III

III

Переговоры Сталина с китайскими коммунистами весной и летом 1949 г. проливают свет на его позицию относительно ядерного оружия. В марте или апреле Иван Ковалев, персональный представитель Сталина при Мао Цзэдуне, получил информацию от китайского коммунистического агента о «сверхсекретных» американских планах, найденных в штаб-квартире Чан Кайши. Из этих планов следовал «азиатский вариант» в третьей мировой войне, согласно которому Соединенные Штаты должны были заключить военный союз с Японией и националистическим Китаем. Затем Соединенные Штаты высадили бы трехмиллионную армию в Китае, японцы возродили бы императорскую армию, а гоминьдан мобилизовал бы миллионы китайских солдат. Это генеральное наступление предварялось бы внезапным ядерным ударом по более чем ста целям в Маньчжурии, советском Приморском крае и Сибири. Как только китайская Народно-освободительная армия (НОА) и советские войска на Дальнем Востоке потерпели бы поражение, Соединенные Штаты организовали бы генеральное наступление на Урал{1412}.[317]

Ковалев скептически отнесся к этой информации, предполагая, что планы были сфабрикованы, но тем не менее передал ее Сталину. Когда он сообщил новую информацию подобного рода в Москву, «товарищ Филиппов» (под этим именем в шифрованной переписке выступал Сталин) в мае 1949 г. ответил: «Война невыгодна империалистам. У них начался кризис, они не готовы сражаться. Они угрожают нам атомной бомбой, но мы ее не боимся. Материальные условия для нападения, для развязывания войны отсутствуют. Дело обстоит таким образом, что Америка меньше готова к нападению, чем СССР к его отражению. Вот как обстоит дело, если анализировать его с точки зрения нормальных людей — объективных людей. Но в истории есть и ненормальные люди. Министр обороны США Форрестол (совершивший самоубийство 22 мая 1949 г.) страдал от галлюцинаций. Мы готовы отразить нападение»{1413}.

Подобную оценку существовавшей атомной угрозе Сталин высказал при встрече с высокопоставленной делегацией китайских коммунистов, посетившей Москву в июле — августе 1949 г. В беседе с главой делегации членом Политбюро Лю Шаоци он сказал, что «Советский Союз достаточно силен, чтобы не бояться ядерного шантажа со стороны Соединенных Штатов»{1414}. «Третья мировая война невозможна, — сказал он, согласно воспоминаниям китайского переводчика, — если ни у кого нет сил начать ее. Революционные силы растут, народы становятся более сильными, чем перед войной. Если империалисты хотят начать новую мировую войну, приготовления должны длиться не менее двадцати лет. Если народы не захотят войны, ее не будет. Насколько долгим будет мир, зависит от того, как много мы сможем сделать для этого и как будут развиваться события. Мы хотим посвятить себя строительству. Мир является особенно важным. То, что нужно делать, — это сохранять мир так долго, как это возможно. Но кто может быть уверенным, что на сцене не появится какой-нибудь сумасшедший?»{1415},[318] Играя на доверчивости китайских коммунистов, Сталин стремился произвести на них впечатление демонстрацией советской военной мощи, вплоть до того, что Лю Шаоци показали фильм, как ему сказали, о советском ядерном испытании. Это было еще за несколько недель до первого испытания советской атомной бомбы[319]. Сталин сказал Лю Шаоци, что Советский Союз скоро будет иметь еще более мощное оружие{1416}.[320]

Сталин изложил две главные, по его мнению, причины, почему война не является неизбежной. Первая заключалась в том, что Соединенные Штаты вряд ли начнут нападение, поскольку Советский Союз готов его отразить. Это суждение соответствует советским и американским представлениям о военном балансе сил летом 1949 г.{1417} Вторая причина в том, что люди не хотят сражаться в еще одной войне, и империалистическим правительствам трудно будет заставить их воевать[321]. Отношение к войне на Западе, как предполагалось, занимало важное место в сталинской внешней политике. Движение за мир началось во Франции в 1948 г., и первый конгресс «борцов за мир» состоялся в Париже в апреле 1949 г.{1418} Движение за мир способствовало росту недовольства политикой западных стран среди населения; оно призывало к запрету ядерного оружия и противостояло НАТО и перевооружению Германии. Оно непосредственно контролировалось коммунистическим движением, и его позиция тщательно согласовывалась с советской внешней политикой{1419}.

Сталин, со своей стороны, стремился избежать войны с Соединенными Штатами. «Сталин оценивал соотношение сил в мире достаточно трезво, — говорил Ковалев, — и стремился избежать любых осложнений, которые могли бы привести к новой мировой войне»{1420}. Китайские коммунисты просили Сталина предоставить воздушную и морскую поддержку в нападении на Тайвань. Когда Лю Шаоци прибыл в Москву, Сталин объяснил ему, что Советский Союз не готов к войне. Он подчеркнул, что советская экономика понесла огромные потери во время второй мировой войны и что страна разорена на огромных пространствах от западной границы до Волги. Советская военная поддержка нападения на Тайвань, сказал он, означала бы столкновение с американскими военно-воздушными силами и флотом и создала бы предлог для развязывания новой мировой войны. «Если мы, руководители, пойдем на это, — заявил Сталин, — русский народ нас не поймет. Более того. Он может прогнать нас прочь. За недооценку его военных и послевоенных бед и усилий. За легкомыслие…»{1421}

«Конечно, — комментировал Ковалев, — эти аргументы Сталина о русском народе попахивают демагогией, столь характерной для этого руководителя»{1422}. Безусловно, есть нечто демагогическое в сталинском замечании, что русский народ «прогонит нас прочь». Но это замечание особенно интересно, поскольку напоминает тост за русский народ, произнесенный Сталиным в мае 1945 г., когда он вспомнил безнадежную ситуацию в 1941–1942 гг. и отступление Красной армии. «Иной народ, — сказал он, — мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой»{1423}. Этот тост тоже был демагогическим, но больше никогда Сталин не был так близок к признанию того, что советский режим оказался на пороге краха в 1941–1942 гг. Страх, что государство развалится в случае войны, по мнению Хрущева, никогда не покидал Сталина{1424}. Сталинские слова, что русский народ «прогонит нас прочь», отражают этот страх, признание, что война может положить конец советскому режиму. Это находится в резком контрасте с уверенностью, которую он пытался внушить китайским лидерам и миру в целом.