5

5

Размах операции «Барбаросса» не сравним ни с одной из военных кампаний, имевших место в истории. Один исследователь писал:

«За один день немцы уничтожили четверть всей советской авиации. За четыре месяца они оккупировали 600 000 квадратных миль территории России, взяли в плен три миллиона красноармейцев, убили бесчисленное множество евреев и мирных граждан других национальностей, остановившись в шестидесяти пяти милях от Москвы. Но в последующие четыре месяца вермахт потерял 200 000 солдат и офицеров убитыми, 726 000 ранеными, 400 000 пленными и 113 000 обмороженными».

Поразительное количество самолетов — 43 100 из 88 300 — за годы войны русские потеряли не в боях, а в результате неадекватной подготовки пилотов, недисциплинированности экипажей, поспешного ввода в строй новых типов истребителей и бомбардировщиков, безалаберного отношения к технике во время учений, производственных дефектов[338]. Таким образом, половину своей авиации русские угробили по собственной вине, другую половину разбомбили или сбили немцы.

Не везло русским и с танками, пока они не сосредоточились на производстве превосходного Т-34. КВ-1 с броней 75—95 мм (сконструирован в 1939 году и назван инициалами Клима Ворошилова) был недосягаем для снарядов большинства немецких танков, но уязвим для ударов с воздуха, как и почти все танки Второй мировой войны. К тому же он уступал немецким танкам в маневренности, и экипажам нередко приходилось самим его подрывать. КВ-1 имел 76-мм пушку, три 7,62-мм пулемета, экипаж из пяти человек и двигался со скоростью 35 километров в час. В равной мере тихоходным был и КВ-2: 52-тонный монстр с 75-мм броней, тремя пулеметами, 152-мм гаубицей и экипажем из шести человек. К сожалению, русские изготовили всего около тысячи таких «тяжеловесов». Более легким и соответственно более быстрым был 46-тонный ИС-2 (названный в честь Иосифа Сталина), несмотря на броню 90—120 мм и 122-мм пушку. Самоходные орудия напоминали танки, но они были дешевле, поскольку не имели подвижных башен. Самоходка СУ-152 стреляла 49-килограммовыми снарядами (одна гильза весила двадцать килограммов), которые сносили башни «тигров» и «пантер» на пятнадцать ярдов, и ее по достоинству прозвали «зверобоем». Жозеф Котин конструировал ее в январе 1943 меньше одного месяца, после того как Сталин в своей по обыкновению угрожающей манере объяснил, насколько необходимо такое орудие Красной Армии.

Нехватку оружия Сталин компенсировал угрозами. 28 июля 1941 года[339] он подписал известный приказ № 227 «Ни шагу назад». Все, кто отступал без особого на то распоряжения или сдавался в плен, объявлялись «изменниками Родины», а их ближайшие члены семьи отправлялись в исправительно-трудовые лагеря. Не избежал этой участи и сын Сталина, капитан Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи гаубичного полка 14-й танковой дивизии, захваченный немцами под Витебском в середине июля: его жена провела в заточении два года[340]. (В 1943 году Якова застрелили на периметре концлагеря для военнопленных при попытке к бегству, реальной или инсценированной для того, чтобы покончить с собой.)

После отступления советских войск из оккупированной Польши, Украины и Прибалтийских государств обнаружились ужасающие факты садистского насилия органами НКВД над людьми, совершенного перед приходом немцев. Ричард Оувери пишет: «Когда советские войска ушли и двери тюрем открылись, перед глазами очевидцев предстало жуткое зрелище: повсюду зверски изуродованные тела заключенных. Сотни узников были замучены до смерти, а не убиты, как обычно, выстрелами в спину или в голову. В одном случае на Украине энкавэдэшники динамитом взорвали две камеры, переполненные заключенными-женщинами. В другой тюрьме полы были усеяны вырванными языками, ушами, глазами»[341]. В Львове органы НКВД расстреляли четыре тысячи человек, в том числе почти всех заключенных городской тюрьмы, которая затем была сожжена.

Стоит ли удивляться тому, что во многих селах западной России, Украины и Прибалтики немецких интервентов встречали «хлебом-солью»[342], а Бок в докладе Гитлеру 4 августа 1941 года, не кривя душой, мог говорить об «участливом и дружественном населении»[343]. Немцы разрешили заново открыть православные храмы в кинотеатрах и центрах атеистической пропаганды, и Бок отмечал в дневнике:

«Местные жители с радостью шли в церковь, приходили даже из дальних деревень, мыли полы, украшали стены цветами. Они несли с собой изображения Христа и иконы, которые многие годы прятали от властей. Люди, не только старики, но и молодежь, заполняли храмы, целовали святыни, в том числе и кресты на армейских (немецких) капелланах, и молились нередко до самого вечера. Таким народом управлять не трудно».

Если бы германская армия действительно и только лишь поощряла антисоветизм и антибольшевизм, то операция «Барбаросса» могла закончиться совершенно иначе. Однако нацистам этого было мало. Захваченные территории должны были стать частью «жизненного пространства» немцев и, следовательно, подлежали этнической чистке, что порождало недовольство местного населения и способствовало нарастанию партизанского движения.

«Айнзатцгруппы», специальные карательные отряды СС, следовавшие за вермахтом, сжигали целые деревни и превращали в рабов славянских «Untermenschen» (недочеловеков), делая непримиримыми врагами тех, кого не успели застрелить. Нацистская идеология не только не содействовала, а, напротив, затрудняла проведение военной кампании. Историк германской империи в Европе отмечал: «Грубый «реализм» Гитлера серьезно подвел его, лишив немцев возможности использовать национализм как эффективное средство политической войны»[345]. Еще в сентябре 1941 года абвер предложил ОКБ бросить против русских войск украинскую армию, но идея военной разведки была с презрением отвергнута. Когда в июне 1943 года снова зашел разговор на эту тему, Гитлер сказал Кейтелю: «Нелепо думать, что как только мы создадим украинское государство, то сразу все пойдет замечательно и мы получим миллион солдат. Мы ничего не получим — ни одного человека. Это плод больного воображения, как и раньше. И мы не добьемся главной цели нашей войны». Фюрер имел в виду, конечно, завоевание «жизненного пространства» и порабощение славян[346]. Вместо того чтобы взращивать славянский национализм, Гитлер его похоронил.

Однако большевистский режим был настолько жесток, что многие русские поддержали бы антикоммунистические, националистические марионеточные государства, если бы Гитлер пошел по этому пути, а не полагался на такую же систему прямого управления, какую он ввел в генерал-губернаторстве Польши и во Франции. Ленинизм, коллективизация, атеизм, Гражданская война, репрессии, Гулаг породили ненависть к большевизму, и ею было бы глупо не воспользоваться. Национальный вопрос в Советском Союзе был разрешен так, что русские оказались в более выигрышном положении, чем остальные 119 народностей, и это особенно раздражало гордых украинцев (несколько миллионов украинцев были намеренно доведены до голодной смерти в двадцатых годах). Несмотря на то что многие из этих народностей почти столетие входили в состав Великороссии, им удалось сохранить свой язык, культуру, идентичность.

Хотя вначале немцы и пытались выступать в роли освободителей народов, особенно Прибалтики, Украины, Армении, Грузии и крымских татар, делали они это только лишь в пропагандистских целях, а в действительности повели себя как завоеватели. Правда, в отдельных случаях они предоставляли некоторую автономию — например, Локотскому округу самоуправления (Брянская область), где хозяйничала беспощадная РОНА Бронислава Каминского (Русская освободительная народная армия), и казакам — они были великолепными воинами. Казаки даже имели свои автономные министерства просвещения, сельского хозяйства и здравоохранения[347]. На Украине немецкий 49-й горный корпус поручил местным администраторам охрану своих общин, что позволило высвободить войска для фронта. Нацистам следовало бы также пообещать крестьянам южной России провести деколлективизацию и пробудить надежды 1917 года на то, чтобы владеть собственной землей, обрабатывать ее и продавать плоды своего труда.

Могло быть полезным для немцев и нормальное или по крайней мере сносное обращение с советскими военнопленными, а их было немало — более 2 миллионов в ноябре 1941 года и 3,6 миллиона в марте 1942-го. Тем не менее нацисты оказались не способны даже притворяться освободителями или гуманистами. Программа Lebensraum была нацелена на аннексию, геноцид, массовое истребление и порабощение славян, а не на освобождение их от сталинизма, невзирая на все преимущества, которые оно могло бы принести в военном отношении. В конце концов, нацисты могли бы, пусть и цинично, дать народам, живущим в сталинском Гулаге, какую-то автономию до окончательной победы над большевизмом и лишь затем приступить к реализации идеи «жизненного пространства» и искоренению «недочеловеков». Но они и этого не сделали. У них возникали новые проблемы: миллионы военнопленных, которых хоть и скверно, но надо кормить, обостряющаяся нехватка продовольствия на востоке. Надо было обеспечить едой четыре миллиона солдат, уже находившихся в России, а они, согласно правилам ОКБ, должны были питаться только продуктами, выращенными на оккупированных землях, которые русские старательно выжигали: все это предвещало массовый голод в западных районах России и на Украине, даже если бы рейх относился менее сурово к своим новым подданным.

В общей сложности 3,3 миллиона военнопленных Красной Армии было суждено погибнуть в германском заточении (из 5,7 миллиона, захваченных в годы войны). Умерщвление русских голодом даже планировалось немцами. Центральное экономическое бюро вермахта заявляло 2 мая 1941 года: «Все войска, участвующие в операции «Барбаросса», должны питаться за счет России… Десятки миллионов человек, без сомнения, умрут от голода, когда мы заберем в стране все, что нам необходимо»[348]. Главный идеолог нацизма Альфред Розенберг, выступая 20 июня 1941 года, накануне вторжения в Россию, перед чиновниками, которым предстояло работать в новом министерстве по делам оккупированных восточных территорий (комиссариаты «Остланд» и «Украина»), заявил: «Дефицит продовольствия для немецкого народа восполнят районы юга России и Северного Кавказа. Мы не берем на себя ответственность за обеспечение едой русского населения… из этих мест, производящих избыток продуктов»[349]. На деле все было значительно хуже. «Задача русской военной кампании заключается в том, чтобы урезать славянское население на тридцать миллионов человек», — сообщил Гиммлер коллегам на вечеринке, устроенной перед нападением на Россию[350]. Если учесть, что Россия потеряла в войне двадцать семь миллионов своих граждан, то Гиммлер, можно сказать, почти достиг поставленной цели. Гитлеровская концепция Volkstumkampf (борьбы народов) имела в виду политику геноцида на востоке или по крайней мере этническую чистку (как называлась эта политика позднее) районов, необходимых для заселения арийскими фермерами-солдатами-колонизаторами. Если и можно говорить о победе Гитлера, то в смысле сокращения численности славян он ее, безусловно, одержал.