Сталин, евреи и другие национальные меньшинства
Сталин, евреи и другие национальные меньшинства
Евреев в СССР, бесспорно, можно назвать «невидимыми жертвами».
Сталин и другие руководители намеренно игнорировали отбор евреев, осуществленный немцами в 1941 г. для их систематического истребления на оккупированных территориях — в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии. В двухтомнике российских документов «Документы обвиняют. 1945» перечисляются эти преступления: комиссия свидетельствует о массовом уничтожении евреев в Дробицком Яру под Харьковом, где погибло 150 тыс. чел. В состав комиссии входили 11 чел., в т. ч. один генерал-майор, один архиерей, четыре профессора. Она назвала имена начальников харьковского отделения гестапо, руководителя спецкоманд и т. д.{235}
На сегодняшний день мы знаем, что в одном только СССР немцы уничтожили от 680 до 800 тыс. евреев{236}.
Однако, согласно Аркадию Ваксбергу, лишь один раз в газете «Правда» от 5 августа 1944 г. было четко сказано о «тотальном уничтожении евреев» в Минске.
В декабре 1943 г., например, в проекте одного газетного коммюнике, упоминавшего о бойне в Бабьем Яре в сентябре 1941 г., сообщалась чистая правда: «Гитлеровские бандиты ринулись массово уничтожать еврейское население… Собрав и отняв у них все ценные вещи… они их расстреляли». Но после обсуждения в ЦК опубликованная в прессе версия гласила: «29 сентября 1941 года гитлеровские бандиты собрали… тысячи советских граждан; они их ограбили и расстреляли». О том, что расстрелянные были евреями, уже не говорилось.
В другой раз, в декабре 1942 г., Совинформбюро намекнуло на «план уничтожения евреев Европы». Эта информация, кажется, не повлекла за собой никаких последствий{237}.
Неизбежно возникает вопрос о причинах такого молчания и о личной роли Сталина. Чтобы ответить на него, необходимо сделать экскурс в историю.
Как и многие в ту эпоху, Сталин пользовался антисемитскими стереотипами. Например, в 1941 г., во время переговоров с Сикорским на предмет создания польской армии на советской территории, он заявил, что евреи в нее не войдут, потому что они «плохие солдаты». В 1943 г., когда поднимался вопрос о создании еврейской республики на территориях, где раньше проживали немцы Поволжья (пока их не депортировали), Молотов сказал Сталину: «Это ведь хлебородные земли. Вы когда-нибудь видели еврея на тракторе?»{238}
Конечно, с тех пор как существует государство Израиль, эти два стереотипа потеряли актуальность. Но сохранились некоторые другие… и даже появились новые, которые начиная с 1946–1948 гг. внушили Сталину антисемитизм, смешанный с антисионизмом.
Между тем до войны дело обстояло по-другому. Однажды порядочно захмелевший Сталин бросил Кагановичу, не смеявшемуся над антисемитскими шутками Берии: «Евреи не умеют пить!» Но когда Каганович, человек сдержанный, объяснил, что вечно гонимые евреи «ранимы, как мимоза», Сталин попросил своих друзей по застолью больше не шутить над евреями в его присутствии.
В любом случае, если вспоминают антисемитов среди высшего советского руководства, то на ум в первую очередь приходят Щербаков из ГПУ, Хрущев, который не давал выжившим в лагерях заключенным («этому воронью») вернуться в родные села, даже Молотов, хоть тот и был женат на еврейке.
По сути, в окружении Сталина долгое время находились люди, которых Саймон Себаг-Монтефиоре, наилучший знаток частной жизни Кремля, окрестил «евреями Сталина». Среди них, например, — Бронислава Металликова, бойкая и веселая супруга секретаря Сталина и члена Политбюро Поскребышева; ее подруга Евгения — жена Ежова, палача из ГПУ, которая приводила в Кремль еврейских актеров, игравших для Сталина «Короля Лира»; Мария Сванидзе, жена брата первой жены Сталина; Юлия, жена старшего сына Сталина Якова. Рядом с диктатором было столько евреек, что нацисты приписывали ему любовную связь с родственницей Кагановича после смерти жены. Его сын Яков, попав в плен, категорически это отрицал{239}.
Если Сталин и ненавидел какую-то национальную общину, то вовсе не еврейскую, а польскую. Потому ли, что в начале 1920-х гг. Польша аннексировала часть Украины? Или потому, что она принимала у себя тех, кто бежал от советского режима? Или Сталин, идентифицируя себя с русскими, впитал в себя их вековое презрение и традиционную ненависть к полякам? Как бы там ни было, во время Большого террора после расстрела 100 тыс. поляков Сталин написал на полях доклада Ежова: «Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите ее в интересах СССР»{240}.
До 1946 г. подобных или близких к тому высказываний в отношении евреев не замечалось. Но их отсутствие могло означать, что Сталин просто не обнаруживал затаенных антисемитских настроений из-за окружения, в котором жил, поскольку он хотел выглядеть истинным учеником Ленина, всегда осуждавшего антисемитизм. Например, в 1931 г. Сталин взял на вооружение ленинский подход, заявив, что антисемитизм есть форма «людоедства». Он зарекомендовал себя в качестве специалиста по проблемам национальных меньшинств начиная еще с работ, написанных им в 1912 г. (правда, по словам его соперников, высказанные там мысли были навеяны более информированными друзьями Сталина из социал-демократов), и утвердился в ставшей для него ортодоксальной идее, что именно территория является основой нации. А ее-то у евреев и не было. Впрочем, если в паспорте писали «еврей», это еще не служило доказательством дискриминации, потому что национальность отмечали и в паспортах советских греков, тоже не имевших своей территории, и у представителей многих других народов.
Позднее Сталин решил предоставить евреям национальную территорию в Биробиджане, в Восточной Сибири. Тогда поговаривали, что это способ избавиться от евреев, наводнивших Россию, с тех пор как они перестали жить в черте оседлости, как при царской власти. Сталин же, напротив, хвалился тем, что он первый глава государства, который дал евреям землю.
После провала этого эксперимента, к концу войны, советские руководители подумывали о поселении евреев в бывшей республике поволжских немцев, затем о создании «еврейской Калифорнии» в Крыму, откуда выгнали и депортировали татар. Вынашивая эту идею, никто из них, включая Сталина, не подозревал, что Крым был иудаизирован еще до прихода туда славян и что еврейский раввин обратил в иудейскую веру хазарского кагана Булана в эпоху, когда хазары занимали обширную область между Волгой и Доном{241}.
Ленин в 1922 г. требовал, чтобы во всех официальных мероприятиях по изъятию ценностей у православной церкви выступал только русский Калинин и никогда — Троцкий, учитывая национальность последнего. Сталин относился к этим проблемам с таким же вниманием, как и его учитель.
Казалось бы, тот факт, что в 1924 г. на высших ступенях власти в СССР находились пять или шесть евреев, а в 1941 г. только двое, Каганович и Мехлис, говорит о многом. На деле же Сталин ненавидел всех, кто мог бы его затмить. А большинство его еврейских товарищей, заметим, по рождению принадлежали к более привилегированным классам, за исключением Кагановича, сына сапожника, дружбу с которым Сталин сохранит на всю жизнь. Можно считать Сталина антисемитом, поскольку большая часть его соперников, от которых он избавился и которых казнил, были евреями: разумеется, Троцкий, а также Зиновьев, Каменев, Радек. Однако ни Рыков, ни Ягода, ни Тухачевский, также расстрелянные, евреями не являлись, да и перечисленных выше обвиняли не в том, что они евреи. Кстати, Каменеву Ленин в начале 1920-х гг. поручил разработать план борьбы с антисемитизмом. Троцкого Сталин ненавидел за оппозиционность, а еще сильнее — за то, что он был более яркой личностью и лучшим оратором. Правда, это не означает, что еврейство Троцкого не играло определенной роли в отношении к нему Сталина.
Так или иначе, руководители-евреи ощущали себя в первую очередь не евреями, а коммунистами: и Мехлис, и Троцкий прямо об этом говорили. В своих трудах Троцкий намеренно умалчивал о еврейском вопросе. Точно так же обстояло дело и с другими социалистами-евреями, в том числе с меньшевиками — такими, например, как Мартов, который до революции считал, что «погромы мобилизуют народное сознание».
Все они недооценивали глубоко укоренившийся в народе антисемитизм. После успеха революции они рассчитывали, что социалистические идеи возьмут в народных умах верх надо всем остальным.
«Долой еврея Керенского, да здравствует Троцкий!» — гласили надписи на стенах Зимнего дворца в октябре 1917 г., когда председатель Временного правительства был вынужден бежать через черный ход. Керенский смеялся, рассказывая мне об этом в 1966 г., поскольку сам он был евреем лишь «наполовину», по матери, тогда как Троцкий — на все сто процентов. По сути, ни тот ни другой не воспринимали себя как евреев: оба являлись агностиками и ни разу в жизни не посещали синагогу. Но другие либо видели в них евреев, либо нет{242}.
В 1917 г. все изгои царского режима оказались в гуще рабочих и солдат, выступавших против царизма. В Петроградском совете эти латыши, евреи, грузины, украинцы, партийцы и беспартийные, были самыми активными и называли себя социал-демократами, социалистами-революционерами, синдикалистами, сторонниками кооперативного движения. Только бундовцы[29] самоутверждались по национальному признаку как евреи-социалисты.
Зачастую революционные борцы самых разных народностей проявляли больше активности, чем простые солдаты и рабочие. Заметили ли последние, что несколько месяцев спустя лидерами партии «рабочих» стали отнюдь не рабочие (кроме Шляпникова)? Что руководители новой страны принадлежали вовсе не к простонародью, а, скорее, к бывшей знати, вдобавок по большей части не русской? Нет, потому что новоявленные руководители очень ловко сумели присоединить к высшей власти партийных бюро и Съезда Советов — власть народную, созданную снизу через местные парткомитеты и советы, которые вскоре сформировали новый класс — советскую «бюрократию», начавшую с 1917 г. подниматься по ступенькам государственного аппарата.
Вышедшие из народной среды аппаратчики не обязательно имели социалистические идеи, но они были «большевистее большевиков», потому что знали, что реставрация монархии привела бы их на виселицу. На Украине во время гражданской войны они устраивали погромы ничуть не меньше, чем белые. Достигая мало-помалу властной верхушки в рамках советов, они переносили туда свою антисемитскую и антифеминистскую ментальность.
С тех пор как в России исчезли крупные собственники, администраторы и начальники, схема продвижения по социальной лестнице кардинально изменилась. Новоявленные советские аппаратчики, преобразованные из мужиков и простых рабочих в государственные кадры, слились с режимом, начали ему ревностно служить. При этом они вряд ли замечали, что предают его изначальную идею и ожидания, и далеко не всегда знали о национальной принадлежности тех, кто их возглавлял{243}.
До раскулачивания и больших процессов первый слой советских руководителей состоял в основном из представителей нерусских национальностей: грузин, армян, евреев, латышей. Второй слой, который господствовал в СССР накануне Второй мировой войны, был уже более русским и вообще более славянским, чем предыдущий. Таким образом, в 1917 г. руководители еврейского происхождения составляли 5–7% от общего числа членов партии большевиков, а в правительстве — подавляющее большинство. В 1941 г. это уже не так. В НКВД, где в 1934 г. их доля в штате работников достигала 31%, в 1939 г. их насчитывалось уже не более 4%. «Мы навсегда покончим здесь с синагогой», — сказал в 1939 г. Молотов, когда пришел на место Литвинова в Наркомат иностранных дел{244}.
Советская власть походила на бифокальную линзу, верхняя часть которой контролировалась Сталиным, а нижняя состояла из «органов» и других народных институтов, рожденных обществом. Рост обеих частей определял новый способ правления, поскольку ввиду «текучести» кадров на местах более не существовало преемственности между политической властью, администрацией и обществом. На вершине государственной пирамиды власть была безраздельна, а в основании осуществлялась более или менее большевизированными народными классами. В промежуточной части границы были подвижными, проницаемыми. Каждый комитет являлся одновременно и независимым, и подконтрольным.
Таким образом, всемогущий Сталин, находясь на самой вершине власти и полностью контролируя взаимозаменяемых в советской системе гражданских и военных начальников, мог отдавать свои кровожадные приказы, морить голодом Украину и ее богатых соседей, депортировать жителей тех регионов, которые не подчинялись его распоряжениям, позволять доносчикам делать свое черное дело. В то же время вдалеке от Кремля выживали бесконтрольные, но не представлявшие опасности для режима островки автономии. Документы послереволюционного периода, выявленные мною, и те, что опубликованы Николя Вертом, убедительно показывают, какой институциональный хаос царил за внешним фасадом показного порядка{245}.
Благодаря этой черте советской власти в народе рядом с враждебностью к коллективизации уживалась враждебность, например, к эмансипации женщин или авангардистскому искусству. В недрах советского общества повсеместно продолжал таиться антисемитизм. И разве не мог он отравить мышление руководителей, неважно — из низов они выдвинулись или нет? Зарождался антисемитизм и во время войны в тылу, среди населения, эвакуированного с захваченных немцами территорий, где евреев было достаточно много (в частности, в Белоруссии — 10%).
«Надо защищать евреев… — говорил грузин Берия другому грузину Сталину, — потому что после них придет и наш черед». Не слишком разбираясь в национальном вопросе, он, тем не менее, как в воду глядел: достаточно вспомнить антикавказскую ксенофобию 1970-х и последующих годов.
Во время войны Сталин, зная о безудержном антисемитизме украинцев, пришел к выводу, что радушный прием, который они оказывали немцам, отчасти объяснялся намерением захватчиков уничтожить евреев. «Предоставляя привилегии» этой категории жертв, сталинский режим мог прослыть еврейским «пособником» — вот почему в советской прессе их упорно называли просто «советскими гражданами».
Именно поэтому в СССР так и не вышла «Черная книга», подготовленная под эгидой Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) с участием Ильи Эренбурга, Василия Гроссмана и других. Деятельность этого комитета, созданного в 1942 г., вызвала острый приступ антисемитизма у Сталина. ЕАК не только получал помощь от американских евреев, но также участвовал в проекте поселения евреев в Крыму — короче, не ограничивался просветительной, культурной и мемориальной работой. Он не олицетворял собой явный возврат к иудаизму, преследовавшемуся не больше и не меньше, чем прочие религии, однако являлся организацией, которая вмешивалась в то, что входило исключительно в компетенцию партии, и лишь ее одной. Начиная с 1918 г. партия уничтожала все общественные организации одну за другой. Еврейский Бунд — давний соперник социал-демократов до 1917 г. — был распущен, его члены участвовали в революционном движении как отдельные граждане, а не как члены некоего объединения. А тут сионисты начали воссоздавать еврейские организации, да еще и при поддержке американцев. Вырисовывались контуры «еврейско-американского заговора», который Сталин и его соратники попытались разоблачить. Обычными для них методами.
Молотов воздержался от голосования за арест его жены-еврейки, якобы скомпрометировавшей себя «крымским проектом», попросив у Сталина прощения за то, что не присоединился к решению партии. Машина была запущена, и началась охота на евреев: художников, писателей, а чуть позже и врачей — зловещих «убийц в белых халатах».
С тех пор, кроме Кагановича, возле Сталина не оставалось более ни одного еврея.