МАРШАЛ-БЕЗЖАЛОСТНЫЙ, «ВЕСЕЛАЯ АРМИЯ» И «ПОДУШКИ» РАВЕНСБРЮКА
МАРШАЛ-БЕЗЖАЛОСТНЫЙ, «ВЕСЕЛАЯ АРМИЯ» И «ПОДУШКИ» РАВЕНСБРЮКА
Признаюсь, этот документ меня потряс, перевернул все внутри. Он стоит того, чтобы быть процитированным полностью. Это — письмо начальника Главного политического управления Рабоче-крестьянского военно-морского флота армейского комиссара 2-го ранга Ивана Рогова секретарю Центрального Комитета ВКП(б) Георгию Маленкову, датированное 5 октября 1941 года: «Начальник Политического управления Балтфлота издал 28.9.41 г. директиву за № 110/с, в которой указывает: «Разъяснить всему личному составу кораблей и частей, что все семьи краснофлотцев, красноармейцев и командиров, перешедших на сторону врага, сдавшихся в плен врагу, будут немедленно расстреливаться, как семьи предателей и изменников Родины, а также будут расстреливаться и все перебежчики, сдавшиеся в плен врагу, по их возвращении из плена.
Я немедленно запросил ПУБалт, на основании каких указаний издана директива, противоречащая указаниям приказа Ставки Верховного Командования Красной Армии № 270.
Член Военсовета КБФ т. СМИРНОВ и начальник ПУ КБФ т. ЛЕБЕДЕВ в своей телеграмме от 4.10.41 г. сообщают, что директива № 110/с составлена на основе шифрограммы командующего Ленинградским фронтом т. Жукова за № 4976, в которой сказано:
«Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны».
Народному комиссару ВМФ т. КУЗНЕЦОВУ и мне неизвестно, что п. 2 приказа Ставки № 270 изменен.
Считаю, что шифрограмма № 4976 командования Ленинградского фронта противоречит указаниям приказа № 270 Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии»{594}.
Для сравнения: в печально знаменитом приказе № 270 от 16 августа 1941 года, изданном Сталиным и подписанным, вслед за Верховным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и Жуковым, судьба военнопленных и членов их семей была определена гораздо менее сурово: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров… Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»{595}. Легко убедиться, что Иосиф Виссарионович в кровожадности уступал Георгию Константиновичу. Сталин призывал безоговорочно расстреливать на месте лишь сдающихся в плен командиров и комиссаров, да и то, если они делают это намеренно, срывая знаки различия, т. е. собираясь сдаться в плен, независимо от обстановки. Рядовой же и сержантский состав дозволялось расстреливать только тогда, когда они, не исчерпав всех средств сопротивления, станут сдаваться в плен. То есть, например, если у бойца кончились патроны, то можно сказать, что он бороться дальше не может и вроде бы даже ему и в плен сдаться не зазорно. А можно, впрочем, трактовать приказ № 270 и таким образом, что надо еще бросаться на врага с саперной лопаткой или финкой. Тогда надо расстреливать и тех, кто поднимает руки сразу же, как замолкает его винтовка или пулемет. Впрочем, подразумевалось скорее всего, что надо расстреливать только тех, кто будет сдаваться в плен преднамеренно. Так что приказ оставляет командирам и красноармейцам некоторую свободу в его применении. Вот Жуков выбора не оставил: всех расстрелять, и командиров, и бойцов, и семьи их (интересно, а грудных младенцев в этих семьях тоже надо было расстреливать?). И насчет вернувшихся из плена приказ № 270 ничего не говорил. Вспомним, что Сталин после войны даже заведомых перебежчиков — власовцев отнюдь не всех расстрелял, а большинство направил трудиться в ГУЛАГ — пусть поработают на благо Родины. Жуков же решил: чего с ними церемониться, расстрелять, и точка. По сравнению с Георгием Константиновичем Иосиф Виссарионович выглядит гнилым либералом. Не в первый раз в истории слуга тирана оказался более жестоким, чем сам господин. Даже моряки-балтийцы испугались, и в Политуправлении Балтфлота приказ Жукова немного смягчили, предписав расстреливать по возвращении из плена только перебежчиков, а не всех сдавшихся в плен.
А вот после войны у Георгия Константиновича никаких «мальчиков кровавых в глазах» не было. Наоборот, он фарисейски сокрушался в беседе с Константином Симоновым о трагической судьбе советских пленных: «Он с горечью говорил о том, — вспоминал Константин Михайлович, — что по английским законам оказавшимся в плену английским солдатам и офицерам за все время пребывания в плену продолжали начислять положенное им жалованье, причем даже с какой-то надбавкой… «А что у нас, — сказал он, — у нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу: «Каждый, кто попал в плен, — предатель Родины» — и обосновывал ее тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть, в сущности, требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей было замучено немцами в плену, умерло от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в сорок первом или сорок втором, не лишили себя жизни… Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев. Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин?
Были из другого теста, хуже, трусливей? Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате всех постигавших нас в начале войны катастроф?..»{596}
Но подписи Мехлиса не было под приказом № 270, и Жуков это отлично знал. По сравнению с Георгием Константиновичем и Лев Захарович, и Иосиф Виссарионович выглядят вообще человеколюбивыми гуманистами. Жуков никакого «огульного презрения» ко всем вернувшимся из плена не допускал — просто готов был их всех расстрелять. Мне наверняка возразят, что время было такое, что без репрессий мы бы не победили. И что Жуков лишь пугал бойцов расстрелами, а проводить свои угрозы в жизнь, мол, не собирался. Откуда такая уверенность? Разве не мог бы Георгий Константинович для острастки расстрелять несколько семей из прифронтовой полосы, чьи мужья и сыновья предположительно оказались в немецком плену? Ведь приказал же он тогда под Ленинградом расстреливать из пулеметов свои отступающие части, как свидетельствовал Главный маршал авиации Александр Голованов в беседе с поэтом Феликсом Чуевым{597}.
Шифрограмма Жукова, равно как и драконовский приказ № 270, способны были только деморализовать бойцов и командиров, толкнуть их в объятия противника. Грозные приказы никак не влияли на динамику числа пленных. После приказа № 270, в сентябре и октябре 41-го, случились два самых крупных котла, под Киевом и Вязьмой, где в плен попало в общей сложности больше 1300 тысяч красноармейцев.
А вот моральное состояние Красной армии, особенно ее командного и политического состава, оставляло желать много лучшего. Хочу процитировать полностью докладную записку начальника Особого отдела НКВД Волховского фронта майора госбезопасности Мельникова от 10 марта 1942 года на имя члена ГКО т. Маленкова «О морально-бытовом разложении комполсостава частей и соединений 59-й армии»: «За последнее время в частях 59-й армии со стороны отдельных военнослужащих участились случаи морально-бытового разложения. Зачастую, используя свое служебное положение, командиры склоняют женский персонал к половому разврату, здесь же, в присутствии посторонних, решают боевые задачи.
Отдельные командиры и комиссары частей, увлекаясь женщинами, систематически пьянствуют. В ходе боевых операций, вместо руководства боем, отлеживаются в блиндажах. Так, заместитель начальника инженерного отдела штаба 59-й армии — Герой Советского Союза майор Коровин и работник Политотдела армии старший батальонный комиссар Никулин 26 февраля в нетрезвом состоянии зашли в столовую Военторга. КОРОВИН без всякого основания, обнажив револьвер, потребовал от начальника Военторга колбасы, варенья и других продуктов. Получив варенье, он бросил стакан с этим вареньем на пол, ругаясь площадной бранью, отдал распоряжение своему адъютанту расставить по углам столовой мины.
КОРОВИН открыто, на глазах у бойцов, сожительствует с машинисткой штаба армии ПРИСОВАТЬЕВОЙ Галиной и вместе с ней ходит в баню (как видно, у «банного министра» Валентина Ковалева был свой предшественник. — Б.С.). Все это стало достоянием подчиненных.
28 февраля старший батальонный комиссар НИКУЛИН у КОРОВИНА напился пьяным, придя в Политотдел армии, разбросал на полу партийные документы. Начальник штаба артиллерийского управления 59-й армии полковник САМОЙЛОВ увлекся машинисткой артуправления ТУГАРИНОВОЙ Капитолиной, чем скомпрометировал себя в лице сотрудников артуправления. В любовной записке на имя ТУГАРИНОВОЙ САМОЙЛОВ пишет: «…Капочка! Если ты не хочешь нарушать нашей дружбы, откажись, что ты сказала сегодня — больше кушать со мной не будешь. Я сильно этим огорчен, ты меня обижаешь незаслуженно. Делаю я все для тебя из дружеских и благих намерений. Ты мне нравишься, я к тебе привык, если не сказать большего. Фима». Эта записка стала достоянием сотрудников артуправления.
Комиссар 430 гаубичного артполка Резерва Главного Командования батальонный комиссар ФРИДРИК держит у себя в полку в качестве санинструктора днепропетровскую артистку БУЛДАКОВУ, хотя она никакого медицинского образования не имеет. БУЛДАКОВА проживает в одной машине с ФРИДРИК. Бойцы, командиры и политработники называют БУЛДАКОВУ «личным адъютантом комиссара полка».
Командир отдельной кабельно-шестовой роты связи лейтенант Ш1ЮСИН сожительствует с военфельдшером Соней. Военком 129 отдельной телеграфно-эксплуатационной роты связи АВТУХОВ, сожительствуя с военфельдшером роты САКИСИ-НОЙ Полиной, не отпускает ее в роту для обслуживания бойцов, работающих на линии, вызывая этим смешки и возмущение со стороны личного состава.
Начальник обозно-вещевой службы 1249 стрелкового полка 377 стрелковой дивизии ЕФИМОВ Александр Егорович сожительствует с гражданкой д. Кипрово МИХАЙЛОВОЙ E.H. Последняя, по имеющимся данным, во время пребывания немцев в Кипрово сожительствовала с немецкими офицерами (советские офицеры в данном случае приняли эстафету от своих противников. — Б.С.).
Комиссар 1240 стрелкового полка 372 стрелковой дивизии батальонный комиссар САМОЙЛОВ имеет интимную связь с комсомолкой военфельдшером ПЕТУХОВОЙ. Используя свое служебное положение, САМОЙЛОВ взял ПЕТУХОВУ к себе на командный пункт из ПМП (полкового медицинского пункта. — Б.С.), в качестве медработника, где и сожительствует с ней. Во избежании за свои действия САМОЙЛОВ объявил перед общественностью полка о том, что ПЕТУХОВА является его женой, в то время как у него имеется жена и трое детей. После того как САМОЙЛОВ связался с ПЕТУХОВОЙ, в полку значительно ослабла политработа и снизилась дисциплина личного состава.
Комиссар санитарного батальона 372 стрелковой дивизии Чернышев сожительствует с подчиненной ему медсестрой ОКО-РЯДЧЕНКО, которую без всякого основания пытался представить к правительственной награде. В результате бездеятельности начальника санитарной службы 372 стрелковой дивизии ГОЛЫШЕВА дисциплина среди военнослужащих санчасти ослабла. Работники пьянствуют и в половом отношении развратничают.
Аналогичное положение и в батальоне связи 372 стрелковой дивизии, гае телефонистки ведут себя распущенно. В результате командиры СМИРНОВ, НОРОНОВ и комиссар ЛАРИН сожительствуют с ними без стеснения. Начальник связи штаба 372 стрелковой дивизии подполковник ТИМОШЕНОК, исключенный из ВКП(б), 25 февраля в нетрезвом состоянии, склоняя к сожительству телефонистку МАНЦЕВУ в присутствии бойцов, приказывал ей лечь с ним спать. 26 февраля ТИМОШЕНОК, будучи пьян, отказывался подписать секретный документ, адресованный в штаб 59-й армии, о состоянии связи в дивизии, приказал его подписать своему адъютанту.
28 февраля с. г. начальник 6 отдела армии — капитан ЯНОВСКИЙ, будучи пьян, поднял бесцельную стрельбу из пистолета. В присутствии военнослужащих высказывал настроение о самоубийстве (похоже, бедняга допился до белой горячки. — Б.С.).
Перечисленные факты распущенности, пьянства и морального разложения в 372 стрелковой дивизии известны командиру дивизии — подполковнику ХОРОШЕВУ и комиссару ЗАЙЦЕВУ, которые не только не принимают мер борьбы с этим явлением, а, наоборот, сами стали на путь сожительства и разложения. 23 февраля ХОРОШЕВ и ЗАЙЦЕВ под предлогом проявления «заботы» пригласили к себе девушек-радисток. Радистка АНУРОВА, с которой спал ХОРОШЕВ, должна была с 2-х часов идти на дежурство, однако ХОРОШЕВ не отпустил ее, заявил: «Не ходи на дежурство, пусть назначат другого человека, об этом я сам скажу вашему начальству».
1 марта ХОРОШЕВ и ЗАЙЦЕВ провели всю ночь в машине радиоузла с девушками-радистками.
Командир 658 отдельного саперного батальона старший лейтенант Сергеев 24 февраля вызвал к себе в землянку помощника командира батальона младшего лейтенанта КОЧЕТКОВА, начальника снабжения БАЛОМОШИНА, старшего адъютанта НЕВЕРОВИЧ, начальника артснабжения АКУЛИНИНА и начальника артиллерийских мастерских МАКАРОВА, приказал принести водку для групповой попойки, которая продолжалась двое суток.
27 и 28 февраля с. г. в районе деревни Мостки СЕРГЕЕВ снова организовал пьянку, в которой принимали участие ВЕРЕТЕННИКОВ, КОЧЕТКОВ, БАЛОМОШИН и военфельдшер ТОРОПОВ. Кроме того, СЕРГЕЕВ сожительствует с военфельдшером ТЕРЕХОВОЙ. Характерно отметить, что все эти факты бытового разложения происходят на глазах у подчиненных (из доклада Мельникова вообще создается впечатление, что бравые командиры и комиссары 59-й армии совокупляются с телефонистками, военфельдшерами и радистками едва ли не в присутствии красноармейцев. — Б.С.). Комиссар батальона ДУРНОВЦЕВ, зная об этом, никаких мер к устранению безобразий не принимает.
Начальник санслужбы 942 артиллерийского полка 374 стрелковой дивизии военврач 3-го ранга БЕЛОГЛАЗОВ в нетрезвом состоянии зашел в операционную палатку, вызвал к себе санинструктора УЛАНОВУ, где и пытался ее использовать. Когда УЛАНОВА оттолкнула его от себя, последний с возмущением выхватил пистолет и произвел несколько выстрелов в землю. Здесь же БЕЛОГЛАЗОВ был ранен в ногу (очевидно, одна из выпущенных военврачом пуль дала неудачный рикошет) и направлен в госпиталь. Ведется расследование.
Командир 1249 стрелкового полка 377 стрелковой дивизии майор ШВАГИРЕВ систематически пьянствует со своим помощником по хозчасти САВИЧЕВЫМ. Вызвал в полк свою жену, которую оформил на должность военфельдшера полка. 19 февраля ШВАГИРЕВ, будучи в нетрезвом состоянии, площадной бранью отругал и три раза ударил по лицу политрука НОСОВА. ШВАГИРЕВ в пьяном, состоянии собрал весь командный состав полка, силами которого приказал взять ДЗОТ противника (не исключено, что пьяную фантазию майора вдохновила офицерская «психическая» атака в фильме «Чапаев». — Б.С.). Вмешательством Особого Отдела комначсостав в бой введен не был (иначе в полку в один день открылось бы множество вакансий. — Б.С.).
26 февраля ШВАГИРЕВ, напившись пьяным, учинил дебош со своей женой, в которую произвел несколько выстрелов, в нее не попал (в докладе Швагирев предстает едва ли не единственным приверженцем брачных уз среди командного и политического состава 59-ф армии, но, как видно, и законным женам приходилось несладко. — Б.С.). По делу ШВАГИРЕВА проводим расследование.
Командир 378 стрелковой дивизии полковник Дорофеев и комиссар дивизии КОРНЫШЕВ систематически пьянствуют и сожительствуют с женщинами. 8 января ДОРОФЕЕВ и КОРНЫШЕВ пригласили к себе зубного врача и медфельдшера ЛЕВАНОВУ. Указанные женщины пьянствовали и ночевали с ними двое суток. Будучи выпивши, ДОРОФЕЕВ заявлял командирам: «…Здешние женщины проститутки, их нужно использовать, а вы, командиры, не теряйте этого случая…»
5 февраля во время наступления дивизии, на командный пункт выехал начальник штаба и комиссар дивизии. ДОРОФЕЕВ же вызвал к себе в блиндаж девушку военфельдшера и пропьянствовал с ней четверо суток. Свой невыезд на командный пункт мотивировал болезнью.
Комначсостав в беседах между собой говорит: «…Ну, как там наше пьяное командование, что решило?..» В момент выполнения боевой задачи частями дивизии по овладении д. Остров ДОРОФЕЕВ, КОРНЫШЕВ и начальник штаба АКСЕЛЬРОД на протяжении трех суток пьянствовали, не выходя из блиндажей.
Подобные факты морально-бытового разложения комначсостава в частях 59-й армии не единичны. По нашей информации, командиры и комиссары частей и соединений мер к устранению подобных явлений не принимают, так как сами являются виновниками этого. О фактах морально-бытового разложения отдельных командиров и политработнико? частей 59-й армии неоднократно информирован Военный Совет армии. Однако мер пресечения творящихся в частях безобразий не принял»{598}.
Документ, что и говорить, забавный, несмотря на несколько сухой канцелярский язык. Отмечу, что в некоторых случаях, процитированных майором госбезопасности Мельниковым, на самом деле мы явно имеем не разврат, а самые серьезные чувства, которые чекист привычно подводит под одну статью «морально-бытового разложения». В частности, что-то трогательное есть в наивно-глупой записке, очевидно, уже немолодого полковника Самойлова. Но в целом, конечно, в большинстве случаев речь шла о простом удовлетворении физиологических потребностей и использовании старшими офицерами своего служебного положения. Может показаться, что 59-я была веселой армией. Но если вдуматься, веселого тут мало. Когда младшие офицеры и рядовые бойцы смотрели на разврат и пьянство начальства, моральный дух у них наверняка падал, и очень сильно. А когда командиры сутками пьянствовали вместо того, чтобы руководить боем, это не могло не сказаться самым негативным образом на действиях подчиненных им полков и дивизий. В тот же день 10 марта 1942 года Мельников сообщал Маленкову о неудачном наступлении 59-й армии. Командование армии во главе с генерал-майором Галаниным и дивизий пыталось скрыть масштаб неудачи посредством очковтирательских донесений: «Командование 59 армии, зная о том, что 377, 372, 374 и 378 стрелковые дивизии активных действий не ведут и фактически занимают оборону, в оперативных сводках штаба действия этих дивизий отмечаются «активным сковыванием противника» и «ведением боевой разведки». Бездеятельность этих дивизий в оперсводках также называется «отражением контратак противника», не стыдясь сообщать, что дивизии отбивают контратаку одного взвода противника. Из наиболее характерных примеров очковтирательства приводим следующие: 1269 стрелковый полк 382 стрелковой дивизии занимает линию фронта протяжением 18 километров, активных действий не ведет, занимает оборону. Штарм пишет о том, что полк активно сковывает противника. 377 стрелковая дивизия занимает фронт протяжением 13 километров, активных действий не ведет, занимает оборону. Штарм в оперативной сводке пишет, что «377 дивизия ведет активную боевую разведку. Фактически для разведки противника высылаются 2–3 человека. Части 372 стрелковой дивизии занимают фронт протяжением 4 километра, активных действий не ведут, занимают оборону. В оперсводке штарма докладывается, «части 372 дивизии блокируют противника». В оперсводке Штарма отмечается, что 374 стрелковая дивизия блокирует противника на фронте протяжением 9 километров в районе Спасская — Полисть. Фактически дивизия находится в обороне. В оперсводке указывается, что 378 стрелковая дивизия обеспечивает правый фланг группы КОРОВНИ-КОВА, занимает фронт протяжением 8 километров, тогда как на самом деле дивизия активных действий не ведет»{599}.
Прочтя эти строки, понимаешь, что к боевым донесениям наших частей и соединений надо относиться с сугубой осторожностью. Поди пойми, когда там действительно «разведка боем» или «бои местного значения», а когда под этими громкими названиями скрываются поисковые действия разведгруппы в 3 человека. И также со всеми остальными терминами — «атака», «контратака», «десант» и до. Часто все они существуют лишь в фантазии командиров и начальников штабов. Донесениям особистов туг все же больше веры. Мельников непосредственно связывает неудачи 59-й армии с «морально-бытовым разложением»: «Отдельные командиры частей и соединений 59 армии безответственно отнеслись к выполнению задач фронта и армии. На основании приказа штарма № 0018 372 стрелковая дивизия должна была сформировать из остатков мелких подразделений и спецчастей сводный батальон и к 20.00 2-го марта произвести смену боевого участка, занимаемого частями 92 стрелковой дивизии. Эта операция была произведена с большим опозданием, т. е. в 3.00 3-го марта. Несвоевременная смена частей произошла по причине беспечности командира 372 стрелковой дивизии полковника ХОРОШЕВА и старшего батальонного комиссара ЗАЙЦЕВА, которые не приняли решительных мер в четком формировании и оснащении сводного батальона. Капитан ЯНОВСКИЙ, которому было поручено формирование батальона и принятие боевого участка, бездельничал и пьянствовал. В результате оружие было получено за полчаса перед выходом батальона к исходным позициям. ХОРОШЕВ и ЗАЙЦЕВ (настоящая сладкая парочка! — Б.С.) вместо организации контроля, проверки формирования батальона для смены частей, устроили коллективную пьянку с женщинами. Так, 3 марта при выезде штадива на новое место дислоцирования ХОРОШЕВ и ЗАЙЦЕВ со штадивом не выехали, остались в медсанбате. Прибывшего с приказанием работника оперативного отдела штаба они не приняли. Он, возвратившись, сказал: «Пьяное командование гуляет с женщинами».
Радистка рации РСБ ТЕМЕРШИНА во время дежурства в течение 13 часов проводила время в землянке командира дивизии ХОРОШЕВА, участвуя в совместной попойке, где и ночевала. Военный Совет армии, по информации Особого Отдела, к ХОРОШЕВУ и ЗАЙЦЕВУ мер не принял»{600}. Какого было бойцам идти в бой, когда они знали, что командование весело проводит время, пока люди умирают. Такое знание деморализует не хуже людоедских жуковских приказов.
Мне могут возразить: это, мол, нетипичный, исключительный случай. В одной 59-й армии было так плохо. Но вот совсем другой участок фронта, а положение здесь ничуть не лучше. Вот что излагал бывший секретарь Военного Совета Южного фронта старший батальонный комиссар А. Феденеев в письме Маленкову от 29 декабря 1942 года историю бегства в августе 42-го адъютанта бывшего командующего фронтом генерала Р.Я. Малиновского капитана Сиренко: «Меня отзывает к себе Малиновский и дает читать письмо, которое он нашел у себя в портфеле, и адресованное мне. Письмо оказалось от капитана Сиренко. Обращаясь ко мне, он пишет, что обстановка на фронте сложилась очень тяжело, что-де наши генералы показали себя неспособными командовать, разложились, пьянствуют, развратничают, вроде старого развратника генерала Жука (генерал-майор Жук был на Южном фронте зам командующего по артиллерии и прибыл в штаб фронта вместе с Малиновским из 6-й армии). Что генералы возят с собой разных «жен» и «дочерей», а попросту возят проституток. Насмотревшись на все это, он, Сиренко, решил, что должен активно бороться с немцами за свою родину, и решил идти в партизаны. Что уже маленький отряд он организовал, пока из 3-х человек, но он разрастется, и о нем, Сиренко, еще услышат. Подписал письмо он уже как командир партизанского отряда»{601}. Одних нравы высших штабов толкали на отчаянную попытку вести свою, «личную», без оглядки на разложившееся командование, войну с немцами, других — на измену Родине, под власовские знамена. Но вряд ли 59-я армия или весь Южный фронт в плане «морально-бытового разложения» и разгильдяйства командного и политического состава принципиально отличались от других армий и фронтов. Ведь тот же командующий 59-й армией И.В. Галанин благополучно прокомандовал различными армиями до конца войны и никак не выделялся вышестоящими начальниками в худшую сторону. Боюсь, что все пороки, свойственные 59-й армии, пышным цветом цвели и на других фронтах. Только вот достоянием гласности для вышестоящих органов они становились только в случае неудач, по каким-то причинам попадавшим в поле зрения высокого начальства, или когда стремились сместить того или иного генерала. В 1943–1945 годах видимых неудач у Красной армии, связанных с оставлением значительных территорий или невзятием тех или иных городов, было гораздо меньше, чем в начале войны (а чрезмерные потери неудачами не считались). Поэтому и поток «телег» в инстанции от особистов и замполитов уменьшился, но это вовсе не значит, что соответствующие явления были изжиты. Да и доклады о неудачах последнего периода войны, в частности, о безуспешном наступлении Западного фронта в Белоруссии в конце 1943 — начале 1944 года, подтверждают и мордобой, и пьянство, и бессудные расстрелы и многое другое, о чем десятилетиями стремились забыть.
Хочу привести только один жуткий документ, который сам по себе доказывает наивность утверждений, будто Гитлер был лучше Сталина, а нацистская Германия — Советской России. Он относится к так называемым «малым Нюрнбергским процессам». После Большого процесса, на котором осудили главных военных преступников, Международный трибунал стал разбираться с изуверами рангом пониже, в том числе и с врачами и охранниками концлагерей, проводивших медицинские эксперименты над заключенными. Материалы порой просто потрясают, ибо не веришь, что люди могли творить такое. Вот что ответил американскому следователю фельдшер медицинского блока женского концлагеря Равенсбрюк сержант Густав Хонстель, ветеринар из Баварии, попавший в Равенсбрюк в 41-м году после контузии (тогда ему было 43 года), на вопрос, что такое «подушки» и «полуподушки»: «Это заключенные женского пола. Иногда взрослые, иногда еще совсем дети. Сначала их еще «куколками» называли, это потом — «подушками». Производилось вылущивание обоих тазобедренных суставов, это — «полуподушка». Или и тазобедренных и плечевых — это «подушка». При ампутации конечностей пилят кость. А тут сечение проводится исключительно по мягким тканям и суставной сумке. И культи нет, только небольшой шовчик там, где подшивался кожный лоскут. И анестезия только местная. Если «подушка», то только туловище с головой. А постоперационные поля гладко прикрыты, как будто так и было с рождения. Если «полуподушка», то туловище с головой и руками. В качестве кожного лоскута на тазобедренные суставы обычно натягивались половые губы. По желанию заказчика, конечно… Офицерам нравилось, если заключенные — совсем беспомощные, беззащитные, и с ними можно делать все, что угодно. А тут еще получалось, что вся нижняя часть тела — сплошная огромная вагина. Оттуда очень рельефно выступают раскрытые малые губы, это по первому варианту (когда подшивались большие губы). А по второму (когда большие губы ампутировались) — клитор выделяется, а вход во влагалище просто огромный. Офицеры гордились своими «подушками», хвастали друг перед другом, изредка менялись…
Я никаких операций не проводил, — поспешно отверг предположение следователя о его участии в вивисекции Хонстель, — только парафинил иногда. А с плечевыми суставами… туда иногда по просьбе заказчика натягивали кожу с подмышечных впадин. Туг проявился неожиданный эффект. Волосы в подмышках уже не были зажаты между руками и туловищем. Может быть, поэтому их рост ускорялся и не останавливался. Вместо рук у «подушки» на этом месте — длинные волосы. Их еще в косички иногда заплетали. За косички офицеры дергали, детство вспоминали…
Еще с «подушками проводились операции по косметической гинекологии. Всем, кроме совсем маленьких девочек, гиповагинацию делали. Это сужение влагалища, оно слишком расширялось от растягивания половых губ. В результате снижались тактильные ощущения при коитусе. А уже по отдельным заказам увеличивали молочные железы, соски, клитор. Иногда просто инфекциями парафина. А иногда — хирургическое формирование. Утончали соски и удлиняли их, где-то до сантиметра-полутора. Или еще фигурными делали, в виде цветочка какого-нибудь. И клитор тоже формировали. Кожу над ним иссекали, его выдвигали вперед, делали большим, сантиметра 2–3, похожим на пенис…
Я как-то видел, капитан Рахст с бумагами работает. На стол перед собой «подушку» вагиной на бутылку посадил и прислонил к стене, чтобы не упала. Бутылка почти вся в нее зашла. «Подушка» даже глаза от боли выпучила, но молчит, боится. Зачем ему нужно было, непонятно — он на нее даже не смотрит, весь в делах. Или еще захожу, за столом штурмбаннфюрер Бельт. «Полуподушка» вниз головой с ним французской любовью занимается. Или несколько офицеров на вечеринку собирались, приносили свои «подушки» и «полуподушки». Как подсвечники их использовали. В углах комнаты промежностью вверх ставили, две толстые свечи — во влагалище и анус, тонкую свечку — в мочеиспускательный канал. Свечи зажигают, пока полностью не выгорят. Еще кольца часто в соски и клитор вставляли, к ним цепочки или медальон с именем владельца вешали. Ходят, бренчат… И в качестве подушек тоже использовали, спали на них, сидели. Но и гуманно тоже относились. За ними ухаживали другие заключенные: хорошо кормили, помогали справлять естественные отправления, мыли, смазывали кремами слизистую, она же открытая была, пересыхала быстро…»{602}
Знаменитый маркиз де Сад в конце XVIII века в «Ста двадцати днях Содома» и в «Новой Жюстине» описал нечто подобное, вплоть до «подушек» мужского и женского пола и использования девушек и женщин в качестве подсвечников и мебели. Всего через полтора века эти жуткие фантазии воплотились в еще более жуткую реальность. В тоталитарных обществах Второй мировой войны к человеку относились как к неодушевленному телу. В том же Равенсбрюке большинство заключенных составляли еврейки, которых нацисты не считали за людей. Вот в такой атмосфере и появились «подушки» — страшные живые заменители продукции современных секс-шопов. Бьюсь об заклад, что ни охранники, ни врачи Равенсбрюка де Сада никогда не читали, но делали все в соответствии с его гениальными прогнозами. Быть может, у нас в НКВД такого и не было, хотя садисты встречались и здесь. Вот и эксгумация трупов польских офицеров из катынских могил показала, что над несчастными перед смертью издевались и некоторым, возможно, уготовили особо мучительную смерть. Насилием и ощущением собственного всевластия и безнаказанности был пропитан сам воздух, которым дышали сотрудники и гитлеровской Службы Безопасности (СД), и сталинского НКВД. Причем палачами часто становились случайно. Не будь военфельдшер Хонстель ранен, останься до конца войны на фронте, никогда бы не узнал о Равенсбрюке и не был бы причастен к преступлениям против человечества.
Жутко себе представить, если бы в войне вдруг победила гитлеровская Германия с Освенцимом и Равенсбрюком, с «окончательным решением еврейского вопроса», с миллионами загубленных военнопленных и мирных граждан на оккупированных территориях. Но представим себе на минуту, что такое произошло, и несколько десятилетий спустя германские историки постнацистского периода, воспевая Великую Победу, скажут: «Да, убивать евреев плохо, да, не очень здорово нападать на соседей, да, расстрел заложников нарушает все международные нормы, да, Гитлер был диктатором, ничего общего не имевший с демократией, но без этого мы бы не победили. Так давайте судить обо всем с позиций того сложного времени, когда Германия находилась в окружении враждебных государств, готовых вот-вот напасть на нее, и с учетом этого оценивать дела политиков и полководцев». «Чушь», — скажут мои читатели и будут, без сомнения, правы. Но почему подобное же определение не приходит им в голову, когда они знакомятся с распространенными у нас трактовками истории Великой Отечественной войны, утверждающими: да, Сталин был жесток, да, Жуков был суров, да приказ № 270 нарушал все нормы обращения с собственным народом, да, оккупация Прибалтики, раздел Польши, нападение на Финляндию не соответствовали нормам международного права, да, Сталин совершил преступления, да, победили мы большой кровью, но все-таки победили. А поэтому Великая Победа оправдывает и существование коммунистического режима, и жестокости военного времени. Также и с Жуковым получилось. Миллионы считают, что «народный маршал» был суров, но справедлив, что он внес самый большой вклад в победу, а потому достоин почестей и памятников. Но нравственно ли ставить памятники человеку, который готов был расстреливать семьи сдавшихся в плен? Настоятель Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кирилл писал младшей дочери Жукова Марии об ее отце: «Чувствуется, что душа его христианская… Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни»{603}. Если бы он читал шифрограмму № 4976, никогда бы ничего подобного не написал. И, надеюсь, кавалеры ордена Жукова, зная вот эту страшную правду о маршале, не стали бы возлагать на себя эту награду, а власти не стали бы воздвигать ему памятники. Случай с Жуковым, да и со всей историей Великой Отечественной войны, доказывает, как важно иметь доступ ко всем документам, переворачивающим привычную картину той эпохи. И надо еще написать подлинную историю Великой Отечественной как важнейшей части Второй мировой войны. Неужели наш великий народ не достоин иметь честно написанную историю самых своих тяжелых страданий и самых выдающихся подвигов?