5

24 июля 1944 года Черчилль выступил в военном кабинете с предупреждением о том, что на нас «в любую минуту могут полететь ракеты». Он имел в виду немецкое «чудо-оружие», сверхзвуковую баллистическую ракету «Фау-2». Ее «напарница» — летающая бомба «Фау-1» — терроризировала Южную Англию уже полтора месяца, несмотря на то, что бомбардировщики разрушили пятьдесят восемь из девяноста двух пусковых установок. После доклада Брука о ходе кампании в Нормандии Черчилль рассказал о своей трехдневной поездке в Шербур, Арроманш и Кан: «Побывал во многих войсках — никогда еще не видел таких образцовых солдат — отлично выглядящих солдат — не хватает только хорошей погоды. Долго разговаривал с (Монтгомери) — у него канарейки — две собаки — шесть ручных кроликов — любят играть с собаками — жуткая бомбежка Кана… прекрасно провели разминирование гавани Шербура»[1174]. Пока премьер-министр рассказывал о зверинце Монти, адмирал Каннингем записывал в дневнике: «ПМ переполнен впечатлениями от поездки во Францию и склонен больше говорить, чем слушать»[1175]. Побывал бы он на совещаниях у Гитлера. Черчилль все-таки умел слушать других и принимать советы, даже если они ему не нравились. После покушения Гитлер вообще почти перестал верить в правдивость докладов своих генералов, подозревая их если не в соучастии, то в симпатиях к заговорщикам.

К 24 июля союзники потеряли во Франции 122 000 человек убитыми, ранеными и попавшими в плен, немцы — 114 000 (в том числе 41 000 — пленными). На место Рундштедта фюрер назначил решительного и энергичного Понтера фон Клюге, который к лету 1944 года успел подлечиться после автокатастрофы в России. Он же 17 июля временно подменил и Роммеля, тяжело раненного в голову: его автомобиль обстреляли с воздуха. Операция «Оверлорд» завершилась, начинался второй этап вторжения — операция «Кобра»: прорыв с береговых плацдармов на юг и восток центральной Франции. Британская 2-я и канадская 1-я армии должны были сковать главные немецкие силы восточнее Кана, а 1-я американская армия Омара Брэдли и 3-я американская армия Паттона — продвигаться в глубь страны.

Наступление началось ковровой бомбардировкой Сен-Ло и близлежащих районов: тяжелые бомбардировщики Спаатса сбросили 4200 тонн взрывчатки. (Из-за недолета под бомбами погибли пятьсот американцев, в том числе генерал-лейтенант Лесли Дж. Макнэр, занимавшийся комплектованием полевой армии; его тело распознали только по трем звездочкам на воротнике.) Хотя Гитлер 27 июля и выделил фон Клюге дополнительные дивизии из 15-й армии, американцы прорвались через бреши в немецкой обороне, созданные бомбардировками, и к концу месяца VII корпус Коллинза взял Авранш. Это позволило американским войскам развить наступление в западном направлении в Бретань и на восток к Ле-Ману, следуя главному принципу Паттона: «о флангах должен беспокоиться противник, а не мы»[1176]. Гитлер потребовал от Клюге контратаковать Мортен и Авранш, но наступление 8 августа захлебнулось под ударами британских ВВС. Огромный контингент немецких войск оказался под угрозой окружения американцами с юго-запада и британцами и канадцами — с севера. Союзники почти замкнули клещи вокруг района шириной восемнадцать и глубиной десять миль, известного теперь как «фалезско-аржантанский котел»; оставался лишь узкий коридор — «фалезский проход». Союзники не закрыли горловину: видимо, не хватило взаимопонимания, да и личные отношения между Монтгомери, Брэдли и Паттоном могли быть получше. 16 августа Клюге приказал войскам отходить, предупредив Йодля в ОКВ: «Неосуществимые надежды губительны. Их не может реализовать никакая сила в мире, никакие приказы»[1177]. Под Фалезом танковая группа «Запад», состоявшая из 7-й и 5-й танковых армий, потеряла убитыми, ранеными и пленными 50 000 человек, потери союзников составили 29 000 человек[1178]. Эйзенхауэр, побывавший в «котле» через сорок восемь часов после сражения, назвал поле битвы «одним из самых кровавых» во Второй мировой войне: «Невозможно было пройти по дорогам и полям, заваленным разбитой техникой и трупами». То, что предстало его глазам, «мог описать только Данте»: «Буквально сотнями ярдов надо было переступать через мертвые и разлагающиеся тела»[1179]. Союзные истребители-бомбардировщики делали по 3000 самолетовылетов в день, и из «котла» смогли вырваться лишь перемолотые остатки прежде грозных немецких 5-й танковой армии, 7-й полевой армии и танковой группы «Эбербах».

Все же из Фалезского «мешка» выбрались 20 000 немецких солдат и офицеров вместе со своими 88-мм орудиями. Это не реабилитировало фон Клюге, и его 17 августа сменил фельдмаршал Модель. После войны Брэдли и Монтгомери обменялись взаимными обвинениями в излишней осторожности, проявленной под Фалезом. Как бы то ни было, после поражения, нанесенного фон Клюге, союзники быстро продвинулись к Сене и 23—25 августа освободили Париж. В числе тридцати девяти дивизий, участвовавших во вторжении в Нормандию, была и одна французская, 2-я бронетанковая, которой командовал генерал Леклерк (настоящее имя виконт Жак Филипп де Отклок). Под Фалезом она отважно сражалась в составе американской 5-й армии, и ее удостоили чести первой войти в Париж, хотя это и не вызвало особой признательности со стороны лидера «Свободной Франции» генерала де Голля.

В 1956 году де Голль совершал тихоокеанский круиз вместе с женой, и в группе сопровождения был журналист из агентства Франс Пресс Жан Мориак, сын католика-романиста, нобелевского лауреата Франсуа Мориака. Когда Мориак-сын спросил, знает ли он самую лучшую песню Шарля Трене «Douce France» («Сладкая Франция»), де Голль резко ответил: «Сладкая Франция? Нет в ней ничего сладкого!»[1180]. Однако де Голль никогда не скупился на красноречие, мужественно и решительно защищая свою страну даже тогда, когда ему приходилось делать это практически в одиночку. Англосаксы могли видеть в нем монстра неблагодарности и непокорности, но для него важнее всего было отстоять достоинство и самоуважение своей нации. Сам Черчилль никогда не говорил, что для него самым тяжелым был Лотарингский крест[1181], за него это сказал его офицер связи при де Голле генерал Луис Спирс, знавший де Голля лучше всех среди британцев[1182]. И Спирс искренне боготворил де Голля, несмотря на то, что француз временами и раздражал его.

Примеров неблагодарности де Голля по отношению к британцам — множество. «Вы думаете, что я заинтересован в том, чтобы Англия выиграла войну? — сказал он однажды Спирсу. — Вовсе нет. Я заинтересован только в том, чтобы победила Франция». Спирс заметил: «Но это одно и то же». И де Голль ответил: «Никак нет, по крайней мере в моем понимании». Когда канадский офицер изъявил желание перед днем «Д» вступить в организацию «Свободная Франция», но признался, что симпатизирует британцам, де Голль гневно сказал: «Я ненавижу англичан и британцев, понимаете вы это, я ненавижу англичан и американцев. Идите прочь!»[1183]. В 1940—1944 годах де Голль, можно сказать, «ел из рук Британии». Он вступил на землю Франции 14 июня, больше чем через неделю после дня «Д», нанес однодневный визит в Байё, затем отправился в Алжир и вернулся во Францию только 20 августа. За это время 3-я армия Паттона в конце июля прорвалась из Авранша и прошла всю Бретань. Союзникам отважно и эффективно помогали партизанские отряды французского Сопротивления — «резистанты» (resistants) и «макизары» (maquisards), действовавшие отдельно от «Свободной Франции» де Голля. Они сыграли большую роль в сковывании немецких танковых сил. Де Голль же мало чем мог помочь, находясь в Северной Африке.

Надо отдать должное немецкому коменданту Парижа генералу Дитриху фон Хольтицу, принявшему историческое решение сохранить французскую столицу. «Париж должен быть разрушен до основания, — приказывал фюрер. — Не должно остаться ни одного собора или монумента». Для полного уничтожения германское верховное командование предназначило семьдесят объектов — мостов, заводов и национальных архитектурных шедевров, включая Эйфелеву башню, Триумфальную арку и собор Парижской Богоматери. Гитлер постоянно интересовался: «Горит ли Париж?» Хольтиц сознательно не исполнял приказы фюрера, и в результате столица Франции избежала ожесточенных боев, которые немцы вели примерно в то же время в Варшаве, когда погибло более двухсот тысяч поляков, а город превратился в руины. Хольтиц предпочел сдаться в плен регулярным союзным войскам, заявив шведскому дипломату, который обо всем договаривался с союзниками: он не желает остаться в истории «человеком, разрушившим Париж».

Освобождая Париж, генерал Леклерк потерял 76 человек, хотя на улицах погибло 1600 парижан, в том числе 600 мирных граждан, не имевших никакого отношения к восстанию. Сегодня по всему городу отмечены места, где пали солдаты и «резистанты», и французы чтят их отвагу и самопожертвование. Хотя всем известно, что Леклерк освобождал Париж по той простой причине, что Эйзенхауэр именно для этой цели снял его 2-ю бронетанковую дивизию с более важных сражений, которые вели британские, американские и канадские войска и на севере, и на юге Франции против отборных немецких дивизий. Исходя из политических и престижных соображений, де Голль упросил Эйзенхауэра разрешить, чтобы первыми в Париж вошли французские части. Верховный главнокомандующий сдержал слово, приказав 22 августа Леклерку идти в Париж. Де Голль наставлял Леклерка, чтобы его танки непременно опередили американцев, а Эйзенхауэр, не желая лишать де Голля лучей славы, воздерживался от визита в город до 27 августа.

Есть доля правды в том, что для союзников Париж, как и ранее Рим, не был главной стратегической целью, а его взятие имело в большей мере политическое значение. Историк оккупации Франции Йен Аусби писал: «Плотность населения и сосредоточие культурных памятников исключали воздушные налеты и артиллерийские обстрелы. На вооруженный захват города требовалось время, и он мог привести к многочисленным жертвам, в то время как кампания уже выбилась из графика и вызвала большие потери. Кроме того, Париж не играл никакой существенной тактической роли». Для Омара Брэдли Париж вообще был «некоей точкой на карте».

Первые танки Леклерка (предоставленные американцами «шерманы») покатились по улице Риволи в 9.30 в пятницу, 25 августа. В документе о капитуляции, подписанном Леклерком и Хольтицем, Британия и Соединенные Штаты даже не упоминались. Германские войска сдавались только французам. Аналогичным образом, когда де Голль приехал в Париж и выступил с речью в «Отель де Виль», он заявил: «Париж освобожден французским народом, при помощи армий Франции, при помощи и поддержке всей Франции, Франции сражающейся, истинной, Франции на века». Он тоже не упомянул союзников. На следующее утро, в субботу, 26 августа 1944 года, де Голль возглавлял парадное шествие от Триумфальной арки к Елисейским Полям на благодарственную службу в соборе Парижской Богоматери. Когда лидер национального совета французского Сопротивления Жорж Бидо ненароком выступил вперед, де Голль прошипел: «Чуть-чуть назад, пожалуйста»[1184]. Все лавры принадлежат только ему.