28 января 1942 года. Тиханово

Генерал Баранов истекшей ночью также прорвался через шоссе, однако от него отстали 96-й кавполк и 41 кд без одного полка. 41 кд сумела этой ночью овладеть Сычево, что увеличивает мои надежды на прорыв всеми остальными силами. К сожалению, получаю сведения, что 325 сд шоссе удержать не могла, и противник ее отбросил. Решил предстоящей ночью прорываться через шоссе со штабом корпуса и остатками тех войск, которые не успели прорваться со своими дивизиями. Отдаю приказ начальнику тыла корпуса полковнику Сакунову возглавить всех тех, кто не идет в рейд. К последним относятся: дивизионная артиллерия, несколько танков 9 отд. тбр, один полк 57 кд, у которого нет лошадей, а также дивизионные и корпусные тылы. Сакунову приказываю со штабом тыла находиться в Мосальске и для связи с собой оставляю ему радиостанцию.

Вчера странно себя вел мой начальник штаба полковник Заикин¹⁷. Он назначен вместо полковника Грецова, который выпросился у Жукова перевестись в более спокойную обстановку. Однако официальный мотив был другой, а именно – выговор, который Грецов получил однажды от меня. Полковник Заикин перед своим назначением командовал стрелковой дивизией, с которой был за что-то снят. Заикин отпросился у меня выехать вперед и посмотреть, где штабу удобнее будет подходить к Варшавскому шоссе. Однако вчера он вернулся и заявил, что его ранили немецкие автоматчики. Я принял большое участие в его судьбе и приказал отправить его в госпиталь, дав для сопровождения медицинскую сестру. Однако сегодня я узнал, что Заикин сделал саморанение в ногу, причем рана очень легкая, а свидетелем этого ранения был его коновод. Возмущенный этой трусостью, я решил обо всем донести командующему фронтом. Я считаю, что Заикин побоялся идти в рейд и поэтому произвел саморанение.

В сумерках весь штаб в конном строю, а рации на санях выступили в поход. Шли по маршруту Дубровня-Щербинино. Я намечал двигаться тем же маршрутом, которым двигались Осликовский и Баранов. Однако, достигнув Дубровня, я получил донесение от командира 41 кд полковника Глинского с предложением двигаться через Сычево, Шахово, Бесово и далее лесом через шоссе. Это было значительно правее, чем шел Баранов, и меня вполне устраивало. Поэтому я дал немедленно согласие и поехал со штабом в Сычево, надеясь застать штаб 41 кд. Однако Глинский уже выступил из Сычева, и я его с трудом нагнал у Бесово. Момент перехода шоссе был торжественным. Глинский очень хорошо сделал, взяв проводников из местных жителей. Проводники вели нас без дорог, целиной. Снег был глубокий. Как правило, шли рядами. Чтобы перегнать такую колонну, надо было ехать сбоку по глубокому снегу. Я взял с собой три человека офицеров штаба и адъютанта Михайлова, и вот мы начали обгонять колонну. Мой донской конь «Победитель» прекрасно шел по глубокому снегу. Справа ехали кавалеристы, которые поверх шинели были одеты в плащ-палатки. Вначале нашего движения пошла сильная метель. Это нам помогло, и мы прошли между двух населенных пунктов, занятых немцами, незамеченными. А ведь только в штабе корпуса было не менее 500 всадников. Немцы бросали ракеты, но ракеты не могли осветить местность. Переговорив с Глинским, я узнал, что в передовой отряд у него выделен 168 кп Панкратова. Я решил ехать к Панкратову. И вот, наконец, я подъезжаю к шоссе. Панкратов стоит среди деревьев около самого шоссе. Я подъезжаю к нему и тихо спрашиваю обстановку. Он докладывает, что его один эскадрон уже на той стороне шоссе. Я возмущаюсь, что он медлит переправлять главные силы своего полка и этим задерживает свою дивизию и штаб корпуса, которые стоят ему в затылок. Приказываю направо и налево занять выгодную позицию противотанковыми орудиями, станковыми пулеметами, усиленными сабельниками. Пока он отдает приказание, я со своей маленькой группой по глубокому снегу спускаюсь на шоссе. Шоссе представляет собой глубокий коридор из снега. На шоссе снег расчищен, и само полотно гладко укатано машинами и танками немцев. Здесь я хорошо понял, почему нам не удавалось преодолеть это шоссе раньше. Всякие передвижения танков и мотопехоты немцев по шоссе от нас были скрыты этим глубоким коридором.

Мой третий эшелон, то есть 41 кд без одного полка, штаб корпуса, а также 96 кп и другие отставшие части успели за ночь пересечь шоссе без выстрела. Только хвост обоза отрезали танки противника, убив 9 лошадей. Около 23.30 я прибыл в Стреленки. Оставив Панкратова у шоссе отдавать распоряжения, я со своей маленькой группой, перейдя шоссе, проскочил вперед. Проехав около 2-3-х километров, я нагнал головной отряд Панкратова на опушке леса. Метель кончилась, и видимость была неплохая. В полукилометре должна была находиться деревня Стреленки. На опушке леса, где я остановился, ожидая донесения от разъезда, который выслал вперед командир головного отряда, я увидел очень тяжелую картину. Около опушки леса на расстоянии до 300 метров лежали замерзшие трупы наших кавалеристов. Были также трупы лошадей, а несколько живых лошадей стояли в лесу и грызли кору деревьев. Однако живые лошади все оказались ранеными и не могущими двигаться. Погибшими были гвардейцы Осликовского, которые наступали на Стреленки. В тяжелом ночном бою части 2 гв. кд овладели этой деревней. Когда я приехал в Стреленки, то увидел, что около каждого дома валялось по три, по пять замерзших трупов немецких солдат. Я увидел, что гвардейцы сражались геройски и отомстили за своих товарищей.

В течение ночи в районе Стреленки сосредоточились все мои силы третьего эшелона. Этих сил было около 2000 человек. Ввиду близости Варшавского шоссе, то есть линии фронта, я приказал занять круговую оборону, хорошо замаскироваться и иметь подвижные резервы, кроме того, послал разъезды по трем направлениям, чтобы найти путь для выхода в глубокий тыл противника, не задерживаясь случайными боями.