VI
VI
В работе над атомной бомбой советские ученые шли по пути американцев. В разработке водородной бомбы они прокладывали свой собственный путь. Клаус Фукс не оказал им значительной помощи, и «третью идею» они не извлекли из испытания «Майк». Испытания 1953 и 1955 годов были значительным достижением советской науки и техники. Советский Союз отставал от Соединенных Штатов в испытаниях атомной бомбы на четыре года. В августе 1953 г. была испытана транспортируемая водородная бомба — на шесть месяцев раньше испытаний первой американской супербомбы, и даже если иметь в виду, что это не была «настоящая» термоядерная бомба, ноябрьские испытания 1955 г. прошли менее чем через год после первого американского испытания эквивалентного оружия.
Герберт Йорк, бывший директор Ливерморской лаборатории ядерных вооружений, утверждал, что Соединенные Штаты могли отсрочить решение о разработке супербомбы без ущерба для своей военной мощи. Он доказывал, что, если бы Соединенные Штаты не решили разрабатывать супербомбу после советского испытания в августе 1953 г., у них все еще оставалась возможность испытать мультимегатонную бомбу в конце 1955 г. или начале 1956 г. Он затем указал на «наиболее вероятную альтернативу», когда Советский Союз, лишенный стимула, вызванного испытанием «Майк», и информации, которую он мог получить после этого, испытал бы супербомбу только в 1958 г. или 1959 г. «Наихудшая возможная альтернатива» сводилась к тому, что Советский Союз испытал бы свою первую супербомбу в ноябре 1955 г. Иными словами, Йорк утверждает, что если бы последовали совету ГКК не спешить с супербомбой, это никоим образом не отразилось бы на Соединенных Штатах{1717}. В этой главе нет ничего, что бы противоречило основному аргументу Йорка. Однако именно факты, представленные в ней, предполагают, что его «наихудшая приемлемая альтернатива» была на самом деле более приемлема, чем он допускал, тогда как испытание «Майк» оказало гораздо меньше влияния, чем он считал.
Историки все еще гадают, не упустил ли Трумэн шанс остановить гонку вооружений, запустив тотальную программу по разработке супербомбы{1718}. Если бы рекомендации ГКК не разрабатывать водородную бомбу были приняты, ответил бы Советский Союз тем же? Если бы предложение меньшинства, в лице Ферми и Раби, найти компромисс для запрета термоядерных испытаний прошло, возможно ли было соглашение? Если бы Соединенные Штаты в 1952 г. решили, по рекомендации Консультативного совещания по разоружению при государственном департаменте, не торопиться с испытанием «Майк» и искать компромисс для запрета термоядерных испытаний, то каков был бы результат?
В своих мемуарах Сахаров весьма скептически отнесся к тому, что Сталин был способен оценить самоограничения американцев в разработке термоядерного оружия. В конце 1940-х гг., пишет он, Сталин и Берия «уже знали о потенциальных возможностях нового оружия и ни в коем случае не отказались бы от попыток его создать. Любые американские шаги временного или постоянного отказа от разработки термоядерного оружия были бы расценены либо как хитроумный, обманный, отвлекающий маневр, либо как проявление глупости или слабости»{1719}. В любом случае реакция Сталина была бы одинаковой. Он торопил бы с разработкой водородной бомбы, чтобы избежать возможной ловушки или использовать глупость американцев. Мне трудно не согласиться с этим утверждением. Сталин в последние годы своей жизни был очень подозрителен в отношении Соединенных Штатов и их намерений. Трудно представить, что бы он усмотрел в американском самоограничении — добрую волю или знак того, что соглашение действительно возможно.
Этот же аргумент остается в силе в отношении предложений 1949 и 1952 годов по запрещению термоядерных испытаний. Эти предложения не требовали инспекции, так как предполагалось, что термоядерный взрыв может быть обнаружен за пределами страны, которая его произвела. Вероятно, и в этом случае Сталин также углядел бы ловушку или глупость. Он мог бы согласиться на переговоры в надежде повлиять на политику Соединенных Штатов. Но политическая обстановка не была благоприятной, особенно после развязывания корейской войны, и серьезные переговоры требовали хотя бы минимальной уверенности в том, что соглашение возможно. Трудно представить стареющего Сталина, который подозревал своих соратников в шпионаже и предательстве, ведущим переговоры в надежде, что может быть достигнуто удовлетворительное соглашение. Харитон на вопрос о возможности заключения договора по запрещению испытаний ядерного оружия при жизни Сталина ответил отрицательно. Он также скептически относился к возможности запрещения испытаний, как и Сахаров к возможности того, что американское предложение о самоограничении найдет понимание у русских{1720}.
Предложения американских ученых по взаимному ограничению и формальному запрету на испытания основывались на том аргументе, что водородная бомба качественно отличается от атомной, что это оружие геноцида, а не войны. Предложения исходили из сочетания научного понимания и моральной ответственности. Но нет советских источников, которые доказывали бы, что взгляды политических лидеров и ученых Советского Союза на значение водородной бомбы совпадали[391]. Общий подход Сахарова к необходимости создания более мощного оружия совпадал со взглядами Эдварда Теллера, а не Оппенгеймера. Никто из его коллег, кажется, не думал иначе. Только после смерти Сталина, когда ослабли репрессии, и после первых испытаний водородных бомб, которые заставили ученых осознать, что они сделали, появились признаки нового отношения к ядерному оружию.