1

1

Несмотря на все победы союзников над немцами после высадки в Нормандии 6 июня 1944 года, форсирование Рейна в марте 1945 года, задержавшееся из-за катастрофы под Арнемом в середине сентября, и разгром вермахта в Арденнах зимой, война с Германией была выиграна на Восточном фронте. С начала операции «Барбаросса» и до декабря 1944 года немцы потеряли там 2,4 миллиона человек убитыми, а в сражениях с западными союзниками — двести две тысячи[1249]. И жертвы были неравные: со дня «Д» и до дня победы в Европе, 8 мая 1945 года, русские потеряли свыше двух миллионов человек — втрое больше, чем британцы, американцы, канадцы и французы. Могли ли демократии пойти на такие жертвы? Или, что представляется более вероятным, все дело в НКВД и в терроре, заставлявшем советских людей воевать?

Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, когда русские захватили в январе 1943 года всю 6-ю армию Паулюса, и понеся через шесть месяцев неприемлемые потери под Курском (хотя и меньшие в сравнении с противником), вермахт продолжал отступать под ударами советских войск, приближая самоубийство Гитлера 30 апреля и капитуляцию Германии в мае 1945 года. В ходе крупномасштабных летних наступательных операций 1943 года Красная Армия вернула Орел, Харьков, Таганрог и Смоленск, отбросив немцев к Днепру и отрезав 17-ю армию на Крымском полуострове. Фельдмаршал Эрих фон Манштейн и румынский диктатор маршал Йон Антонеску предлагали Гитлеру вывести немецкие и румынские войска с полуострова, с тем чтобы использовать их в обороне Румынии и Болгарии, но фюрер, как всегда, ответил отказом, потеряв в результате обе страны и целую армейскую группировку в Крыму. Гитлер вынашивал идею превратить Крым в сугубо арийскую колонию и не желал отказываться от своей мечты даже тогда, когда военная необходимость требовала хотя бы на какое-то время отложить ее осуществление.

Николаус фон Белов писал по этому поводу: «Гитлер раньше своих военных советников и гораздо отчетливее предвидел угрожающее развитие событий на Восточном фронте, но упорно не хотел прислушиваться к мнению командующих армиями, настаивавших на отводе войск. Крым надо было удержать любой ценой, и аргументы Манштейна не имели для него никакого значения»[1250]. Германия лишилась четверти миллиона штыков. Это уже не могло отразиться на исходе войны, если не считать того, что, как отметил один историк, «огромный контингент немецких солдат оказался в плену, а не погиб в боях»[1251]. Тем не менее, по сути, была допущена серьезная стратегическая ошибка. Как и в решении держать немецкие войска на Керченском полуострове для того, чтобы когда-нибудь захватить Кавказ, Гитлер все еще надеялся предпринять новое наступление на юге Советского Союза, хотя возможностей для этого уже не существовало.

Для немецких солдат в долгом и мучительном отступлении после Курска главным стало выживание, а не победа. Русский же солдат освобождал свои города и села, приходя в ужас от зверств, которые нацисты творили на оккупированных территориях. Типичный пример: в Орле, были разрушены все мосты и половина зданий и выжили только 30 000 из 114 000 человек, населявших этот город до войны; остальные либо умерли от голода и болезней, либо были расстреляны или угнаны в Германию на положении рабов[1252]. Невозможно без содрогания даже писать о том, что в анатомо-медицинском институте в Данциге было найдено восемьдесят человеческих голов и восемьдесят два обезглавленных тела: здесь изготавливали мыло и кожу из трупов русских, польских, еврейских и узбекских заключенных. «Сырье» поставлял близлежащий концлагерь в Штуттхофе. Здесь только за шесть недель от тифа умерло 16 000 узников, и производство мыла шло полным ходом, когда институт посетили министры образования и здравоохранения[1253]. Неудивительно, что души солдат Красной Армии каменели, и они жаждали наказать всех немцев — без разбора, — тем более что сила теперь была на их стороне. Виновен или невиновен — о таких понятиях старались не думать; они наказывали не столько конкретного немца или немку, сколько их сыновей, мужей, отцов. Чувства жалости и сострадания были позабыты.

«Продуманное поэтапное отступление могло изматывать русские войска и создавать возможности для контрударов, — писал Курт фон Типпельскирх, оценивая ситуацию, сложившуюся на фронтах после Курской битвы. — Главная причина поражения Германии заключается в том, что мы понапрасну тратили наши силы и оказывали сопротивление противнику не вовремя и не там, где нужно»[1254]. Манштейн старался как мог сдерживать натиск русских на юге, организуя мобильную оборону, но Гитлер, не понимая его замыслов и по-прежнему приказывая «стоять насмерть», сковывал линии обороны, как это случилось под Харьковом, когда 3 августа 1943 года советские войска прорвали немецкие рубежи[1255].

Манштейну пришлось семь раз разговаривать с Гитлером, часто лицом к лицу после долгих перелетов, чтобы добиться у него разрешения отступить к Днепру[1256]. Игнорируя распоряжения, он все-таки сдал Харьков 23 августа, поставив интересы солдат и нации выше устремлений фюрера и ОКВ. Манштейн был не одинок в своих сомнениях. Генерал-майор Фридрих фон Меллентин, начальник штаба 48-й танковой дивизии, отходившей к Днепру, впоследствии писал: «Германское верховное командование не соглашалось на отвод войск, когда для этого еще были благоприятные условия. Оно принимало решение либо слишком поздно, либо когда противник уже принудил наши армии к отступлению и оно шло полным ходом»[1257].

При достатке времени вермахт превосходно организовывал стратегический отвод войск. Основательно готовились дороги, мосты и речные переправы. Маскировались районы сосредоточения; просчитывались потребности в транспорте и количество самодвижущейся техники; отбиралась техника на уничтожение; в тылу определялись места расположения командных пунктов, штабов, медицинских и ветеринарных постов; демонтировались телефонные линии; организовывались снабжение, питание и контроль за дорожным движением; создавались дорожные заграждения, минные поля и участки подрыва; наносились на карты новые оборонительные линии. (Проблемы, естественно, приумножились, когда вермахт вытеснили на территорию Германии: не только войска, но и миллионы запаниковавших мирных граждан стремились убежать от Красной Армии.) Вермахт профессионально владел тактикой «выжженной земли», в чем особенно преуспела группа армий «Юг», отступая в сентябре-октябре к Днепру, за что в 1949 году Манштейн и был осужден на восемнадцать лет тюремного заключения. (Он просидел всего пять лет.) «Русские просторы благоприятствуют организованному отходу войск, — отмечал Меллентин. — Если войска дисциплинированные и хорошо обученные, то стратегическое отступление может служить отличным средством для того, чтобы вывести противника из равновесия и перехватить инициативу». Как бы то ни было, Гитлер если и разрешал вермахту отступать, что случалось крайне редко, то на подготовку к отводу войск уже почти не оставалось времени.

Кубанский плацдарм на Таманском полуострове немцы оставили в октябре 1943 года, лишая себя заодно Кавказа и Азовского моря. «Уже к концу 1943 года, не позже, стало совершенно ясно, что война проиграна, — писал генерал Гальдер. — Возможно ли было отразить вторжение и таким образом обеспечить основу для заключения приемлемого мира? Оставалась ли у «крепости Германия» надежда на то, чтобы сломать врага у своих стен? Нет! Надо было раз и навсегда выкинуть из головы такие фантазии»[1258]. И он был прав. Выступив против четырех великих держав, Германия обрекла себя на неминуемое поражение. Однако понадобилось еще полтора года кровопролитных сражений для того, чтобы покончить с войной. И повинен в этом был вермахт с его настырностью и умением не только толково воевать, но и беспрекословно повиноваться приказам. Если бы Гитлер передал принятие решений своим лучшим военным стратегам и назначил Манштейна верховным главнокомандующим на Восточном фронте, то поражение Германии могло затянуться и жертв было бы гораздо больше с обеих сторон.

Почти всю войну русские несли более тяжелые потери, чем немцы, но не столь высокие, чтобы их нельзя было восполнить. Генералы Красной Армии бросали войска в наступление, не обращая внимания на жертвы, чего не могли позволить себе немецкие генералы из-за недостатка резервов. «Русские в пять раз превосходили нас, несчастных, хотя и храбрых немцев, и численностью живой силы, и в боевой технике, — жаловался Клейст из тюремной камеры в Нюрнберге в июне 1946 года. — Моим непосредственным командиром был сам Гитлер. К сожалению, его советы в те критические моменты были никчемные»[1259]. Оправдывая Гитлера, Алан Кларк указывал, что фюрер, начиная с декабря 1943 года, стремился расколоть коалицию союзников, исходя из «очевидной несовместимости их целей и невозможности подобного альянса». По мнению историка, «в таком контексте совершенно объяснимо его желание удерживать каждую пядь территории на востоке»[1260]. Тем не менее Сталин уже с ноября 1941 года постоянно акцентировал внимание своих союзников на том, что Гитлер будет использовать страх перед коммунизмом для подрыва великого альянса против нацистской Германии. Советское информационное бюро (Сов-информбюро) с июня 1942 года громогласно пропагандировало союз России с западными державами, и имеется множество свидетельств того, что это находило отклик в Британии и Соединенных Штатах[1261]. Если бы Гитлер лучше представлял себе истинную природу альянса, то понял бы, что стремление союзников избавиться и от него самого, и от его «нового порядка» преобладает над взаимными подозрениями и антипатиями. Думать иначе — бред, как и его заявление в «Майн кампф»: «Любой альянс, не ставящий целью войну, бессмыслен и бесполезен».

Клейст прав во многих оценках своего верховного командующего, но вряд ли можно согласиться с его утверждением, будто немцы уступали русским в боевой технике, если, конечно, он не имел в виду только лишь количественные показатели. Гудериан, написавший в 1936 году книгу «Achtung Panzer!» («Внимание, танки!»), считал, что для полноценной атаки нужны два вида танков: один — для борьбы с танками, другой — против пехоты. Пятиместный Pz. Ill, выпускавшийся с 1936 года, применялся против других танков, но его 37-мм пушка пасовала перед британскими «матильдами» в Африке, из-за чего Роммель использовал против них 88-мм зенитные орудия. В 1940 году Гитлер приказал начать выпуск 350-сильных танков Pz. III с 50-мм пушками, но производители понизили калибр до 47 мм. Именно эти танки и Sturmgeschutze (самоходные штурмовые орудия) участвовали в операции «Барбаросса» наряду станками Pz. I и Pz. II. К 1944 году различными производителями было выпущено около шести тысяч танков Pz. III. Двенадцать тысяч танков Pz. IV были оснащены 75-мм пушками; в советских войсках считалось, что они «хороши для плохой европейской погоды, но не для плохой русской погоды»[1262]. В 1942 году немцы начали выпускать Pz. VI «тигры», а в 1943-м — Pz. V «пантеры».

На русских танках и самоходках стояли дизеля, в немецких войсках только один огромный «маус» использовал дизельное топливо, на всех остальных танках двигатели работали на бензине: горючее дорогостоящее, огнеопасное и быстро расходуемое. Тем не менее Германия, хотя и располагала аналогичной технологией — «мессершмитты» летали на дизельном топливе[1263], — почему-то предпочитала в танках использовать бензин. Pz. V «пантера» был более тяжелой копией русского танка Т-34 с наклонной броней, обеспечивавшей рикошет снаряда. Эта машина поступила на фронт, под Курск, в ноябре 1942 года, но у нее выявился ряд проблем, связанных главным образом с электрикой и гидравликой. Ее экипаж состоял из пяти человек, она весила 45,5 тонны, развивала скорость до 46 миль в час, имела лобовую броню 110 мм (с циммеритовым покрытием против магнитных мин и гранат), 75-мм пушку с длиной ствола 70 калибров и двигатель «даймлер-бенц», такой же, как на Т-34. Всего было выпущено 6400 Pz. V «пантера», и они, вместе с Pz. VI, известными как «Тигры I», представляли собой поистине грозное оружие.

В «Тигре I» помещались пять человек, он весил 58,9 тонны, имел 88-мм пушку и крейсерскую скорость 24 мили в час. В бронетанковом музее в Кубинке под Москвой экспонируется «тигр», по которому с дистанции более трехсот ярдов стрелял Т-34: на лобовой броне видна только двухдюймовая вмятина. Т-34 не представлял угрозы «тиграм» за исключением редких случаев попадания прямой наводкой, стрельбы по гусеницам или в промежуток между башней и корпусом.

Самым тяжелым танком Второй мировой войны был 68-тонный «Тигр II»: пять членов экипажа, максимальная скорость 22 мили в час, 150-мм броня (180 мм спереди), 88-мм пушка. К январю 1944 года немцы выпустили 487 танков Pz. V/В — «Тигров II», или «королевских тигров», — на шасси Pz. V «пантеры». Однако они унаследовали многие проблемы «пантер». 88-мм пушки стояли и на артиллерийских штурмовых самоходках «элефант» и «фердинанд» (названа по имени Фердинанда Порше), впервые также примененных под Курском. Русским повезло, что немцы изготовили только девяносто экземпляров. «Пантерам» и «тиграм» Красная Армия противопоставила сверхтяжелый КВ-85, аналог КВ-1, но с 85-мм пушкой[1264]. Он мог поражать немецкие средние танки «Марк III» и Pz. IV, но «тигры» и «пантеры» ему были по силам.

На встрече с генералом фон Тома 23 декабря 1940 года Гальдер узнал, что «в ОКХ располагают отрывочной информацией о русских танках», но убеждены в том, что они «уступают нашей технике и в броне, и в скорости»: «Максимальная толщина брони 30 мм. Противотанковая 4,4-см пушка Эрхарда пробивает наши танки с дистанции триста метров, дальность действительного огня — пятьсот метров, за пределами восьмисот метров — безопасная дистанция. Оптические прицелы никудышные, тусклые, с ограниченным обзором. Радиосвязь отвратительная»[1265]. Однако эта характеристика была неверна в отношении нового танка Т-34. Если «спитфайры» и «харрикейны» спасли Британию в 1940 году, то же самое сделали для России «тридцатьчетверки» под Курском и в последующих битвах. Первые танки были изготовлены еще в 1938 году, и их было легко собирать, потому что конструкторы создали такой сварочный аппарат, которым могли пользовать женщины и дети. Со временем количество запасных частей было уменьшено с 6000 до 4500 единиц. До 1943 года Т-34/76, стандартный средний советский танк, мог поразить немецкий танк 76-мм пушкой с дистанции 250 ярдов и сбоку, тогда как «тигр» мог уничтожить Т-34 с расстояния более одной мили. («Т» означает всего лишь «танк». Сейчас русские уже выпускают танки Т-90.)

После Курской битвы и тяжелых потерь русские начали ставить на танки Т-34 85-мм пушки, что существенно повысило их эффективность: 76-мм орудие пробивало с дистанции 600 ярдов только 50-мм броню, а 85-мм пушка с такого же расстояния могла пробить 90 мм. В танке использовались те же запасные части, шасси и 500-сильный двигатель, но у Т-34/85 по обе стороны имелось пять прорезиненных катков и увеличенная башня, что позволяло добавить в экипаж еще одного человека и освободить командира от дополнительных обязанностей заряжающего. Скорострельность танка повысилась до шести — восьми выстрелов в минуту. Размеры обеих моделей были примерно одинаковые, однако все танки Т-34/85 имели радиосвязь, в то время как на прежних моделях она предусматривалась только для командирских танков. Бортовая броня Т-34/85 была толщиной 45 мм, а лобовая — 90 мм, из-за чего он весил тридцать две тонны, на три с половиной тонны больше, чем Т-34/76, но благодаря мощному двигателю его скорость снизилась незначительно — всего лишь до 21,4 мили в час. На последней модели также стояли два 7,62-мм пулемета, и запаса дизельного топлива 690 литров (включая внешние баки) хватало на 235 миль. Боекомплект состоял из семидесяти четырех снарядов (девяносто два на танке Т-34/76), 2500 патронов и десяти фанат[1266]. Когда Красная Армия начала получать эти танки в достаточном количестве, Сталин наконец приобрел оружие, позволяющее одерживать в 1944 году победу за победой.

Недостаточное бронирование крыш — даже у «тигров» она была толщиной всего 18 мм — делало танки уязвимыми для ударов с воздуха и в стесненных городских условиях, из окон и чердаков, что немцы испытали в Сталинграде, а русские — в Берлине (впоследствии и в Грозном). Снаряды 20-мм пушек ШАК[1267] советских истребителей легко пробивали крыши танков, хотя для этого им приходилось лететь чуть ли не по вертикали. После того как люфтваффе во второй половине 1943 года вынудили уйти из неба Белоруссии, немецкие танки лишились воздушного прикрытия. И все же в танковых поединках немецкие машины оставались лучшими в мире. Если бы Гитлер начал воевать попозже, в 1943-м или в 1944 году, и если бы танкостроительные и авиастроительные предприятия были лучше защищены от бомбардировок союзников, прежде всего истребителями Ме-262, то у вермахта было бы больше шансов выиграть войну.