и продолжить службу сержантами и прапорщиками. Многие из этих военнослужащих получали российское гражданство. Позже, когда российские пограничники были выведены из Республики Таджикистан, они продолжили службу в Пограничных войсках России — на Кавказе, на Дальнем востоке и т. д. Со многими из них общаюсь до сих пор.

Напротив Ишкашимского и Хорогского отрядов, в приграничных районах Афганистана, сохранялась правительственная власть, хотя большую часть внутренних территорий страны, к тому времени, была захвачена талибами. Мне, как начальнику отряда, доводилось проводить погранпредставительские встречи с генерал-полковником Наджмуддином, командовавшим 6-м армейским корпусом. Он выполнял обязанности пограничного комиссара.

Лично у меня с Наджмуддином сложились хорошие отношения, несмотря на то, что во время афганской войны он был в стане противника — воевал против советских пограничников в рядах душманов в районе Шахри-Бузурга (район Тулукана). На встречах мы вспоминали 1988—87 годы, когда происходило противостояние, каждый рассказывал о своем. Он с уважением отзывался о наших воинах, запоздало признавал, что Советский союз многое сделал для Афганистана хорошего: дороги, фабрики, школы, больницы.

А вот с местным губернатором, Раисом, который сидел в Хороге, отношения у меня, как начальника отряда, были не очень. Дело в том, что он был ставленником оппозиции. Прежде этот человек был начальником комбината бытового обслуживания в городе Рушане. А него местных руководителей заставили проголосовать боевики оппозиции. Прямо с оружием в руках они пришли на совещание, где проходили выборы губернатора и насильно заставили присутствующих проголосовать за своего человека.

Разумеется, этому губернатору российские пограничники были как кость в горле. Как-то, в октябре 1993 года, я получил от начальника разведки данные, о том, что в Афганистан, через пограничный пункт пропуска, должна быть переброшена большая партия автомашин: двадцать КамАЗов, и десять новеньких «Волг». За это одна из афганских банд, производивших наркотики, передала губернатору предоплату — двадцать кило героина. Миллионное состояние!

Меня это все сильно возмутило — до мозга костей, дал себе слово — не пропущу! Тем более в документах на технику было множество неточностей. Дал команду начальнику КПП — майору Гумирову, не выпускать колонну. Что тут началось! Мне стали звонить из всех инстанций, от разных начальников. Звонит, например, начальник местной таможни:

— Почему не пропускаете?

— Нет оснований, документы неисправны.

— Нужно пойти навстречу Раису (губернатору).

— Простите, но если я дам команду подчиненным пропустить колонну, то поступлю не по совести.

Или приезжает заместитель губернатора. Заносит в мой кабинет дипломат. А там под завязку — пачки долларов. Я этому визитеру вновь сказал «нет», вызвал наряд и отправил на гауптвахту, вместе с дипломатом. А о происходящем доложил командующему группой ФПС в Республике Таджикистан, генерал-лейтенанту Чечулину. Тот мои действия одобрил.

Тут пришла пора ехать мне в отпуск. Я вылетел из Ишкашима в Хорог. В местном аэропорту сел в самолет, чтобы лететь в Душанбе. Но тут к самолету подъезжает машина с милиционерами и таможенниками, которые выставили вокруг оцепление. Все как в дешевом кино! Объявляют, что все пассажиры должны пройти досмотр. Все вышли из самолета. Слышу, один из таможенников объявляет:

— Среди вас есть полковник Воронков?

Стало ясно, что готовится провокация. Но деваться было некуда. Я подошел, представился. Тут же появился местный начальник — полковник милиции, который предложил:

— Вы большой начальник, негоже вас досматривать вместе с остальными пассажирами. Давайте отойдем в сторону от остальных и проведем досмотр вашего багажа отдельно.

Я ему в ответ:

— Нет уж — досматривайте вместе со всеми!

Пришлось доставать из чемодана каждую вещь по отдельности и внимательно следить, чтобы чего не подбросили. К счастью, провокация не получилась, и мне удалось благополучно уехать. А колонна в Афганистан так и не прошла.

В июле 1996 году я был назначен заместителем командующего группой российских войск в РТ «по войне». Возглавлял оперативно-войсковой отдел, дислоцировавшийся в Калай-Хум-бе, который находится на Памире. Там нашим пограничникам приходилось противостоять крупной банде Джунайдулло. Напротив Калай-Хумба находилась так называемая Моймайская зона кишлаков. Здесь, в высокогорье находилась наиболее удобное место для выхода из Афганистана в Таджикистан. В других местах таджикского высокогорья протяженные хребты, словно забор, отделяют одну страну от другой. Перебраться через них сложно. Но в Моймайской зоне их прорезает глубокое ущелье, позволяющее перебрасывать через границу крупные массы людей и грузы. Оно уходило вглубь Афганистана на Бахарак и дальше — на Тулукан.

Оппозиция на этом участке действовала нагло, но продуманно. Так же как и в Ишкашиме, в Калай-Хумбе граница проходила по узкому, в этом месте, руслу реке Пяндж. Пользуясь тем, что до территории Афганистана было буквально рукой подать, боевики имели возможность быстро пересекать границу, минировать дороги, брать заложников, обстреливать пограничные посты и столь же быстро исчезать «за речкой».

Показательным стало нападение на подразделение российских пограничников, случившееся в мае 1996 года. Одна из оппозиционных банда переправилась через реку на территорию Таджикистана. В один из вечеров она захватила нескольких заложников из числа местных жителей. Через своих информаторов бандиты довели информацию о захвате до пограничников. На место происшествия был выдвинут резерв на БТР и БМП. Пользуясь темнотой, противник сумел заминировать дорогу и организовать засаду. В результате бронетехника была подорвана, несколько российских пограничников погибло. Подобные случаи с различными вариациями, повторялись несколько раз.

Дело не ограничивалось подобными набегами. К осени 1996 года, в районе Калай-Хумба, вооруженная таджикская оппозиция попыталась перебросить из Афганистана свои крупные силы, чтобы дестабилизировать обстановку в Таджикистане. Если бы им это удалось, история страны стала бы развиваться в ином направлении. Оппозиции смогла бы выйти в тыловые районы, где их уже поджидали соратники, отрезать Памир от остальной части страны, а далее — дойти до столицы, Душанбе.

Чтобы предотвратить столь крупный прорыв, было решено напротив этого горного прохода разместить батарею установок залпового огня БМ-21 «Град». Но ни одной пригодной позиции на узкой полоске между скалами и рекой не было. Зато идеально подходила площадка аэродрома недалеко от Калай-Хумба. Одна беда — туда вел совершенно непригодный для передвижения крупногабаритной техники горный серпантин.

Нас, как это не раз бывало, выручили вертолетчики Душанбинского авиаполка пограничной авиации. Используя опыт, полученный при штурме афганской базы «Дарбанд», мы решили действовать схожим образом — «Грады» подняли на высоту с помощью вертолетов Ми-26. Эти гиганты легко, как пушинку, забросили установки залпового огня наверх. Вскоре районы потенциального прорыва противника на таджикскую сторону оказались под плотным артиллерийским прикрытием.

Установки могли вести огонь и по сопредельной стороне. Для этого было подписано соглашение с представителем афганской стороны — командующим 6-м армейским корпусом армии Афганистана, генерал-полковником Наджмуддином. В случае появления в приграничье боевиков таджикской оппозиции, афганская сторона разрешала нам открыть по ним огонь.

Вскоре выяснилось, что установки «Град» появились очень вовремя. В октябре 1996 года оппозиция, сосредоточив крупные силы, в районе Калай-Хумбского пограничного отряда попыталась совершить прорыв на территорию Таджикистана. Первый удар был нанесен на стыке с Хорогским отрядом, в районе кишлака Моймай. Огонь РСЗО успешно сдержал это наступление.

Через две недели пришли разведданные о том, что противник готовится к новой вылазке — уже на правом фланге отряда, у асфальтового завода. Командующий группой пограничных войск России в Республике Таджикистан генерал Павел Павлович Тарасенко приказал сформировать бронегруппу и направить ее в район ожидаемого прорыва через границу. Бронегруппу сформировали на основе ММГ отряда. Ее усилили группой специальной разведки (ОГСР), инженерно-саперной группой и минометной батареей. Кроме того, в готовности к вылету, на аэродроме Калай-Хумба, находилась авиагруппа из нескольких вертолетов.

Поначалу бронегруппу должен был возглавить начальник Калай-Хумбского отряда — полковник Владимир Черниченко, но затем генерал Тарасенко переподчинил ее мне. Сам он, с группой офицеров, накануне прилетел в Калай-Хумб — для управления операцией. Перед выходом бронегруппы, Павел Павлович напутствовал меня: «Береги людей!»

Бронегруппа двинулась по горной дороге к предполагаемому месту прорыва. С одной стороны скалы, с другой — обрыв и бурная река Пяндж. Подошли к мосту. Ребята саперы — опытные ребята нашли около него фугас. Затем, по пути следования, нашли второй, третий… Всего саперы сняли и уничтожили восемь фугасов. Кроме того, вдоль дороги стояли автомобили. Они также оказались заминированными — включаешь зажигание и следует взрыв. Далее по дороге нашли схрон с боеприпасами. И он был заминирован.

Наконец, колонна бронегруппы достигла кишлака Хуванд. Он находился на афганской стороне. По разведданным, мирного населения в кишлаке не было. Он был заброшен. Исходя из моего афганского опыта, место было очень удобным для засады. Поэтому я дал команду развернуть минометную батарею и обстрелять кишлак огнем из пулеметов — чтобы спровоцировать противника, если он там был. Расчет оказался верен — по нам ударили в ответ из всех видов оружия: пулеметов, гранатометов, минометов, стрелкового оружия. А сверху с высот били снайперы.

Огонь был очень плотным — головы не поднять. Командно-штабную машину (КШМ) всю изрешетили. Я, переползая по-пластунски, нашел укрытие и приказал связистам развернуть мне связь там. В ответ мы начали вести столь же плотный огонь, но стрельба со стороны противника не ослабевала. Связисты дали мне переносную гарнитуру — теперь можно было управлять боем. Вышел на связь с Тарасенко, доложил, что веду бой. Он, первым делом, спросил:

— Потери есть?

— Потерь нет. Но могут быть — огонь, со стороны противника, интенсивный. Запрашиваю поддержку с воздуха!

Через полчаса прилетело шесть вертолетов — четыре Ми-24 и два Ми-8. Мы трассерами указали — куда бить, после чего вертолеты устроили над нашими головами «карусель» — стали по очереди заходить на цель и бить по огневым точкам противника НУРСами (неуправляемыми авиационными ракетными снарядами). После того, как они «отнурсовались» наступила тишина. Эту тишину после боя, я буду помнить всю свою жизнь!

Разумеется, на этом дело не закончилось. К противнику подходило подкрепление, мы его били. Подходило следующее подкрепление, мы его снова били. Так продолжалось почти месяц. Активно в отражении агрессии участвовали наши артиллеристы и особенно — вертолетчики. Пилотам приходилось работать в условиях мощной противовоздушной обороны противника. Именно тогда летчик Сергей Липовой заслужил звание Героя России.

Директор Федеральной пограничной службы России — Андрей Иванович Николаев постоянно держал развитие ситуации в Калай-Хумбе под личным контролем. Благодаря ему, на этом направлении появилось достаточное количество резервов. Нам удалось хорошо укрепить это направление. Если до описываемых событий там было три поста, то постепенно удалось нарастить их число до десяти.

Понеся крупные потери в районе Калай-Хумба, таджикская оппозиция больше не смогла вести масштабные боевые действия. После этого в Республике Таджикистан начался процесс национального примирения. Оппозиционеры сели за стол переговоров с законными властями страны.

Таким образом, гражданская война в Таджикистане фактически закончилась. Однако боевые действия для российских пограничников продолжались. Но теперь враг был уже другой — наркомафия.

В 1997 году меня назначили начальником Оперативно-войскового отдела «Хорог». Он дислоцировался в Хорогском пограничном отряде. На ОВО, помимо Хорогского погранотряда замыкались Ишкашимский и Мургабский отряды. Кроме того, в моем оперативном подчинении был еще и Калай-Хумбский отряд.

На должности начальника ОВО я пробыл до 2001 года. Основной задачей в эти годы была охрана границы и борьба с контрабандой, в том числе — наркотиков, поставляемых в Таджикистан из Афганистана. За это время российскими пограничниками было задержано огромное количество наркотиков, прежде всего — героина. При этом перестрелки с наркокурьерами происходили почти ежедневно.

Таджикистан я покинул только в 2001 году. Меня направили в Республику Беларусь, на должность начальника Оперативной пограничной группой ФСБ России. Но в 2005 году, когда проходил вывод российских пограничников из Таджикистана, мне вновь довелось побывать в этой стране. Запомнились слезы в глазах местных жителей — простых людей, которые подходили к российским пограничникам и просили остаться. Многие из них говорили: «Вы нас бросаете!»

Но к тому времени решение было окончательным. Российские пограничники передавали охрану границы и всю инфраструктуру, создававшуюся многие десятилетия, коллегам из пограничных войск Республики Таджикистан. Церемония официальной передачи была запоминающейся и волнующей. С одной стороны стоял строй российских пограничников, напротив — таджикских. В торжественной речи наши руководители сказали, что мы выполнили свой долг, таджикские обещали, что продолжат охранять границу так же как и прежде. Был спущен российский флаг, поднят таджикский. Так была закрыта более чем столетняя страница истории пребывания России на Памире и в Центральной Азии.

Уже тогда было очевидно, что таджикских пограничников ждут большие проблемы. К сожалению, эти ожидания оправдались. Очень скоро та пограничная инфраструктура, которую мы передали таджикской стороне, пришла в негодность. Многие заставы оказались в полуразрушенном состоянии, некоторые участки границы, в частности — высокогорного Мургабского пограничного отряда оказались оголены, поскольку это требует серьезного снабжения отдаленных точек, на что у таджикской стороны не нашлось ни средств, ни сил.

Часть застав возглавили бывшие представители вооруженной оппозиции. Это серьезно отразилось на качестве охраны границы. Согласно политике национального примирения, им досталась тридцатипроцентная квота, как в составе правительства, так и во всех органах власти. Коснулось это и пограничных войск.

Так бывший начальник штаба оппозиции в Хороге, возглавил Хорогский пограничный отряд. Та же история случилась в Ишкашимском отряде.

Несмотря ни на что, у меня остались хорошие воспоминания о Таджикистане. Я до сих пор поддерживаю теплые отношения с его жителями. В частности, общаюсь с губернатором Горно-Бадахшанской автономной области Алимамадом Ниезмамадовым. Мы начали дружить еще в те времена, когда я служил в Пяндже, начальником оперативной группы, а Ниезмамадов был первым секретарем райкома партии. Во время гражданской войны он боролся с вооруженной оппозицией. Со стороны боевиков на Алимамада была организована охота, он чудом спасся. А после завершения гражданской войны Ниезмамадов появился в Хороге, где наладил мирную жизнь.