ГЛАВА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В двадцатых числах июня 1980 года, когда я, Командующий войсками Прибалтийского военного округа, руководил войсковыми учениями в Прибалтике на Добровольском учебном центре, мне позвонил по ВЧ из Москвы Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Маршал Советского Союза Николай Васильевич Огарков:
– Завтра сможешь прилететь в Москву?
– Конечно. Что иметь с собой?
– Голову, Александр Михайлович.
Руководство учениями я передал своему заместителю и полетел с супругой в Москву. Уже в самолете предчувствие мне подсказывало: «Афганистан». Я поделился им с Анной Васильевной – никого другого предстоявшая перемена в нашей жизни не касалась так сильно. И когда я служил в Египте, и когда руководил группой советских войск в Чехословакии, и здесь, в Прибалтике – всюду она делила со мной перипетии судьбы.
К Николаю Васильевичу Огаркову поехал, как и принято у военных, сразу, без промедления. Обнялись, как старые друзья. Он пригласил меня за небольшой отдельно стоящий столик, показывая взглядом на свой рабочий стол, уставленный аппаратами: мол, туда садиться не будем. Мы точно знали, что в минуты важных разговоров лучше держаться от этих аппаратов подальше.
Сели нос к носу, и он мне сказал:
– Афганистан.
И после долгой паузы:
– Твоя кандидатура предложена на заседании Политбюро. У тебя есть опыт боевых действий, работы за границей.
Слушаю и молчу.
– Сменишь там Соколова и Ахромеева.
Я молчу.
– Для придания тебе большего веса будешь назначен первым заместителем Главкома сухопутных войск.
Продолжаю молчать.
– При твоем согласии предстоит утверждение тебя в должности на заседании Политбюро. Затем, очевидно, тебя поочередно вызовут для бесед члены Политбюро, которые поделятся с тобой необходимой информацией и дадут инструкции… Что молчишь? Жду ответа.
– Считайте мое согласие полученным.
Открылась дверь, и в кабинет вошел министр оборон Устинов – исхудавший, согбенный: он недавно перенес тяжелую операцию. Своим посещением Огаркова министр, видимо, решил помочь Николаю Васильевичу склонить меня возглавить Группу военных советников в Афганистане. Устинов поздоровался с Огарковым, со мной и, обращаясь к Николаю Васильевичу, спросил:
– Ну что, не соглашается?
– Наоборот, Дмитрий Федорович.
Но Устинов, похоже, ответа не расслышал и продолжал:
– Что, боится?
За четыре года пребывания в должности министра обороны Устинов так и не освоил вежливую и допустимую форму общения с подчиненными. Сталинский нарком грубил им, вероятно, по старой привычке общения с директорами заводов своего наркомата боеприпасов, и это вызывало недовольство, роптание генералитета. Особенно это задевало тех заслуженных командующих, которые еще в недавнем прошлом испытывали на себе совсем иное обращение со стороны покойного уже министра обороны Андрея Антоновича Гречко.
Естественно, меня оскорбила бестактность Устинова по отношению ко мне:
– Товарищ министр обороны! Я давно перестал кого бы то и чего бы то ни было бояться. Я прошел войну и не раз смотрел смерти в глаза.
Николай Васильевич, поспешив перебить меня, смягчил положение:
– Дмитрий Федорович, да он согласен. Он поедет, поедет!
Министр прошамкал:
– Ну и слава Богу. – И, покачиваясь, ушел из кабинета.
После ввода советских войск в Афганистан была создана Комиссия Политбюро ЦК КПСС для решения всех политических, дипломатических, военных, хозяйственных и иных вопросов советско-афганских отношений. В нее входили Андропов, Громыко, Устинов, Пономарев. Собирал эту Комиссию на заседания сам Андропов, практически и являвшийся ее председателем. Кроме того, по личной просьбе Брежнева делами в Афганистане периодически интересовались Суслов и Черненко. С этими членами Комиссии мне и предстояло встретиться – с каждым отдельно.
Суть недолгого разговора с Устиновым сводилась к следующему:
– Встретитесь с членами Комиссии, прислушайтесь к их советам. Особенно внимательно послушайте Юрия Владимировича. У него огромная информация. А сам он проницательнейший человек.
Я вышел от Устинова с неловким ощущением: министр находится в постыдной зависимости от Андропова. Кстати сказать, директивы, которые я позднее получал в Афганистане, всегда были подписаны сначала Андроповым, а затем уже министром обороны Устиновым. А войну-то ведь вели военные, и было бы нормальным, чтобы подпись министра обороны стояла первой. Однако верховенство КГБ являлось нагло и открыто узаконенным.
Вторая беседа – с Андроповым на Лубянке.
Выхоленное, мучнистого цвета лицо, дискантоватый голос, важные жесты, подчеркнутая любезность. Встретил он меня на середине кабинета. Предложил сесть.
Говорил тихо и убедительно о сложности обстановки в Афганистане, о необходимости продуманно строить свою линию поведения в отношениях с руководством дружественной страны.
– Знаем: Кармаль – одиозная фигура. Но – послушен. Поддерживай его.
Попутно, вскользь, заметил, что знает весь мой послужной список – работу в Египте, Чехословакии. Добротной назвал мою службу в Прибалтике…
– Но здесь обстановка другая. Сложная. – И перейдя на «вы»: – Так что берите все в свои руки и действуйте.
– Юрий Владимирович, на войне очень важно единоначалие, вся полнота власти.
– Ну так вы ее и берите!
– Могу ли я расценивать эти слова как утверждение моих полномочий?
– А я вот сейчас узнаю. – И он поднял трубку телефонного аппарата.
Слух у меня тогда был острый. Я слышал не только Андропова, но и улавливал слова собеседника. Состоялся примерно такой диалог:
– Борис! Это я, Юра.
Я догадался, что Ю.В. разговаривает с Борисом Николаевичем Пономаревым.
– Вот тут у меня Майоров… Просит всю полноту власти.
– Так пусть ее и берет.
– Значит, ты одобряешь? А как же наша Комиссия? Все-таки Комиссия Политбюро.
А не дурачит ли он, председатель, меня? Не игра ли это? – подумал я в тот момент. И снова голос Андропова:
– Кто же тогда, Борис, главным будет, если Александр Михайлович всю власть возьмет?
– Ну, он главным военным будет там, в Афганистане.
– А в целом, главная-то у нас ведь партия… Везде, Борис, партия!
– Конечно-конечно…
– И, прежде всего, главный – это Леонид Ильич! – заканчивая этот демонстрационный разговор, произнес Андропов.
От него я ушел удрученным. Из довольно-таки абсурдного телефонного разговора двух членов комиссии я так и не понял, будет у меня полнота власти или нет. Ответственность же придется в полной мере нести мне.
Следующая беседа – с Громыко. Мы неоднократно встречались еще в мою бытность командующим Центральной Группой войск в Чехословакии. Он, вероятно, относился ко мне как к человеку, прошедшему достаточную школу, чтобы разбираться в политике и дипломатии, и потому сказал, что инструктировать не будет.
– Дипломатическая работа ведется, политическую линию мы обеспечиваем. Ваше дело, Александр Михайлович, – воевать. И как можно скорее установить власть.
Его слова я принял совершенно нормально. Дело военного человека – это война. Я обязан, я должен, максимально сосредоточивая свои способности, силы и опыт, решить поставленную политическую задачу военными средствами.
Однако разговор с Андреем Андреевичем тоже не внес ясности в мое понимание предстоящего задания. Будучи немногословным, Громыко едва упомянул посла СССР в Кабуле Табеева, но не стал его характеризовать: дескать, сам разберусь на месте. И я все больше стал уповать на то, что, действительно, сам во всем разберусь, когда приеду в Кабул.
До встречи с Пономаревым в Центральном Комитете КПСС меня пригласили к его заместителю, Ростиславу Ульяновскому. Афганистан он знал хорошо. Много рассказал мне об истории, об особенностях этой страны. Вспомнил и о поражениях, которые там терпели иноземцы – и Македонский, и Чингисхан, и англичане…
– Ну, а теперь вот мы… вошли. – Помолчав, добавил: – Влезли… Но ведь мы, русские, тем и отличаемся, что сначала создаем себе трудности, а потом геройски их преодолеваем… В Афганистане, Александр Михайлович, пролита кровь. И она будет дотоле проливаться, доколе будет живо в одних афганцах чувство мести к другим афганцам.
Пошли к Пономареву.
Он, вероятно, догадывался, что в беседах с членами Комиссии ничего конкретного мне сказано не было. Поэтому и спросил достаточно дежурно:
– Ну что, проинформировали вас?
– Для начала, можно сказать, проинформировали. А уж там, Борис Николаевич, придется самому во всем разбираться.
– Да, вот именно. А что касается единоначалия, то я вас понимаю, но и вы нас поймите: мы вчетвером и то не во всем можем прийти к единству.
– А как же я там смогу чувствовать определенность и твердость линии Центра?
– Ну вы же генерал армии, вы же первый заместитель Главнокомандующего сухопутными войсками.
– Все это так, Борис Николаевич, но ведь там, в Кабуле, рядом со мной будут представители и от КГБ, и от МИД, и от ЦК… Не получилось бы как в басне про лебедя, рака да щуку.
– Ничего-ничего… Разберетесь.
Вот на этом мои беседы с членами Комиссии и закончились. Оставалось самое важное: предстать пред светлы очи Леонида Ильича, да только он находился в отпуске. Поэтому ожидал меня Андрей Павлович Кириленко. 7 августа он принял меня в ЦК в небольшом кабинете, заваленном книгами. Я даже позавидовал: располагает же временем все это читать!
– Ну, садись, – простецки сказал Кириленко.
Принесли нам чаю с какой-то ореховой приправой (такую же, кстати, подавали с чаем и у Андропова).
– Выпей!
– Спасибо.
– Ну так что, едешь Карпаты покорять?
– В Афганистан еду, Андрей Павлович.
– Ну я и говорю, в Карпаты.
– Там Гиндукуш, Андрей Павлович.
– Тьфу ты! Ну в Гиндукуш… Инструктаж получил?
– В общих чертах.
– А в остальном разберешься на месте. Война, конечно, идет сложная. Это все равно, что с бандеровцами воевать. Помню, после войны мы их на Украине гоняли – ух, как мы их гоняли!… Ну что же, смотри, пиши, докладывай. Если нужно, звони.
– Есть, – говорю, – писать, докладывать, при необходимости звонить. Постараюсь выполнить поручение Политбюро.
– Ну вот и спасибо.
Так я получил благословение на ратный подвиг.
Перед отъездом снова побывал у Николая Васильевича Огаркова. Он сообщил мне, что завтра в одном самолете со мной полетит генерал-лейтенант Самойленко Виктор Георгиевич, только что назначенный моим заместителем по политической части с должности начальника Политуправления Уральского военного округа.
– А начальника штаба сам себе подберешь, – сказал мне Огарков. Согласились, однако, на том, что служившего тогда в Афганистане советником при начальнике Генштаба ВС ДРА генерал-майора Черемных Владимира Петровича можно выдвинуть на должность начальника штаба Группы ГВС (Главного военного советника) в Афганистане.