ГЛАВА V. Непосредственное участие в активной борьбе против фашизма. Национально-революционная война 1936–1939 гг. в Испании.
ГЛАВА V. Непосредственное участие в активной борьбе против фашизма. Национально-революционная война 1936–1939 гг. в Испании.
Ленинград–Москва–Ленинград.
Радостные волнения, вызванные предстоящей поездкой в Москву, сменились неожиданными переживаниями и нервным напряжением. Еду на войну! Чем она закончится для меня? Дома делаю вид, что никаких страхов нет, только радость, основанная на том, что где то на территории Советского Союза мне будет поручена интересная работа. Только этим объясняется возможность длительной командировки.
Последние прощания, крепкие объятия, я мчусь на Московский вокзал. Ищу платформу, к которой должен быть подан поезд «Красная стрела». Миша Иванов меня уже ждет. Состав подан, и посадка идет уже давно. Не знаю почему, но у меня сложилась привычка приходить на вокзал почти к самому отходу поезда. Миша высказывает свое волнение, но вскоре мы уже занимаем места, отведенные нам. Последнее прощание с любимым городом, ведь неизвестно, когда мы его увидим вновь.
В вагоне на всем пути спал плохо, это случалось со мной весьма редко. Но в этот раз хотелось подвести итоги уже прожитой жизни и подготовить себя к новой, которая скоро должна начаться. Воображение ярко рисовало картины того, что мне казалось, ждет впереди.
Война... Как стало понятно нам содержание этого короткого слова. Сегодня на многие народы мира это слово действует отпугивающе. Особенно стремление людей избежать войны и добиться вечного мира возросло после того, как в конце Второй мировой войны появилась атомная бомба, которая и сегодня находится на вооружении ряда стран.
Разрывы бомб и воздушных торпед, сопровождаемые гулом сотен самолетов, парящих высоко в безоблачном или, наоборот, покрытом облаками небе. Им предшествовал особенно неприятный завывающий звук падения, последствием были разрушения городов и сел, пожары и тысячи человеческих жертв. Пикирующие истребители, «падающие» с высоты на дороги, переполненные вынужденными покинуть свои родные места беженцами и вздымающиеся в воздух после того, как пулеметный огонь летящих на расстоянии всего только в нескольких метрах от земли самолетов вносил панику и ужас в ряды обезумевших и без того людей. Они стремились, бросив все приобретенное за многие годы, бежать, брали с собой только жизненно необходимый жалкий скарб, с тем, чтобы спасти свою жизнь, а при необходимости бросить по пути и то, что еще находилось при них, или заснуть на нем, или погибнуть.
Паника в городах, селах и деревнях, мучения в очередях за продуктами перед закрытыми магазинами в полуразрушенных домах. Бесцветные и пустые неподвижные глаза, взгляд обращен на пламя, уничтожающее склады с продовольственными товарами и собственное жилье – с такой любовью и заботой созданный домашний очаг. Завывания сирен санитарных и пожарных машин; стремящихся в неизвестном направлении провожают взгляды печальных людей, задающих себе мысленно один и тот же вопрос: куда они мчатся и кто следующий? На улицах матери, прижимающие к груди убитых детей, отцы, жены, сестры и братья, оплакивающие потерю близких, любимых и дорогих им людей, трупы людей разного возраста валяются на тротуарах и проезжих дорогах городов и сел.
Проволока, окопы, движущиеся танки, автомашины с орудиями, летящие в воздухе боевые самолеты, артиллерийский огонь, пулеметная и оружейная трескотня, прожекторы, пронизывающие нависшую тьму, беспросветное небо, сигнальные ракеты, пускаемые с земли в воздух и с воздуха на землю, – эти рождественские деревья, как их иногда называли в Западной Европе. Фронтовая жизнь, жизнь тыла.
Война. Как понятно мне это слово теперь, как мало об этом я знал, живя в нашем чудесном городе Ленинграде с моими любимыми родителями, много работая и все же иногда выбирая время, чтобы повеселиться, потанцевать с красивыми, милыми девушками. Нет, детство и юность у меня были тоже непростыми. Приходилось много работать, и времени на отдых и веселье оставалось действительно мало. Я привык, прежде всего, думать о моей работе и общественной деятельности. Эта закалка впоследствии мне очень помогла.
В моих частых выступлениях и лекциях я подробно рассказывал о будущей войне, но как это мало соответствовало тем войнам, которые самому пришлось пережить, непосредственным участником которых был лично.
Обо всем этом я пока не думал, лежа в поезде. Размышлял больше о том, что мне предстоит в ближайшем будущем.
Мы с Мишей рано встали и внимательно смотрели в окно мчащегося поезда. Почти не говорили между собой, нас полностью поглощали мысли. Мы были еще слишком молоды, чтобы точно представлять все, что нас ждет в Москве, а затем в воюющей против фашизма Испании. Мы постепенно приблизились к столице нашей родины. Поезд, наконец, замедлил ход и подошел к Ленинградскому вокзалу.
К этому времени в Москве уже действовало метро. Мы воспользовались им и доехали до станции, расположенной у Гоголевского бульвара. Вышли на поверхность и там немного прошли пешком. Вблизи, параллельно этому красивому бульвару, находилась небольшая малоизвестная улица. В домике, адрес которого был указан в полученной нами телеграмме, в одном из подъездов помещалось бюро пропусков. Не успели мы предъявить полученные телеграммы, как дежурный в окошке сообщил, что пропуска уже готовы, и незамедлительно выдал их. Мы поняли, что вопрос о включении нас в список советских добровольцев, направляемых в Испанию, решен положительно. С полученными пропусками мы вошли в здание и поднялись на второй этаж. В небольшом кабинете нас приняли очень любезно, как уже давно знакомых. Нам не пришлось даже себя называть. Перед встретившим нас командиром РККА лежали наши анкеты с фотографиями.
После короткой беседы, где разъяснили порядок пребывания в Москве, нас направили в Хамовнические казармы. Прибыв по указанному адресу, мы были пропущены в основной корпус по имеющемуся у часового на входе списку. Здесь были в основном военные в полной военной форме, а также немного гражданских, мужчин и женщин. Среди них нескольких я знал по Ленинграду. Я понял, что они будут в Испании переводчиками. Кем станут остальные, я, конечно, не мог тогда предположить. Только потом узнал, что среди них были инженеры, врачи и другие специалисты, в том числе и квалифицированные рабочие оборонных предприятий, мастерских.
Я тоже был в военной гимнастерке, правда без петлиц, в бриджах и сапогах, то есть в том, в чем ходил, находясь на службе в штабе ПВО Кировского района до поступления в институт, но сохранил эту одежду, являясь уже студентом.
Мы с Мишей быстро освоились, завязали знакомства с военными и гражданскими лицами, которых ранее не знали. К нам постепенно стали присоединяться прибывающие в казарму будущие соратники. Время от времени приезжало начальство. Проводились беседы, нам отвечали на возникающие вопросы.
Первой поставленной перед нами задачей являлось получение гражданской одежды, с тем, чтобы все, что находилось при нас, могло быть отправлено домой, в наши семьи. Пришлось на автобусах группами выезжать на склады военного ведомства.
Вскоре нас было уже не узнать. Мы получили гражданские костюмы, рубашки с галстуками, белье, демисезонные драповые пальто, носки, туфли и... мягкие фетровые шляпы. Трудно было привыкнуть к этой одежде, особенно к этим шляпам, которые мы даже не знали, как надо надевать и носить, в то время в Советском Союзе они были редкостью.
По своей неопытности мы не смогли тогда заметить некоторые ошибки, допущенные теми, кто выдавал нам новую одежду. Это особенно касалось подбора выдаваемых пальто и шляп. Нас даже не удивило, что все мы были почти одинаково одеты. Именно в этом, как вскоре выяснилось, и состояли упущения. Это мы четко ощутили, уже находясь в Париже, проходя инструктаж по ряду вопросов, к разъяснению которых мы относились с особым вниманием. Нас предупреждали, что во Франции, в ожидании отправления в Испанию, не следует ходить по одному, а надо держаться во время прогулок по городу группами в пять-шесть человек. Необходимо быть очень осторожными и бдительными, так как за нами может быть установлена слежка, не столько со стороны французских властей, сколько со стороны специально засланных во Францию агентов мятежников и итало-германских интервентов. Нас предупреждали, не следует забывать и о том, что при неосторожности с нашей стороны можно «заработать» и некоторые неприятные заболевания. В этой части приводились многие примеры. Однако о каких заболеваниях шла речь, мы не могли точно себе представить.
Специальные лекторы нам рассказывали о последних событиях в Испании, вновь предупреждая, что и там следует быть весьма осторожными и бдительными, стараясь избегать возможных провокаций. Это объяснялось тем, что в ряды республиканской армии, в интернациональные бригады, воюющие на стороне республиканцев, в некоторые слои населения могли проникнуть агенты мятежников и итало-германских фашистских спецслужб, а также и «троцкисты». Если мы легко могли понять существование вражеской агентуры, то понятие «троцкисты» звучало для нас, по крайней мере, довольно странно.
Несколько в напряженном и, я бы даже сказал, тревожном состоянии проходили дни проживания в казарме и ожидания приближающегося дня нашего отъезда из Москвы. Однако они затягивались из-за дооформления всех необходимых документов – паспортов с транзитными визами для проезда через Францию. Хочу особо подчеркнуть, что если у нас почти никто не знал, что Советский Союз в ответ на просьбу правительства Испании направляет советских добровольцев, то на Западе это уже не было секретом.
Для нас с Мишей явилось совершенно неожиданным и то, что маршрут следования в Испанию пролегал через наш дорогой Ленинград, где жили наши родители, близкие, друзья. В Ленинграде мы должны были пересесть на теплоход.
Почти перед самым отъездом из Москвы к нам прибыло начальство для прощания. В напутствие прибывшие к нам подчеркнули, что советский народ очень активно откликнулся на события в Испании, все выражали сочувствие и желание помочь испанскому народу в его борьбе против фашизма. Советский Союз знает, что в Испанию стекаются антифашисты из многих стран. Их число измеряется буквально тысячами. Паше правительство приняло решение оказывать помощь добровольцами только в рамках получаемых просьб законного правительства Испанской Республики. Подчеркивалось и то, что мы, отбывающие сейчас на войну, должны постоянно помнить о необходимости соблюдения максимальной тактичности, вежливости и братской солидарности при общении с испанцами.
В то время мы впервые услышали, что уже 7 октября 1936 г. перед Комитетом по невмешательству, созданным в Лондоне, правительство СССР заявило, что если не будут немедленно прекращены нарушения соглашения о невмешательстве, оно будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из соглашения». Мы услышали и то, что почти все антифашисты из многих стран мира, для того чтобы прибыть в Испанию, были вынуждены уже в пути рисковать своей свободой, а иногда и жизнью. Если память мне не изменяет, то впервые мы услышали, что только две страны, Мексика и СССР, официально разрешают выехать в Испанию своим гражданам. Все те, кто вступает в интербригады, должны были тайно бежать из своей страны и нелегально переходить через границу.
Незадолго до нашего отъезда из Москвы было объявлено, что старшим нашей группы назначается летчик, фамилию которого не могу уже припомнить. Его помощником, старшим по группе гражданских лиц, стал я. Тогда я еще не знал, что на теплоходе мне придется быть связующим между советскими добровольцами и испанцами, которые должны были следовать одновременно на этом же теплоходе.
Отдельными группами мы покидали Москву и направлялись в Ленинград. Не буду сейчас говорить о том, как мы добрались до Ленинграда, как оказались в Ленинградском торговом порту на теплоходе «Андрей Жданов», как мы прощались с нашим городом, а мысленно и с нашими семьями.
И вот я в моем родном Ленинграде. Мы оказались именно в том порту, в котором я много раз бывал, работая в штабе тогда еще Нарвского района. Тогда я появлялся там в целях проверки его готовности к противовоздушной обороне. В порту многие меня знали, особенно руководящие работники.
Прибыв туда, на этот раз я старался ни с кем из моих знакомых не встречаться. Могли начаться расспросы, куда я еду, с какой целью. Не хотел говорить на эту тему ни с кем, да и права на подобные разговоры не имел.
Никогда в жизни мне не приходилось выезжать за пределы Советского Союза, а тем более пускаться в дальнее плавание на столь крупном теплоходе. Оно должно было стать моим первым продолжительным зарубежным путешествием.
Началась посадка на большой теплоход «Андрей Жданов». Нас размещают по каютам. На этот раз мы с Мишей Ивановым – в одной каюте. Пользуясь свободным временем, знакомимся с теплоходом. Моряки нам поясняют, что теплоход имеет вместительные трюмы, весьма устойчив в плавании. Заглядываем осторожно в машинное отделение: все блестит чистотой. На теплоходе много комфортабельных кают, отличающихся друг от друга, видимо, стоимостью билета. Нам очень понравились музыкальный и курительный салоны, читальный зал, используемый и для отдыха, рестораны, которые тоже, как и каюты, разного класса.
Наступает время обеда. Идем в ресторан. Странным показалось то, что на этом первоклассном теплоходе с очень вкусным и обильным питанием дополнительные блюда, напитки, фрукты и папиросы отпускались только за валюту. Это мы заметили только после того, как теплоход отчалил из Ленинградского порта. С этого момента мы считались уже за рубежом. Доллары нам выдали еще в Москве, но мы были осторожны в расходах, так как не знали, что ждет нас впереди.
Я заметил, что постоянно прижимаю к груди правый карман пиджака. Время от времени проверяю, лежит ли в нем красная книжечка, большая, довольно длинная, с тисненым гербом Советского Союза. Это переплет, в который вложен подлинный паспорт, отпечатанный в два столбика на бумаге обычного формата на двух языках, русском и французском. В паспорте стоят выездная виза нашего государства, транзитная виза Французской Республики и въездная виза Испанской Республики. Итак, впервые я владею заграничным паспортом и этим горжусь, чем и объясняется то, что я все время слежу, чтобы он не потерялся, не выскользнул из кармана.
Мой паспорт был выдан на мою настоящую фамилию. Позднее узнал, что в ряде случаев в паспортах у некоторых советских добровольцев ставилась вымышленная фамилия. Это было необходимо для того, чтобы не столько наши враги, а в основном враги Испанской Республики не могли уточнить, кто именно из воинов РККА направляется для непосредственного участия в боевых действиях. Фамилии многих наших военных были известны за рубежом, в первую очередь в различных спецслужбах.
Через некоторое время по радио к нам, «пассажирам дальнего плавания», обратились с просьбой сдать паспорта специально выделенному для работы с паспортами пассажиров сотруднику экипажа. Мы направились в указанную каюту для сдачи паспортов.
Прогуливаясь по палубе, заметили, что по трапу поднимаются какие-то молодые парни. Нас удивило, что к теплоходу подходят все новые и новые группы подобных молодых людей. Невольно возникал вопрос: они тоже являются пассажирами и куда направляются, не входят ли они в нашу группу советских добровольцев, отбывающих в Испанию? Почему нас об этом никто не предупреждал ни в Москве, ни на теплоходе?
Вскоре старшего группы, летчика, и меня вызвал к себе капитан теплохода. Мы познакомились, обсудили организационные вопросы и только тогда узнали, что «молодые парни» – это испанцы, прошедшие летную подготовку в летных училищах в Советском Союзе, в том числе и в Кировобадском. Они возвращались к себе на родину, с тем, чтобы умело защищать ее воздушное пространство.
Покидая каюту капитана, мы направились к старшему нашей группы добровольцев. Обсуждая все затронутые в беседе вопросы, мы приняли решение об обеспечении дисциплины во время перехода, о налаживании контактов между военными и гражданскими лицами, в том числе и переводчиками, а также с испанскими летчиками.
У нас между собой наладились дружеские отношения, нашли контакт и с испанцами. Конечно, последнее не так просто, ибо большинство из советских добровольцев не владело испанским языком, а испанцы, проходя учебу в летном училище, не освоили даже элементарного русского языка, им помогали переводчицы, часть из которых успела уже побывать в Испании.
В нашей группе переводчиков выделялись те, кто хорошо знал испанский язык, постоянно совершенствуя его, работая гидами в «Интуристе». Однако были немногие будущие переводчики, студенты нашего института, которые в основном изучали французский язык и должны были уже в Испании на специальных курсах освоить испанский, на котором необходимо было в дальнейшем вести работу по переводу разговоров между нашими военными советниками и теми испанцами, к которым они были прикомандированы, а в некоторых случаях и переводить различные советы непосредственно на фронтах в боевой обстановке.
В моей группе переводчиков было несколько довольно интересных молодых женщин и даже совсем еще молоденьких девушек. Я замечал, что все они держатся, как это ни странно, совершенно спокойно, не волнуясь, хотя отдают себе отчет, что скоро придется заменить красивые туфельки на высоких каблуках на удобную простую, пригодную для фронта обувь, а модные платья и костюмы на спецовки.
Среди опытных переводчиц находилась и та, которая присутствовала в комиссии, отбиравшей меня для поездки в Испанию. Марию Скавронскую я знал, как уже указывал, еще по курсам усовершенствования переводчиков при нашем институте. На теплоходе у нас сложились дружеские отношения, и она мне во многом помогала.
В нашу группу входила женщина намного старше остальных. Это была, как потом я узнал, легендарная Мария Александровна Фортус. Именно ей в 1967 г. был посвящен двухсерийный фильм «Салют, Мария!» Хейфица.
Мария Александровна также помогала мне во многом. Эта помощь заключалась не только в том, что она рассказывала об Испании, но и в значительной степени содействовала в установлении контакта с испанцами. Тогда я знал только о том, что Мария уже побывала в Испании и отправляется туда вновь. Когда и почему она была в Испании, я, конечно, не мог предположить, а она, видимо, не могла или не считала возможным мне обо всем этом рассказать. Наша дружба продолжалась и несколько лет спустя после окончания Великой Отечественной войны. Только тогда я узнал, что Мария Александровна была активной участницей Гражданской войны, чудом спаслась от расстрела по приговору Махно, что в период нахождения в Херсоне французских военных кораблей, крейсеров «Мирабо» и «Жюстин», выполняя партийное задание, она внедрилась в ряды моряков и подружилась с одним из них – испанцем Рамоном Касанельяса. Корабли ушли, и эта крепкая дружба на несколько лет прервалась. Случай свел вновь Марию с этим моряком, когда он, испанский коммунист-подпольщик из Каталонии, обучался в Советском Союзе на партийных курсах. Встреча их закончилась тем, что они стали мужем и женой. У них родился сын.
Первый раз Мария Александровна была в Испании, когда ее муж стал одним из руководителей компартии в Барселоне, где и погиб. Проводив в последний путь гроб с телом любимого мужа, она вернулась на Родину, в Советский Союз, где продолжала выполнять работу по партийной линии, но большое внимание уделяла воспитанию своего сына.
Когда в Испании началась национально революционная война, в числе первых советских добровольцев туда отправилась и Мария Александровна, работавшая продолжительное время переводчицей у военного советника Мерецкова.
После падения Севера она на французском грузовом судне сумела эвакуировать значительное число детей и взрослых испанцев во Францию. Из Парижа возвратилась в Москву. Только после этого она узнала, что ее сын, успев уже закончить летное училище, тоже воевал в Испании и погиб. Мария Александровна стала хлопотать о своей повторной поездке в воюющую Испанию, чтобы получить возможность не только помогать испанскому народу, но и посетить могилу своего сына. Вот именно тогда я и познакомился с ней, когда она с тяжелым сердцем вместе с нами должна была отбыть из Ленинграда.
Настал день окончания погрузки, теплоход вышел из порта. Мы отправились в далекий и нелегкий путь. Большинство из «мирных пассажиров» теплохода сгруппировалось на палубах. Я грустно смотрел на берег, вспоминал прощание с родителями и думал, как бы они восприняли новость, что я еду воевать. Ведь я оставил им московский адрес, номер почтового ящика, для того чтобы они могли посылать мне письма. Они знали, что я вскоре должен был уехать на Дальний Восток в продолжительную командировку, и только, – никаких подробностей я им не сообщал...
Наше морское путешествие омрачилось двумя событиями: первое – ужасно штормило, море было очень неспокойным, сильно качало теплоход, и это затрудняло продвижение по заданному курсу, второе – очень густой туман. Моряки называли силу шторма в баллах. Признаюсь, я ничего не понимал: пять, шесть, семь баллов... Что это значило?
Сильную качку хорошо переносили немногие. Жалко было смотреть на желто-зелено-синие лица страдающих морской болезнью «путешественников». Среди них были даже и летчики, и почти все наши девушки. Приходилось ухаживать за теми, кто мучился. Покупали в ресторане, как я уже сказал, на валюту лимоны и угощали ими страдальцев. Внимательно следили, чтобы тем, кому необходимо, приносили и уносили вовремя тазы, споласкивали и приносили вновь...
Мы с Мишей переносили качку хорошо, выдержали ее Мария Скавронская и Мария Александровна Фортус. Особенно удивляло, как справлялись с качкой испанские ребята. Я бы даже сказал, они веселились. Веселье выливалось в смех, выкрики, шутки, а некоторые даже, пользуясь качкой, скользили на натертому полу. Одним словом, с ними не скучали и мы.
Когда туман окутывал теплоход и буквально в нескольких шагах нельзя было различить, кто идет навстречу, капитан отдавал приказ не только замедлить ход, но и полностью остановиться. Для того чтобы встречные или идущие в нашем направлении корабли не столкнулись с нами, равномерно и непрерывно продолжались удары в корабельный колокол. Иногда, когда затихали волны и ветер (который тоже имел место, правда, не очень сильный), удары колокола были слышны из самых разных сторон.
Как только обстановка на теплоходе наладилась, несмотря на то что к нам присоединились еще не все тяжело перенесшие качку, мы вновь стали задумываться, что же будет дальше...
Каждый из нас спешил рассказать, что он знал об Испании, об этой стране, куда мы уже стремились всеми нашими мыслями. Военные из числа пассажиров «Андрея Жданова» обсуждали положение на фронтах, о котором они знали в основном только по газетным сообщениям или радиосводкам, но которые вскоре они надеялись дополнить своими собственными материалами из фронтовой жизни. Все больше и больше вопросов задавалось испанцам, возвращавшимся вместе с нами к себе на родину. Они с удовольствием рассказывали обо всем, что вскоре надлежало нам самим пережить. Касались они частично и истории своей страны, которая далеко не всем нам была известна в достаточной степени. Меня, да и не только меня, удивила грамотность, знание истории своей страны одного молодого испанца. Мы слушали его рассказы в переводе Марии Александровны или Марии Скавронской.
Не буду подробно останавливаться, что нам, в том числе и мне, пришлось очень много интересного услышать из истории Испании. Ведь в основном нам было известно лишь то, что предшествовало непосредственно 1936 году, и то очень коротко. Следя за газетными сообщениями, старались узнать как можно больше об этой чудесной стране. Пытались подобрать в библиотеках наиболее подробную историческую литературу, литературу, рассказывающую о культуре народа Испании. Мы начинали уже подозревать, что итало-германские агрессоры в значительной степени для достижения империалистических интересов только прикрываются своей марионеткой – генералом Франко. Мы знали, что рядом с поддавшимися на провокации мятежниками, марокканцами, некоторыми бойцами испанского иностранного легиона испанскую землю топчут чернорубашечники Муссолини, а летчики гитлеровского легиона «Кондор», выполняя приказы фюрера, низвергают тонны бомб, уродующих землю, поля, леса, плантации, города и села, принося смерть детям и старикам.
Нам поведали о пережитых испанским пародом ужасах инквизиции, завоеваниях Римского рабовладельческого государства, Арабских Эмиратов, о превращении Испании в крупную колониальную державу (в том числе о захвате ею Мексики, Перу, Боливии, Чили, Кубы, части Аргентины и т.д.), периодической смене королей, Кадисских кортесах, Кадисской конституции, по меньшей мере, нескольких революционных подъемах и завоеваниях, о превращении Испании в империалистическое государство в начале XX в., об испано-американской войне, которая явилась первой империалистической войной за передел колониальных владений и о многом другом.
С особым интересом слушали мы о роли тех держав, которые провозгласили невмешательство во внутренние дела Испании, о поддержке фашистских мятежников и итало-германских интервентов. Нам было трудно поверить, что США, объявившие в начале января 1937 г. эмбарго на вывоз оружия в Испанию, планомерно предоставляли Франко кредиты, и, по существу, только они через свои монополии («Стандарт-ойл» и др.) позволили продолжать войну против Испанской Республики, поставляя огромное количество горючего. Фирмы США снабжали Франко грузовиками. Самое страшное из услышанного было то, что США тайно, прикрываясь поставками в другие страны, доставляли мятежникам авиабомбы и многое другое.
Было интересно услышать подробности о роли в истории Испании последнего короля Альфонса XIII, о генерале Примо де Ривера, после его ухода в отставку было создано правительство Веренгера.
Впервые я услышал имя генерала Санхурхо, поднявшего уже 10 августа 1931 г. монархическое восстание. О нем нам пришлось слышать много раз и в дальнейшем.
Наши испанские друзья упоминали в своих рассказах и известных нам писателей, поэтов, художников, а также имена лучших сыновей и дочерей испанского народа: Хосе Диаса, Долорес Ибаррури, прозванную Пасионарией, Энрике Листера, Галлана и многих других, возглавивших вооруженный народ, защищающий свою свободу и независимость.
Мы невольно посмеивались, когда они пытались нас уговорить, что чудесная Испания, кроме всего, прославилась своими прекрасными, неотразимыми красавицами Андалусии, своими трудолюбивыми басками, рыбаками Бильбао и Сан-Себастьяна. Они нас уговаривали обязательно погулять не только в городах и по морским набережным, но и по мандариновым и апельсиновым рощам. Обязательно посетить бой быков, но никогда не забывать о том, что Испания – страна народной песни и пляски, которые там любят исполнять все, что испанцы вежливы и честны, но в свое время любили использовать нож для разрешения спора чести.
Теплоход «Андрей Жданов» идет по маршруту Ленинград–Антверпен–Гавр
Нормальное плавание теплохода продолжалось. С самого начала все были довольны обслуживанием, питанием, развлечениями.
Лично у меня настроение несколько испортилось из за того, что старший нашей группы уже в Ленинграде неважно себя почувствовал: ему казалось, что он слегка простудился. И вот совершенно неожиданно для всех у него резко повысилась температура, и судовой врач определил ангину, как мне тогда пояснили, стрептококковую. Я не мог понять, что это за заболевание, так как в медицине ничего не понимал. Однако его переселили в изолятор и старались к нему никого не допускать. Это значило, что мои обязанности значительно расширяются.
Хочу искренне признаться, что, когда я оставался один даже ненадолго, думал больше всего о том, какая великая честь мне выпала быть направленным в числе немногих советских граждан в Испанию для участия в активной борьбе с фашизмом. Я уже об этом писал, но не могу остановить себя, хочу еще раз об этом сказать.
Многие утверждают, что героями рождаются. Я не родился героем, и, направляясь в страну, где шла настоящая война, я был немного испуган. Не скажу, что от рождения был боязлив. Нет, друзья часто говорили, что у меня крепкие нервы и я своим поведением доказал, что в определенной степени даже храбр. Несмотря на все это, на душе было отчасти грустно и тревожно. Грустно, повторяю, потому что впервые покидал Советский Союз, а тревожно, потому что фронт, где скоро суждено быть, рисовался чем-то очень страшным, что вызывало у меня мысль: сумею ли я справиться с той задачей, которая будет на меня возложена? В то же время я, как и все мои попутчики, был горд и счастлив оказанным доверием, мечтал о подвигах, о наилучшем выполнении своего долга.
Медленно продвигаемся вперед. Погода нас опять не балует. Из-за тумана, немного не достигнув Кильского канала, пришлось простоять около суток – значительно больше, чем в первый раз. И в этот раз отбивали склянки и подавали сигнал для предупреждения о месте нашей стоянки.
Естественно, направляясь в сторону Бельгии на теплоходе «Андрей Жданов», идущем под нашим государственным флагом, мы приближались к Германии. Капитан теплохода просил предупредить всех пассажиров о необходимости соблюдения определенной осторожности и бдительности. Со стороны фашистского Третьего рейха можно было ожидать любой провокации.
Чтобы достигнуть Антверпена, одного из важнейших мировых морских портов, связанного почти со всеми странами мира, нам пришлось проследовать из Балтийского моря через Кильский канал – через территорию Германии в Северное море, а затем по реке Шельде.
Антверпен имел значение не только как мировой порт, но и как один из важнейших центров перевозок внутри Бельгии по рекам и железным дорогам.
Нам не было известно, чем объяснялась остановка в этом мощном порту. На берег мы не сходили, а заметили только погрузку на теплоход большой легковой машины. Потом слышали разные суждения по этому вопросу, но, будучи неуверенным в достоверности, останавливаться на них не буду. Хочу только особо подчеркнуть, что во время нашей стоянки в Антверпене шел сильный дождь и было темно. Порт показался плохо освещенным, что меня удивило, так как нам говорили, что это один из лучших портов Европы. С трудом разглядели форму бельгийских полицейских и таможенников. Невольно сравнивал увиденное с Ленинградским портом, что вновь усилило тоску но Родине. Невольно все мысли возвращались к Ленинграду, к моим старикам родителям, вспоминалось все прожитое: детство, юношество, работа и учеба, мои друзья.
Мы были рады, что в Антверпене задержались ненадолго и отправились дальше. Нам предстоял долгий путь к конечному пункту нашего морского путешествия – одному из наиболее значимых портов по грузообороту и пассажирским перевозкам – Гавру (французы часто называют его Ле Гавр). Порт расположен в бухте реки Сены. Благодаря развитой железной дороге он являлся и морским портом Парижа.
Мы все были очень возбуждены, чувствуя приближение Франции, где нам, возможно, придется провести несколько дней, прежде чем отправиться к конечной цели.
На теплоходе началась тщательная уборка, драили палубы, медь иллюминаторов, металлические ручки, трапы. На мостике появились капитан и старпом. Оба в полной парадной форме.
Сигнал, ответный сигнал, и теплоход замедляет ход. К нему приближается катер. Спускается трап, и наконец, с катера на теплоход поднимаются французский лоцман, французские полицейские, пограничники и таможенники. На теплоходе было все подготовлено для приема гостей. Прибывших на борт руководителей указанных служб приглашают в каюту капитана. В числе немногих находящихся на борту советских граждан, помимо нескольких представителей экипажа, нахожусь и я. Старший группы все еще не мог присутствовать при встрече из-за своей болезни.
Меня поразил стол – копчености, икра зернистая, другие закуски, коньяк «три звездочки», вина и, конечно, наша русская водка, прославившаяся на весь мир.
Нас, советских участников застолья, мало, весь разговор ведет капитан, он владеет, к моему удивлению, английским и французским языками. Я сижу молча и наблюдаю за тем, что происходит. Французские гости с увлечением попивают в основном водку и закусывают всем, что находится па столе.
После непродолжительных разговоров в каюту вносят наши заграничные паспорта. Тут же, даже не просматривая, в них ставятся соответствующие печати. После оформления мы формально получили разрешение спокойно спускаться на берег. Дальше направляемся в помещение ресторана, приспособленного в данном случае для таможенного досмотра нашего багажа. Впрочем, его у нас было очень мало. Меня удивляет, что среди ожидающих проверки нет испанцев.
Никакого таможенного досмотра не потребовалось, так как французские руководители объявили, что вся проверка полностью закончена и, кроме лоцмана, который приступил к несению службы, все свободны и могут отдохнуть.
Приближаемся к Гавру и пришвартовываемся у одного из его причалов. У меня возникает вопрос: как удалось капитану так все быстро оформить? Естественно, дать ответ я был не способен.
Не знаю, верно ли было то, о чем позднее рассказывали. Мне пояснили, что часто во время застолья некоторые судоводители в опечатанных конвертах вручали проверяющим доллары и это определяло весь дальнейший ход проверки. Возникал и другой вопрос: не могло ли все то, что произошло, объясняться солидарностью представителей французских властей с борющимся испанским народом? Ведь они знали, что мы советские добровольцы и направляемся в Испанию. Эта моя мысль подтверждалась еще и тем, что, повторяю, у испанцев, находившихся на теплоходе, не было транзитных французских виз. Именно поэтому они не проходили проверки и первыми на поданных автобусах покинули теплоход и порт Гавр. Видимо, это было организовано испанским посольством.
В Гавре нас встретили представители советского посольства. В порт приехал военный атташе при посольстве комдив Николай Николаевич Васильченко с женой и его помощник Д. (точную фамилию уже не помню). Были и еще другие сотрудники. На одной из первых машин в Париж повезли еще не оправившегося от болезни старшего нашей группы. Все добровольцы не спеша заняли места в автобусах.
Комдив Н.Н. Васильченко, с которым я познакомился, сообщив, что я замещаю заболевшего старшего группы, представил меня товарищу Д. и своей жене, если не ошибаюсь, ее звали Оля. Он попросил меня присутствовать при посадке всех наших товарищей на автобусы, предупредив, что затем мы вместе отправимся в Париж на его машине.
Что собой представлял комдив Васильченко Николай Николаевич, я, естественно, не знал. Только значительно позже мне рассказывали, что он был опытным летчиком, получившим летное образование как офицер царской армии в Париже. После революции 1917 года он перешел на службу в РККА. Во Франции в качестве советского представителя находился уже давно и хорошо ориентировался в обстановке, в жизни населения, нравах и обычаях, а также хорошо знаком с французской литературой, искусством, часто посещал парижские театры. По внешнему виду – хорошо одетый, в отличном штатском костюме – трудно было представить, что он является кадровым командиром (во Франции наших командиров называли офицерами, а комбригов, комдивов и других высших командиров – генералами). Больше того, он ничем не выделялся среди французов – вежлив, приветлив, но по-военному деловит. Я и потом все больше убеждался, что он был типичным военным дипломатом. Одним словом, в результате дальнейшего общения с ним я убедился и в том, что он был примером человечности. Я еще вернусь к моим дальнейшим встречам с Николаем Николаевичем в Париже, Гавре и Москве в последующие пару лет. Но уже сейчас могу чистосердечно признаться, что мне вновь повезло со старшим товарищем. Я научился и от него многому, что мне очень помогло в дальнейшем во время моей нелегальной работы за рубежом в предвоенные и военные годы (1939–1945).
Дипломатам необходимо обладать многими качествами и прежде всего всесторонней подготовкой к зарубежной работе. В те годы это имело особое значение. Военному представителю страны, пожалуй, еще в большей степени важно быть всесторонне образованным человеком. Он должен быть не просто грамотным, дисциплинированным военным человеком, а человеком, умеющим внедряться в самые разные общественные круги, общаться с различными людьми. Он должен быть вдумчив, с тем, чтобы правильно оценивать факты, действия, обстановку. Он должен быть крайне усидчив и трудолюбив, так как ему приходится очень много работать над собой, над изучаемыми материалами и различными документами, над периодической печатью. Ему необходимо быть весьма оперативным в работе, предельно осмотрительным и внимательным ко всему, что попадает в поле его зрения, а быстрое и грамотное освоение всего этого может принести пользу его стране. Задержка в выполнении отдельных моментов работы, а в особенности в принятии и претворении в жизнь срочных решений, в своевременной информации по всем интересующим его страну вопросам делает абсолютно невозможным успех в порученном ему деле. Кроме того, он должен быть приятным в общении. Мне кажется, что комдив Н.Н. Васильченко в полной мере обладал всеми этими качествами.
Что мне еще очень поправилось в Николае Николаевиче, его жене и помощнике? Они хорошо говорили по-французски, грамотно и с великолепным произношением. Безусловно, это тоже было залогом их успешной деятельности.
Жена Н.Н. Васильченко была, по моему мнению, моложе его. Вскоре я заметил, что она во многом является его хорошей помощницей не только в жизни, но и в работе. Когда я увидел её в первый раз в порту Ле Гавра, был поражен ее внешностью. Она была прекрасна. До моего приезда во Францию мне встречались хорошенькие женщины, некоторые из них мне очень нравились, и, откровенно говоря, я даже влюблялся. По Ольгу я не мог сравнить ни с одной из них. Она была божественна: исключительно хорошая фигура, красивое лицо с большими, выразительными глаза ми. Несколько раз в ее сопровождении мы с Николаем Николаевичем посещали рестораны, один раз были в театре, и я замечал, что любуются Олей все встречающие нас не только мужчины, но и женщины. Действительно, помимо своей прекрасной внешности, она обладала еще одним очень важным для дамы общества качеством – умела с большим вкусом одеваться и носить модную прическу, у нее были очень красивые холеные руки.
Прошло много лет, и сейчас я вспоминаю об Оле с чувством большой благодарности не только за те приятно проведенные в ее обществе минуты, которые уже тогда так ценил и которыми так гордился, но и за нечто более важное для меня. В эти редкие встречи с Олей, внимательно следя за ней, я получал уроки умения держаться за столом, вести разговоры. Конечно, тогда я не мог и предположить, в какой степени все это сможет мне пригодиться в дальнейшей жизни. Тогда я был просто очарован женой комдива.
В Гавре, посадив всех на автобусы, я, комдив, его жена и его помощник уселись в машину и взяли направление на Париж. Мы ехали по незнакомой мне Франции. Я любовался ландшафтом. Внимательно слушал пояснения, которые мне давали по пути. Особенно меня увлекали рассказы Оли о светской жизни, о театрах, музеях. Глядя на мужа, моя собеседница обещала, что она и Николай Николаевич помогут мне поинтересней провести мое краткое пребывание в Париже. С чувством гордости должен отметить, что мне было очень приятно услышать от попутчиков похвалу в мой адрес как в части умения говорить на французском, так и моих знаний в области истории Франции, ее литературы и прославившихся художников.
В очень приятной беседе мы приближались к столице Франции, к Парижу. Наша машина продолжала скользить по прекрасной фиолетовой асфальтированной дороге, в зеркале которой отражался свет сотен ярких электрических ламп. Фары многочисленных автомашин разрезали спустившуюся на землю темноту и в то же время затухали при появлении встречных машин, в том числе и нашей. Покачивание автомашины на рессорах увеличивало мою усталость, ведь я еще никогда в жизни не ездил на такой скорости на значительное расстояние.
Париж. Замелькали его окраины, улицы постепенно расширялись, приближаясь к центру города. Они делались еще более освещенными, более парадными. Меня крайне удивляло большое количество красных фонарей на зданиях, мимо которых мы проезжали. Из рассказов и некоторых прочитанных книг я мог предположить, что помещается в этих зданиях. Спрашивать об этом у моих попутчиков было неудобно. Только на следующий день, прогуливаясь по Парижу, я узнал точно, что во Франции красными фонарями обозначали места, где размещались табачные магазины, где продавались сигареты, курительный табак, спички, зажигалки, как мне тогда казалось, составлявшие государственную монополию.
Все прибывшие с нами на теплоходе «Андрей Жданов» были размещены по разным гостиницам отдельными группами.
Машина генерала, буду называть так, как его называли уже в то время за границей, Николая Николаевича Васильченко остановилась у гостиницы «Сен-Жермен». Небольшая уютная гостиница, расположенная вблизи улицы де Гринелль, где издавна размещалось посольство царской России, а после установления дипломатических отношений с Советским Союзом – посольство СССР. Возможно, выбор гостиницы объяснялся тем, что мне надлежало часто бывать во время моего пребывания в Париже в посольстве.
Молодая и очень привлекательная испанка Кармен проводила меня в отдельный большой, но уютный номер. Чувствовалось, что она знает, для чего мы едем в Испанию. Видимо, до нас в гостинице уже побывало немало добровольцев-интернационалистов, поэтому понятно, что не только Кармен, но и все остальные из обслуги гостиницы знали, кто мы такие. Абсолютно все относились к нам с подчеркнутым дружелюбием и вниманием. Вместе со мной в гостинице находилось еще несколько человек. В некоторых номерах было по два и даже три человека. Я был в номере один. Я начал осматривать отведенную мне комнату. Первоначально мое внимание привлекла кровать. Никогда в жизни я не видел кроватей подобной ширины. Я подошел к ней, потрогал и убедился, что она очень мягкая. Еще больше меня поразила лежащая на этой низкой кровати своеобразная подушка в виде круглого валика сравнительно небольшого диаметра, но длиной по ширине кровати. Не успел я еще оглядеть как следует номер, как в дверь постучали, и вошла улыбающаяся Кармен, в руках которой были две обычные для нас подушки. Она, похлопав по ним, уложила на кровать и, пожелав мне хорошего сна, вышла из комнаты.
Вынужден особо отметить, что мое воспитание, полученное на родине, и степень знания жизни за границей проявились в том страхе, который я испытал, оставшись один в номере. Закрыв дверь изнутри на замок и на задвижку, уже поужинав, но еще готовясь ко сну, я более тщательно осмотрел номер, не забыв заглянуть за портьеры у окон, в шкаф и под кровать. Я искал, не спрятался ли там кто-нибудь. Затем, взяв одну из принесенных Кармен подушек, я накрыл ею, тщательно укутав, телефон, стоящий на столике, – я понимал, что меня могут подслушивать. Кто мог подслушивать, что подслушивать? Ведь в номере я был один, значит, подслушивать могли мои тайные мысли, и только, ведь вслух думать я не привык, да и не умел.
Сейчас все это мне, прожившему много лет за границей, кажется смешным, а тогда... Тогда я полагал, что проявляю необходимую бдительность и осторожность.
Приняв душ, я улегся в кровать и спал довольно долго. Утром, в условленный мною с вечера час, хорошенькая и улыбающаяся француженка горничная принесла мне в номер завтрак. Я еще лежал в кровати, когда на стук в дверь мне пришлось вскочить и открыть ее. Пожелав мне доброго утра и приятного аппетита, поставив на стол принесенный завтрак, горничная удалилась.
После вкусного завтрака я стал быстро готовиться к встрече с Николаем Николаевичем. Я понимал, что впереди напряженные дни совместной работы. Частично мне повезло. Утром я узнал, что старший группы, летчик, уже выздоровел, а быть может, делал вид, что здоров, так как чувствовал, что должен включиться в работу.
Нам с подполковником Д. были даны некоторые задания. После их выполнения мы использовали оставшееся свободное время и прогулялись по городу, посещая некоторые достопримечательности. Я был удивлен, что почти на всех улицах сновали девушки и в открытую предлагали свои услуги. Это были обычные проститутки. Надо признаться, среди них было немало очень симпатичных, даже красивых. Я выразил моему попутчику удивление, как это может существовать в таком прекрасном городе, в цивилизованной стране. Он посмеялся и ответил, что если на улицах существует открытая проституция, то в еще большей степени распространены различные дома свиданий, публичные дома, притоны. Большую часть времени мы с подполковником Д. тратили на более интересные беседы и прогулки по красивым улицам и площадям.
В то время как часть живущих в гостинице «Сен-Жермен» успевала ходить в кино и даже театры, мне лично уделяли внимание кроме подполковника Д. еще и сам Николай Николаевич Васильченко и его прекрасная жена Олечка. Мы ездили на машине по городу, его окрестностям, заезжали в Булонский лес и даже нашли время, чтобы посетить Лувр и Казино де Пари, побывать и в хороших ресторанах. Все было интересно и ново.