Николай Кузнецов

Так случилось, что Николай Кузнецов стал самым прославленным разведчиком Великой Отечественной войны. Не просто героем, но героем легендарным. После того как страна впервые услышала о нем из цикла радиопередач командира особого чекистского отряда «Победители» Героя Советского Союза полковника Дмитрия Медведева, не иссякает поток публикаций о жизни и смерти этого незаурядного человека. Вслед за книгой самого Д. Медведева, «Сильные духом», не раз переизданной в СССР и переведенной на многие иностранные языки, увидели свет десятки работ других авторов, в том числе родных и боевых товарищей Кузнецова. О нем сняты два художественных кинофильма (один из них многосерийный), несколько документальных и телевизионных. Число газетных и журнальных публикаций от серьезных статей до сенсационных измышлений в «желтой» прессе не поддается исчислению.

В последние годы наблюдается поток откровенно лживых, клеветнических подлостей в некоторой части украинских средств массовой информации откровенно антироссийского направления. В них голословно утверждается, что Николай Кузнецов, как и весь отряд «Победители», был заброшен в 1942 году в район города Ровно для… уничтожения «лучших представителей украинского народа». Быть может, уничтоженные Кузнецовым главный немецкий судья Украины Функ, начальник так называемых «Восточных войск» Ильген, или вицегубернатор Галиции Бауэр и другие высокопоставленные лица оккупационной администрации также принадлежали к числу «лучших представителей украинского народа»?

Ныне на Украине улицам, носившим имя Кузнецова, присвоены новые названия, демонтированы памятники герою в Ровно и Львове, ликвидирована квартира-музей Кузнецова в Ровно. В роскошно изданной подарочной книге об этом городе нет даже упоминания ни о Кузнецове, ни о Медведеве, да и о других советских партизанах.

Долгое время подлинная жизнь разведчика была засекречена, завеса тайны приподнималась постепенно, приоткрывая то один, то другой уголок его биографии.

Дмитрий Медведев в своей знаменитой книге писал, что Кузнецова, инженера одного из уральских заводов, привел к нему в гостиницу «Москва» в феврале 1942 года после возвращения из немецкого тыла его первого отряда один из подчиненных командиров. Представил как человека, хорошо владеющего немецким языком, способного сыграть роль офицера вермахта в новом отряде, который готовился к забросу в глубокий тыл врага. Так и произошло впоследствии. Выходило, что сугубо гражданский человек в одночасье превратился в немецкого оберлейтенанта.

В 1971 году в серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия» вышла книга «Николай Кузнецов». Я написал ее вместе с А. Лукиным, бывшим заместителем командира отряда «Победители» по разведке. Тогда впервые КГБ СССР разрешил упомянуть одной строчкой, что Н. И. Кузнецов с 1938 года «начинает выполнять особые задания по обеспечению государственной безопасности».

Формулировка загадочная, ничего, в сущности, не раскрывающая и не объясняющая. Однако, во всяком случае, из нее следует, что в немецкий тыл 25 августа 1942 года приземлился с парашютом не просто подготовленный на скорую руку «инженер уральского завода», а достаточно опытный, имеющий стаж не менее четырех лет работы в органах государственной безопасности профессионал.

Почти 30 лет спустя я получил возможность ознакомиться почти с ПЯТЬЮДЕСЯТЬЮ томами дела отряда «Победители» и личного дела Н. Кузнецова. Тогда-то и выяснилось, что на самом деле его профессиональный стаж исчислялся не четырьмя, а десятью годами.

…Он родился 27 июля 1911 года в деревне Зырянка Камышловского уезда Пермской губернии[60] в семье Ивана Павловича и Анны Петровны Кузнецовых. При рождении наречен Никанором, по домашнему — Ника. Кроме него, в семье были старшие сестры Агафья и Лидия, затем появился и младший брат Виктор.

Имя Никанор юноше не нравилось, и в 1931 году он сменил его на Николай. Однако и дома, и в школе и техникуме однокашники по-прежнему называли его Никой, тем более что это сокращение подходит и к Никанору, и к Николаю. Друг юности Кузнецова Федор Белоусов рассказывал мне, что когда он, да и другие однокашники услышали, что некоему Николаю Кузнецову присвоено звание Героя Советского Союза, то думали, что имеется в виду однофамилец их Ники. Узнали, что все-таки это именно «Ника» лишь тогда, когда была обнародована его фотография. В неведении оставались сестра Лидия и брат Виктор, долгое время полагавшие, что он пропал без вести.

Более того — из-за отсутствия в Москве сведений о семье Кузнецова осталась неврученной грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В конце концов она вообще затерялась, и в 1965 году был изготовлен ее дубликат…

Семья Кузнецовых была зажиточной. Действительную службу Иван Павлович служил в гренадерском полку в Петербурге и приобщился, будучи человеком любознательным, в какой-то степени к городской культуре.

Его сын Ника закончил в родной деревне три класса, в четвертый надо было ходить в школу в большое село Балаир. Каждый день, и в стужу и в ненастье отмеривал маленький человечек добрых десять километров в два конца. Чтобы учиться дальше, надо было перебираться уже за двадцать пять верст в городок Талица, где имелась единственная на всю округу школа-семилетка. Здесь за умеренную плату и со своими харчами его определили на частную квартиру.

Школа в далеком уральском городке собрала превосходных преподавателей. Особенно повезло Нике с учительницей иностранного языка — Нина Николаевна Автократова великолепно владела немецким и французским. Образование в свое время получила в Швейцарии.

Неожиданно для одноклассников, а возможно, и для себя самого, Ника увлекся изучением немецкого языка, что в ту пору, да в уральской глубинке считалось сущей блажью. Не довольствуясь занятиями в классе, Кузнецов много часов отдавал загадочной для его товарищей дружбе с преподавателем труда Францем Францевичем Явуреком — бывшим военнопленным, осевшим после войны в здешних местах. С ним Ника упражнялся в разговорной речи, набирался, в частности, живых фраз и выражений из солдатского лексикона, их в словаре Нины Николаевны не было и быть не могло. Третьим наставником Николая стал провизор местной аптеки австриец Краузе.

Так впервые открылись редкие лингвистические способности Кузнецова. Позднее, когда Николай работал в Кудымкаре, он удивительно быстро овладел трудным, как все языки угрофинской группы, языком коми, даже писал на нем стихи. Проучившись всего год в Тюмени, Кузнецов вступил в местный клуб эсперантистов и перевел на эсперанто свое любимое «Бородино». Работая затем в Свердловске, он подружился с актрисой городского театра, полькой по национальности. Результат романа — владение польским языком.

В отряде «Победители», действовавшем на Украине, он заговорил по-украински. А однажды с ним произошел занятный случай. В отряде бок о бок сражались с гитлеровцами люди многих национальностей: русские, украинцы, белорусы, поляки, татары, осетины, болгары, евреи, даже четырнадцать испанцев, бывших бойцов республиканской армии, эмигрировавших после поражения республики в Советский Союз. Русским языком они владели плохо, потому в отряде имелась переводчица, также участница боев в Испании Симона Кримкер (Гринченко). Как-то один из испанцев подошел к командиру отряда и, волнуясь, сообщил ему через Симону, что, дескать, боец Грачев не тот человек, за которого он себя выдает.

— Как так? — удивился Медведев.

— Когда мы, испанцы, между собой разговариваем, — пояснил боец, — а Грачев находится рядом, мы чувствуем, что он все понимает. Почему он скрывает, что знает испанский?

Уже взрослым, работая в Свердловске, Кузнецов покупал в букинистических магазинах все, что только там попадалось на немецком языке. На городской барахолке как-то приобрел за ерундовую цену ящик заезженных немецких грампластинок с народными песнями и шлягерами предвоенных лет.

Немецкий язык — диалектный. Зачастую жители северных земель Германии с трудом понимают южан. Помимо классического «Хохдойче», то есть усредненного немецкого языка, Кузнецов владел еще и несколькими диалектами. Это не раз выручало обер-лейтенанта Зиберта при общении с настоящими немецкими офицерами. Понятно, что самую большую опасность для разведчика-нелегала, живущего и действующего под легендированной биографией, представляет встреча с земляком, то есть уроженцем того города, где якобы родился разведчик.

Кузнецов-Зиберт, быстро уловив, из какой земли Германии родом его собеседник, начинал говорить с легким налетом диалекта земли, расположенной в другом конце страны.

Не только немецкий язык стал главным и весьма эффективным оружием разведчика Кузнецова в его разведывательной деятельности, но и ярко выраженная артистичность. В школьном драмкружке ставили спектакль по популярной тогда пьесе Константина Тренева «Любовь Яровая». Все кружковцы рвались играть роли «красных»: комиссара Кошкина и особенно матроса Шванди. Неожиданно для всех Ника Кузнецов вызвался сыграть роль, от которой все ребята отбивались, — злейшего врага поручика Ярового. И сыграл… Многие однокашники вспоминали Нику в этой роли, дожив уже до седых волос.

В отличие от довольно-таки по-деревенски расхлябанных приятелей, Кузнецов был сызмательства подтянут. Одежду носил аккуратно, учителя, не знавшие его происхождения, даже полагали, что он из семьи военных.

После скоропостижной смерти отца Кузнецов вернулся в ставшую родной Талицу, поступил в здешний лесотехнический техникум (ТЛТ), одно из лучших средних учебных заведений не только на Урале, но и в стране. В техникуме Кузнецов стал фигурой заметной. Принимал активное участие в жизни и комсомольской, и профсоюзной организаций, занимался в различных кружках, ходил в пешие и лыжные походы. У него прорезался неплохой голос — тенор, к тому же он научился играть на гармонике и балалайке.

Правда, наступили трудные времена: плохо было и с одеждой, и с питанием, хозяйство после смерти отца, да и в силу иных обстоятельств, захирело. Временами Николай попросту голодал. Начал болеть, при очередном медосмотре у него нашли слабость легких и рекомендовали усиленное питание. Ника был даже вынужден распродать кое-что из одежды.

Только летом после окончания первого курса Кузнецов несколько оправился. По завершении практики 1928 года Кузнецов с друзьями копал в кварталах Качхаринхского кордона площадки полтора на полтора метра и через каждые двадцать сантиметров высаживал сосновые саженцы. Объездчик Эдуард Фердинандович Гунальд, немец по национальности, платил за эту работу наличными деньгами. Так что Николаю удалось поднакопить деньжонок на следующий учебный год.

Работа эта имела для юноши еще одно достоинство — возможность практиковаться в разговорном немецком. Гунальд тоже был доволен — кроме Кузнецова, ему здесь поговорить на родном языке было не с кем.

В хорошей библиотеке техникума нашлась известная «Энциклопедия лесной науки» Гундесгагена, и Кузнецов даже принялся переводить ее на русский язык.

Меж тем назревали большие события. Страна вступала в 1929 год, который тогда называли годом великого перелома. К коллективизации уральской деревни привлекли в качестве агитаторов и комсомольцев. В числе миллионов энтузиастов, направленных в села, был и талицкий комсомолец Николай Кузнецов. По его пылкому и настойчивому настоянию 13 мая 1929 года, то есть за полгода до начала массовой коллективизации в этих краях, семья Кузнецовых вступила в коммуну «Красный пахарь», передала в общее пользование сельскохозяйственный инвентарь, скот, надворные постройки.

В связи с массовой коллективизацией и раскулачиванием начиналась вакханалия проработок и чисток. Летом 1929 года исключили из комсомола лучшего друга Ники Федю Белоусова — «за увлечение непролетарским поэтом Сергеем Есениным». Зимой наступила очередь и Николая Кузнецова. Его активность, принципиальность и популярность пришлись не по вкусу некоторым однокурсникам. Сплелись в тугой узел задетое самолюбие, обыкновенная зависть и — главное — пустившая уже глубокие корни в обывательское сознание «политическая бдительность».

Кузнецова обвинили в кулацком происхождении, дружбе с сомнительными элементами, в том, что его отец служил офицером в Белой армии. На самом деле Иван Павлович в годы гражданской войны служил в Красной Армии.

В декабре 1929 года Кузнецов, как чуждый элемент, был исключен из ВЛКСМ и по настоянию комсомольской ячейки за полгода до окончания отчислен из техникума.

…Проработав несколько месяцев дома, в коммуне, Ника по совету одного из друзей отправился в столицу Коми-Пермяцкого национального округа город Кудымкар. Здесь 20 апреля 1930 года его зачислили на скромную должность таксатора в местном земельном управлении.

Так закончилась юность Николая Кузнецова. Началась взрослая жизнь.

В Кудымкаре Кузнецов прожил около четырех лет. То был единственный период в его жизни, когда он работал по своей гражданской специальности — лесному делу.

Долгие месяцы Николай потратил на бесконечные письма во все инстанции, требуя восстановления в ВЛКСМ. Дошел до Москвы. Только после обращения в Центральный Комитет его восстановили в комсомоле. Но… лишь для того, чтобы спустя год снова исключить.

4 июня 1932 года в доме, в котором Кузнецов снимал комнату, был произведен обыск, а сам он арестован. Некоторое время его содержали под стражей, а затем освободили под подписку о невыезде до суда. Что же произошло?

Непосредственный начальник Кузнецова и еще несколько сослуживцев составляли подложные ведомости, по которым получали незаработанные деньги, а главное — продукты. Возмущенный Николай обратился в милицию. Местные следственные органы, не сразу разобрав что к чему, поначалу арестовали всех работников лесоустроительной партии, в том числе и Кузнецова.

Суд состоялся 17 ноября 1932 года. Руководитель лесоустроительной партии был приговорен к 8 годам, еще несколько подсудимых — к 4 годам лишения свободы. Суд установил, что Кузнецов к хищениям никакого отношения не имел. Но все же признал его виновным в халатности, за что и наказал — годом исправительных работ по месту службы.

Когда истек год, который Кузнецов обязан был отработать в Кудымкаре, он переехал в Свердловск, где после смерти матери Анны Петровны обосновались сестра Лидия и брат Виктор.

С лета 1934 года Кузнецов работает в столице Урала: вначале статистиком в тресте «Свердлес», затем чертежником на Верх-Исетском металлургическом заводе, наконец — в бюро технического контроля.

На Уралмаше Николай получил неограниченную возможность совершенствоваться в немецком языке. В те годы здесь, как и на других предприятиях, работало много иностранных инженеров и мастеров, особенно из Германии. Собственных специалистов не хватало.

То были разные люди. Одни приехали, чтобы заработать — платили им в твердой валюте, прикрепляли к особым промтоварным и продовольственным распределителям, столовым. Другие искренне стремились помогать стране Советов. Наконец, были и такие, как шеф-монтер фирмы «Борзиг», демонстративно носивший на пальце массивный серебряный перстень с черненой свастикой на печатке.

Обаятельный и общительный, умевший легко сходиться с разными по социальному и должностному положению людьми, возрасту, уровню образования, Кузнецов вскоре завел знакомство со многими специалистами. Встречался с ними и в свободное время, беседовал по-немецки, обменивался книгами и грампластинками. Он стремился перенять у них и знания, и манеры поведения. Иногда даже одевался, как иностранец, научился носить хорошо отутюженный костюм, мягкую шляпу, заломленную, как положено, подбирать по цвету рубашки и галстуки.

Он по-прежнему много читает. Чтобы иметь возможность знакомиться с новинками немецкой литературы, в том числе научно-технической, и журналами, посещает читальный зал библиотеки индустриального института. Чтобы записаться в нее, выдал себя в разговоре с сотрудницей за студента-заочника. Отсюда через много лет родился миф, что он закончил этот институт и даже, мол, защитил диплом на немецком языке.

Вокруг Кузнецова и по сей день множество мифов, в том числе — о его происхождении. Автор не раз слышал и читал, что Николай на самом деле этнический немец, выходец из одной немецкой колонии, которых до Великой Отечественной войны было много на юге Украины и в Казахстане, в Закавказье, существовала даже автономная Республика немцев Поволжья…

Пишу так обстоятельно о детских и юношеских годах Кузнецова, чтобы развеять хотя бы часть этих мифов, в основе которых лежит неверие многих людей в то, что простой паренек из далекой уральской деревушки, закончивший всего лишь лесотехнический техникум, мог стать тем, кем он стал, — уникальным разведчиком-нелегалом.

…Многие друзья, а также сестра и брат, не одобряли знакомств Николая с иностранцами: в ту пору такие контакты могли привести к серьезным неприятностям. Кузнецов только отшучивался.

Не мог же он признаться даже самым близким, что эти знакомства были ему не просто интересны, но и входили в круг его… служебных обязанностей. Да, дело обстояло именно так: с июня 1932 года Николай Кузнецов являлся специальным агентом ОГПУ СССР. Первым псевдонимом молодого чекиста был «Кулик», после переезда в Свердловск он стал «Ученым», а позднее «Колонистом».

Предложение работать в негласном штате ОГПУ-НКВД Николай принял в силу своего глубокого патриотизма, возможно, и юношеского романтизма.

Основной задачей Кузнецова в те далекие годы было содействие обеспечению безопасности оборонного комплекса региона. И все названные, и неназванные предприятия и организации, в которых он не столько работал, сколько числился по штатному расписанию, были прикрытием его главной контрразведывательной деятельности.

Числясь в негласном штате Свердловского управления ОГПУ-НКВД, «Колонист» в качестве маршрутного агента за четыре года объехал вдоль и поперек весь Урал. В одной из характеристик того периода отмечалось: «Находчив и сообразителен, обладает исключительной способностью завязывать необходимые знакомства и быстро ориентироваться в обстановке. Обладает хорошей памятью».

Так случилось, что в поездках на север Урала, Кузнецов познакомился с недавно приехавшим из Москвы новым наркомом НКВД Коми АССР Михаилом Журавлевым. Перед направлением в Сыктывкар Журавлева вызвали к большому начальству и поручили, в частности, навести порядок в заготовках леса на Северном Урале и прилегающих территориях. Журавлев, в прошлом ленинградский инженер и партработник, лесного дела, разумеется, не знал. Ему нужен был помощник, квалифицированный специалист в области лесного хозяйства. Так в поле его зрения и попал Николай Кузнецов.

Но как «Колонист» оказался в Москве?

Один из тогдашних руководителей контрразведки, покойный генерал-лейтенант Леонид Райхман рассказывал мне:

«Одно время, будучи начальником отделения в отделе контрразведки ГУГБ НКВД СССР, я одновременно преподавал некоторые спецдисциплины на курсах в Большом Кисельном переулке, где готовили руководящие кадры для нашего ведомства. С одним из слушателей, Михаилом Журавлевым мы подружились. В войну он, уже в генеральских чинах, был начальником Московского управления НКВД. А тогда по окончании курсов сразу получил высокое назначение — наркомом НКВД в Коми АССР. Оттуда он мне часто звонил, советовался по разным вопросам.

Как-то, кажется, в середине 1939 года он мне позвонил и после обычных приветствий сказал: «Тут у меня на примете есть один молодой человек, наш негласный сотрудник. Очень одаренная личность. Я убежден, что его надо использовать в центре, у нас ему просто нечего делать». После чего коротко рассказал о Кузнецове.

Предложение меня заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в последние годы погибло множество опытных, не липовых, а настоящих контрразведчиков и разведчиков. Некоторые линии и объекты были попросту оголены. «Присылайте, — сказал я Михаилу Ивановичу, — пусть позвонит мне домой».

Через несколько дней в моей квартире на улице Горького раздался телефонный звонок. Кузнецов. Надо же так случиться, что в это время у меня в гостях был товарищ и коллега, только что вернувшийся из Германии, где работал с нелегальных позиций. Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал:

— Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.

Мой друг поговорил с ним несколько минут, потом вернул мне трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно: «Говорит, как истинный берлинец».

Я назначил Кузнецову свидание на завтра, и он пришел ко мне домой. Я взглянул на него и ахнул: «Ариец! Чистокровный ариец». Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка: словно у кадрового военного — и это уральский лесовик!

Надо сказать, что мы в контрразведке никогда не питали ни малейших иллюзий относительно нацистской Германии, ни до пакта, ни после него. Мы всегда знали, что Гитлер враг смертельный, войны с ним не избежать. На работе контрразведки заключение пакта сказалось лишь в том отношении, что ее по немецкой линии прибавилось, настолько активизировалась разведка Германии в Советском Союзе.

Нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре в нашей стране, прежде всего в Москве. И Кузнецов оказался разведчиком прирожденным, как говорится, от Бога.

Идеальным вариантом, конечно, было бы направление его на учебу в нашу школу, по окончании которой он был бы аттестован по меньшей мере сержантом госбезопасности (так называлось в НКВД звание, соответствующее званию лейтенанта в Красной Армии, те же два «кубаря» в каждой петлице), зачислен в штат какого-либо подразделения. Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба заняла бы довольно продолжительное время, а нам нужен был человек, который бы приступил к работе немедленно. Да и зачислению в школу предшествовала долгая процедура проверки кандидата кадровиками, особенно с точки зрения анкетной чистоты. А у Кузнецова — сомнительное социальное происхождение, исключение из комсомола, да еще и судимость. С такой анкетой его не то что не зачислили, а глядишь, потребовали бы еще раз арестовать. В конце концов мы оформили Кузнецова как особо засекреченного спецагента с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. Случай почти уникальный в нашей практике.

Что же касается профессиональной учебы, то он же к нам не с Луны свалился, за плечами было шесть лет оперативной работы, а своим главным оружием — немецким языком владел великолепно. К тому же был талантлив, все новое схватывал на лету, в профессиональном отношении быстро рос. Уже в Москве хорошо и самостоятельно овладел фотоделом, научился водить автомобиль. Сам прекрасно переснимал попадавшие ему в руки немецкие материалы и документы.

Знали о Кузнецове в контрразведке всего несколько человек ответственных сотрудников в звании не ниже капитана госбезопасности (соответствовало званию полковник в Красной Армии).

Обустроить Кузнецова в Москве было непросто. С жильем в столице всегда было трудно, а Кузнецову, с учетом предстоящей ему работы, требовалось только отдельная квартира. В конце концов ГУГБ было вынуждено ради «Колониста» пожертвовать одной из своих КК — конспиративных квартир. Так Кузнецов поселился в доме № 20 по улице К. Маркса (Старой Басманной) неподалеку от Разгуляя и Сада имени Баумана.

Для Кузнецова придумали убедительную легенду, рассчитанную прежде всего на немецкий контингент. Русского Николая Ивановича Кузнецова превратили в этнического немца Рудольфа Вильгельмовича, фамилию оставили прежнюю, но… перевели на немецкий язык: Шмидт. Родился якобы Шмидт в Саарбрюкене, но, когда мальчику было всего два года, еще перед мировой войной родители перебрались в Россию. В настоящее время Рудольф Шмидт — инженер-испытатель авиационного завода № 22 в Филях.

Широко известны фотографии Кузнецова (в трех вариантах) в форме советского летчика с тремя «кубарями» в петлицах. Из-за этих снимков даже в некоторые энциклопедические словари попало утверждение, что Николай Иванович имел звание старшего лейтенанта Красной Армии. На самом деле Кузнецов никогда в армии не служил и воинского звания не имел.

Два года «Шмидт» успешно работал в столице. Тот же Леонид Райхман утверждал: «Напрямую мы, контрразведчики, с достоверностью узнали о готовящемся нападении Германии на СССР уже в марте 1941 года — в определенной мере благодаря усилиям и “Колониста”».

В самом деле, Кузнецов-Шмидт, умело используя свою весьма соблазнительную для иностранных спецслужб легенду, сумел найти подходы к профессиональным разведчикам, действовавшим под дипломатическим прикрытием в посольствах Германии и Японии, а также в миссии союзницы гитлеровской Германии Словакии.

Наибольшей удачей Кузнецова стало «приручение» временного поверенного в делах миссии Словакии Гейзы-Ладислава Крно. Этот дипломат, на самом деле установленный разведчик на службе нацистских спецслужб, был к тому же настоящим спекулянтом. Крно регулярно выезжал в Братиславу и привозил оттуда значительные партии швейцарских часов — большой дефицит в тогдашней Москве. Для этого он сшил себе специальный пояс, вроде патронташа, с кармашками для контрабандного товара.

Кузнецов познакомился с ним возле известного ювелирного магазина в Столешниковом переулке, где постоянно собирались московские спекулянты, и стал оптовым покупателем, что весьма устраивало Крно. Николаю удалось однажды, под предлогом, что у него повреждена нога в результате неудачного прыжка с парашютом, завлечь Крно к себе домой, где процедура купли-продажи была зафиксирована скрытой фотосъемкой. Затем в квартиру вошли сотрудники контрразведки и поймали незадачливого коммерсанта с поличным. Остальное было, как говорится, делом техники.

Крно регулярно присутствовал на совещаниях в германском посольстве, как и другие «дипломаты» из дружественных Германии стран, и получал там конфиденциальную информацию и инструктаж. К тому же он имел важные сведения по линии и собственного МИДа, и правительства. Отныне эта ценнейшая информация через Кузнецова регулярно становилась достоянием советской контрразведки.

Одним из самых активных немецких разведчиков был военно-морской атташе посольства Германии Норберт Вильгельм фон Баумбах. С помощью Кузнецова контрразведчики смогли проникнуть в его квартиру на улице Воровского (Поварской). Не оставив следов, вскрыли сейф, перефотографировали хранящиеся там документы и тем самым выявили всю агентурную сеть фон Баумбаха.

Шмидт-Кузнецов сумел также войти в доверие к личному камердинеру посла Германии фон Шуленбурга некоему Гансу Флегелю и его жене Ирме — супруги были также сотрудниками спецслужб. С помощью Флегеля Кузнецов сумел даже проникнуть в личную квартиру посла в Чистом переулке. Флегель был настолько уверен, что завербовал советского инженера-испытателя на почве принадлежности к германской нации, что вручил ему накануне Нового, 1941 года… членский значок НСДАП и книгу Гитлера «Майн кампф» на немецком языке.

Впоследствии Кузнецов сумел приручить серьезного японского разведчика, действовавшего в Москве под дипломатическим прикрытием.

Неоднократно с участием Кузнецова в гостиницах «Метрополь» и «Националь» удавалось вскрывать незаметно вализы немецких дипкурьеров и знакомиться с содержанием дипломатической, и не только дипломатической, секретной почты.

Все это — только часть успешной контрразведывательной работы Кузнецова-Шмидта в Москве с 1939 по 1941 год.

Уже перед самой войной Шмидт по заданию установленного немецкого разведчика съездил в Черновцы, где по его просьбе восстановил утраченную связь со старым, с Первой мировой войны, немецким агентом, зажиточным ювелиром. В результате этой поездки советская контрразведка не только обезвредила матерого шпиона, но и изъяла припрятанные им значительные материальные ценности.

…22 июня 1941 года. Десятилетия минули с того дня, но до сих пор люди старшего поколения меряют жизнь понятиями «до войны» и «после войны».

Рудольф Шмидт, только заслышав правительственное сообщение, тут же осознал себя уже Николаем Кузнецовым. Он подает командованию рапорт за рапортом с просьбой направить его незамедлительно в Красную Армию, на любую должность, только на фронт. Почему-то особо требует, чтобы послали его непременно в воздушно-десантные войска. И получает отказ за отказом. Руководство наркомата прекрасно сознавало, что подготовить такого разведчика, каким уже стал «Колонист», несравненно труднее, нежели парашютиста-десантника или даже высококвалифицированного военного переводчика. Уже воевал младший брат Виктор, а он, старший, все еще топтал асфальт московских улиц.

Вспоминает Л. Ф. Райхман: «Но Николаю все же довелось попасть на войну — правда, всего на несколько дней. Поздней осенью развернулась оборонительно-наступательная операция Калининского фронта, которым командовал тогда генерал-лейтенант, будущий Маршал Советского Союза И. С. Конев. Противостояла ему 9-я немецкая армия группы армий «Центр». Кузнецова забросили с разведывательным заданием в тыл этой армии. Впоследствии мы получили о нем прекрасный отзыв от армейского командования».

Однако «топтать», по его выражению, асфальт московских улиц Кузнецову предстояло еще полгода. Он не знал, что у руководства уже были вполне конкретные планы его дальнейшего использования.

Для организации и руководства разведывательно-диверсионной работой за линией фронта, в тылу германской армии на оккупированной советской территории, было сформировано специальное подразделение — Особая группа при наркоме НКВД СССР. Ее начальником был назначен старший майор госбезопасности (впоследствии генерал-лейтенант) Павел Судоплатов, один из немногих руководителей высшего эшелона разведки, имевший личный опыт закордонной работы с нелегальных позиций. В октябре Особая группа была реорганизована в самостоятельный 2-й отдел НКВД, а в начале 1942 года в 4-е управление НКВД СССР.

Управление энергично и успешно развивало новую, очень эффективную форму работы во вражеском тылу — с использованием небольших, специально подготовленных опергрупп, возглавляемых профессиональными разведчиками. В ходе войны многие из них переросли в сильные отряды и даже многотысячные партизанские соединения.

«Колониста» было решено направить в опергруппу, которую весной 1942 года формировал в Москве капитан госбезопасности Дмитрий Медведев. До этого Медведев уже успел весьма успешно повоевать в немецком тылу, командуя такой опергруппой, за что был награжден орденом Ленина. Его новой разведывательно-диверсионной резидентуре (которой для маскировки присвоили название «Победители»), предстояло действовать в районе административного центра оккупированной Украины города Ровно.

Кузнецов должен был работать непосредственно в Ровно в униформе и с документами офицера вермахта. В целях конспирации он был зачислен в отряд как рядовой боец Николай Васильевич Грачев.

После разгрома Польши Гитлер включил ее западные территории в состав Третьего рейха с центром в Познани. Остальная часть страны была названа генерал-губернаторством с центром в Кракове. Генерал-губернатором стал рейхсминистр и рейхслейтер, обергруппенфюрер СА и СС Ганс Франк.

Оккупировав Украину, немцы расчленили ее на четыре части. Западные области: Львовская, Дрогобычская, Станиславская и Тернопольская (без северных районов) были включены в генерал-губернаторство, в него же вошла Галиция с центром во Львове, который теперь называли по-немецки Лембергом. Управлял этой территорией — дистриктом губернатор, профессиональный разведчик бригадефюрер СС Отто Вехтер.

Рейхскомиссаром Украины Гитлер назначил обер-президента и гаулейтера Восточной Пруссии, почетного группенфюрера СС Эриха Коха.

Город Ровно одновременно был и центром генерального округа «Волынь». В этот округ (всего их на Украине было шесть) входили Ровенская, Луцкая, Каменец-Подольская области УССР, а также часть Брестской и Пинской областей Белоруссии. Генеральным комиссаром «Волыни» был обергруппенфюрер СА Шене. В Ровно, небольшом городке, располагались многие десятки важных учреждений и штабов оккупантов, которые и должны были стать объектами разведывательной и диверсионной деятельности разведчиков отряда «Победители».

Перед Кузнецовым, в частности, дополнительно была поставлена задача особая — организовать уничтожение рейхскомиссара Коха.

Специалисты 4-го управления тщательно разработали Кузнецову надежную легенду. Внедрить его в какое-либо военное учреждение или воинскую часть было практически невозможно. Следовало придумать такую должность, которая позволяла бы ему сколь угодно часто появляться в Ровно и свободно перемещаться по оккупированной территории, бывать в различных учреждениях, не вызывая подозрений.

С учетом этих требований, специалисты своего дела из 4-го управления придумали для Кузнецова прекрасную должность — чрезвычайного уполномоченного хозяйственного командования по использованию материальных ресурсов оккупированных областей СССР в интересах вермахта — «Виртшафтскоммандо», сокращенно «Викдо».

Его биография теперь выглядела так…

Пауль Вильгельм Зиберт родился 28 июля 1913 года в Кенигсберге. Отец служил в имении князя Рихарда Юон-Шлобиттена близ города Эльбинга (ныне город Эльблонт в Польше) в Восточной Пруссии. Погиб на Восточном фронте в 1915 году.

Пауль Вильгельм поступил в училище практического сельского хозяйства по лесному делу (так была учтена гражданская профессия Кузнецова). Впоследствии призван в армию.

Участвовал в боях в Польше и во Франции. Награжден «Железными крестами» второго и первого класса. Служил в 230-м пехотном полку 76-й пехотной дивизии. Последнее звание — обер-лейтенант. Контужен и тяжело ранен. До полного выздоровления направлен в «Викдо». Прямые обязанности — обеспечение фронта лесом по маршруту Чернигов — Киев — Овруч — Дубно — Ровно…

Соответственно обер-лейтенант был обеспечен всеми необходимыми документами, вплоть до водительских прав, обмундированием, всякими бытовыми предметами германского производства. Разумеется, он прошел хоть и ускоренную, но весьма напряженную подготовку — изучал структуру вермахта, его уставы, традиции и обычаи, порядки, взаимоотношения между военнослужащими, вооружение и тому подобное.

…В ночь на 26 августа 1942 года в составе группы бойцов в расположение уже находящейся здесь основной части отряда «Победители» приземлился с парашютом и Николай Васильевич Грачев. А 19 октября того же года на главной улице Ровно, носящей в годы оккупации название Дойчештрассе (ныне Соборная) впервые появился стройный обер-лейтенант с двумя «Железными крестами» на груди. От множества других офицеров его отличали разве что пилотка на голове и тяжелый парабеллум на ремне, что означало — фронтовик. Офицеры ровенского гарнизона и штабов обычно носили фуражки и более легкое личное оружие: браунинги, вальтеры.

При следующей поездке в город это было учтено. Зиберту срочно прислали из Москвы фуражку и новый вальтер…

Сегодня это кажется невероятным. Русский человек, гражданский, никогда в Германии не бывавший, на протяжении ШЕСТНАДЦАТИ месяцев, повседневно вращаясь в среде офицеров вермахта, спецслуцжб, чиновников оккупационных властей, успешно выдавал себя за кадрового обер-лейтенанта (а затем и капитана) вермахта, обзавелся среди них множеством приятелей и выуживал в общении массу ценной политической и военной информации. И это при том, что небольшой город насквозь просматривался гитлеровскими спецслужбами: контрразведкой абвера, тайной полевой полицией — ГФП, фельджандармерией, наконец, СД — службой безопасности, местной военной комендатурой.

Бывший заместитель Дмитрия Медведева по разведке Александр Лукин рассказывал автору, что, по его подсчетам, документы «Зиберта» по разному поводу просматривали свыше СЕМИДЕСЯТИ раз и никогда ни сам их владелец, ни его зольдбух и всякого рода справки не вызвали ни малейшего подозрения.

Особый интерес в Ровно для советской разведки представляли рейхскомиссариат «Украина» с его многочисленными отделами, штаб командующего вооруженными силами на Украине генерал-лейтенанта авиации Китцингера, штаб главного интендантства, хозяйственный штаб группы армий «Юг», штаб командующего так называемыми «Восточными войсками» и другие. Представляла интерес также деятельность ряда экономических организаций — местной администрации и так называемой «вспомогательной полиции».

Со временем Кузнецов-Зиберт либо проник лично в некоторые из этих объектов, либо обзавелся в них надежными источниками информации, с которыми знакомился во внеслужебной обстановке. Так, настоящей находкой для него стали лучший тогда в городе ресторан «Дойчегофф» на центральной улице, а также офицерский клуб и некоторые другие заведения «только для немцев».

Популярности обер-лейтенанта Зиберта в определенных офицерских кругах способствовало то, что он был при хороших деньгах и к тому же щедрым, компанейским человеком. Откуда у него деньги, приятелям было понятно без объяснений: все знали, что фронтовик Зиберт уже больше года после контузии и тяжелого ранения служит по хозяйственному ведомству. Такой службе можно было только позавидовать.

Не следует думать, что Кузнецов действовал в Ровно в одиночку. На самом деле он фактически являлся настоящим резидентом отряда в городе. Под его началом успешно работала группа разведчиков, как заброшенных вместе с ним из Москвы, так и обретенных на месте. Это бежавшие из плена бойцы и командиры Красной Армии, попавшие в окружение, не сумевшие пробиться к своим через линию фронта, а также, разумеется, местные жители. Благодаря их поддержке Кузнецов располагал в городе несколькими надежными квартирами, в его распоряжении был конный экипаж с великолепными лошадьми, автомобили и мотоцикл.

Из числа помощников, а точнее — боевых соратников Кузнецова можно назвать Николая Приходько (погибшего в неравном бою и удостоенного посмертно звания Героя Советского Союза), Николая Гнидюка, Николая Струтинского, Валентина Семенова, местных жителей двоюродных сестер Лидию Лисовскую и Марию Микоту, поляков Яна Каминского и Мечислава Стефаньского.

В самом отряде лишь несколько человек знали, кто на самом деле боец Грачев. На задание он уходил всегда незаметно в сопровождении двух-трех надежных бойцов. На так называемом «Зеленом маяке», расположенном иногда в нескольких десятках километрах от отряда и Ровно, он переодевался в немецкую униформу и следовал в город уже обычно на автомобиле. Машины для Зиберта заимствовали либо в гараже гебитскомиссариата, либо какой-либо воинской части, перекрашивали, снабжали новыми номерами. Таким же путем Кузнецов возвращался обратно. Время от времени «маяки» меняли. Сюда же, на «маяк», связники доставляли от Кузнецова его донесения. Отсюда ему передавали инструкции, деньги — все, в чем он нуждался.

В отряде имелся взвод радистов. Поток информации от Кузнецова и других разведчиков, действовавших не только в Ровно, но и в соседних городах — Здолбунове, Сарнах, Луцке, — был настолько велик, что радисты работали, сменяя друг друга, фактически круглосуточно.

Информацию передавали самую разнообразную. Большое значение для командования Красной Армии имели данные о количестве не только эшелонов с живой силой и техникой, направляемыми на фронт, но и о количестве составов с ранеными, а также выведенными из строя танками и орудиями, следующими с фронта в тыл. Это позволяло делать выводы о подлинных потерях противника.

Под постоянным наблюдением и группы Кузнецова, и других разведчиков отряда были железные и шоссейные дороги. Так, в разгар Сталинградской битвы в Москву ушли сообщения о переброске к Волге немецких пехотных дивизий из-под Ленинграда, из оккупированной Франции, а также танковой дивизии из армии генерала Роммеля в Африке. Последнюю гнали к фронту так поспешно, что даже не успели перекрасить танки и другую боевую технику из «африканского» песочного цвета в обычный, серо-синий.

Не довольствуясь традиционными методами сбора информации, в отряде при участии Кузнецова были разработаны весьма своеобразные новинки. Так была блистательно воплощена в жизнь идея боевой операции, получившей название «подвижная засада».

…В холодный пасмурный день 7 февраля 1943 года из леса неподалеку от большого села Рудня-Бобровская выехали сразу после полудня пять фурманок. Громыхая на замерзших ухабах, они направились кружным путем в сторону шоссе Ровно — Киев.

На передней фурманке, зябко кутаясь в зимнюю офицерскую шинель с пристяжным меховым воротником, восседал немецкий обер-лейтенант. На шее болтался автомат. Слева от пряжки ремня темнела предусмотрительно расстегнутая кобура парабеллума.

Обер-лейтенант был единственным офицером в колонне. Спутники же его были полицаи, в основном молодые мужчины. Одеты кто во что горазд, одинаковыми были лишь белые нарукавные повязки с надписью на немецком и украинском языках «Вспомогательная полиция». Вооружение — автоматы, винтовки, гранаты.

Обычная для тех мест и в те времена картина: команда полицаев во главе с офицером-немцем направляется в какое-то село наводить порядок или реквизировать продовольствие.

Уже начало темнеть, когда фурманки выехали на шоссе и свернули в сторону Корца. Иногда навстречу им проносились или, наоборот, обгоняли крытые армейские грузовики. На них офицер не обращал никакого внимания. И вдруг где-то вдалеке по-комариному высоко и надсадно запел мотор, запрыгали, приближаясь, огни подфарников пока еще невидимого легкового автомобиля. Обер-лейтенант, словно проверяя для себя что-то, взглянул на часы. Полицаи оборвали песню, побросали на дорогу недокуренные цигарки.

Машина вылетела из-за поворота, не снижая скорости. И тут произошло неожиданное. Как только она поравнялась с полицаем, шедшим в голове колонны, хлопнул пистолетный выстрел. В следующую секунду второй полицай выхватил из висевшей на боку торбы тяжелую противотанковую гранату и точным взмахом руки метнул ее под заднее колесо автомобиля. Взрыв подбросил задний мост с бешено вращающимися колесами. На какой-то миг машина замерла на хрустнувшем радиаторе, грузно перевернулась и рухнула в кювет. Тускло блеснули полированные бока, их тут же прошили строчки автоматных очередей.

Первым с пистолетом в руке к дымящейся груде исковеркованного металла подбежал обер-лейтенант. Одного взгляда в кабину было достаточно, чтобы понять: живых нет. Повернувшись к подбежавшим полицаям, он приказал на чистом русском языке:

— Забрать все документы и оружие!

Едва партизаны успели выполнить приказ, как из-за поворота выскочила еще одна машина с желтыми фарами, положенными только начальству. Ее пассажиры, видимо, поняли, что на шоссе засада, потому что их автомобиль — многоместный частично бронированный «опель» гнал на огромной скорости, не сбрасывая газ. Гулко забарабанили по броне бессильные винтовочные и автоматные пули. И автомобиль ушел бы, если бы один из бойцов не успел сменить диск у своего ручного пулемета и не выпустил вслед машине длинную очередь бронебойными пулями.

Вихляя из стороны в сторону, машина прокатилась метров пятьдесят и, въехав боком в кювет, замерла.

Подбежавшие партизаны обнаружили в кабине убитого наповал шофера и еще одного мертвеца — зондерфюрера в чине майора. Два офицера, прикрытые кузовом и бронеспинкой, хоть и потеряли сознание, но остались живы. Один из них, с подполковничьими погонами на желтой подложке войск связи, продолжал судорожно сжимать в руке большой желтый портфель.

К этому портфелю и устремился в первую очередь человек в форме немецкого обер-лейтенанта. Последовала новая команда:

— Пленных грузить на фурманки, вещи и оружие забрать. Уходим!

В этот же день командир отряда «Тимофей» (оперативный псевдоним Медведева) докладывал в Центр: «С «Колонистом» через радиста Орлова установлена связь. «Колонист» для проверки данных о Кохе захватил в плен офицеров: советника военного управления доктора Райса и технического инспектора телеграфов Планерта. Оба из Ровно. Результаты допросов сообщу».

Почему по радио? Потому что Кузнецов со своей группой и пленными отправился не в отряд, а на одну из своих баз на хуторе доверенного лица Вацлава Жигадло. Здесь в ходе допросов выяснилось, что во время операции убиты зондерфюрер майор граф Гаан, ответственный сотрудник военной почтовой службы обер-лейтенант и два военных шофера. В плен захвачены подполковник Райс и обер-лейтенант Планерт.

Кузнецов допрашивал пленных пять суток. Получено много ценных данных и расшифрована захваченная в портфеле Райса топографическая карта, на которой были нанесены пути сообщения и средства связи гитлеровцев на территории Украины, Польши и Германии, а также отражено состояние всех дорог, переездов, мостов, различных дорожных сооружений, отмечена прокладка подземного кабеля… С помощью этой карты (и проведенной позднее проверки) удалось установить местонахождение полевых ставок Гитлера и рейхсфюрера СС Гиммлера под Винницей.

Переданная в Ставку, эта карта принесла большую пользу командованию Красной Армии летом того же 1943 года, когда на Украине развернулось мощное наступление, завершившееся форсированием Днепра и освобождением Киева.

Порой от «Колониста» поступала и не совсем обычная информация. Например, о создании и успешном испытании в Германии «летающей бомбы». То были самолеты-снаряды ФАУ-1, которыми немцы вскоре стали обстреливать Лондон. Об активизации деятельности нацистских спецслужб, направленной на Иран. Как выяснилось, дело шло о возможности подготовки и проведении покушения на жизнь «Большой тройки» — президента США Рузвельта, премьер-министра Великобритании Черчилля и Председателя Совета Народных Комиссаров СССР Сталина в Тегеране. О заброске в СССР двух агентов нацистских спецслужб, которые должны были проникнуть в лагерь для немецких военнопленных под Москвой и уничтожить руководителей «Союза немецких офицеров», плененных в Сталинграде — генерала от артиллерии Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха и генерал-лейтенанта Эльдера фон Дэниельса. О доставке на Украину, в город Луцк, эшелона с партией химических снарядов. Впоследствии образец начинки такого снаряда был похищен с секретного склада группой луцких разведчиков и доставлен в Москву…

31 мая 1943 года в результате хитроумной комбинации, используя, в частности, приятельские отношения с адъютантом Коха капитаном Бабахом, Зиберт-Кузнецов добился личной аудиенции у рейхскомиссара Украины. Предлог — просьба освободить от направления на работы в Германию невесту Зиберта Валентину Довгер, дочь якобы убитого партизанами служащего местной администрации. Настоящая цель — ликвидация палача украинского народа. Осуществить покушение из пистолета не удалось, настолько профессионально была поставлена охрана Коха: во время аудиенции сзади вплотную стояли два рослых эсэсовца, в ногах — дрессированная немецкая овчарка.

В разговоре с Зибертом Кох не напрямую, но вполне определенно подтвердил подготовку решающего наступления немецких войск на Курской дуге.

В феврале 1943 года Президиум Верховного Совета СССР учредил новую государственную награду — медаль «Партизану Отечественной войны» двух степеней. Ею было награждено около 200 медведевцев. Медали первой степени был удостоен и Николай Кузнецов.

Летом 1943 года принято решение нанести ряд ударов по высшим чинам гитлеровской администрации в Ровно. Несколько успешных диверсий, в ходе которых были уничтожены десятки немецких офицеров, совершили боевые друзья Кузнецова — бойцы и подпольщики отряда «Победители». Ряд громких актов возмездия предстояло совершить и ему с ближайшими сподвижниками.

Второй по значимости фигурой в администрации оккупантов на Украине был заместитель Коха Пауль Даргель. Он жил на Шлоссштрассе, неподалеку от комиссариата и ходил обедать домой пешком в сопровождении адъютанта.

Первое покушение на Даргеля Кузнецов совершил 20 сентября 1943 года. Ему не повезло — произошло невероятное совпадение. В установленный день и час в особняк Даргеля шел не он, а его гость — прибывший из Берлина новый руководитель отдела финансов доктор Гель и референт Винтер. Выстрелами из пистолета Кузнецов убил обоих.

При втором покушении — на сей раз Кузнецов ни с кем Даргеля не спутал — заместителю Коха снова повезло: пули его миновали. Более того, он разглядел, что стрелял в него немецкий обер-лейтенант.

Решительно, этот человек словно в рубашке родился: в третий раз Кузнецов метнул в него ручную гранату. Даргель опять остался жив, взрыв только контузил его, убитым оказался какой-то немецкий подполковник, находившийся на противоположной стороне улицы.

10 ноября Кузнецов ранил второго заместителя Коха, руководителя экономических служб Курта Кнута.

15 ноября Николай Кузнецов и его товарищи похитили из особняка на Млынарской улице командующего так называемыми «Восточными войсками» (укомплектованными в основном из согласившихся служить немцам советских военнопленных) генерал-майора Макса Ильгена. Так случилось, что, когда Ильгена с кляпом во рту запихивали в автомобиль, мимо дома проходил немолодой капитан, поинтересовавшийся, естественно, что тут происходит. Зиберт назвался сотрудником тайной полевой полиции, арестовавшим советского партизана, переодетого в немецкую форму. В свою очередь предложил капитану предъявить документы. Тот оказался… личным шофером рейхскомиссара Коха Паулем Гранау! Зиберт-Кузнецов попросил его проехать с ним в качестве свидетеля. Тот согласился. Больше Кох своего верного водителя никогда не видел…

На другой день, 16 ноября, прямо в здании суда на Школьной улице Кузнецов в упор застрелил главного немецкого судью на Украине оберфюрера СА Альфреда Функа.

В эти же дни Кузнецову пришлось уничтожить сотрудника военной контрразведки при рейхскомиссариате капитана Мартина Геттеля, проявившего слишком пристальное внимание к сотруднице комиссариата Валентине Довгер. После аудиенции девушку по распоряжению Коха приняли туда на техническую должность.

В декабре 1943 года большая группа медведевцев была удостоена государственных наград. Орденом Ленина был награжден и Николай Кузнецов.

К началу 1944 года фронт приблизился к Ровно. Началась эвакуация из города немецких административных и военных учреждений и штабов. В Центре было принято решение перебазировать отряд «Победители» в район Львова. Предварительно туда отправили группу бойцов, а также с самостоятельным заданием Николая Кузнецова в сопровождении Яна Каминского, участника всех последних операций, и шофера — бывшего военнопленного Ивана Белова.

К этому времени немцы уже знали, что в Ровно дерзко действует человек в форме обер-лейтенанта вермахта, они даже располагали примерным описанием его внешности — Даргель не только сумел разглядеть покушавшегося, но даже запомнил марку его автомобиля.

Чтобы обезопасить разведчика, Кузнецова тут же повысили в звании — сделали капитаном и добыли новую машину.

Во Львове Николай Кузнецов уничтожил вице-губернатора Галиции доктора Отто Бауэра и сопровождавшего его шефа канцелярии правительства дистрикта доктора Гейнриха Шнайдера.

Ранее Кузнецов по не установленному по сей день поводу вошел в здание штаба военно-воздушных сил на Валовой улице и при проверке документов был вынужден застрелить подполковника Ганса Петерса и обер-ефрейтора Зейделя. Однако при этом он лишился своего зольдбуха.

Теперь немецкие спецслужбы искали не таинственного офицера, а вполне реального — капитана Зиберта.

Оставаться во Львове Кузнецову и его спутникам было невозможно. Задача — спешно покинуть город, укрыться где-нибудь и дождаться прихода Красной Армии.

12 февраля в восемнадцати километрах от Львова, возле шлагбаума у села Куровицы серый «пежо» Кузнецова остановил пост полевой жандармерии. Кузнецов сразу почувствовал опасность: начальником поста был не фельдфебель, и даже не лейтенант, а майор. Это могло означать только одно: капитана Зиберта ожидали, видимо, на всех дорогах, ведущих из Львова.

Кузнецову ничего не оставалось, как дважды выстрелить в майора в упор, а Каминский выпустил в стоявших неподалеку солдат длинную очередь. В ту же секунду шофер Белов прибавил газу… К сожалению, Каминский поразил не всех жандармов. Вслед машине загремели автоматные очереди. Несколько пуль попали в задние колеса. Автомобиль проехал еще метров 800 и встал. Покинув машину, разведчики скрылись в лесу. Погони, по счастью, не последовало.

Свыше двух недель Кузнецов и его спутники скитались в лесах. Им не суждено было дождаться прихода Красной Армии. В первых числах марта 1944 года они напоролись на отряд украинских националистов, по некоторым сведениям, переодетых в форму солдат Красной Армии, и погибли в неравной схватке.

Понимая, что, оказавшись в зоне боевых действий, он может погибнуть, Кузнецов в коротком рапорте на имя одного из руководителей Центра описал свои последние действия. Подписал рапорт псевдонимом «Пух», известным только в Москве.

Лишь обнаружив на теле погибшего в немецкой униформе этот рапорт, командир отряда так называемой Украинской повстанческой армии понял, насколько ему повезло. На определенных условиях он передал этот документ начальнику полиции безопасности и СД по Галицийскому округу оберштурмбаннфюреру СС доктору Витиске. Последний 2 апреля 1944 года поставил об этом в известность шефа гестапо группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Генриха Мюллера…

Копия этого рапорта была обнаружена после освобождения Львова среди документов полиции безопасности и СД по Галицийскому округу.

Тем не менее в Москве долгое время не верили в гибель Николая Кузнецова, Яна Каминского и Ивана Белова.

5 ноября 1944 года группе партизан-чекистов было присвоено звание Героя Советского Союза, в том числе — Дмитрию Николаевичу Медведеву и Николаю Ивановичу Кузнецову.

Слово «посмертно» после фамилии Кузнецова проставлено не было.

Ян Станиславович Каминский и Иван Васильевич Белов тогда же были награждены орденами Отечественной войны 1-й степени.

Т. ГЛАДКОВ