Стенограммы бесед с командирами 1-го ГвКК

НКО СССР командующий 61 армией

Генерал-лейтенант Белов Павел Александрович командующий 61 армией

15 января 1943 г…

К концу октября корпус сосредоточился под Москвой в районе Михнево, где начал получать пополнение людьми и лошадьми.

Я был вызван в Москву, а через некоторое время – к командующему Западным фронтом генералу армии Жукову. Там мне была поставлена первая задача и тов. Жуков повез меня для представления к тов. Сталину. Это было вечером с 10 на 11 ноября. (Вечером я вернулся и по радио слушал выступление тов. Сталина на торжественном заседании МК партии (зачеркнуто).

Мы приехали с ген. Жуковым в Кремль, когда уже начало темнеть. Прошли в помещение где жил и работал тов. Сталин. Сначала вошли в узенький коридор. На правой стороне этого коридора было несколько дверей, в конце коридора была открытая дверь в средней величины комнату.

Как только я вошел, то увидел, что по этой комнате ходит тов. Сталин. Я его сразу узнал, так как и раньше видел несколько раз, когда служил в Москве.

Сняв свои шинели, мы с генералом Жуковым вошли в кабинет к товарищу Сталину. Тов. Жуков представил меня Иосифу Виссарионоичу.

Товарищ Сталин выслушал план действий корпуса согласно новой задачи. План он одобрил, но приказал тов. Жукову обеспечить действия корпуса авиацией. «Иначе, – как сказал тов. Сталин, – корпус понесет большие потери от авиации противника».

В это время в кабинет тов. Сталина вошел тов. Молотов. Я ему представился и начал в сторонке отдельный разговор, так как тов. Сталин в это время разговаривал с тов. Жуковым по вопросам, к корпусу не относящимся.

В разговоре с тов. Молотовым я заметил, что пленные немцы, в связи с наступлением холодов, очень напоминают солдат Наполеона, когда те отступали гот Москвы. Тов. Молотов очень живо обратился к тов. Сталину со словами: «Иосиф Виссарионович, что. Белов находит сходство между немецкими солдатами и французами 1812 г. Это очень характерно». Тов. Сталин на это ничего не ответил, а меня спросил: «В чем нуждается ваш корпус?» я, считая, что у тов. Сталина и так много государственных забот, сказал, что корпус достаточно боеспособен и вооружен, не хватает только автоматов. Спросив у меня, как я думаю использовать автоматы, товарищ Сталин тут же по телефону отдал распоряжение об отпуске корпусу 2500 автоматов. Нам столько не полагалось по штату, но в ходе войны мы убедились, что немецкие автоматчики играют очень большую роль в боях: используя сильный огонь автоматов, малыми группами просачиваются к нам в тыл. Нам хотелось иметь большое количество автоматов. Мы имели около тысячи штук трофейных автоматов, но этого не хватало, я хотел иметь автоматы в каждом полку. Товарищ Сталин с этим согласился. Теперь же у нас в частях имелись роты и эскадроны автоматчиков.

Потом товарищ Сталин меня спросил: «Хотите вы получать пушки УСВ?» А я, к своему стыду, этой новой конструкции пушек не знал и спросил: «А что это за пушка?». Товарищ Сталин очень оживился и сказал: «Как, вы не знаете, что это за пушка! Пушка УСВ это замечательная пушка и таких орудий не имеется еще ни в одной из армий, кроме нашей». Затем сообщил тактические и баллистические данные этих пушек. А я мог сказать только одно: «Если вы, товарищ Сталин, так хвалите эти пушки, то очень прошу дать их мне в корпус». Товарищ Сталин немедленно позвонил генерал-полковнику Яковлеву и приказал: «Из числа сформированных батарей, две батареи передать Белову».

На этом прием у товарища Сталина и закончился. Я и тов. Жуков простились с тов. Сталиным и с тов. Молотовым и выехали из Кремля.

Возвратясь в корпус, я собрал командиров и комсостав сообщил им о приеме у тов. Сталина и о новой задаче.

В течение ближайших дней корпус получил все необходимое: маршевые пополнения, вооружение, зимнее обмундирование и вскоре же выступил.

Задача заключалась в следующем. Корпус, усиленный двумя танковыми бригадами, одной танковой дивизией и одной стрелковой дивизией, а также гвардейским полком минометов, при поддержке авиации должен был прорвать фронт противника несколько западнее Серпухова и совместно с 49 армией окружить и уничтожить противника в районе Таруса и юго-западнее. Предполагалось, что на участке прорыва имеется не более 1–2 батальонов противника. Корпус почти с хода начал наступление. К этому времени танковые бригады и 112 танковая дивизия еще к корпусу не подошли. Одной бригадой командовал генерал Саломатин, а 112 тд полковник Гетман (сейчас генерал) (он впоследствии командовал под Серпуховым. Бригады пришли из Горького (зачеркнуто).

Начались тяжелые лесные бои. В наступление мы перешли примерно 12 ноября. Первые бои были успешными: мы разгромили 2 батальона и штаб пехотного полка противника, были захвачены ценные документы и пленный офицер. Из этих документов и из допроса офицера выяснилось, что на этом участке уже не два батальона, а 3 пехотных дивизии противника и что эти 3 дивизии имеют задачей наступать, обходя Серпухов с запад и перерезая шоссе Серпухов – Москва. мы упредили немцев в наступлении примерно на 2 суток и сорвали его план, но прорвать фронт противника не смогли. Бои были исключительно тяжелые.

Обстановка боев была такова: густой лес, сильные морозы, почти полное отсутствие снега. Почти все бои я проводил ночью. В результате 10-дневных боев было взято у противника 6 батальонных узлов сопротивления, в том числе Екатериновка (западнее Серпухова) и Малеево.

К этому времени корпус получил новую задачу: форсированным маршем перейти в район Зарайска, что южнее Коломны, где корпус должен вступить в подчинение командующего 50 армии генерала Болдина.

Корпус начал фланговый марш-маневр. Лошади, в большинстве своем, были не кованные, так как мы нее успели получить нужного количества подков. Земля была мерзлая, что крайне затрудняло движение, так как лошади наминали ноги. Я лично выехал к генералу Болдину в село Мордвес, что южнее Каширы. Это было около 20 ноября.

В Мордвесе я представился генералу Болдину, и тот мне сообщил обстановку. А обстановка была следующая: в этот день танковые дивизии Гудериана уже прорвались в район Венев, и передовые танковые части противника находились только в 8 километрах от Мордвеса. Ген. Болдин приказал мне как можно скорее сосредоточить корпус в районе Зарайск, после чего я и должен получить конкретную задачу.

В связи с захватом пр-ком Венева, Туле угрожала опасность окружения. Переночевав в Мордвес, я в 6 часов утра 26 ноября вернулся в Каширу, куда должна была прибыть часть моего штаба. У генерала Болдина я оставил своих офицеров связи майора Чумак и полковника Таранова. Заехав в Кашире на почту, где начальник штаба корпуса полковник Грецов должен был оставить свой адрес, я быстро связался с Грецовым. Около 9 часов утра ко мне приехал мой офицер связи майор Чумак и доложил, что танки противника на рассвете заняли Мордвес, и ген. Болдин оттуда выехал. Для меня было ясно, что с часу на час противник может ворваться в Каширу. В это время авиация противника начала бомбить Каширу. Несколько бомб упало во двор райисполкома, который находился напротив почты. В райисполкоме загорелся гараж, стекла на почте посыпались. Телефонистки центральной телефонной станции, не смотря на бомбежку, самоотверженно продолжали свою работу.

Вскоре я увидел в окно командира 5 Блиновской дивизии. К этому времени командир 5 Блиновской дивизии стал уже генералом. Я его вызвал к себе и сообщил обстановку… от Баранова я узнал, что на подходе к Кашире находится 131 кп. Генералу Баранову я приказал: «Ваша старая задача – движение на Зарайск – отменяется. Вас назначаю начальником гарнизона Каширы. Подчините себе все боеспособное в Кашире и организуйте прочную оборону города с юга и Каширагрес».

Явившемуся начальнику штаба полковнику Грецову, я поставил задачу примерно в следующих выражениях: 5 Блиновской дивизии с подчинением всех войск района Каширы – оборонять Каширу. 9 Крымской дивизии, которая начала марш на двое суток позже, переправиться через Оку у Озеры для последующего удара во фланг противнику с востока. Идущую в подчинение мне танковую бригаду переправить через Оку по мосту у Коломна, для последующего удара по противнику с востока совместно с 9 Крымской дивизией».

Весь план был задуман мною лично на основании личной оценки обстановки.

После этих распоряжений, я встретился с секретарем Каширского горкома, сообщил ему, что решил по собственной инициативе оборонять Каширу и электростанцию и просил содействовать мне в этих вопросах. Партийное и советское руководство города замечательно быстро организовало все необходимые работы. В частности я поставил задачу подготовить город для уличных боев и построить дополнительные баррикады. В связи с авиационными налетами и ожидающимися боями предложил эвакуировать население города за Оку в течение первой же ночи.

Оставив генерала Баранова в райисполкоме для того, чтобы уточнить все детали обороны Каширы, я поехал к мосту через реку Оку. Там я к своему большому удовлетворению встретил 131 кавполк во главе с подполковником Синицким, сообщил ему кратко обстановку и приказал быстро выйти с полком на южную окраину Каширы и занять оборонительный рубеж. Сам же я поехал в штаб, который находился в лесу на северном берегу реки Ока.

В г. Кашира был создан комсомольский батальон для уличных боев. Там крутая гора, которая обледенела, машины буксовали, поэтому население отсыпало ее песком. Население не копало дополнительные окопы, а ночью началась эвакуация.

(Относительно эвакуации вопрос был поставлен так. В эту первую ночь сообщить обстановку, сказать, что ожидаются бои, так как был налет немецкой авиации (зачеркнуто). Эвакуировалось очень много населения. (секретарь горкома меня информировал: Они предложили населению эвакуироваться и последнее эвакуировалось (зачеркнуто) Руководящие партийные и советские органы оставались на месте. Мы имели с ними тесную связь. Комсомольский батальон состоял из 300–400 человек, вооруженных винтовками и находился в нашем подчинении. Когда появилась твердая, настоящая власть, нашелся зенитный дивизион, потом стрелковая дивизия, которая была очень плохо вооружена: у нее было всего 1–2 пушки. Потом был караульный батальон, затем курсы младших командиров 49 армии. Все это я подчинил себе.

Глинский М.И.

Потом были два инженерных батальона. Все они явились ко мне. Потом я направил их к генералу Баранову за получением задачи. Все они очень охотно явились и просили: «Дайте задачу». Инженерные батальоны заминировали мосты и сделали все необходимые приготовления для взрыва. Они нам показали схему инжработ. Я передал эту схему Баранову и сказал: «подрывать только по моему приказу». Но так и не пришлось подрывать, потому что противника в Каширу мы не пустили. Зенитные батареи очень хорошо действовали, причем не только по самолетам противника, но и по танкам. Зенитчики сбили несколько самолетов и подбили несколько танков.

Когда я вернулся в штаб, уже стемнело.

Дорога шла через аэродром. На аэродроме летчики обещали нам полное содействие и установили с нами крепкую связь. Когда я ехал немецкая авиация сильно бомбила аэродром. Так что мне со своей машиной пришлось немножко остановиться, попридержаться, потом проскочить опасный район.

Я приехал в свой штаб и рассказав всю обстановку лег отдыхать (это было часа в 23 вечера). Но по телефону из Каширы мне сообщают, что по прямому проводу меня вызывает генерал армии Жуков. Я немедленно вернулся в Каширу и разговаривал по телефону с тов. Жуковым и с тов. Булганиным. Доложил им обстановку и свое решение. Тов. Жуков мое решение полностью одобрил и похвалил, но приказал поторопиться с его выполнением, сказав, что в отмену ранее отданного решения я буду подчиняться непосредственно генералу Жукову, а не генералу Болдину.

В конце переговора, пришел посыльный из горкома с сообщением, что меня вызывает по телефону тов. Сталин. Я должен был явиться в горком партии. Это было в 24 часа или час ночи. Я немедленно пошел в горком, где меня встретил генерал Баранов и с большой гордостью заявил, что он разговаривал с товарищем Сталиным, доложил ему обстановку и мое решение и что товарищ Сталин приказал вызвать меня. В кабинете секретаря горкома сидело человек 10 из партийного и советского руководства. Я на память вспоминаю разговор с товарищем Сталиным.

Я взял трубку телефона и доложил секретарю тов. Сталина тов. Поскребышеву о том, что по приказанию товарища Сталина явился. Разговор с товарищем Сталиным состоял в следующем.

Товарищ Сталин задал первый вопрос: «Как ваше здоровье?» Я ответил, что здоровье прекрасное и настроение приподнятое, боевое. Он ответил, что это очень хорошо.

Потом он спросил: «Хотите получить еще 1500 автоматов?»

Я ответил, что очень прошу.

– Куда выслать?

Я сообщил: «Ступино» (километров 6 севернее Каширы новый рабочий поселок и ж.д. станция).

Дальше тов. Сталин спрашивает:

– Хотите получить два танковых батальона?

Я ответил утвердительно и на вопрос куда их выслать ответил, что выслать их к Кашире.

Товарищ Сталин говорит:

– Не лучше ли их использовать на фланге? Во всяком случае посоветуйтесь с Жуковым, где их использовать. Я рекомендую использовать их через Коломну на Зарайск.

Я ответил, что это будет действительно самое лучшее, но я доложу Жукову.

Потом он также предложил две отдельные стрелковые бригады нового типа. Я тоже с удовольствием принял это предложение и эту помощь. Потом одна из них проезжала по железной дороге, а обстановка изменилась в нашу пользу и их перебросили в армию Рокоссовского в другое место.

Разговор уже почти заканчивался и товарищ Сталин пожелал мне успеха, но затем дополнительно сказал: «Да я виноват, что не возбудил ходатайство перед правительством о присвоении вашим двум дивизиям звания гвардейских. Вы прекрасно дрались на Украине, а также под Серпуховым. Поэтому представьте ходатайство о присвоении обеим дивизиям звания гвардейских».

Я с большим подъемом благодарил тов. Сталина и на этом разговор закончился.

Обстановку я расценил таким образом. Было видно, что армия Гудериана очень распылилась: часть сил пошла на Каширу, часть сил через Венев пошла в обход Тулы с севера, а часть пошла примерно на Зарайск и Рязань, на Михайлов, – в общем на три направления. Причем крупных сил впереди не было замечено. Разведка наша работала хорошо. Я совершенно не знал о готовящемся тогда наступлении и фланговом ударе под Москвой по немцам. Это было примерно еще числа 26 ноября, а большое наступление наше на немцев началось 6 декабря.

Я оценивал обстановку только в районе Тула – Кашира и считал, что располагаю все же достаточными силами и средствами, чтобы нанести удар по противнику, причем совершенное знал, есть ли левее меня наши части. Я связался с одним генералом в Рязани, который прислал мне своего представителя, и я установил, что гарнизон небольшой, примерно около полка пехоты. На самом деле туда подходили войска генерала Голикова. Об этом мне стало известно примерно числа 4–5 декабря.

Тогда ночью на 27.11.41. я сообщаю о разговоре с товарищем Сталиным генералу Баранову и местным властям. Я уверил местные власти в том, что Каширу будем держать прочно и что тов. Сталин лично позаботился об этом участке фронта. А раз товарищ Сталин заботится, следовательно мы должны здесь иметь успех. Разговор был очень короткий.

Генерал Баранов мне доложил, что еще один полк прибыл и остальные два полка его дивизии подходят и сто оборона южных подступов к городу занята реальными силами. Я больше всего беспокоился об организации уличного боя в Кашире на случай прорыва противника. Секретарь горкома…, мне сообщил, что у них сформированы из комсомольцев и из рабочих отдельные отряды для ведения уличного боя.

Кроме того, я приказал генералу Баранову выделить целиком один кавполк для уличных боев, а также использовать для этой цели курсы младших лейтенантов и курсы младших командиров 49 армии. Лошадей с коноводами приказал отвести на северный берег Оки, чтобы не подвергать их налетам авиации и арт. обстрелу противника.

Около 3 часов ночи я вернулся к себе в штаб. И мы с бригадным комиссаром Шиловским приступили к составлению реляции на присвоение гвардейских званий обеим дивизиям. Примерно к 6 часам утра на одну дивизию мы заканчивали реляцию и включили радиоприемник, чтобы послушать последние известия. В числе различных сообщении было объявлено постановление президиума Верховного Совета СССР о присвоении корпусу в целом и обеим дивизиям, званий гвардейских.

Тут я комиссару сказал: «Зря мы с тобой работали, товарищ Сталин все сделал без нас и в реляции больше нужды нет». Писать реляцию мы немедленно прекратили, а занялись вопросом о сообщении всего этого постановления всему личному составу корпуса, выезжали сами в части, поздравляли с высокой наградой и с доверием правительства, а также рассказали о том большом внимании к корпусу, которое ему оказывает товарищ Сталин.

Подъем был невообразимый. Большинство настаивали на наступлении, а не на обороне. Поэтому пришлось разъяснять смысл наших действий, а именно: прочной обороной Каширы нанести потери наступающему противнику, после чего перейти в решительное наступление для разгрома врага. Не все были довольны этим разъяснением, так многие горячие головы требовали немедленного наступления.

Грецов М.Д.

В дальнейшем события развернулись следующим образом. Противник через сутки предпринял наступление, главным образом танками, и вклинился в наше расположение на югоз=ападной окраине Каширы, где оборонялись небольшие силы одной стрелковой дивизии. Контратаками этой же дивизии к ночи положение было восстановлено. Большую помощь в обороне оказал зенитный артиллерийский дивизион, прикрывавший Каширу и Каширгэс. Часть орудий этого дивизиона вела борьбу с танками противника.

Ко мне прибыл командующий 49 армией ген. Захаркин с частью своего штаба.

Часть его сил, в частности 112 танковая дивизия, помогала нам с запада.

Мой штаб разместился в Ступино в бомбоубежище. (Замечательное было место, во-первых, предохраняло от тысяча килограммовых бомб, во-вторых, хорошо освещалось электричеством, тепло было, там была электропечь и достаточное количество телефонов. Специально построенное бомбоубежище и большое, человек до 300 можно было поместить (зачеркнуто).

Пока шли оборонительные бои на подступах к Кашире, в это время 9 Крымская дивизия под командованием генерала Ос-ляковского, старого «котовца» произвела переправу через реку у Озеры на южный берег Оки. Переправа производилась секретно по ночам. Дивизия очень растянулась (километров на 40). Дивизия очень устала от форсированного марша. Приданные мне танки сосредотачивались в районе Зарайска, но никак не могли переправиться через речку с крутыми берегами у Зарайска. Для ускорения дела, я послал туда начальника штаба полковника Грецова, начальника политотдела старшего батальонного комиссара Милославского (сейчас заместитель командира корпуса) с задачей возглавить командование танками и с любым количеством танков нанести фланговый удар по противнику с востока на левом фланге 9 Крымской дивизии. В это время уже 2 гвардейской (, а 5 Блиновская – стала 1 гвардейской).

Полковник Грецов сумел, благодаря своей энергии, переправить около 16 танков и, наконец, мы перешли в контрнаступление. Первой задачей я ставил ночным боем овладеть селом Пятница (километров 7–8 южнее Каширы). Оно было полностью окружено, а батальон противника, находившийся там, полностью уничтожен. Особенно эффективен был огонь гвардейских минометов полка под командованием замечательного подполковника Дегтярева.

На следующий день 30.11. утром танковый отряд Грецова ударил по танкам противника с фланга и тыла у Барабанова. Противник не выдержал и покатился. Началось преследование противника. Преследование велось всеми силами, а именно: 1 и 2 гвардейскими дивизиями, танковой бригадой полковника Кириченко, одной стрелковой дивизией. Через сутки был занят Мордвес (в конце ноября или первых числах декабря). За Мордвесом с двух сторон был охвачен Венев. Венев был оставлен противником без боя.

Вот тут уже наступило 5 декабря и я официально получил сведения, что южнее меня наступает армия ген. Голикова (и одна из дивизий переподчинена мне (зачеркнуто). Таким образом, мне стало известно, что левее меня, примерно на направлении Сталиногорск, начинается наступление 10 армии ген. Голикова и что одна стрелковая дивизия этой армии переподчинена мне в связи с общим планом товарища Сталина разгрома немцев под Москвой. Мне ставилась задача наступать на Сталиногорск с севера. Перед этим приехали и вручили нам гвардейские знамена и награды, в том числе и я, получил первый орден Ленина. Это создало еще больший подъем. Вручать награды приезжали заместитель начальника политуправления фронта т. Банник. Одновременно приехал заместитель командующего фронтом ген. Тов. Кузнецов. Этот эпизод – вручение гвардейского знамени корпусу – отражен в фильме «Разгром немцев под Москвой». (Этот орден я получил по приказу Жукова и Хрущева, второй – за другие дела, приказ об ордене был еще за бой под Каширой, а сам орден я получил больше чем через полгода (зачеркнуто).

Вручение наград подняло еще больше настроение корпуса. В результате мы очень быстро овладели Сталиногорском силами второй Гвардейской кавдвизии. К этому времени, 10 армией был занят Михайлов.

Очень интересный эпизод был при овладении ст. Узловой. Взятие станции Узловой не входило в задачу корпуса, но поскольку войска 10 армии относительно были еще далеко от этой станции, а противник поспешно грузил и эвакуировал всевозможное имущество, я приказал генералу Осляковскому станцию Узловую занять. В занятии этой станции решающую роль сыграли пушки УСВ или ЗИС, данные корпусу тов. Сталиным. Эта батарея открыла огонь по Узловой на дистанции 14–15 км. Работавшие там немецкие солдаты, (а также местное население, согнанное немцами (зачеркнуто), после первого же разрыва снарядов немедленно разбежались. Эвакуация был прекращена, а 2 полка 2 гвардейской кавдивизии очень быстро овладели станцией. Трофеи были исключительно велики. Проезжая по дороге от Каширы до Сталиногорска, я лично видел громадное количество автомашин, танков и орудий противника. Собирать их и эвакуировать у меня никаких средств тяги не было. По скромным подсчетам на этом отрезке пути было брошено немцами не менее 2 тыс. автомашин разного рода. На ст. Узловая было взято более 200 станковых пулеметов и много другого оружия и имущества. Считать нам было некогда. Начальство требовало: «Вперед! Вперед!» Мы думали: «Пусть трофеи считают, кто идет сзади». (В армии для подсчета трофейного имущества есть специальный отдел. В корпусе этого не было, забирали и все. Но это – капля в море, пулеметы забирали, некоторые машины. В частности мне машины прислали из танковой бригады. Два вездехода очень хороших с кузницей взяли. Одна у меня и сейчас в корпусе, другую отдал своему помощнику. (зачеркнуто).

В это время (11,12) был приказ генерала Жукова о резком повороте корпуса: вместо наступления на юг, было приказано повернуть на запад, для параллельного преследования отступающих из-под Тулы немецких войск.

Мне была придана еще одна стрелковая дивизия, т. е. всего стало две стрелковые дивизии. Мы довольно быстро заняли Дедилово и Огаревку. В частности Дедилово является родиной моего бывшего начальника штаба полковника Грецова. Это село на 95 % было сожжено немцами. Это скорее город, а не село, большинство там кирпичных зданий, но все они были разрушены. Когда мы заняли Дедилово, Грецов пошел искать дом, где он родился, и родственников. Он нашел свою старую няньку, которая никак не могла его узнать. (Он спрашивает:

– Тетка Марья?

Она глуховата немножко и говорит:

– А ты кто?

– Я Грецов Митька, которого ты няньчила маленьким.

– А, милый…

И тут пошли слезы и разговоры. (зачеркнуто) этот разговор с няней был снят фотографом Галиной Санько и помещен в «Правде».

Около 19 декабря, после сильного боя было занято Карамышино. Из Карамышино, мы уже пересекли шоссе Тула – Орел. Начинались сильные метели. Войска корпуса сильно растянулись, особенно обозы, подвозящие питание и боеприпасы. Я принял решение: задержать на сутки главные силы, чтобы подтянуть тылы, а преследование противника производить только передовыми отрядами. Это было 20 декабря.

Но вечером поступило распоряжение генерала Жукова: ознаменовать день рождение товарища Сталина взятием Одоево, где оборонялось около двух отставших дивизий противника: одна 112, вторая, кажется, 296. слева от нас шла 10 армия, справа 50. однако Одоево удалось взять только 22 декабря. Одоево было взято в порядке боевого соревнования тремя дивизиями: 1, 2 гвардейскими и 322 стрелковой. Честь первого занятия Одоева принадлежит 2 гвардейской дивизии, которая посадила кавалеристов на танки и первой ворвалась в Одоево.

Вслед за этим мы подошли к реве Оку примерно на фронте Белев – Лихвин. К этому времени мне подчинили еще 3 кавалерийские дивизии, а именно: 41 – командир полковник Глинский, 57 – командир полковник Муров и 75 – командир полковник Москалик. Танковая бригада отстала. Я оставил ее в Сталиногорске, для восстановления танков.

24 декабря я принял следующее решение: двумя стрелковыми дивизиями наступать на Белев, а всей конницей (5 кавдивизиями) прорваться через фронт противника между Белев и Лихвин и выйти противнику в тыл. К тому же я хотел преподнести противнику «рождественский подарок». Была задача занять Венев, Мещанск, Козельск и нам было дано направление на Юхнов.

Генерал Жуков полностью одобрил мое решение. Был сильный мороз, ночью началась переправа через реку Ока. После небольшого сопротивления противника, переправа была осуществлена, и 1 гвардейская дивизия ночным налетом захватила ст. Лихвин вместе с немецким железнодорожным батальоном, восстанавливающим мост через реку Ока. Батальон, кроме одной роты, был полностью уничтожен, а дивизии достались богатые «рождественские подарки», в особенности 96 гвардейскому полку. В числе подарков были испанские сигареты, очень много папирос, табаку, норвежские рыбные консервы, французский коньяк и немецкий, очень дрянной, эрзац шоколад. Там же было захвачено около 30 новеньких легковых машин. Но я запретил их брать, оставил 10 армии, потому что дорога была уже плохая. 1 гвардейская дивизия, еще ночью, не задерживаясь у Лихвина. Стала маршировать на Каменку и 25 декабря после небольшого боя в Каменка была взята.

2 гвардейская дивизия совместно с 75 кавдивизией наступала на Козельск через лес и после полуторасуточного боя, Козельск был занят 27 декабря.

Когда мы заняли Крапивна, то на другой же день советское информбюро сообщило очень неосторожно данные, что первый гвардейский корпус занял Крапивна и продолжает преследовать противника. Немедленно вслед за этим немцы бросили на корпус очень большое количество авиации, и мы понесли значительные потери, в особенности в конском составе. Там лес не везде есть, а нам приходилось не только ночью, но и днем двигаться. (Там буквально за каждым человеком «Мессершмитты» гонялись. Я ехал и смотрю – по чистому полю едет кавалерист, на него начал пикировать один немец, другой. Кавалерист свернул в сторону, его лошадь упала, он соскочил с лошади и побежал в лес, пробежал метров 300, на него стал пикировать один «Мессершмитт». Он упал. Я приказал посмотреть, не ранен ли он. Кавалерист оказался убитым. Так что за каждым всадником немцы гонялись (зачеркнуто).

Зенитных средств у нас было очень мало. (Та, которые имели, были с учетверенной зенитной установкой, которая мало оправдала себя в Отечественную войну. (зачеркнуто) и все-таки было приказано всеми видами огня бить по немецким самолетам, так как они летали на очень низкой высоте. В результате этого на участке Крапивна и до реки Оки было сбито больше 18 самолетов противника. В один день было сбито 8 самолетов, но учет сбитых самолетов был неважный, некогда было этим заниматься.

Связь в это время держалась исключительно на радио и на конных посыльных, причем радиостанции очень отставали, и связисты, немало трудов положили, чтобы вовремя дотянуть радиостанцию. В частности, под Одоево погиб командир радиоэскадрона кап. Богданов от авиации противника.

В боях за Крапивна особую смелость проявили 33 гвардейца 1 гвардейской кавдивизии, которые вышли в тыл противника в небольшой рощице западнее Крапивна километра 2–3. там были окружены противником, но ни один не сдался и все до одного погибли. (В течение дня они все держались, а потом погибли (зачеркнуто). Они все похоронены у большой дороги возле рощицы, и могилы имеют соответствующие надписи.

В боях за Козельск противник также бросил большие силы авиации, чтобы задержать наше продвижение. Там погибли: комиссар 2 гвардейской дивизии полковой комиссар Веденеев и с ним вместе председатель военного трибунала этой дивизии тов. Григорьев и еще один врач.

(Полковой комиссар Веденеев происходит из донских казаков. После его смерти осталась жена и ребенок. Я его знал, главным образом, по отечественной войне, хотя встречался и в мирное время. Его в боевой и политической характеристике всегда называли «сталинским комиссаром». Он участвовал еще и в гражданской войне, хотя, правда, немного. В дивизиях и в корпусе он пользовался большим авторитетом, и после его смерти дивизия возбудила ходатайство о переименовании Козельска в Ведеевск, но тогда это было признано не своевременным. Корпус и дивизия в лице тов. Веденеева потеряли дорогого и исключительно боевого руководителя (зачеркнуто).

В дальнейшем корпус продолжал наступление на Юхнов. Две стрелковые дивизии, наступавшие на Белев, вначале успеха не имели и были переподчинены командующему 10 армии, и уже несколько позже, под командованием генерала Голикова, Белев был занят нашими войсками.

Корпус во время наступления овладел Мещовск, но Юхновым с хода овладеть не мог. Противник успел организовать вдоль Варшавского шоссе сильную оборону. Генерал армии Жуков приказал корпусу повернуть и овладеть Масальском. Сильные метели занесли дороги и подача боеприпасов опоздала. Первый бой с противником за Мосальск я был вынужден прекратить в виду недостатка боеприпасов. Когда боеприпасы были подвезены, через двое суток наступление было возобновлено и Мосальск был занят стрелковой дивизией, подчиненной мне из состава 10 армии.

Научный архив ИРИ РАН, ф. 2, р. 1, оп. 49, д. 1

Стенограмма беседы с полковником Кононенко Александром Константиновичем, начальником разведотдела 61 армии…

Прибыли мы на станцию Михнево под Москвой через Узловую. Тут пополнились, получили зимнее обмундирование. Это было в начале ноября. 250 человек из корпуса были награждены. Белов получил орден Ленина. Жуков сам написал Белову и Щелаковскому – комиссару корпуса. Тому дали Красное Знамя.

Затем стояли в Мотаево. Оттуда вышли 9 ноября. Пополнение мы получили уже из маршевых эскадронов. По моему получили 52 эскадрона с людьми и лошадьми. Затем нам были приданы 2 танковые бригады, 1 танковая дивизия, две стрелковых дивизии и авиадивизия, а также один разведывательный полк и смешанный авиаполк У-2.

Отсюда мы пошли к верхнему Шахлову (севернее Серпухова) со всеми этими частями. По данным, которые нам передали части 49 армии, там числился батальон. А когда мы начали брать пленных через 3 дня, оказалось что там уже был дивизия в полном составе. Это был лесной район. Поэтому они растянулись. В верхнее Шахлово противник начал подбрасывать силы, и получилось до 3 пехотных дивизий и до 100 танков в районе Черная Грязь (северо-западнее Серпухова).

В это время противник взял Сталиногорск и начал двигаться на Зарайск, т. е. в направлении на Рязань. Нас срочно сняли и бросили на Зарайск, прикрыть Рязань. Мы опять форсированным маршем бросились туда. Но дойдя до Каширы, одни должны были переправляться в район севернее Зарайска (Озеры), другие у Каширы с серного на южный берег. Когда штаб корпуса подошел к Кашире, то противник, кроме того, что повернул на Зарайск, часть сил повернул и на Каширу. И когда часть корпуса подошла к Кашире, то противник был уже не далеко от Каширы. Поэтому Белов принял решение оборонять Каширу одной дивизией. В этот вечер он говорил со Сталиным по телефону. Кашира в этот день бомбилась 12 раз.

Штаб корпуса вышел вечером из Верхнего Шахлова, был направлен на Зарайск, должен был остановиться ниже Зарайска и переправляться в Каширу. Я вылетел утром на «У-2» и должен был присоединиться к штабу, который к утру должен был быть в Кашире. Когда я прилетел в Каширу и развернулся возле города, я видел: во-первых – очередь, которая разбежалась, потому что, как я узнал, 5 минут тому назад бомбили. Везде ямы накопаны. Выбрали мы местечко у одного села. Я пошел на окраину Каширы, нашел начальника штаба, доложил ему и получил задачу – немедленно идти в город и связаться со штабом фронта. Белова еще не было, он пошел в ту дивизию, которая пошли по северному берегу реки Оки на Каширу, причем уже поступили данные, что противник движется на Каширу. По дороге в город я встретил Белова, доложил ему обстановку. Он поехал к начальнику штаба, а я пошел искать связь. В это время город еще раз бомбили. Я зашел на почту, чтобы найти штаб. Население, видимо, еще не знало о наступлении немцев, но некоторые слухи уже начинали ходить о том, что немцы движутся на Каширу.

Белов приехал к командующему 49 армии генералу Захаркину. Я связался со штабом фронта и узнал обстановку. Получил задачу во чтобы то ни стало связаться со штабом 50 армии, которая находится в пункте Н… южнее Каширы, в Мордвесе или в Веневе. Я вернулся опять в штаб, доложил начальнику штаба, причем позвонил по телефону. На самолете У-2 послал своего заместителя. На севере были уже немцы. Он быстренько оттуда ретировался, мотор не выключал, прилетел и доложил, что там немцы. Тут уже начали выбираться наши части с юга, кто без винтовок, кто без чего.

Приехал офицер связи Чумаков на машине Белова, чтобы связаться. Когда он подъехал к селу, немцы подбили машину. Машина сгорела. Они доложили, что там немцы. Ночью немцы подошли километров на 7 к Кашире. Вечером штаб корпуса выехал в другое село. Потом приехал Белов и опять перевел штаб корпуса в Каширу. 9 дивизия вернулась в эту ночь. Сталин сказал: «Я забыл. Пора вам присвоить звание. Пишите реляцию». Белов стал писать реляцию, а в это время по радио услыхали, что нам присвоено гвардейское знамя.

5 дивизию пришлось вернуть из Зарайска. Сталин дал нам с Захаркиным танковую бригаду и еще усилил пехотными частями. Тут подошел штаб 49 армии каким-то чудом и получилось объединенное командование. Хотя Белов прямо и не подчинялся Захаркину, но командовали они на одном командном пункте. Затем штаб корпуса переехал в Ступино. Под Каширой шли усиленные бои. Противник не мог двинуться с места и мы тоже. Тогда противник снимает с Серебряных Прудов одну дивизию. Против нас действовали 17 и 18 танковые дивизии. Он снял с Серебряных прудов и бросил с юго-востока на Каширу, которая также была остановлена. Затем 2 гвардейская (бывшая 9 Крымская) дивизия вступила в бой, она уже подошла и по-моему мы дрались 5 суток. Кажется, на 5 сутки мы сдвинули противника. Получили мы дивизион «Катюш» 115 минометного полка. Под Пятницей мы в первый раз расколотили немцев. Тут уж мы никому не давали убегать. Здесь больше всех отличилась 1 гвардейская дивизия. Как только противник подошел, она сразу переправилась за Каширу и сразу заняла оборону. Сразу же завязались бои за Каширу. Дальше 1 гвардейская не пустила противника. Тут у нас уже были противотанковые ружья. Мы получили их под Москвой. Поддерживала дивизионная артиллерия и артиллерия 2 гвардейской дивизии тоже шла сзади, ее стянули в Каширу. Так Кашира была удержана. От немецкой 17 танковой дивизии ничего не осталось. 18 танковая дивизия бросила свои танки. Их собирали у Тулы. Пехотную немецкую дивизию, которая подходила к нам, совсем отрезали. Не знаю ушла они или нет. 25 мотодивизия была тут. Мы второй раз уже с нею встретились. Она знала, что тут кавкорпус, поэтому она сразу отходила на юго-запад. Нам были известны все части до малейших подробностей. Есть показания пленных, по которым видно, что они бросали раненых и сжигали их, часть замерзла. Часть оставалась в лесу и тоже замерзали.

Когда мы дошли до Сталиногорска, мы встретили сопротивление. Все решили, и фронт так решил, что эта часть организованно отошла, оставив прикрытие и организовав оборону. Но оказалось не так. Мы захватили документы и случайно узнали, что Сталиногорск защищает 112 пд, которая сейчас тоже стоит против нас, причем стоит двумя полками. Одного полка не было, и разведотряд был. Штурмом 1 гвардейской Сталиногорск был взят и главным образом действовала 2 дивизия, 1 дивизия шла правее. Позже взяли и Узловую.

На Узловой противник грузился. Нам придали пушку УСВ с длинным стволом. Мы в Сталиногорске стали обстреливать противника. Снаряды стали рваться. Население разбежалось, немцы тоже. Обозники ехали за овсом. Как увидели эта массу немцев, конечно, удрали.

После занятия Узловой, мы повернули строго на запад и начали разбивать группировки, которые были тут. Противник ждал, что мы будем идти дальше и дальше на юг, а мы пошли строго на запад и пошли южнее Тулы. Сколько было немцев, мы всех разогнали и шли, и шли, и шли.

Таким образом вышли на Лихвин. Для противника было совершенно неожиданно это наше движение. Сзади нас уже шла 10 армия.

Взяли Крапивну, Одоев и Лихвин, пошли дальше на Сухиничи. У нас в подчинении были уже две дивизии. Потом шли на Белев. Это было уже в декабре.

У Белева противник оказал упорное сопротивление. Поэтому Белов решил с Белевым не задерживаться. Мы пошли на Сухиничи. Разведка донесла, что Сухиничи сильно укреплены. Поэтому мы пошли севернее Сухиничей и дошли до Козельска, который и был взят штурмом 2 гвардейской, а 1-я шла еще северней. Мы взяли большие трофеи, там было много новогодних подарков: вино, печенье, сладости, пряности. Но ничего не видел немецкого, даже часы и те не немецкие. Консервированной молоко из Голландии, вино – французской, табаки – французские, пряности из Греции и чуть ли не из Югославии. Целые вагоны были этих подарков. Они так их и оставили. Тылы наши остались сзади, но мы в них особо не нуждались, благодаря этим трофеям.

После взятия Козельска мы пошли еще дальше на Запад. Во всяком случае мы решили взять Юхнов в то время, когда противник еще держал Калугу крепко, крепко. Под Новый год мы подошли под Юхнов. Я действовал со 2-й дивизией потому что мы очень спешили, приходилось двигаться днем. На 2-ю дивизию противник бросил всю авиацию, которая у него была. Одно время немцы стали подбрасывать под Юхнов пехоту на транспортных самолетах и мы в районе Юхнов вышли (правда один эскадрон) на Варшавское шоссе, даже еще западнее Юхнова. Но в Юхнове противник оказал исключительно упорное сопротивление. В Массальск прибыл их генерал, командир какого-то корпуса Крейцер, который начал собирать все тыловые команды, охрану, связистов, резервистов. Коли противник оказывает упорное сопротивление под Юхновым, подошла пехота, мы повернули опять на Мосальск. Мосальск взяли. Опять все тыловые подразделения разбежались и Мосальск остался в наших руках. Тут начали уже подходить части 10 армии. Нам были приданы 3 кавалерийские дивизии и 2 пехотных, так называемая «группа Белова». Нам были приданы: 75, 57, 45 кавдивизии и две пехотных.

Научный архив ИРИ РАН, ф. 2, р. 1, оп. 49, д. 1

Стенограмма беседы с Гвардии Военюристом 1 ранга Мельниченко Федором Андреевичем, председателем трибунала 61 армии

31 января 1943 г.

Потом нас перебросили на Западный фронт к Кашире, когда уже пошли в наступление. С декабря 1941 г. из района Каширы мы двинулись дальше: тут был освобожден город Венев, это большой город. Там не успели удрать бургомистр города и его заместитель. Они были немедленно арестованы. На второй день был открытый процесс. Я председательствовал по делу. Там был привлечен к ответственности и секретарь их – наша девушка. Мы ее не судили. Не нужно было ее судить, потому что офицер насилье ее заставил работать. Она, наоборот, даже помогала нам. Мы ее отпустили, а бургомистра и его заместителя судили на открытом заседании. Очень много было людей на суде. Заместителем бургомистра был учитель из г. Венева, причем характерно следующее. Если мы в других местах наталкивались на бургомистров, это частенько были учителя. В частности, тут был учитель из десятилетки. Бургомистр города был из местных граждан, служивший в системе торговли, уже преклонных лет – лет 60 ему было. В прошлом он происходил из торговцев этот бургомистр, а так был работник торговой сети. Итак, он был назначен бургомистром города, а заместителем – учитель. В качестве секретаря они вовлекли одну девушку, только что закончившую институт, которая в порядке эвакуации приехала к своей сестре. Ее под угрозой оружия заставили работать. На следствии выяснилось, что эта девушка не причинила нам никакого вреда, даже наоборот, у нее были положительные факты. Там была регистрация всех лиц еврейской национальности. Был приказ немцев: всем евреям в определенном возрасте пройти регистрацию. Когда пришел ее сосед она не хотела его регистрировать: «Мы же, – говорит, – не знаем для чего они регистрируют, а может быть завтра будут вешать? Идите себе домой». Он боится, что немцы выявят его, а она говорит: «А вы скажите, что вы русский». Когда мы узнали такой конкретный пример, мы ее освободили. А бургомистра и заместителя на открытом суде расстреляли. Было очень много народу. Все аплодировали. Это был первый суд над представителями немецкой власти.

Если заместитель немного больше рассказал из того что он делал, то бургомистр больше ссылался на свою старость.

Что они делали? Во-первых они согнали все население для восстановления мостов, потому что мосты были взорваны. Затем выгнали население из домов, а все дома заняли под госпитали. На этом участке у них было очень много раненых. Там они сами организовывали госпиталя. Особенно активную роль играл заместитель бургомистра, этот учитель. Они собирали население, которое возило воду, отапливало их. Собирали население для оказания лечебной помощи и выполнения заданий немецкой власти, организовывали охрану. В частности, учитель жил там, где помещался штаб. Заместитель был молодой, он как учитель, вырос уже при советской власти. Правда, он сказал, что не знает какой штаб, но штаб был большой и машины одна за другой приходили. Нас заинтересовало: «Почему ты помещался здесь?» Он сказал: «Так как я ответственный за охрану, за все, то я решил помещаться при штабе. Мы их расстреляли. Население было очень довольно.

У бургомистров был целый ряд обязанностей: сбор хлеба, птицы, подготовка всех помещений, очистка их, водопровод был подорван, они доставляли воду на населении.

Был арестован целый ряд граждан, которые не подчинялись немецким законам. Об этих гражданах заместитель доносил немецким властям. Один или двое были повешены в Веневе. Тут, главным образом, определился заместитель бургомистра. Затем мы получили телеграмму, чтобы живыми доставить их в Москву, но уже не успели, расстреляли. Эта телеграмма была прислана, потому что это был первый случай, что верхушку захватили. Обыкновенно все процессы проходили в том, что старшину или старосту захватывали, а бургомистр – глава местной власти. Это было впоследствии. Но немцы только выскочили туда, наши их сейчас же застигли. Бургомистр был местный из Венева, заместитель недалеко от Венева жил. Бургомистр сказал: «Я бы не уехал», а заместитель сказал: «Я бы уехал».

Большой процесс мы провели в Сталиногорске. Как только взяли Сталиногорск к концу декабря (ноября) 1941 г., так сразу Сталиногорск был разбит на полицейские участки. Мы провели процесс над начальником одного участка. Главный полицейский начальник сбежал. Удалось застать одного начальника полицейского участка и 7 полицейских и 2 или 3 человека провокаторов. Начальник полиции был из работников, – это к сожалению, но это факт, из работников милиции. Оказывается, он вошел в доверие немецких властей, и его назначили начальником полиции. Мы рассматривали его дело и дела нескольких полицейских. Полицейские были, больше всего, из местных жителей и 3 провокатора были из местного населения. Они-то объясняли так, что им обещали дать работу и т. д. Но, конечно, это исключительно продажные шкуры, иначе нельзя назвать. Они выявляли жен ответственных работников, жен коммунистов, которые уехали, когда наши части отходили, а сами остались. 3–4 семьи таких ответственных работников были повешены. Один труп долго висел в Сталиногорске, уже когда пришли наши части, сняли его.

Эти дела слушали в массах. Один процесс хотели даже заснять на кинопленку, но полицейских уже расстреляли, а кто же пойдет на эту роль?

Приговоры таких судов всегда встречали только аплодисментами. В Сталиногорске эти дела слушали под открытым небом, снег был, но, несмотря на это, на открытом воздухе собирались и слушали эти дела. В Веневе процессы происходили в помещении, но людей было много, а в Сталиногорске исключительно много народу было. Сталиногорск делится на две части: в одной – все производства, в другой – жилые дома, населения там выло много. Два больших процесса мы провели в период наступления 1941 г. над предателями и изменниками родины.

Как устраиваются эти процессы и что они вскрывают? Не успеют войти в то или иное место части Красной Армии, как начинают поступать заявления. Адресуют кому угодно – и комиссару, и «начальнику», что у нас то и то-то есть, что бургомистр г. Венева, который издевался над населением, еще здесь. У нас и на передовой есть уполномоченный Особого отдела. Очевидно, когда немцы еще только что начали удирать, как начали уже писать заявления на этих предателей. Все заявления имели своим содержанием, главным образом то, что такой-то стал, во время оккупации Венева, полицейским, не признавал и не хотел признавать советской власти. На процессе он не признается и требует обязательно вызвать в качестве свидетельницы одну женщину. Его обвиняли в притеснении одной женщины, в том что в Сталиногорске, убили ее сына. Он не признается и говорит: «Прошу вызвать одну женщину». Она жила недалеко и была беременна. Нельзя вызвать. Он настаивает. Мы попросили ее прийти. Она пришла в суд. Это был исключительно хороший свидетель. Она на глазах масс разоблачила этого негодяя. Он надеялся, что она не скажет и мы его не расстреляем.

Как только входят части Красной Армии, жители сейчас же конкретно указывают, что в период оккупации такой-то и такой-то издевался над населением, помогал немцам. В частности, относительно одного бургомистра города Венева одна женщина выкрикнула: «Спросите, сколько у него было офицерских балов?» тут уж не выкрутиться, потому что население видит.

Даже не приходилось спрашивать, где жил бургомистр. Как только вступают части, население сразу само информирует о тех зверских преступлениях, которые были проделаны ставленниками немцев.

В период отступления 1941 г. нельзя сказать, чтобы немцы уводили население, потому что когда мы поехали в рейд, где были немцы, там не было установлено, чтобы население угоняли, – я затрудняюсь сказать. А вообще-то наши разъезды часто ходили в Смоленск и в Вязьму. У нас тоже было население этих городов, которое рассказывало, что немцы очень много населения увозили. А когда прорвались в рейд и до рейда, когда они, очевидно, не рассчитывали на свой уход. Я могу привести один факт, когда были уже в рейде. У села Покровское при отступлении были брошены 120 наших тяжелых пушек. Но когда немцы уходили, они не успели подобрать их, не успели даже замки снять. Они знали, что из этой материальной части можно стрелять по ним и то не успели.

Все население, в обязательном порядке, они привлекли к трудовой повинности.

Много было мелких процессов. Нужно сказать, что среди старост попадались и советские люди и они помогали партизанам. Как только придем в село, сразу особый отдел интересуется: «Какая у вас была местная власть– старосты?» Население говорит: «У нас староста был хороший, он даже партизанам в лес коров водил. Как только придут партизаны, накормит их. И только для вида брал у населения, что возможно». А где староста был прихвостень немецкой власти, там десятки заявлений поступает, что он брал то-то, население гонял туда-то, население заставлял работать всюду. Нам иногда говорили: «Немцы заставляют – дороги расчищены, снег убран, а мы боимся заставить. Мы, может быть не хотим заставлять работать население в такой мере, как немцы, а немцы заставляют в 2–3 дня сделать мост. Тут привлекали всех, даже детей».

Мы привлекали к судебной ответственности не всех поголовно старост. Как приезжаем в деревню, сразу узнаем, как вела себя местная власть – старосты, старшина. Разница между старостой и старшиной та, что староста имеет власть только в своем селе, а старшину они назначали на 5–6 сел. У нас был, например, один староста, он все упирал на то, что народ его избрал. Мы решили проверить, как его избрали. Нам люди сказали: «Приехал какой-то немецкий офицер, собрал народ, много было народу, дело было в клубе, и сказал: «Вот ваш начальник, извольте повиноваться ему». Так что никто его не избирал. Но много было хороших старост, которые остались и с возвращением советской власти. У одного даже печать колхоза и сельсовета была, он был очень хороший человек. Как пришла наша Красная Армия, он собрал собрание, сказал: «вот у меня печать. Прошу переизбрать». Так он и остался старостой. Многие председатели колхозов были старостами. Очень редко бывали случаи. Что приходилось судить старосту, который раньше был председателем колхоза. Конечно полностью он не мог отказываться от всего, что его заставляли немцы, кое-что делал, например, коров 5 штук он давал из села немцам, но в общем он был человек хороший. Всего старост не менее 30 мы осудили во время рейда. Одного мы осудили в селе Мутищево. Когда мы пришли туда, мы ощущали недостаток в обуви и в обмундировании. Мы знали, что у населения имеется много обуви и одежды, которые остались у него при отступлении наших частей. Мы издали приказ, чтобы сдавали эти вещи. Там был староста, который все забирал у населения. И вот поступили сведения, что у этого старосты очень много всего, а у других он забирает. Когда у него в сарае раскопали яму, нашли 70 пар обуви, пар 50 белья. Мы расстреляли его, приговор подписал сам Белов. Ему сказали: «вот ты других заставляешь сдавать, а сам прячешь». Некоторые честно прятали для того, чтобы потом отдать обратно. При отступлении немцев один крестьянин пришел и сказал: «У меня много белья в соломе, пожалуйста берите». А другие прятали. Этих старост за контрреволюционный саботаж мы расстреливали.

Научный архив ИРИ РАН, ф. 2, р. 1, оп. 49, д. 1

Стенограмма беседы с Гв. подполковником Юховым Александром Ивановичем, начальником политотдела 9 гвардейского стрелкового корпуса

30 января 1943 г.

Родился в 1902 г. в Ленинградской обл. Молвитицкого района, д. Поля в семье рабочего, который работал в Ленинграде. Мать работала по найму с сельском хозяйстве. Земли своей не имели.

Я закончил сельскую школу в 1914 г. в д. Поля 22 апреля.

С 23 апреля в Егорьев день я надел торбочку и пошел пасти коров. Летом я пас скот, зимой работал по найму, ходил убирать скот и т. п. так было до 1918 г.

В 1918 г. советская власть предоставила право переселения на свободные земли в Сибирь с густонаселенных и не хлеборобных мест. Отец выехал, получил соответствующие документы на право переселения. Выехало вообще около сотни семей. Мы приехали в Сибирь, а там Колчак был. Поэтому о земле не могло быть и речи. Поехали работать на каменноугольные шахты в бывшей Новосибирской обл., ныне Кемеровская, г. Анжеро-Судкинск. Отец работал на шахте.

Здесь уже начинается моя самостоятельная жизнь. Я поступаю работать, работаю в столярной мастерской с конца 1918 года, примерно по 1921 г.

В 1921 г. я уезжаю учиться. Анжеро-Суджинский райком направляет меня в Томскую партийную школу. В комсомол я вступил в 1920 г., а с июля месяца был уже членом партии. Работал на профессиональной комсомольской работе до апреля месяца 1922 г.

С апреля 1922 г. по сей день – в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Сначала был красноармейцем, потом младшим командиром, потом политработником.

С 1924 г. по окончании военно-политической 6-ти месячной школы был на политработе. Все свое время в Красной Армии я прослужил в Сибирской военном округе. И ДВО до начальника политотдела дивизии, вернее гарнизона города Улан-Уде, был политруком, затем инструктором политотдела, работа секретарем части, комиссаром части, старшим инструктором ПУОКРа и начальником политотдела.

В 1938 г я уволился из Красной Армии. С 1938 г. по 1941 г. работал там где я вступил в партию, где я вырос, т. е. в г. Анджеро-Суджинск. Работал на ой же шахте парторгом ЦК партии, где начинал работать. Шахта, начиная с 1935 по 1940 г. не выполняла плана. Сейчас она уже более значимая шахта. В 1939 г. меня ЦК утвердил парторгом шахты. Я там работал. Мы закончили план на 19 дней раньше срока, за что и был награжден орденом Трудового Красного Знамени. В 1940 г. тоже перевыполнили план.

В сентябре 1941 г. был взят в армию и работал начальником политотдела 71 эту дивизию сформировали в сентябре месяце в Новосибирске и выехали на фронт. Состав был – все сибиряки и главным образом кадровики, почти все из прошедших военную школу. Только не значительный процент был из не служивших в армии. Присланный народ был замечательный. Командовал дивизией полковник Канинский В.А.

Вначале в этой дивизии был начальником политотдела, затем с начала марта 1942 г. уже в рейде был комиссаром этой дивизии (75-й).

Наши дивизия входила сначала в состав 10 армии. Там была группа генерал-лейтенанта Мишиулина. Там вели бои за Михайлов Рязанской обл. он был взят частями 10 армии. Наши части участвовали, хотя и не волной мере, и 75 дивизия участвовала.

Когда мы двинулись из г. Михайлова, мы вошли в состав корпуса генерал-лейтенанта Белова. Это было в конце декабря месяца 1941 г., числа 20–21 декабря. Мы получили задачу в декабре месяце и участвовали в боях за взятие г. Козельска. дрались вместе со 2 гвардейской дивизией (1 корпус Белова), дрались наши полки 230 и 234 нашей дивизии. Командир нашего полка майор Безруков, старший политрук Архипович был комиссаром полка. Во втором полку командиром был депутат Верховного Совета полковник Хлебников. Кажется, они дрались в районе около Козельска д. Парфеново, в 237 полку командиром был майор Щербаков комиссаром Фесщук, который тоже дрался за г. Козельск. Козельск был освобожден, если память не изменяет, 29 декабря или 27 декабря, в общем, в конце декабря.

Были очень серьезные бои в дер. Давыдово. Эти бои были 2-3-4 января 1942 г. Но здесь дивизия дралась тоже не одна, а в составе 2 гвардейской кавдивизии, командовал ею генерал-майор Осликовский. Особенно 237 полк майора Щербакова активно дрался. Дер. Давыдово была освобождена. Противник наседал со стороны Озеренки. В это время мы вели бои в пешем строю. Был очень глубокий снег. И за эти деревни мы вели бои в пешем строю, а лошади, как обычно, оставались с коноводами. Когда конница дерется в пешем строю, у нее штыков меньше чем у пехоты, это ее слабое место. Но дрались отчаянно. Был период, когда немец пошел в атаку и у него было 3 танка, но они пустились на хитрость: пустили макеты танков под Давыдово. Они сделали это у дер. Озерки. Их вышло до 12 штук этих макетов. Моторы работают за высоткой. У нас противотанковых средств было недостаточно, противотанковых ружей не было, но была 45 мм пушка. Расчет 45 мм пушки 237 полка прямым попаданием попал в этот макет, который сразу полетел в сторону. Часть немецких людей-солдат побежали в рассыпную. Это было сделано так: макеты движутся на значительное расстояние, мотор гудит. Макеты сделаны их фанеры. Этот макет тянут человек 12. когда в этот макет попали, у наших бойцов сразу настроение поднялось, они начали из винтовок стрелять и при этом сбили три настоящих танка. Деревню Давыдово держали в течение трех суток. Шли беспрерывные бои. Очень сильна была авиация противника. Но все-таки деревня была удержана.

Мы получили приказ наступать на Мосальск. Там есть д. Крупец в 3 км от Мосальска. Там дрались 230 и 234 полки нашей дивизии, вели упорный бой. Когда мы вели бой под

Крупцом, в это время наши части стрелковой дивизии ударили на Мосальск, а наши зашли с другой стороны, и немцы были выбиты из Мосальска.

Научный архив ИРИ РАН, ф. 2, р. 1, оп. 49, д. 1