Джордж Блейк

По меньшей мере три раза имя этого человека занимало первые полосы крупнейших газет мира. Сначала в 1961 году, когда его арестовала английская контрразведка.

«Нью-Йорк таймс»: «Западные союзники на тайных переговорах с правительством ФРГ согласовали свои позиции для обсуждения с Москвой. Западные меморандумы, планы, стратегические ходы и проекты, по всей вероятности, были в руках Советов раньше, чем эти конференции начинались…»

«Штадт Анцайгер»: «Блейк собрал информацию о шпионских центрах, тайных агентах, секретных встречах британских и союзнических разведок, включая шпионское бюро Гелена».

«Геральд трибюн»: «Блейк получал информацию о каждом плане, каждом тактическом ходе и всех проектах, которые Запад разрабатывал в связи с проблематикой Берлина и Германии. США стоило бы в будущем относиться к Британии со значительно большей осторожностью, в частности, когда речь идет о государственных и военных тайнах…»

«Таг»: «Неисчислимое количество совершенно секретных документов из архива Министерства иностранных дел Великобритании попало в руки Советов. Во многих случаях Блейк переснял важные документы, касающиеся прежде всего берлинского вопроса и немецкой проблематики в целом. Очевидно, ему удалось разоблачить всю британскую шпионскую сеть, действующую на территории стран Восточной Европы». (Газета недалека от истины — Блейк рассекретил перед советской разведкой около 400 агентов. Согласно договоренности с Блейком против них принимались меры профилактического характера и закрывался доступ к информации, «передача которой могла нанести вред интересам стран социалистического блока».)

Через пять с лишним лет сенсацией стал побег Блейка из лондонской тюрьмы Уормвуд Скрабе и его исчезновение.

Прошло три года, и снова кричащие «шапки» на первых полосах газет: Блейк в Москве. Президиум Верховного Совета СССР награждает его, выдающегося советского разведчика, орденом Ленина.

И был еще веер публикаций, когда стала явной операция «Золотой секундомер» (она же «Тоннель»), одна из самых масштабных операций западных спецслужб, разоблаченных Блейком. Но тогда его имя еще нельзя было называть. Из многих характеристик Блейка приведу еще одну, пожалуй, едмую емкую, данную другим выдающимся разведчиком Г. Лонсдейлом (К. Т. Молодым). Ее приводит в документальной повести «Профессия: иностранец» В. Аграновский: «Знаменитый Блейк, работавший на нас долгие годы без копейки денег, чрезвычайная редкость. Он просто умный человек: проанализировал ситуацию в мире, определил ее истоки и перспективу, а затем, посчитав нашу политику более справедливой, принял обдуманное решение помогать нам».

Чаще всего имя Блейка связывают с операцией «Золотой секундомер». Напомню, что ей предшествовало и как она завершилась.

… В 1950 году в Вену приехал новый резидент английской разведки Питер Ланн, одна из изобретательных голов британской секретной службы, как характеризует его Блейк. «Это был хрупкий человек небольшого роста, с преждевременно поседевшими и быстро редеющими волосами. Он говорил тихо и заметно шепелявил. У тех, кто его мало знал, могло создаться впечатление, что он человек робкий и пассивный. Но это было далеко не так. Напротив, по натуре он был победителем, что доказывал в любом деле, за которое брался. Он был истовым католиком и, естественно, воинствующим антикоммунистом. Эти черты в сочетании с сильной волей и недюжинной природной одаренностью позволили ему стать чрезвычайно деятельным, неутомимым и преуспевающим офицером разведки».

Изучая донесения агентов, Ланн обратил внимание на то, что телефонные кабели, связывающие штаб Советской Армии в Вене с частями и рядом важных объектов, проходят через английскую и французскую зоны оккупации. В «изобретательной голове» родилась дерзкая идея: подключиться к этим линиям связи и снимать информацию, которую трудно было получать традиционными путями. Первый тоннель прорыли из подвала здания британской военной полиции к телефонному кабелю, который связывал «советский военный штаб в Вене с аэродромом в Швехате» (операция «Конфликт»). «Урожай» оказался настолько богатым, что было принято решение установить подслушивающие устройства еще на двух советских линиях связи (операции «Сахар» и «Лорд»).

Пленки из Вены три раза в неделю на специальном самолете британских ВВС отправляли в Лондон — там для их расшифровки в Сикрет интеллидженс сервис (СИС) был создан новый отдел «У». (Кстати, одна из первых книг о Блейке, которая вышла в 1976 году в Чехословакии, так и называлась — «Человек из отделения “Игрек”». Я тогда работал в Праге собственным корреспондентом «Комсомольской правды» и, прочитав увлекательную документальную повесть Яна Волдана, предложил «Политиздату» выпустить ее у нас. Издательство согласилось, я оперативно перевел, но разрешение на выход книжки мы получили лишь через десять с лишним лет. И сейчас не пойму, почему советским людям нельзя было знать о советском разведчике Джордже Блейке, уже известном всему миру. В нашей стране его имя открыли лишь на закате эпохи гласности.)

Тем временем Питер Ланн на волне венского успеха получил новое назначение — резидентом СИС в Западный Берлин. Здесь, оглядевшись, он предложил подключиться к трем советским кабелям, которые проходили «рядом с границей американского сектора в Альтглинике под Берлином, где американский сектор глубоко вдавался в территорию, контролируемую СССР». Для этого следовало прорыть тоннель из Западного Берлина в Восточный, оборудовать пост подслушивания электронной аппаратурой, трансформаторами, кондиционерами для операторов, смонтировать с восточной стороны бронированные ворота.

В своей книге «Иного выбора нет» Джордж Блейк подробно рассказывает, как тщательно прорабатывалась эта операция.

«Количество и протяженность кабелей, а также расстояние до них делали эту операцию гораздо более сложной, чем та, которая проводилась в Вене. Кроме того, из-за постоянной напряженности вокруг «берлинского вопроса» она была гораздо опаснее в политическом отношении. Когда закончилось предварительное обсуждение в СИС и проект в принципе был одобрен, обратились за консультацией в МИД и соответствующие министерства.

На этот план возлагались столь большие надежды, что сомнения были отброшены и все согласились с тем, что результаты должны окупить риск и затраты.

Следующим шагом был контакт с ЦРУ. Так как в Америке получали венские бюллетени и сразу поняли, что берлинский план, получивший название «Золотой секундомер», предоставит неизмеримо большие возможности, то соответственно уговоров не потребовалось. В феврале 1954 года ЦРУ прислало в Лондон сильную группу экспертов для детального обсуждения и разработки плана будущего сотрудничества. Группу, состоявшую из пяти офицеров, возглавил Роулетт, который был начальником советского отдела ЦРУ. Был в ней и Билл Харви — берлинский резидент ЦРУ. Этому техасцу был свойствен подход к разведке в духе Дикого Запада, и, как бы желая привлечь внимание к этому, он всегда носил в кобуре под мышкой шестизарядный револьвер. Неприличное вздутие, которое образовывалось из-за этого на его тесном пиджаке, совершенно не соответствовало элегантной обстановке офиса Тома Джимсона на Карлтон-гарденз, где проходили встречи.

Со стороны британской разведки присутствовали Джордж Янг, тогда еще начальник аналитического отделения, скоро ставший первым заместителем главного; Питер Ланн как инициатор проекта; Том Джимсон, эксперт по обработке материалов. Остальных английских специалистов приглашали по мере необходимости. Я вел протоколы встреч.

Сначала наметили общие контуры сотрудничества. Американцы должны были предоставить деньги, необходимые средства прикрытия в Берлине и рабочие руки. Англичане обеспечивали техническое оснащение, экспертов…»

Через два дня после того как американцы с детальными планами операции «Золотой секундомер» и надеждами «проучить красных» отбыли в Вашингтон, Блейк встретился с советским резидентом.

— Я передал ему пленку с протоколами совещания, а также набросками и планами, которые мне удалось сфотографировать накануне во время обеденного перерыва. Я рассказал ему в общих чертах о берлинском проекте и обратил внимание на секретность, которой была окружена операция, а также на необходимость позаботиться о том, чтобы контрмеры советской стороны выглядели естественно и не вызывали подозрений. Мой советский коллега был поражен дерзостью и размахом плана и попросил меня о скорейшей новой встрече, чтобы обсудить все более подробно, а я бы информировал его о новостях.

Когда мы встретились через неделю, он сообщил мне, что ввиду важности материала он лично отвез в Москву сфотографированные документы. Теперь они там изучаются с целью выработки соответствующих защитных мер. Для начала наиболее важные и секретные сообщения предполагалось рассредоточить по другим каналам. Но ему специально поручили заверить меня, что не будут предприняты шаги, которые могли бы навести на мысль о том, что советская сторона что-либо знает или хотя бы подозревает. Моей безопасности придавалось первостепенное значение. Поэтому операция должна идти своим чередом. Более того, ее можно было даже использовать в интересах СССР.

Так операция «Золотой секундомер» стала достоянием советской разведки. Но что привело к этому шагу человека, который еще не так давно считал для себя счастьем служить в британской разведке? В августе 1944-го, когда Блейку было только двадцать два года, полковник королевской морской пехоты Кордо, начальник управления Северной Европы, принял его в своем кабинете и сказал, что он теперь сотрудник легендарной британской разведки. Теперь этот человек по доброй воле открывал тайны самых секретных операций своей службы представителю Советского Союза…Какие силы привели его к такому выбору?

Я спросил об этом Джорджа Блейка при нашей первой встрече в тесном кабинетике на пятом этаже старого правдинского корпуса, где размещалась редакция газеты «Социалистическая индустрия». Это было августовским днем 1988 года. После многих звонков и согласований мне перезвонили из пресс-службы КГБ СССР и сказали, что встреча с Блейком состоится у нас в редакции, его будет сопровождать один человек… После раза три или четыре коллеги из других изданий объявляли, что они самыми первыми публикуют интервью с Блейком, Бог им судья. Но самым первым было то интервью, которое под заголовком «Я выбрал СССР» опубликовала «Социалистическая индустрия».

В моем архиве сохранилась запись того разговора. Вот она: вопросы, ответы, реплики… Иногда на кассете возникает пауза — это, помню, Джордж смотрел на своего спутника и тот либо утвердительно кивал, мол, об этом можно рассказывать, или коротко говорил: «Об этом пока не будем, Георгий Иванович».

Джордж — Георгий Иванович, как называют его в Москве, отвечал раскованно, часто смеялся. Выглядел он моложаво, подтянуто — ни за что нельзя было дать ему шестидесяти лет.

— Как же вы, кадровый английский разведчик, пришли к самому главному выбору в своей жизни?

— Очень трудно коротко ответить на этот вопрос. Но попробую.

Дальше я воспроизведу ответ Блейка на мой вопрос, дополняя его строками из его книги-исповеди «Иного выбора нет».

Отец Джорджа, Альберт Бихар, родился в богатой еврейской семье в Константинополе, учился в Сорбонне, во время Первой мировой войны вступил во Франции в Иностранный легион, но впоследствии служил в британской армии в Месопотамии и принял британское подданство. Как предполагает Блейк, его отец, хорошо зная турецкий язык, выполнял «какие-нибудь разведывательные операции или чего-нибудь в этом роде». На войне он заслужил британский и французский военные кресты, а также внушительный ряд медалей. Английское консульство в Роттердаме платило Бихару пенсию по инвалидности. Последние годы службы он со своей частью наблюдал «за возвращением домой через Голландию английских пленных из немецких лагерей».

В Роттердаме молодой офицер и предприниматель (Альберт владел небольшой фабрикой, где шили кожаные рукавицы для клепальщиков здешних верфей) встретил свою любовь, девушку из известной голландской семьи. Отец Кэтрин, как и дед, был архитектором. Так случилось, что Альберт Бихар стал другом семьи, потерявшей отца, в которой росли три сестры и два брата-подростка. Все три девушки влюбились в одинокого солдата «со стройным приятным лицом, которое, впрочем, портили два шрама по одному на каждой щеке — отметины шрапнели. Недостаток искупали глаза — большие, темные и действительно красивые». Он выбрал старшую, Кэтрин. «В ней пишет Джордж о своей маме, — была бездна обаяния, которое она сохраняла всю жизнь, и самые разные люди невольно проникались к ней симпатией».

Когда у молодых родителей появился первенец, то в честь обоих дедушек его решили назвать Якобом. Но Якобом младенца звали только один день. «По дороге в ратушу отец передумал.

Я родился 11 ноября в День перемирия, положившего конец Первой мировой войне.

Будучи ветераном войны, он в порыве патриотизма решил дать мне имя Джордж в честь английского короля Георга. Поступок для отца вполне характерный — сделать что-нибудь, не посоветовавшись с матерью. Самое смешное, что я никогда не любил имя Джордж, домашние и друзья меня так никогда не звали, а употребляли прозвище Пок, которое я получил в раннем детстве. Еще удивительнее, что когда я начал читать Библию, то испытывал сильное влечение к тому, кого звали Иаковом, и отождествлял себя с ним. Это было еще до того, как я узнал, что я наполовину еврей. Может быть, память навсегда сохранила воспоминание, как мама звала меня этим именем в первые часы жизни. А не любил я имя Джордж скорее всего потому, что оно редкое для Голландии, из-за него я чувствовал свое отличие от сверстников. Между прочим, русская версия — Георгий — звучит для моего уха более приятно.

Маленький Джордж получил религиозное воспитание, в молодые годы был весьма набожен и, по его словам, даже хотел стать пастором протестантской церкви.

— Потом пришла новая война, которую назвали Второй мировой. Немцы оккупировали Голландию. Я стал связным в подполье…

Это отдельная страница в жизни Блейка, молодого человека, яркая сама по себе, и о ней тоже нужно сказать, чтобы полнее представить, как формировалось его мировоззрение.

Вскоре после начала Второй мировой войны премьер-министр Великобритании Черчилль распорядился создать агентурную сеть на французском побережье, в Голландии, Бельгии, Дании и Норвегии. В телеграмме, которую Черчилль направил генералу Исмэю, начальнику Комитета имперской обороны, говорилось: «На занятой (немцами. — В. А.) территории необходимо развязать террор. Для этого надо подготовить решительных людей. Жизнь немецких войск на оккупированных территориях должна стать невыносимой». В своей характерной манере неистовый Уинстон помечает самое главное на торце пустого коробка: «Set Europe ablaze» («Подожгите Европу»).

Для руководства операциями в тылу немецких армий в Лондоне создается Комитет специальных операций (Special Operation Executive), в историю он вошел под аббревиатурой SOE (КСО).

Голландской секцией в этой конторе руководил капитан Де Брюн. Именно ему в феврале 1941 года положили на стол личное дело Джорджа Бихара.

«Имя: Джордж Бихар, родился 11 ноября 1922 года, Роттердам.

Профессия: студент филологического факультета.

Отец: капитан британской армии Альберт Бихар, во время Мировой войны сотрудник разведотдела штаба маршала Хэйга. За мужество награжден орденом Британской империи и французским орденом Почетного легиона. Умер в 1935 году.

Мать: Кэтрин, урожденная Бейдервеллен. Последнее место жительства — Роттердам, Маастраат, 4. С 1940 года — в Англии.

Данные о деятельности:

В июне 1940 года арестован гестапо при облаве на иностранных подданных. Был заключен в концлагерь Шерл.

В июле 1940 года бежал из лагеря, скрывался в населенном пункте Варвельд у своего дяди, потом на мельнице Эмпер. Здесь создал молодежную группу Сопротивления.

В октябре 1940 года установил связь с подпольной группой в Лимбурге. Участвовал в акциях саботажа местного значения.

Оценка личных качеств:

Весьма умен, обладает чувством ответственности. В боевых акциях смел, умелый организатор, способный конспиратор, хорошие манеры, прирожденный авторитет. Испытан на нелегальной работе, доверие оправдал. Убежденный борец против фашизма.

Примечание резидента:

Прекрасное знание немецкого, английского, французского и голландского языков. Проверен в бою, показал себя с хорошей стороны, отважен и решителен. Перспективен для использования в разведке».

Капитан Де Брюн согласился с выводом резидента и распорядился включить Бихара в подпольную группу «Ариэль-1». Ему было в ту пору девятнадцать лет.

Подпольщики, в частности, обеспечивали переход офицеров и агентов КСО в Голландию. Один из товарищей Джорджа позже вспоминал о нем:

«Казалось, что он никогда не уставал. Он был совсем молод, но люди старше его в два раза беспрекословно признавали его авторитет. Порой этого юношу считали робким и застенчивым, но в критическую минуту он принимал быстрое и точное решение. Другой человек в такой ситуации свернул бы себе шею».

В картотеке гестапо Джордж Бихар значился как «террорист ван Врист». Летом 1942 года гестаповцы собирались его арестовать, но из КСО, где заблаговременно узнали об угрозе, поступил приказ переправить Джорджа Бихара в Англию.

Долгое путешествие почти через всю оккупированную Европу — Голландию, Бельгию, Францию, переход через франко-испанскую границу, лагерь для интернированных лиц в Гибралтаре, переход морем в Англию — все это могло бы стать сюжетом приключенческого фильма. Только несколько «кадров» из него.

…На границу Голландии и Бельгии Джордж прикатил на велосипеде с документами на «брата Петра». Смиренный вид и монашеская сутана подозрений у пограничников не вызывают. Джордж оставляет сутану в Брюсселе на конспиративной квартире и получает инструкции, как перейти бельгийско-французскую границу.

…В сотне метров от границы его останавливает немецкая полиция:

— Стой! Документы! Откуда идешь? Куда?

Документы вызывают подозрение.

— Поедешь с нами! Посмотрим в отделении, что ты за птица.

Один из полицейских открыл дверцу машины:

— Пошевеливайся!

И в этот миг из-за горизонта вынырнул самолет. Он летел, почти прижимаясь к земле, прямо на них. Полицейские не сомневаются — это вражеский самолет. Предоставив Джорджа его собственной судьбе, они скатываются с дороги и, пробежав несколько десятков метров, исчезают в лесу. Ринулся и Джордж, понятно, в другую сторону. Очередь из пулемета прострочила дорогу, продырявила брошенную машину.

Счастливый случай? Или это Провидение отвело беду от паренька? Во всяком случае, счастье не оставило его на всем этом долгом пути. Париж, Лион — на каждом этапе юношу встречали, согревали, провожали… Наконец он в Гибралтаре! После нескольких месяцев проверок из Лондона приходит телеграмма с согласием на въезд Джорджа Бихара в Англию.

Казалось бы, здесь его ждут. Но, увы, день идет за днем, а им никто не интересуется. И тогда он сам, выбравшись с материнской фермы в Лондон, инициативно, как сказали бы сейчас, пытается предложить свои услуги резидентуре голландской разведки в Англии. Ему как английскому гражданину советуют обратиться в военное министерство. Но и там его никто не ждал.

Так продолжалось до случайной вроде бы встречи на лондонской улице Парк Лэйн с капитаном Чайлдом, бывшим английским резидентом в Голландии. Джордж его не заметил, зато Чайлд своего подопечного не пропустил:

— Джордж, это в самом деле ты? Как ты тут оказался? Вот это случай! Парень, ты даже не знаешь, как я рад, что встретил именно тебя.

…После этой далеко не случайной встречи Блейка принимают в «Сикрет Интеллидженс сервис». Он заканчивает офицерские курсы и получает направление во флотскую разведку.

Новую жизнь Джордж решил начать с новым именем. Теперь он — Блейк. Молодой офицер служит в штабе фельдмаршала Монтгомери, успешно выполняет задания английской разведки в послевоенном Гамбурге… Оценив работу Блейка, ему предлагают перейти в контрразведку, где предстоит «бороться с проникновением советской разведки в западные зоны оккупации». Для этого следует в совершенстве изучить русский. Русский язык и русскую литературу он изучает в Кембридже уже под «крышей» Министерства иностранных дел Великобритании.

— Во время войны я, как и другие антифашисты, — говорил Блейк, — восхищался героической борьбой советского народа. В то же время мы боялись коммунизма. В этой связи вспоминается один эпизод, характерный для атмосферы того времени. Когда зимой 1942 года советские войска перешли в наступление, на голландско-немецкой границе появился плакат. Там было написано: «Хальт, Тимошенко! Здесь начинается Голландия». Такое отношение к Советскому Союзу было типичным, я тоже разделял его.

В Кембридже русский язык и литературу нам преподавала женщина, вышедшая из семьи петербургских англичан. В Петербурге издавна жили, поколение за поколением, английские купцы, ее отец был из этой среды, а мать — русской. Она внушила нам, студентам, интерес к России, российскому искусству, истории. Это один важный момент.

А второй, по оценке Блейка, вот какой. В программу его подготовки как разведчика входило изучение классиков марксизма-ленинизма. Так ему попалась маленькая книжка о марксизме, подготовленная IX отделом, который в СИС занимался вопросами коммунизма. Она называлась «Теория и практика коммунизма» и ставила своей целью познакомить офицеров разведки с главными идеями Маркса (по принципу «знай врага своего»). Ее автором был Кэрью Хант — главный теоретик марксизма в СИС, его работы на эту тему хорошо известны широкой публике. Брошюра специалиста, не пропагандистская, а информационная, объективно объясняла философские, политические и экономические основы марксизма, давала понять, почему это учение сохраняет притягательность для миллионов людей во всем мире.

— Книга оказалась для меня откровением. До сих пор я очень мало читал о марксизме, и в основном нечто негативное. После «Теории и практики коммунизма» у меня осталось чувство, что теория коммунизма звучит убедительно, что ее объяснение истории имеет смысл, а цели кажутся в общем привлекательными и немногим отличаются от идеалов христианства, хотя и не схожи с ним методами достижения. Я спрашивал себя, так ли ужасен коммунизм, как его изображают».

Размышляя над книгами Маркса, Энгельса, Ленина, Блейк пришел к убеждению, что это учение не так уж плохо, как его представляют, что коммунисты хотят создать царство справедливости, где все люди равны, где нет богатых и бедных. Создать не чудом, как Христос, а своими руками. И что именно русский народ, советский народ взялся это сделать.

— Так я пришел к мысли, что надо помогать Советскому Союзу в его великой цели, а не мешать. Потому что это дело огромной важности для всего человечества, а не только для Советского Союза.

Так говорил Джордж Блейк в нашем долгом разговоре, и я дословно передаю его слова, нравятся они кому-нибудь в постсоветской России или нет. Этот человек, рискуя своей жизнью, служил Советскому Союзу, напомню, не ради денег. Есть нечто в этом мире, что дороже золотого тельца. Но послушаем Блейка дальше…

— Вот это основная мысль. Это было, конечно, очень трудное решение, можете себе представить. Есть страна, в которой ты живешь, есть родные, которые будут страдать. Но в конце концов я решил, что общие интересы выше национальных и личных и в конечном счете это благо и для национальных интересов. Вот так я и пришел к убеждению установить контакт с советской стороной.

Это было в 1953 году, тогда я стал практически работать на Советский Союз.

— После войны в Корее?

— Да. Я был там в командировке, мне очень понравилась эта страна, народ. Как много перенесли они во время войны, о которой, к сожалению, так мало сейчас знают… Все, что я вам сейчас рассказал, выкристаллизовалось во время корейской войны. Я видел, как американские бомбардировщики буквально стирали с лица земли корейские деревни, города. Разрушений там было гораздо больше, чем во время Второй мировой войны в Германии. Как западный человек я чувствовал и свою вину — и это чувство разделяли многие из тех, кто был рядом со мной, — вину за то, что такая могучая техника используется против мирного человека. «Летающие крепости» против фанз. Люди рыли ямы, пещеры, жутко было видеть их страдания. И я спрашивал себя: что нам нужно в этой стране? На чьей стороне я должен сражаться?

Блейк не раз возвращался к мотивам своего выбора. Судя по всему, для него это имеет принципиальное значение. Когда его уличили в шпионаже в пользу СССР, появилось множество версий, почему он пошел на службу Советам. Самая правдоподобная в глазах его противников выглядела так. Мол, после побега из корейского лагеря его запугали расстрелом и он, признавшись, что работает в разведке, предложил свои услуги Советам… Дальше — обычный шантаж. Понятная для обыденного сознания версия выглядит бесчестной по отношению к Блейку. Он — человек другой морали, он не из тех, кого можно запугать или купить. Его выбор продиктован убеждениями. Давление обстоятельств, о которых говорили на допросах коллеги Блейка, давая ему шанс спасти себя, здесь ни при чем.

Раздумывая в корейском плену над своим будущим, он видел три возможных пути.

— Во-первых, я мог попросить разрешения остаться в Северной Корее после войны и помочь восстановлению страны. Во-вторых, я мог возвратиться в Англию, уйти со службы, вступить в компартию и, например, продавать «Дейли уоркер» или делать любую другую пропагандистскую работу. И в-третьих, я мог использовать свое положение в СИС, чтобы передавать СССР проходящую через меня информацию о разведоперациях против Советского Союза, стран социалистического блока и мирового коммунистического движения, и тем самым срывать планы СИС и шпионских организаций других западных стран.

Первый путь я отверг практически сразу — я не обладал достаточными умениями, и мой вклад в восстановление Северной Кореи мог быть лишь очень небольшим, в реальности я стал бы не помощником, а обузой и предметом беспокойства. Я долго взвешивал сравнительные достоинства двух оставшихся вариантов. Без сомнения, отставка и открытое участие в коммунистическом движении были гораздо более почетными и в то же время несравненно менее опасными. Человек, с поднятым забралом отстаивающий свои убеждения, более привлекателен и достоин уважения, чем тот, кто действует тайно в чужом обличье. Если возможно, такой путь всегда предпочтительнее. Но я не мог не видеть, что польза, которую я способен принести, была бы гораздо большей, выбери я третий вариант. Так после изнурительной внутренней борьбы я сделал выбор. Это было нелегкое решение, принятое в тяжелейших, можно сказать, исключительных, обстоятельствах. Шла ожесточенная война, а жестокие времена диктуют суровые и неординарные поступки. Возможно, если бы я перебирал варианты, ведя размеренную жизнь в тихой лондонской квартире, вывод был бы другим. Кто знает?

Итак, я сделал выбор, прекрасно отдавая себе отчет во всех последствиях. Я понимал, что предаю оказанное мне доверие. Понимал, что предаю друзей и коллег по службе, предаю страну, которой присягал на верность. Я все взвесил и пришел к выводу, что могу взять на себя эту вину, как бы она ни была тяжела. Иметь возможность помочь такому делу и упустить ее я считал еще худшим преступлением.

На первой же встрече с представителем советской разведки, естественно, тщательно законспирированной, Блейк объяснил, почему решил предложить свои услуги советским властям. И выдвинул условия, на которых мог работать. Они были таковы:

«а) я готов предоставлять информацию о разведывательных операциях против СССР, других социалистических стран и мирового коммунистического движения, но не против каких-либо других стран;

б) за службу я не приму ни денег, ни другого материального вознаграждения;

в) я не должен быть ни под каким видом ни освобожден раньше своих друзей, ни выделен какими-либо привилегиями, пусть со мной обращаются так же, как с остальными пленниками, о чьих разговорах или действиях я не намерен ничего сообщать».

Вернемся к финалу операции «Тоннель».

Апрельская ночь 1956 года. Четыре специально вышколенных сотрудника американской военной разведки садятся, как всегда, когда приходит их смена, к аппаратам, подключенным к линиям правительственной и военной связи в ГДР. Пребывание в хорошо оборудованной «крысиной норе» стало для них совершенно обычным делом. Они чувствуют себя так, словно заступили на службу в штабе или у себя в части. Тревога, не оставлявшая их в первые дни и недели этого «великого дела», давно прошла. Техника работает отлично, операторы могут расслабиться и даже пошутить. Самая популярная шутка: что бы сказали КРАСНЫЕ, если бы знали, что все их тайные разговоры подслушиваются. Но в этот раз шутка закончилась совсем неожиданно.

В два часа ночи с противоположной стороны тоннеля, со стороны ГДР, вдруг послышались голоса. В первые мгновения американцы не могли даже сдвинуться с места. А затем их охватила паника. У страха глаза велики — операторы, спасаясь, забыли о грозном приказе — в случае чрезвычайного положения уничтожить все оборудование. Страх из-за того, что их могут задержать на месте преступления, гнал всех четверых. Они уносили ноги, моля Бога лишь об одном: только бы успеть!.. Отдышались на той, американской стороне тоннеля, у заграждений из колючей проволоки и мешков с песком.

Для американских штабов и политиков наступили тяжелые минуты. США, не считаясь с миллионами, закопанными в землю, не осмеливаются признать тоннель своим.

Разоблачение операции «Золотой секундомер» вызывает в западных разведцентрах смятение. Стала явной одна из самых тайных операций ЦРУ после Второй мировой войны. Очевидно, советскую разведку информировал человек, занимающий достаточно высокое положение в американской или английской разведке.

В то время Блейк по линии СИС руководил агентурной сетью Великобритании в ГДР и Чехословакии. В силу служебного положения он знал об операции с самого начала. Задумывалась она с американским размахом. Долларов не жалели. Абсолютная секретность, большие деньги, современная техника, которую обеспечивали англичане, казалось, гарантировали успех. Подслушивание линий связи дало бы американцам и англичанам так много информации, что специально созданному отделу потребовалось бы десять лет работы для расшифровки и обработки всех записей. Конечно, записывалось и расшифровывалось не все. Шел отбор. Советская сторона, зная об этом, полтора года «не замечала» утечки информации. После этого очень умело, вроде бы случайно, была «обнаружена» какая-то неполадка в каналах связи. Она-то и вывела на подключение. Это было так хорошо, так умело сделано, что даже специальная комиссия ЦРУ и СИС пришла к заключению, что операция провалилась «по чисто техническим причинам». Об утечке информации не говорилось.

Питер Ланн в том же 1956 году получил перевод в Бонн, а Блейк еще три года работал в Берлине. Здешнюю резидентуру СИС возглавил Роберт Доусон, до этого он руководил одним из берлинских подотделов. В начале 1959 года Доусон возглавил подразделение в центральном аппарате СИС — Оперативный Директорат-4 (ОД-4) и пригласил Блейка в русский отдел своего директората.

…Во время одной из наших встреч я спросил Блейка о самом счастливом дне в его жизни. Он раскатисто рассмеялся:

— О! Самый счастливый день… Самые счастливые дни в моей жизни — и во время мировой войны, и во время войны в Корее, и после побега — когда я мог встретиться со своей мамой и сестрами. Это были для меня очень счастливые дни.

— А самые горькие?

— Самое трудное время — аресты и плен в Корее. Это тоже случалось в моей жизни несколько раз, — опять рассмеялся Блейк. — Моя жена всегда сравнивает меня с одним из героев «Золотого теленка», который сидел при всех режимах…

— Фунт?

— Да, он сидел при разных правительствах, а я в разных странах. У немцев, испанцев, корейцев, у англичан. В общей сложности девять лет своей жизни провел в тюрьмах…

Позже в своих воспоминаниях Блейк назвал самым тяжелым временем в своей жизни тот вечер, когда после допроса в Лондоне ему предъявили обвинения в работе на советскую разведку, и два следующих дня. По ходу допроса речь зашла, в частности, о том, почему важные документы «Интеллидженс сервис», относящиеся к Польше, доступ к которым был у весьма ограниченного круга лиц, в том числе у Блейка, попали в руки польской разведки. Блейку стало ясно, что в польской разведке у СИС есть свой осведомитель, причем на самом высоком уровне. Как выяснилось позже, это был один из ее руководителей, «который бежал в 1959 году в Америку и сообщил ЦРУ, что у русских есть два очень опасных шпиона в Англии: один в «Интеллидженс сервис», а другой где-то в военно-морском флоте». Это заявление в итоге привело к аресту сначала Лонсдейла и его группы, а через несколько месяцев и Блейка.

Он знал, какая серьезная опасность нависла над ним, но с матерью «приходилось вести себя так, будто все в порядке». Тем временем продолжались допросы. Джорджа обвиняли в том, что он советский агент, а он упрямо все отрицал.

А затем, как пишет Блейк, его оппоненты нащупали верный психологический ход:

«Мы знаем, что вы работали на Советы. И мы понимаем почему. Пока вы были в корейском плену, вас пытали и заставили признаться, что вы — сотрудник британской разведки. С тех пор вас шантажировали, и, не имея выбора, вы сотрудничали с ними».

— Когда они представили дело подобным образом, случилось нечто такое, что большинству людей может показаться противоречащим элементарному здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Я бы назвал это внутренней реакцией, — продолжает Блейк. — Внезапно я почувствовал, как во мне вскипает возмущение, мне захотелось объяснить им, что я действовал по убеждению, веря в коммунизм, а не из-за пыток или денег. Это чувство было столь сильно, что я, не подумав, выпалил: «Нет, никто меня не пытал! Нет, никто меня не шантажировал! Я сам, по собственному решению пришел к русским и предложил им свои услуги!»

Эта внутренняя реакция была лишь вспышкой, но оказалась полным признанием. Сознавшись перед допрашивающими — уверен, столь же неожиданно для них, как и для себя, — что являюсь советским агентом, я стал объяснять подлинные причины, толкнувшие меня на это. Пораженные, они молча слушали меня, но их уважительное отношение ко мне не изменилось, и они не задали ни одного вопроса, ни тогда, ни после, относительно того, действовал ли я по каким-либо иным мотивам, кроме идеологических. Ни тогда, ни после они не предлагали мне помочь избежать наказания в обмен на то, что я мог им сообщить.

Потом был суд — самый сенсационный процесс в послевоенной истории Великобритании. В тот день, 3 мая 1961 года, английские газеты вышли с огромными «шапками», посвященными процессу в Олд Бэйли: «Чемпион шпионажа перед судом», «Козырный туз Сикрет Сервис на скамье подсудимых», «Ведущий сотрудник разведки перед судом в Олд Бэйли».

Прокурор пытается доказать, что подсудимый «изменил своей родине из низменных побуждений», свою речь он заканчивает так:

— Деятельность обвиняемого Блейка нанесла Великобритании неисчислимый вред. Надеюсь, мне хотя бы частично удалось дать представление о масштабах причиненного им ущерба. На протяжении многих лет Блейк срывал планы британского правительства. Это дело исключительное в своем роде, в истории нашего государства — единственное. Верю, что таким же исключительным будет и приговор, который вынесет суд. Обвиняемый не заслуживает ни жалости, ни снисхождения. В своей деятельности он не знал этих качеств. С нашей политической системой он боролся безжалостно. Надеюсь, наказание будет отвечать мере его вины.

По закону о государственной тайне, принятому парламентом Великобритании, максимальное наказание за нарушение предусматривает 14 лет. Но «подобный приговор сочли бы слишком мягким, особенно американцы, поднявшие шум и жаждавшие крови». Как же накинуть срок? Британские крючкотворцы вспомнили один из процессов XIX века, когда судья «вынес отдельные приговоры по каждому обвинению касательно одного и того же преступления». Так и Блейку предъявили пять обвинений, разделив годы, когда он передавал информацию советской разведке, «на пять периодов в соответствии с различными постами», которые он занимал в это время, «и для каждого периода заготовили отдельное обвинение».

— По каждому обвинению я получил полных 14 лет, три срока из пяти должны были протекать последовательно, а два — параллельно, что и составило 42 года.

— Когда вас английский суд приговорил к 42 годам заключения, вы верили, что дождетесь освобождения?

— Услышав о 42 годах тюрьмы, я улыбнулся. Этот срок казался таким невероятным, за эти годы столько могло произойти, что я считал его просто нереальным. Если бы меня приговорили к 14–15 годам, это произвело бы на меня большее впечатление, чем 42 года. И, конечно, такой длительный срок — самый лучший стимул, чтобы…

— …постараться сократить его.

— Да, именно так. И этот приговор, самый большой во всей истории английского правосудия, привел к тому, что много людей в тюрьме и за ее стенами с симпатией, состраданием отнеслись ко мне. Поэтому мне удалось бежать. Сам срок заключал в себе зерно освобождения.

…Как-то летом 1961 года в тюремном дворе во время ежедневной прогулки встретились Джордж Блейк и Гордон Лонсдейл. Оба только начали отбывать свои огромные сроки — один 42 года, другой — 25 лет.

Лонсдейл сказал: «В 1967 году мы встретимся на Красной площади во время празднования пятидесятилетия Октябрьской революции».

Кто бы мог поверить в это?! Но именно так и случилось. Лонсдейла через два года обменяли на американского пилота Пауэрса, сбитого над СССР, а еще через три года, в 1966-м, бежал Блейк.

При нашей первой встрече, рассказывая о побеге, он о многом вынужден был молчать.

— Все о том, кто мне помог бежать, нельзя сказать и сегодня. Кроме Шона Берка, были и другие люди.

Напомню, это говорилось в 1988 году. Годом позже в Англии вышла книга «Побег Блейка». Ее написали друзья Джорджа — Майкл Рэндл и Пэт Поттл, — которые помогли ему тогда. Они не просто признавали свою роль в организации знаменитого побега, а объясняли мотивы своих действий, «чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, почему они это сделали».

— В 1966 году после знаменитого побега из лондонской тюрьмы Уормвуд Скрабе вы, как писала тогда английская печать, будто провалились сквозь землю. Куда же вы, собственно, провалились!

— Первые четыре дня после побега я жил буквально в пяти минутах ходьбы от тюрьмы, в заранее подготовленной квартире…

— …и смотрели, как позже вспоминал ваш товарищ Шон Берк, телевизор. Срочно прервав программу, Скотленд-Ярд показывал вашу фотографию двенадцатилетней давности…

— Затем программу прервали еще раз — в картотеке тюрьмы обнаружили снимок, сделанный в июне 1965 года. На этом снимке я был без усов и совершенно не похож на себя с той, первой, фотографии…

Спустя несколько дней я перебрался на другую квартиру, подальше. Скрывался там три месяца, а потом, спрятавшись в микроавтобусе, выбрался из Англии. В Берлине, у пограничной заставы ГДР, попросил соединить меня с советским представителем. После этого вскоре я был в Москве.

Напомню, какая волна фантастических предположений захлестнула в те дни английскую прессу. «Таймс», 25 октября 1966 года: «Вероятнее всего, Блейк использовал частный самолет и улетел в Ирландию. Там он скрывается и ждет момента, когда сможет продолжить дорогу в Россию». «Дейли экспресс»: «Блейк скрылся на польском судне “Баторий”». «Ивнинг стандард»: «Блейк ушел через Бельгию в Берлин, а оттуда в Прагу и Москву. Всю операцию обеспечивала чехословацкая разведка». «Ивнинг ньюс»: «Блейк находится в советском посольстве и переодетым уедет из Британии». «Дейли миррор», 27 октября 1966 года: «Блейк уже давно в Южной Америке и ожидает выгодный момент, чтобы уехать в Россию».

— В 1970 году мир узнал о том, что вы в Москве и награждены орденом Ленина. Расскажите, пожалуйста, товарищ Блейк, что было потом, ведь прошло уже 18 лет…

И после тех восемнадцати лет прошло еще пятнадцать, и настал 2003 год. Тот самый, когда Блейк должен был выйти из тюрьмы Уормвуд Скрабе. Третьего мая 2003 года близкие друзья Георгия Ивановича поздравили его «с освобождением».

Как складывалась его жизнь в Москве?

— Думаю, моя жизнь сложилась удачно. Правда, первая работа, которой я занялся в Москве, меня не очень устраивала, потому что это была работа на дому, не хватало общения с людьми. Вскоре мне предложили трудиться в коллективе. Вокруг интересные, приятные люди, и я до сих пор работаю вместе с ними. Рад, что познакомился с обыкновенными людьми и через мою жену, и через сына.

Зимой каждую субботу и воскресенье мы вместе катаемся на лыжах, стараемся как можно больше быть на природе. Очень люблю природу. Люблю читать, слушать классическую музыку — Генделя, Баха, музыку XVII–XVIII веков. С большим удовольствием хожу в театр, особенно на русскую классику — Гоголя, Островского.

И вот еще что хочу сказать: я на себе почувствовал радушие и гостеприимство русского народа. Ваши люди тепло, душевно, тактично относятся к иностранцам, которые живут среди вас. Эта благожелательность очень облегчает жизнь, и мне она здорово помогла обосноваться здесь среди советских людей.

— О каких событиях своей биографии вы вспоминаете чаще всего?

— Я не слишком часто думаю о прошлом, хватает забот о делах сегодняшних. Но когда выпадает свободный час, интересуюсь историей Сопротивления, в частности в Нидерландах. С интересом читаю о том времени, вспоминаю, как люди жаждали освобождения, буквально ловили новости с фронта, ждали, когда же рухнет фашистская империя…

— Через вашу жизнь прошли разные страны, многие народы. Ваши наблюдения?

— Мой опыт жизни среди разных народов убеждает: внешние различия — это тонкий слой, а в сути своей все народы, все люди одинаковы. Это мое глубокое убеждение. Можно найти общий язык с человеком в любой стране, если понимаешь: этот человек — как ты. А еще у меня сложилось мнение, что самая лучшая часть каждого народа — женщины.

Жизнь подарила мне много прекрасных друзей. Назову одного из них — Дональд Маклин, до побега в 1951 году в СССР он заведовал американским отделом МИДа Великобритании. Я считаю, это был настоящий коммунист.

Свою жизнь Маклин посвятил служению Советскому Союзу и коммунизму. Его отличала высочайшая нравственность. Если бы у коммунистов были святые, он был бы одним из них. Редкостная доброта, участливость, внимание сливались в прекрасный характер, в замечательную личность. Он был и крупным ученым. И я всегда питал к нему огромнейшее уважение.

— Вам самому не хотелось бы написать о себе книгу?

— Я думаю об этом.

…И вот эта книга передо мной. «Иного выбора нет» — так озаглавил ее Джордж. Начал читать и не оторвался, пока не перевернул последнюю страницу. И не только напряженный сюжет, не только острая интрига вновь захватили внимание — привлекла исповедь человека, который, мучаясь и терзаясь, искал свою духовную опору, делал свой выбор.

Небезынтересны даты, связанные с этой книгой-исповедью. Она ушла в печать в самом начале 1991 года, на прилавках книжных магазинов появилась где-то в середине лета, а под автографом — один из последних дней года. Книга вышла в Советском Союзе, а дарственные экземпляры Джордж подписывал, когда Союза, его давней надежды, его обманутой мечты, уже не было.

В те послеавгустовские дни какие только вздорные слухи не бродили по распадавшейся стране.

Мелькало на газетных полосах и имя Блейка: мол, новые власти собираются выдать его Англии. Потом, правда, последовало опровержение. Жаль, тогда нам не удалось встретиться, спросить, как пережил он те угрозы. Знаю только: Блейк от своих убеждений не отказался, хотя действительность, с которой он столкнулся в стране «победившего социализма», еще раньше заставила его на многое посмотреть иначе. На многое. Но не на свои идеалы.

— Я стал коммунистом из-за идеалов коммунизма… мои поступки были продиктованы только идеологическими соображениями, но никогда материальной выгодой.

— Конец моей истории близок, и теперь, оглядываясь на прожитую жизнь, правомерно задать вопрос: что же случилось с моей мечтой построить коммунистическое общество, это царство справедливости, равенства, мира и всеобщего братства людей? Нужно быть или слепым, или жить с закрытыми глазами, чтобы за пять лет перестройки не увидеть: великая попытка построить подобное общество потерпела крах. Сегодня никто в Советском Союзе или где-нибудь еще не сможет всерьез утверждать, что мы движемся к коммунизму. Напротив, мы уходим от него все дальше, ориентируясь на рыночные отношения, частную собственность и частное предпринимательство… Если все пойдет хорошо и не будет гражданской войны, мы сможем получить смешанную экономику и тип общества, против которого не станет возражать ни один социал-демократ.

Но почему все кончилось крахом?

Блейк нашел свой ответ: по его мнению, новое общество так и не породило человека нового типа. Можете с ним спорить или соглашаться. Он во всяком случае и сегодня уверен: человечество еще вернется к этому идеалу.

Приведу несколько строк из предисловия, которое написал Джордж Блейк к книге советских разведчиков Хелен Крогер, Питера Крогера и Гордона Лонсдейла (Молодого), которую в 2001 году издал Центр изучения общественных и политических проблем Алексея Жилина. Это — удивительная книга. В ней только письма, которые посылали друг другу Питер и Хелен Крогер и Гордон Лонсдейл из английских тюрем. На казенных бланках стоял штамп: тюрьма Ее величества. Составители так и назвали книгу: «Письма из тюрем Ее величества».

«Я разделял многие их взгляды, — пишет Блейк о своих друзьях, — и особенно меня привлекало отношение Питера к жизни, его философское принятие болезни, старости и небольших невзгод ежедневной жизни. И, конечно, я разделял их разочарования в том, что наша мечта о создании коммунистического общества в наше время не сбылась».

Обратим внимание на эти слова: не сбылась в наше время.

И еще одна деталь из этого предисловия, за которым виднеется и характер самого Блейка. Он отмечает дорогое для него качество товарищей: беспредельную верность делу, которому они посвятили свою жизнь.

— МИ-5 (английская служба безопасности) неоднократно предлагала, особенно в первое время их заключения, предоставить им свободу, а также возможность вести спокойную и обеспеченную жизнь в одной, из стран Британского Содружества вне досягаемости возможной советской мести в обмен на согласие сотрудничать и сообщить информацию о своей работе и работе других лиц в пользу советской разведки. И каждый раз Питер и Хелен непоколебимо отвергали подобные предложения и даже вообще отказывались видеться с представителями МИ-5.

Так же поступал и Джордж Блейк.

…Однажды Джордж Блейк попросил, чтобы его прах развеяли в подмосковных лесах, где он так часто гулял и катался на лыжах с женой и сыном. Тогда можно будет сказать, напоминает он известное библейское выражение, «не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его».

В. АНДРИЯНОВ