ГЛАВА IX. Ленинград–Финляндия–Швеция–Норвегия–Нидерланды–Франция

ГЛАВА IX. Ленинград–Финляндия–Швеция–Норвегия–Нидерланды–Франция

Итак, передо мной площадь, сзади вокзал, впереди большая гостиница, слева Литовский проспект, проспект 25 Октября, ныне Невский проспект. Я чувствуя себя неуютно, как чужой, в большом, родном и любимом мною Ленинграде. Походка моя неуверенная, я медленно шагаю, крадучись, озираясь по сторонам, боясь случайно встретиться со знакомыми, с близкими. Жду такси. Нервничаю, и вдруг подходит машина, сажусь с чемоданом на заднее сиденье. Машина проносит меня по Невскому и Литейному проспектам (употребляю возвращенные им наименования), через красавицу Неву, которая, правда, еще слегка покрыта льдом, и подъезжает к Финляндскому вокзалу. Быстро сдаю в камеру хранения чемодан и возвращаюсь к ожидающему меня такси.

Мне представляется, что перед шофером не следует разыгрывать роль иностранного туриста, пользуюсь возможностью и продолжаю быть советским гражданином. В уме уже разработан точный план моего прощания с городом. Прошу шофера следовать по предложенному маршруту.

Основная цель прощального визита – расположенный вдали Кировский район. Ведь именно там началась моя трудовая деятельность.

Маршрут передвижения по городу предусматривал заезд в Петроградский и Василеостровский районы, центр города. Шоферу я пояснил, что давно не был в Ленинграде и хочу вновь восстановить в памяти все то, что было мне когда-то хорошо знакомо.

Посетив Кировский район, я решил пообедать в столовой. Сажусь за столик, заказываю обед... Внезапно замираю. Совершенно неожиданно, к великому моему огорчению, к столику подходит мой дядя, работавший рядом на фабрике. Он поражен... Никто из моих близких не знал, что я нахожусь в Ленинграде. Ведь я со всеми попрощался, и они думают, что я выехал на работу в наше представительство в одну из стран Запада на неопределенное время. Волнуясь, объясняю моему дяде, что я, уезжая за границу, не хотел нервировать родителей еще одним, лишним, прощанием. Он мне поверил и, больше того, поддержал. Вместе пообедали, попрощались, не зная того, что не увидимся много лет. Дядя вернулся к себе на фабрику, а мне повезло – у Дворца культуры я вновь сел, уже в другое такси. В машине нервы постепенно успокаиваются: правильно ли поступили мои начальники, проложив мой маршрут через Ленинград, верно ли я поступил, решив попрощаться с городом, посетив в том числе Кировский район?

Опять, на этот раз быстрее, мчусь по городу, внимательно смотрю на часы, боясь опоздать на Финляндский вокзал. Доехав до вокзала, расплачиваюсь с шофером, не жалея денег, оставляю то, что надо будет заплатить носильщику. Шофер доволен и благодарит меня.

Нанимаю носильщика, иду в камеру хранения, беру чемодан, и он несет его к вагону. Предъявляю билет, выданный мне в Москве, проводнику, он на него почти не смотрит, вхожу в вагон, расплачиваюсь с носильщиком, отдавая ему всю имеющуюся у меня мелочь. Больше наши советские деньги мне, «мексиканцу», уезжающему «к себе» за границу, не понадобятся. Смотрю на часы и убеждаюсь в том, что до отхода поезда еще довольно много времени. Решаю постоять на перроне. Выхожу, вижу идущих к поезду пассажиров. Все обходят прицепленный финский вагон. Их маршрут заканчивается Белоостровом или другими курортными станциями. Я хорошо знаю этот пограничный район. Часто, гуляя, я подходил к колючей проволоке, предупреждающей о государственной границе. Белоостров – пограничная станция, дальше – территория Финляндии. Правда, наши поезда продолжают свой путь как бы по кольцевой, заканчивающейся в Ленинграде.

Я молча стою у вагона... Решаю сдать проводнику билет. Не хочу с ним разговаривать, ведь я «мексиканец»! Взяв его в руки, на неплохом русском проводник указывает, что билет действителен только от Белоострова, то есть при его движении по территории Финляндии, а до пограничной станции мне надлежит купить другой, предусмотренный для пригородных поездов. Делаю вид, что не понимаю его, но заметно нервничаю. Вновь непредвиденное событие... Разве в Москве, вручая мне билет, приобретенный через «Интурист», не знали, что надо иметь дополнительный Ленинград–Белоостров? Что делать? У меня не осталось мелочи. Я помню, что билет стоит 50 копеек, а может быть, даже и меньше. Но где взять необходимые копейки? Почему меня не предупредили в нашем Управлении, что билет, приобретенный в «Интуристе», действителен только от государственной границы? Нет, вспоминаю, что говорили мне об этом и даже указывали, что я в валюте должен доплатить за свой проезд непосредственно проводнику! Ведь только поэтому я отдал последние рубли и копейки шоферу такси и носильщику. Значит, Управление было плохо проинформировано!

Вспомнив об этом, я протянул проводнику долларовый банкнот, но он повторил еще раз, что билет должен быть приобретен в кассе на вокзале, и, размахивая руками, дал мне понять, куда мне надлежит направиться. Что делать? До отхода поезда остаются считанные минуты, и я поспешил в здание вокзала. Касса отказалась продать мне билет за доллар. Внутри было якобы бюро обмена валюты, но оно уже оказалось закрытым, а следующее возможное место – банк, но он был расположен далеко и, скорее всего, тоже уже был закрыт. Я оказался в очень неприятном положении. Особенно было обидно, что за билет надо было заплатить буквально копейки, а именно у меня их не оказалось. Я щедро расплатился с шофером такси и носильщиком, не заботясь о билете. Им я рекомендовал «выпить по сто грамм» за мое здоровье. А вот сейчас стою в нерешительности, нервничаю и не знаю, как вывернуться из создавшегося положения, что предпринять.

Пришлось в вежливой форме обратиться к начальнику станции и сидящему у него в кабинете милиционеру. Они посмеялись, услышав, что, имея сотни долларов, я не оставил себе копейки для приобретения билета, и с их помощью уже без очереди получил на «пожертвованные» мне госзнаки, копейки, один грошовый билет.

Довольный успехом, плотно сжимая в руке маленький, с таким трудом доставшийся мне кусочек картона, веселый бегу на перрон и едва успеваю запрыгнуть в финский вагон медленно отходящего поезда.

В то время как я бегал в поисках копеек для приобретения необходимого билета, в купе, где оставался мой чемодан, заняли места еще несколько молодых пассажиров – иностранных туристов. О том, что они иностранцы и туристы, их внешность и поведение говорили и сами за себя. Трое молодых парней и девушка громко разговаривали на непонятном мне иностранном языке и часто смеялись. К тому же добавлялась присущая туристам манера держаться, повышенная шумливость, веселость, белесые волосы, голубые глаза и румяные щеки, а на лбу едва заметные брови. Одним словом, все говорило о том, что они возвращаются к себе на родину, видимо в одну из стран Скандинавии.

Прощаясь с Ленинградом, с Родиной, мне очень хотелось остаться наедине со своими мыслями, а не быть свидетелем восторженного обмена мнениями о виденном, о сувенирах, захваченных с собой и хвастливо демонстрируемых. Позднее я узнал, что у иностранцев существует культ сувениров. Они приобретают абсолютно все, что сможет им потом напомнить об экскурсиях, прогулках, посещенных музеях, красивых местах в городах и пригородах, о памятниках архитектуры, встречах и т.п. Приобретенные сувениры аккуратно укладываются в бумажники, портфели, чемоданы. Иностранцы будут тщательно все это хранить и потом воскрешать в своей памяти, что пережили во время туристических поездок.

Оживленная беседа моих спутников начинала меня беспокоить, скажу даже больше, вызывала определенное нервное напряжение. Я вышел в коридор и был очень рад, что там никого не было. В вагоне было вообще мало пассажиров.

Я прижался своим пылающим от теснивших его возбужденных мыслей лбом к холодному стеклу и внимательно смотрел в окно. Признаюсь, раньше эти места меня никогда так не привлекали. Я старался запомнить на всю жизнь каждый домик, деревья, поля и кустарники, станции. Все было мне мило и дорого, все казалось родным и близким.

Финский вагон, мои попутчики постоянно напоминали, что, оставаясь навечно духовно связанным с Родиной, физически я перехожу в другой мир. Именно потому в этой прощальной поездке по хорошо знакомым местам было столько трагизма, столько грусти и тоски. Никто не может понять эти чувства, если сам не пережил расставания с Родиной на долгое время!

Многие из моих друзей в 1937 г. мне завидовали, узнав, что я впервые уезжаю за границу, в Испанию, завидовали еще больше после 1938 г., когда я ехал на работу в Европу. Они не верили, когда я утверждал, что с большим удовольствием остался бы у себя в Ленинграде, окруженный вниманием и заботой, любовью и лаской родителей, близких, друзей и товарищей детства и юности, продолжил бы занятия в институте. Мои друзья думали, что в глубине души я торжествую. Торжествую оттого, что мне оказывается доверие при направлении на работу за границу, что смогу повидать и изучить мир, расширить свой кругозор, познания.

Многие из них не понимали, что такое жизнь вдали от Родины, от дома, от родных, а я уже частично это испытал, находясь в Испании. Они не знали и того, что я тщательно скрывал, что на этот раз еду не как советский гражданин, а как иностранец, на нелегальную работу со множеством сложностей при моей легализации и дальнейшей жизни.

Невольно вдруг зародилась одна не только неприятная, но и тяжелая мысль. Меня вернуло как бы к реальности то, что доносилось из моего купе, – смех, громкие выкрики. Я почувствовал свою неподготовленность еще в одном вопросе. Пассажиры, с ними я, «мексиканец», могу не общаться, не зная их языка, а финский таможенник, увидев мой мексиканский паспорт, подумав, что я турист, не удивится ли, что в чемодане у меня только сменная рубашка, носки, пижама, шлепанцы, мыло, бритва, зубная щетка и паста? Набор сопровождавших меня вещей не соответствует богатому мексиканцу. Неужели мне не могли подсказать, как я должен подготовиться к поездке? Значит, еще одна общая ошибка, которая может вызвать неприятности!

Поезд приближался к Белоострову – последней, пограничной, станции Советского Союза.

Состав останавливается. Пассажиры взяли свой багаж и вышли из вагона. Беру свой чемодан и я, следую за малочисленной толпой иностранцев. Надо пройти паспортные и таможенные формальности. И вновь переживания! Направляюсь к столам, за которыми сидят пограничники. Здесь я должен пройти проверку паспорта. И вдруг совершенно неожиданно у стола, подавая мой «мексиканский» паспорт, я вижу свою бывшую ученицу. Она проходила занятия на курсах усовершенствования переводчиков «Интуриста», а я, как уже упоминал раньше, преподавал на этих курсах военное дело. Она, исполняющая сейчас обязанности переводчика при проверке паспортов, устремила свой сосредоточенный взгляд на меня. Я понимал, что она переживала, видя меня с «мексиканским» паспортом. Я спокойно, во всяком случае, делая вид спокойного человека, смотрел на мою бывшую ученицу. Встреча была неожиданной и опасной. С одной стороны, я не хотел бы, чтобы кто-либо знал о моем отъезде с иностранным паспортом за границу. С другой стороны, у меня возникла тревога: а как расценит мой отъезд за границу по мексиканскому паспорту эта переводчица, хорошо знавшая меня?

К счастью, все прошло спокойно. Видимо, она уже знала о том, что некоторые советские граждане выезжают за границу по заданию правительственных органов нелегально. Зная, каким авторитетом я пользовался не только в нашем институте, но и в административных органах, она могла догадаться, что я, уже участвовавший в национально революционной войне в Испании, и на этот раз выезжаю с каким-либо заданием.

Просмотрев мой паспорт, имеющиеся визы, пограничники поставили в нем штамп о выезде из СССР. Одновременно была проверена справка Госбанка, дающая мне право на вывоз довольно значительной суммы валюты – долларов.

Оставалось пройти еще таможенную проверку, а она была буквально молниеносной, и направиться в вагон, где число пассажиров несколько увеличилось.

Около нашего вагона я заметил советских пограничников в своих серых шинелях и зеленых фуражках. Не исключена возможность, так мне тогда показалось, что во время нашего отсутствия они произвели тщательный досмотр вагона.

Признаюсь, я смотрел на них с любовью, но в то же время обратил внимание на то, что пограничники зорко следили за нами, иностранными пассажирами, возможно подозревая, что среди нас есть враги советского народа. Я не исключал возможности и того, что на меня они смотрели с тех же позиций. Ведь они не могли предположить, что я, «мексиканец», в свою очередь, смотрю на них с любовью и тоской, что мне хотелось бы выскочить из уже тронувшегося поезда, подбежать к ним, обнять, прижать к сердцу и громко крикнуть: «Не отпускайте меня, оставьте меня дома!»

Те из читателей, кто хорошо знаком с «правдивой» литературой о разведчиках, опубликованной у нас, нашими авторами, а особенно с переводами зарубежной литературы, возможно, не поймут меня, подумают, что я рисуюсь. Но правда есть правда! Последние минуты пребывания на Родине для патриота, покидающего ее для пользы народа, ее самой, являются особенно тяжелыми.

Хочу подчеркнуть, что на границе в Финляндии к нам относились не так формально, как у нас, видимо понимая, что мы уже тщательно проверены.

Переехав через границы Советского Союза и Финляндии, я очутился в незнакомом мне государстве, на поприще новой работы, в которую должен внедряться, в новых условиях, к которым должен был привыкнуть.

Если в самом начале пути я себя чувствовал полностью изолированным от моих соседей, то сейчас, «правда не зная ни русского, ни финского языков», я смог с помощью известных мне французского, испанского и немецкого установить контакт с некоторыми другими пассажирами.

Итак, поезд шел по Финляндии, приближаясь все быстрее и быстрее к столице – Хельсинки (Гельсингфорс – шведское название этого города).

Несколько опережая события, которые мне пришлось вскоре пережить, считаю нужным особо подчеркнуть, что в то время, когда я впервые в апреле 1939 г. пересек финляндскую границу, которая находилась от Ленинграда всего в 32 километрах, я не мог предположить, что в результате провокаций, допущенных Маннергеймом совместно с Гитлером, здесь пройдет война. Никто не мог предвидеть, что 20 ноября 1939 г. начнется финляндско-советский конфликт, который продолжится до 12 марта 1940 г.

Финляндия

Финляндия была первой страной, которую я должен был посетить за пределами Советского Союза. Я уже рассказывал, что в Москве в Библиотеке им. В.И. Ленина пытался пополнить знания не только в части моей «родины» – Уругвая, но и других зарубежных стран. О Финляндин, естественно, я немного узнал еще на уроках географии и истории в школе. Сейчас в этом отношении был абсолютно спокоен.

Я хорошо знал, что в результате русско-шведской войны (1808–1809) Финляндия вошла в состав России. Решения Боргоского сейма 1809 г. содействовали развитию финляндской государственности. Именно тогда были заложены основы финляндской автономии в составе Российской империи. Она стала именоваться Великим княжеством Финляндия, а во главе его стоял российский император. Его именовали Великим князем Финляндии.

Сейм 6 декабря 1917 г. принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

Гораздо в большей степени историческое значение имело решение СНК РСФСР от 31 декабря 1917 г., которое в соответствии с ленинской национальной политикой признало независимость Финляндии.

Не менее важным в истории страны являлось то, что в ночь на 28 января 1918 г. пролетариат Финляндии в ответ на террористические выступления белогвардейских частей поднял восстание. Я уже знал, что в начале 1918 г. буржуазные партии добились диктаторских полномочий сената по наведению «твердого порядка в стране». Это и вызвало подъем революционного движения в стране.

Фамилию К.Г. Маннергейма я уже слышал. Знал и то, что он был полковником, а затем генералом царской армии России. Уже 16 января 1918 г. он был назначен буржуазным сенатом главнокомандующим так называемой белой гвардии. Одновременно буржуазным правительством Финляндии предпринимались меры к налаживанию отношений с Германией. Уже в январе 1918 г. были организованы переговоры с Германией по вопросу оказания военной и материальной помощи Финляндии.

Вскоре после начала Финляндской революции для ее подавления буржуазное правительство Финляндии призвало на помощь германских империалистов. Для этого между Финляндией и Германией уже в марте 1918 г. был заключен договор, решивший вопрос о полной экономической и политической зависимости бывшего Великого княжества Финляндии от Германии. Это привело к тому, что в Финляндию сразу же были введены германские вооруженные отряды. Силами белой гвардии, напомню, которой руководил уже тогда Маннергейм, революция была подавлена, и финляндский парламент 15 мая 1918 г. заявил о разрыве отношений с Советской Россией. К чему это должно было привести впоследствии, уже теперь все знают. Однако в апреле 1939 г. мне казалось, что немало финнов относятся к русским весьма доброжелательно.

В то время как наш поезд шел по Финляндии, я думал о многом. Вспоминались прочитанные записки Андреева и Куприна, Чуковского и Репина о поездках по княжеству и о хорошо проведенном ими лете в Куокколе и Иматре.

Из моего детства я вспоминал финок молочниц, которых было немало под Ленинградом. Их называли чухонками, полюбили и хорошо к ним относились. Я невольно вспоминал и финнов, катавших на масленицу детей за «рицать» копеек на своих красивых «вейках» с запряженными бодрыми красивыми лошадьми. Нам нравились разукрашенные бумажными цветами и яркими лоскутами лошади, покрытые красивыми, часто яркими коврами удобные сани, которые мчали с такой быстротой, что у нас, детей, буквально захватывало дыхание, а из-под копыт лошадей слипшийся снег попадал иногда больно в лицо.

Голова у меня была полна всяких мыслей, но многое, касающееся Финляндии, невольно забывалось. Мне стыдно сейчас признаться, что уже тогда я стал замечать пробелы в памяти, а иногда они касались довольно интересных и значимых событий.

В поезде, разговорившись с финном, хорошо владевшим французским языком, я узнал, что современный рельеф страны – следствие разрушительной работы ледника. Неожиданно мой собеседник повернулся в сторону сидевшей рядом с ним финки и, смеясь, предложил посмотреть ей в глаза... Я не мог понять, что значит его предложение, но выполнил и это указание. Он продолжал смеяться, а к его смеху неожиданно присоединилась и новая собеседница... Постепенно мне начали кое-что объяснять. Вот что я услышал: «Посмотрите в глаза всем финкам, мало того что они красивые, в них еще отражается Финляндия: вся наша территория – голубые озера в скалистых берегах, женские глаза – голубые "озера", углубленные в едва коричневых "берегах"».

В Хельсинки я прибыл уже поздно. Было темно, но вокзал и улицы были хорошо освещены. Из прибывающих поездов выходило много пассажиров. Здесь же на вокзале в специальной кассе я обменял несколько долларов на местные деньги – финские марки. Нанятый носильщик помог мне сесть в такси.

Для меня еще в Москве, в «Интуристе», был заказан номер в гостинице, поэтому я сказал шоферу название гостиницы, и он довольно быстро по пустынным улицам повез меня в сторону хорошо знакомого ему адреса. С приближением к центру поток автомашин значительно увеличился. Мы подъехали к огромному зданию недавно построенной, весьма комфортабельной, самой большой в городе гостиницы.

В гостинице меня ждали, и, как только, подойдя к портье, я назвал свою фамилию, мне вручили ключ от номера, подтвердив получение от «Интуриста» заказа на мое размещение, попросили заполнить небольшую справочную анкетку.

С первой же минуты моего пребывания в гостинице я понял, что, несмотря на любезность ко всем посетителям, здесь неохотно пользовались немецким, а тем более русским языком. Нелюбовь к русскому я мог понять – это, безусловно, могло объясняться пропагандой в стране в целях разжигания ненависти к Советскому Союзу. А вот ненависть к немецкому я объяснить себе не мог.

Это отношение к русским и немцам я почувствовал также, гуляя по городу, посещая магазины. На многих магазинах были вывешены списки иностранных языков, на которых говорили продавцы! Ни русского, ни немецкого не было. Ответ я получил от финнов, с которыми сблизился. Многие из них боялись, что столкновение между Германией и Советским Союзом, которое они считали неизбежным, нанесет ощутимый ущерб их стране, каждому из них.

Меня проводили в отведенный мне номер. Он был очень уютным и весьма чистым, ухоженным. Все было ново и опрятно. Прекрасная светлая мебель как бы усиливала освещение помещения. Мягкие ковры делали шаги абсолютно бесшумными. Белоснежное белье на широкой кровати, уже подготовленной к ночи, манило меня, уставшего от дороги.

Оставшись один в номере и быстро вынув из чемодана, что было в данную минуту мне необходимо, в том числе пижаму, зубную щетку и пасту, мыло (кстати, в номере в ванной комнате имелось прекрасное туалетное мыло), я позвонил и вызвал служанку, а после ее прихода попросил подготовить мне ванну. Горничная, улыбаясь, видимо поняв мою просьбу, больше выражаемую жестами, чем словами, удалилась, и через несколько минут появилась другая молодая финка со светлыми, соломенного цвета, волосами, ласковыми голубыми глазами, улыбающаяся, со слишком пухлыми ярко накрашенными губами. К ней очень шло полосатое бело-голубое платье, передник с широкими перекинутыми через плечи лентами, тщательно накрахмаленный, как и надетый на ее голове чепчик. Спортивной походкой она проследовала в ванную комнату. Мое незнание финского языка и устоявшихся нравов затрудняли понимание не только того, о чем финка меня спрашивала, но и ее, если можно так сказать, поведение. Я смог понять только после того, как она показала мне большую банку с туалетной солью, стоящую в специальном шкафчике. Она спросила, добавить ли в ванну соль. Я кивнул утвердительно.

Незнание нравов поставило меня в затруднительное положение. Финка, насыпав соль, продолжала, улыбаясь, стоять. Я не мог понять, почему она не уходит. Подождав некоторое время, я, тоже улыбаясь и выражая благодарность, сунув ей в карманчик немного марок, к ее удивлению, выпроводил ее из номера. Только потом я узнал, что в Финляндии даже в банях в то время существовали салоны, где одновременно мылись голые мужчины и женщины. Правда ли это – не знаю, но мне так говорили. Что касается финки, приготовившей мне ванну, то у меня не было никаких сомнений. Она оказалась еще и банщицей – в ее обязанности входило и помочь помыться съемщику номера. Правда, это принято только в гостиницах повышенного уровня обслуживания.

После ухода финки, закрыв дверь на замок, я с какой-то странной поспешностью снял костюм и нательное белье. Оставшись голым, невольно посмотрел на себя в большое зеркало. Мое тело сохранило еще следы загара от яркого солнца Кисловодска, где я отдыхал несколько месяцев тому назад. Сделав несколько резких приседаний и размяв мускулы на ногах и руках, опустился в ванну. Приятный запах туалетной соли и проникающее в тело тепло от воды успокоили мои напряженные нервы. Я почувствовал прилив жизненной энергии и бодрости.

Не могу не сообщить моим читателям еще один пережитый маленький инцидент. В самом начале он меня очень огорчал, а впоследствии заставлял часто смеяться. Он не только имеет прямое отношение к самой гостинице, но и характеризует нравы и обычаи различных народов, заставляет сделать еще раз важный вывод о том, что их знание для «иностранного туриста», которым являлся в данном случае я, крайне необходимо.

Я решил воспользоваться полученной рекомендацией и посетить ресторан при гостинице. Мне говорили, что он отличный. На следующий день я решил там пообедать. Ресторан помещался внизу, и я направился в большой зал. Он привлекал своим архитектурным исполнением, чистотой и уютом. Было много столиков с отлично накрахмаленными скатертями и стоящими пирамидами салфетками, вазами цветов.

Посередине зала стояли огромные столы с множеством самых различных блюд, всевозможных холодных закусок: ветчина, колбаса различных сортов, сардины, селедка, яйца под майонезом, несколько видов салатов, рыба заливная и в соусе, окорока и множество незнакомых яств. Стояли стопки чистых закусочных тарелок и подносы с хлебом.

Я выбираю столик, стоящий несколько в стороне, и ко мне спешит официантка. В Финляндии обслуживание в ресторанах и кафе в большинстве своем осуществляется женщинами. И в данном случае к моему столику подошла симпатичная финка в голубом платье и чудесном накрахмаленном белоснежном переднике. Она, вежливо улыбаясь, вручила мне карточку-меню и с блокнотом в руках внимательно ждала мой заказ. Плохо ориентируясь в карточке, даже в ее французском тексте, выбираю блюда. Заказываю, как принято, кроме еды еще и вино. Сижу и, понемногу попивая вино, курю. Оно мне нравится. Бокал за бокалом уменьшается содержимое бутылки, а обед мне не подают. Рассматриваю нарядных посетителей ресторана. Они все подходят к замеченным мною большим столам с закусками, наполняют свои тарелки, берут хлеб и удаляются к своим столикам, чтобы, освободив тарелку, повторить ту же процедуру. Невольно мелькает мысль, что в ресторане кто-то организовал банкет и все приглашенные пользуются этими столами с закусками.

Принявшая у меня заказ финка продолжает, улыбаясь мне, стоять поблизости от моего столика. Я же постепенно начинаю нервничать из-за медлительности обслуживания. Выпито все вино, подзываю официантку и больше жестами, чем словами, даю понять, что я с нетерпением жду обед, и заказываю еще вино. Наконец финка подает мне еду и напитки. Меня поражают маленькие порции всех заказанных блюд. Пью кофе. Смело могу сказать, что, насмотревшись на обилие пищи, употребляемой «гостями банкета», более голодный, чем тогда, когда пришел в ресторан, расплатившись (стоимость обеда высокая), покидаю ресторан обозленным.

Только потом узнал, что столы с закусками не банкетные, а «шведский стол», то есть посетитель ресторана имеет право неограниченно пользоваться всем, что на них выставлено. Больше того, все, чем воспользовался посетитель ресторана, входит в установленную по карточке-меню стоимость обеда. Дополнительной оплате подлежат только спиртные напитки (коньяк) и вина.

После моего первого посещения финского ресторана я уже узнал существующий порядок и никогда не жаловался на голод и не вызывал своим ожиданием обслуживания улыбок со стороны официанток, не понимающих моего поведения. Кстати, «шведский стол» не был присущ только Финляндии и другим странам Скандинавии, а встречался и в других странах, в том числе но Франции и Бельгии.

Несколько дней посвятил знакомству со столицей Финляндии и отдельными районами страны. В этих целях я получил возможность пользоваться автомашиной, что сократило время, необходимое для передвижения между намеченными для осмотра пунктами. В Хельсинки принял участие и в экскурсиях по городу. Я провел в городе один воскресный день, что дало мне возможность познакомиться с привычками населения. В выходной день столица была пуста, почти все выезжали за город, на отдых. Утром многие семьи принимали участие в религиозных обрядах.

Меня поразило в Финляндии уважение к детям, я бы даже сказал, преклонение перед ними. Ребенку способны простить любую шалость самые серьезные люди. Взрослые часто уступают ребенку дорогу на улице, и можно было видеть, как, оберегая его, останавливается движение. Мне довелось наблюдать различные уличные сцены, в том числе когда бегущий ребенок сталкивался со взрослым, пожилым человеком – будь то мужчина или женщина, – тот, смеясь и с любовью обнимая ребенка, начинал с ним играть.

В воскресенье день в столице начинался поздно. Магазины закрыты. Если часть населения выезжала за город, то оставшиеся жили в обстановке, кажущейся торжественной во всем: с достоинством прогуливаясь парами, гуляют семьями, посещали кафе и рестораны и посвящали себя интересному, веселому отдыху.

Даже при непродолжительном моем пребывании в Финляндии глаз «туриста» безошибочно начинает определять настоящих финнов, разницу между ними и гражданами шведского происхождения. Последние имеют более привлекательный вид. Это касается и мужчин, а в особенности женщин. По всем признакам казалось, что они считают себя привилегированной частью населения, и сложилось впечатление, что они относятся к финнам несколько свысока. Удалось побывать и в лесу. Меня поразил царящий в нем порядок. Финны очень любят лес не только потому, что он в значительной степени являлся, во всяком случае в те годы, одним из их основных кормильцев. Любили его и за красоту, не только в летние дни, но даже зимой.

Хочу подчеркнуть еще одну увиденную мною особенность. Если в Хельсинки все дома были современной кладки, то в тех местах, где я побывал, видел изумительные домики из дерева. Финны, безусловно, мастера по обработке всех видов древесины. Мне удалось не только в магазинах, но и в домах увидеть множество прекрасно выполненных художественных кустарных изделий из дерева, буквально артистические работы. Это была домашняя утварь, безделушки, шкатулки, портсигары, подносы и блюда, разная красивая мебель и даже люстры. Здесь гордились и выпускаемыми лыжами.

Быстро шло время в незнакомой мне стране. Я уже побывал в красивом сером доме на одном из бульваров столицы, где помещалось бюро отделения «Интурист», где был заказан билет на самолет, на котором я должен совершить перелет из Финляндии в Швецию. Мне порекомендовали гостиницу в Стокгольме, где я должен был провести несколько дней. С моего согласия номер забронировали.

Покинул я бюро в несколько подавленном состоянии. Быть может, виной тому были моя подозрительность и настороженность. Во всяком случае, мне показалось, что сотрудница бюро – русская, – услышав мои обращения на французском, заметила не присущее настоящему иностранцу произношение. Тогда у меня французский язык, его знания, грамматика, а в особенности произношение не были на должной высоте. Видимо усомнившись, являюсь ли я тем человеком, которому Москва забронировала билет на самолет, сотрудница, правда, мило улыбаясь, попросила предъявить мой «мексиканский» паспорт.

Готовясь покинуть Финляндию, я сделал для себя вывод, что и здесь мною был допущен ряд ошибок. «Богатый латиноамериканец» должен был с первого же дня нанять гида-путеводителя, способного подробно ознакомить со страной и ее народом, правами и обычаями. Возможно, его отсутствие обернулось слишком поверхностным знакомством с нашей ближайшей соседкой, которая успела за годы своей самостоятельности, в определенном смысле, приобрести совершенно отличительные во всем жизненные условия. Поэтому я решил впредь не повторять ошибки, быть в этом отношении более практичным.

Вновь собраны вещи, упакованы в чемодан, оплачен дополнительный счет в гостинице, розданы чаевые; провожаемый любезными служащими гостиницы, в заказанной машине покидаю гостиницу и столицу Финляндии.

До аэродрома ехать было довольно долго. Мимо мелькали пригороды столицы, расположенные по пути селения, озера, и наконец, мы на большом аэродроме.

Не буду подробно останавливаться на таможенных и полицейских формальностях. Они повсюду за рубежом одни и те же. Покончив с ними, направляюсь в сопровождении носильщика к самолету. Чемодан и сумка аккуратно уложены, и я занимаю предусмотренное приобретенным билетом место у окна. Здесь, думаю я, будет удобно наблюдать за землей, лугами, лесами, селениями во время полета. Кресло располагает к отдыху. Оно по своей конструкции предусматривает для пассажира возможность очень удобно как просто сидеть, так и полулежать, дремать и даже спать. Около каждого кресла расположен звонок для вызова стюардессы и фен, позволяющий по желанию направить на себя теплую или холодную струю воздуха. Одним словом, в салоне было очень уютно. Постепенно все места занимаются пассажирами, убирается трап, закрываются двери, команда самолета представляется нам, и почти сразу же мы находимся в воздухе, самолет быстро набирает высоту, берет курс на Швецию.

Сидя в кресле и попивая вкусный кофе, продолжаю думать, что ждет впереди. Прежде всего, считаю я, мне, «богатому мексиканцу», следует в Швеции пополнить свой гардероб. Но самым главным для меня является знакомство со страной. Хочу напомнить, что по плану, с которым меня в Москве ознакомил Гендин, в ближайшее время, легализовавшись в Бельгии в созданной нашим резидентом Отто фирме, я должен буду вернуться в Швецию. Именно в Стокгольме надо будет создавать филиал этой фирмы.

Естественно, я должен был постараться за несколько дней моего пребывания в Швеции как можно больше узнать о стране, её столице, народе и его нравах. В то же время мне надо было быть и весьма осторожным, постараться не слишком широко заводить знакомства, не показываться среди определенных кругов населения, конечно в первую очередь среди деловых людей и той части населения, с которой я должен буду в дальнейшем поддерживать связь, стараться как можно меньше представляться моим знакомым. Не следовало забывать, что сейчас в самолете в Стокгольм летит «мексиканец», а в дальнейшем там будет жить «уругваец».

Швеция

Должен признаться, что еще в Ленинграде в годы моей молодости и зрелости почему-то, когда приходилось слышать о Швеции, я вспоминал чудесный парк в Петергофе, где среди множества фонтанов имелся один, отличающийся от многих своим величием и великолепием, представляющий собой необычного позолоченного великана, разрывающего пасть льва. Он символизировал победу России над Швецией и был нашей гордостью.

При таких познаниях страны я должен был быть охвачен стремлением узнать о ней как можно больше. Мое любопытство началось, как я уже сказал, в очень уютном самолете шведской королевской воздушной компании. Пассажиров было мало, человек пятнадцать, не более. В основном это немолодые люди, скорее пожилые, по их одежде, внешнему виду и манере держаться я понял, что это деловые люди. Почему-то мне сразу показалось, что все они были служителями одного бога – «золотого тельца». Даже мне, малоопытному в этом отношении человеку, стало совершенно ясно, что целью их жизни являются большие счета в банках и толстый кошелек. Мое представление о зарубежной буржуазии, капиталистах в то время было однозначным. Для достижения поставленных перед собой целей, как мне казалось, эти люди в своем арсенале имели абсолютно все: спекуляции и аферы, интриги и взятки, лояльную и нелояльную конкуренцию, крупные сделки и игру на различных биржах.

Из чтения литературы я мог себе вообразить, что эти люди весьма самоуверенные, считающие возможным купить все и всех, увлекаются женщинами, вином, веселыми путешествиями, гулянками на курортах, игрой в рулетку и карты в различных казино.

Как только самолет начал набирать высоту и взял курс на Стокгольм, все стали обращаться к стюардессе и заказывать себе кофе с бутербродами, а более часто, для устранения жажды, – виски с газированной водой. Были случаи, когда подавался и коньяк.

Почему я так подробно сейчас остановился на моих попутчиках? Они тогда, сами того не подозревая, заставили меня задуматься: смогу ли я, молодой парень (а многие говорили, что я выгляжу моложе своих 26 лет), стать тоже деловым человеком, представителем иностранной коммерческой фирмы? Мне было очень трудно себе это представить.

Проявляемые любопытство и внимание к моим спутникам этим не ограничились. Я лично любовался весьма вежливой, хорошенькой блондинкой-стюардессой. Она действительно была очень красивой, с хорошей фигурой, красивыми ножками. Ее лицо светилось здоровьем и свежестью. Про таких у нас часто говорили: «кровь с молоком». Да, она всем была прекрасна и даже своей особой улыбкой с белоснежными зубами и чудными губками. Казалось, что эта молоденькая девушка всем своим видом и поведением говорила: смотрите, как я хороша, любуйтесь мною, я сама себе знаю цену. В то же время она умела держаться гордо и казалась неприступной.

Любуясь стюардессой, зная, что скоро с ней расстанусь и никогда больше ее не увижу, был удивлен, как вели себя по отношению к девушке пожилые мужчины. Я мог наблюдать за их казавшимися мне холодными, но пристальными взглядами, которыми они удостаивали хорошенькую стюардессу. Внимательно следя за ней, они как бы раздевали её и наслаждались ее телом, её фигурой. Почти каждый из них пытался несколько задержать ее около себя, и старались в своей руке удержать ее красивую, с хорошим маникюром ручку. Кое-кто из них делал ей небольшие подношения, а кое-кто, держа руку, сжимал в ее кулачке вручаемую ей купюру.

Это было началом изучения нового для меня общества, к которому я должен буду примкнуть. В то время, невольно внутренне посмеиваясь, я вообразил себе, как бы они, мои попутчики, реагировали, если бы знали, что в этой подвешенной в воздухе металлической коробке с крыльями с ними вместе летит, дышит одним воздухом, любуется прекрасной стюардессой, пьет, как и они, кофе и виски офицер Советской армии, их классовый враг – настоящий советский разведчик, который вскоре будет жить с ними в одном городе и, возможно, примкнет к тем деловым кругам, к которым принадлежат и они.

Чтобы отвлечься от всяких не особенно приятных мыслей, я внимательно смотрю в окно и вижу, что мы спокойно летим над Ботническим заливом. Видны его сильно изрезанные берега с большим количеством едва заметных островков.

Только благодаря заботе нашей любезной и очаровательной стюардессы мы узнали о том, что уже летим над территорией Шведского королевства. Даже я, внимательно следящий за нашим полетом, через окно не мог это заметить.

С воздуха столица Швеции, Стокгольм, показалась мне небольшим городом, полностью утопающим в зелени садов и парков.

Самолет сделал несколько виражей и медленно пошел на посадку. По мере снижения город вырисовывался все более четко, и уже можно было различить стройные кварталы его центра.

Соприкосновение шасси с землей сопровождалось обычными в таких случаях толчками. Это заставило нас подготовиться к посадке и выходу из самолета. Экипаж самолета, в том числе и полюбившаяся нам стюардесса, тоже уже был готов к посадке. Мы с благодарностью попрощались с экипажем.

С аэродрома, наняв, как всегда, такси, я проехал в центр столицы, в гостиницу с забронированным номером, где должен был провести несколько дней. Опять начались незначительные административные формальности: я заполняю коротенькую анкету, сопровождаемый администратором, направляюсь в отведенный мне номер, как всегда заботливый бой тащит вслед за нами мой чемодан и сумку. Следуя за администратором, я оглядываюсь по сторонам. И здесь поражают меня чистота, уют и прекрасная мебель.

Опять я один в апартаменте номере первоклассной гостиницы. Уже ставшими привычными движениями открываю чемодан и сумку, раскладываю вещи, а затем совершаю свой туалет.

Помня допущенную мною ошибку в Хельсинки, я спустился в ресторан. Предварительно поинтересовался у дежурного администратора о возможности обеспечить время моего пребывания в Швеции грамотным, владеющим одним из трех языков: французским, немецким или, естественно, моим «родным» испанским – гидом. Администратор обещал мне вызвать немедленно отвечающего моим желаниям человека и любезно проводил до двери ресторана. Я, уже по опыту в Хельсинки, хорошо зная, что такое «шведский стол», очень обильно и вкусно поел.

Кофе мне не пришлось выпить, так как дежурный администратор предупредил, что вызванный для меня гид уже ждет.

В холле меня уже дожидался пожилой мужчина, на вид с чувством собственного достоинства. Правда, его сильно поношенный костюм, но некогда вышедший из рук, очевидно, хорошего портного требовал тщательной чистки. Свою, тоже уже далеко не новую, шляпу ожидавший меня новый знакомый держал в руках. Он перебирал ее пальцами, и мне показалось, что этот жест и манера держаться не только свидетельствовали о его непонятной неловкости, но и указывали на некоторые признаки стыдливости, мне абсолютно непонятные.

Мы поздоровались, и, поблагодарив дежурного администратора, представившего моего будущего гида, я попросил последнего подняться ко мне в апартаменты для беседы. Пропуская меня, молодого человека, почтительно вперед, гость следовал за мной. Мы поднялись на лифте и медленно проследовали в мой номер. По телефону я заказал в номер кофе. Сразу хочу отметить одну деталь из быта, установившегося в Швеции. Кофе здесь пили все, и считалось, что это является постоянной необходимостью каждого шведа. Мне даже рассказывали, что нищие, прося подаяние, не применяют принятую у нас обычную фразу «подайте мне на хлеб», а своеобразную, присущую местным жителям – «подайте мне на кофе». Должен, однако, признаться, что я не сумел удостовериться в этом, так как ни разу не встречал нищих.

Хочу еще кое-что подчеркнуть. Мне кажется, что если бы я ограничился только изложением виденного мною и простой фиксацией услышанного, то мог бы допустить значительную ошибку.

Вот поэтому-то я в своих описаниях всегда делаю ссылки на встречающихся мне людей, учитывая их порядочность и стремление к достоверности рассказа, опираюсь на мои личные впечатления, а также на изучение публикуемых материалов. Только после этого я делаю определенные выводы, обобщения, сопоставления. Если мне это не всегда удавалось сделать достаточно полно, то могли быть допущены некоторые ошибки, неточности. Во-первых, потому, что уже прошло очень много времени, а во-вторых, потому, что сроки пребывания в той или иной стране были незначительными.

Во всяком случае, я стремлюсь излагать все правдиво и не допускать искажений действительности.

Именно этому и должно было служить мое решение воспользоваться в Швеции гидом. Сидя в гостинице, попивая кофе и коньяк с моим будущим экскурсоводом, я прежде всего попытался установить с ним личный контакт, завязать дружеские отношения. Только приобретя в его лице «товарища» для моих экскурсий, имеющих назначением более или менее тщательное, подробное изучение страны, я мог гарантировать положительные результаты нашего совместного посещения Стокгольма.

По своему внешнему виду гид произвел на меня очень хорошее впечатление. Правда, можно было ошибиться в его профессии – принять за служащего конторы или за учителя средней школы.

Мой собеседник имел не только высшее образование, но даже два диплома, знал хорошо несколько иностранных языков, был филологом и, что показалось очень важным для меня, имел диплом историка. За свою сложную жизнь быт преподавателем, журналистом, просто служащим.

В Советском Союзе у меня было много друзей, работавших гидами в «Интуристе», и мы в этом не видели ничего позорного. Они трудились пусть даже и на различных специфических, но полезных участках. Они были окружены вниманием и должным почтением. За границей гид – это лакей. Его нанимают так же, как обычного носильщика, слугу. В общении с ним, нанявшие его, как правило, держатся свысока, и, как я потом понял, не может быть и речи о сближении с ним: ведь его купили, за него заплатили деньги.

Этим объясняется та сдержанность, то заметное смущение со стороны моего будущего компаньона по экскурсиям. Это было понятно, ведь он был тоже «человеком общества», и только неблагоприятно сложившаяся для него конъюнктура заставила резко спуститься ниже по ступенькам общественной лестницы. Понятно, что это ему было очень неприятно, а я в дальнейшем, учитывая его переживания, постарался своим дальнейшим общением с ним устранить эту неловкость, сблизиться.

Постепенно между нами установились отношения, обеспечившие успех наших совместных экскурсий. С каждым днем, с каждым часом мы узнавали друг друга все больше. Я бы даже сказал, что для меня было очень важно тщательно изучать характер, манеры, знания, умение держаться этого высококультурного, далеко не рядового человека.

Мы договорились, что будем вести все наши беседы на одном из трех языков – французском, немецком или испанском. Однако я старался, и мне это удавалось, говорить только на французском, на испанском я побаивался, так как мое произношение могло вызвать сомнение. Этим достигалась еще одна цель – столь необходимое мне усовершенствование французского языка, что могло в дальнейшем пригодиться во время моего пребывания в Бельгии.

Несмотря на довольно значительную цену за услуги, запрошенную гидом, я окончательно договорился с ним как об условиях нашей работы, так и о плане ознакомления с городом и страной.

В 1939 г., то есть в год моего посещения Швеции, весна наступила рано, и в апреле было уже очень жарко на улицах красавца Стокгольма, что заставило меня срочно пополнить гардероб. Выезжая из Москвы, я взял с собой демисезонное пальто. Здесь мне пришлось купить габардиновое летнее пальто. Кстати, даже днем я его не всегда мог надевать, было слишком жарко.

Для меня, будущего коммерсанта, было важно узнать все, конечно в первую очередь об экономике страны: что экспортируется, а что импортируется. Мне показалось, что в этой части удалось получить достаточную подготовку. Однако мне предстояло обосноваться именно в Стокгольме. Поэтому большую часть времени я затратил на ознакомление с городом.