Глава 53 Дорога домой Хайльбронн, Германия Сентябрь – ноябрь 1945

Глава 53

Дорога домой

Хайльбронн, Германия

Сентябрь – ноябрь 1945

С окончанием активных военных действий работа отдела ПИИА не завершилась. Как прекрасно показала история с Альтаусзее, разыскать украденные нацистами сокровища было еще полдела. После этого их предстояло осмотреть, каталогизировать, упаковать и перевезти из шахт, замков, монастырей или просто вырытых в земле ям, где они были спрятаны. Практически в каждом месте находились нацистские архивы, которые тоже требовалось перевезти, чтобы исследователи могли проследить путь произведений искусства и вернуть их законным владельцам. Эти архивы неизбежно вели к обнаружению других хранилищ, и нацисты, которых теперь отлавливали по всей рухнувшей германо-австрийской империи, рассказывали о все новых тайниках. Не проходило и дня, чтобы армия не натыкалась на бесчисленные сокровища, спрятанные в подвалах, вагонах поездов, складах продовольствия и бочках из-под горючего.

К 4 июня – с конца войны не прошло и месяца – на одной лишь территории 7-й армии США было обнаружено сто семьдесят пять хранилищ. ПИИА набирал людей с головокружительной скоростью – в его международный отдел после войны вступили почти 350 мужчин и женщин, но все равно дело шло страшно медленно. К счастью, проницательному и предприимчивому Джеймсу Роримеру удалось заполучить самое желанное здание в Мюнхене: комплекс бывшего штаба НСДАП. Теперь здесь располагался мюнхенский пункт сбора, в который вскоре потекли реки украденных предметов культурного наследия со всей Южной Германии и Австрии. К июлю в зданиях практически не осталось свободного места, и Роример выбил для ПИИА еще одно здание почти таких же размеров в Висбадене. Несколько недель спустя под архив реквизировали здание Марбургского университета. Уокер Хэнкок, неунывающий хранитель памятников 1-й армии США, был назначен его руководителем.

Тем временем сам Роример нигде надолго не задерживался. И повсюду брал с собой переводчика Гарри Эттлингера, немецко-еврейско-американского рядового из Карлсруэ, который появился у него в офисе за день до капитуляции Германии. Внезапно служба Гарри стала столь же головокружительно интересной, сколь утомительно скучными были предыдущие четыре месяца.

В середине мая Роример взял его с собой в мюнхенскую тюрьму на четырехчасовой допрос нациста. Роример возился с ним несколько дней: втирался в доверие, угощал сигаретами, набивался в друзья. И вот немец наконец поддался. Гарри понадобился Роримеру, чтобы записать точные сведения об одной из художественных коллекций. Этим немцем был Генрих Гофман, близкий друг и личный фотограф Гитлера. Немецкому еврею пришлось лично соприкоснуться с человеком, который регулярно обедал с фюрером и на протяжении двадцати с лишним лет был его верным соратником и доверенным лицом! Гофман конечно же пытался себя выгородить. Да, он делал пропагандистские снимки с Гитлером, но только потому, что ему за них платили. Да, он покупал у «уважаемых» торговцев предметы искусства сомнительного происхождения, но только ради того, чтобы делать с картин репродукции. Да, при нацистском режиме он разбогател, но он никогда не был его идейным последователем и гнался только за экономической выгодой. Разве это не по-американски?

Вскоре после этого Гарри отправился с Роримером в Берхтесгаден. Пока Роример разбирался с художественными сокровищами – рейхсмаршал был далеко не единственным высокопоставленным нацистом, который припрятал краденое вблизи от бывшей нацистской крепости, – Гарри поднялся в имение Гитлера Бергхоф. Он стоял один в гостиной фюрера и смотрел в огромное окно (стекло было давно выбито), из которого Адольф Гитлер так часто обозревал свои владения. Каково было немецкому еврею, чьи друзья и родственники погибли в холокосте, стоять победителем в хоромах свергнутого диктатора? Почти все вещи в доме давно растащили на сувениры проходящие войска, но Гарри все равно умудрился найти пару эполет и письмо с вензелем высокопоставленного генерала СС. Он смотрел сверху на освобожденную Германию и думал: «Вот это класс!»

В конце мая капитан Роример отвез рядового Эттлингера в Нойшванштайн. Нойшванштайн! Он возвышался перед Гарри Эттлингером, как и перед Джеймсом Роримером несколько недель назад, вздымая в небо величественные башни. Ничто не могло сравниться с этим замком – ни по живописности, ни по богатству коллекции украденных предметов искусства – разве Альтаусзее. Но у Альтаусзее не было такой истории! Как и многие другие немецкие дети, Эттлингер вырос на рассказах о Нойшванштайне и его бесчисленных сокровищах, и теперь, входя в эти ворота, он будто бы вступал в сказку из своего детства. Это была Германия из легенды, Германия золотых тронных залов! Но это была и реальная Германия, и ее залы были битком набиты ворованными шедеврами. Гарри видел, как Роример заступил путь британскому генералу. Американский лейтенант был непреклонен: внутрь нельзя никому. Но вот он, Гарри Эттлингер, простой рядовой, стоит здесь, восхищаясь видом произведений искусства, золота и сокровищ – сокровищ Ротшильдов! – которые во времена своего детства в Карлсруэ он и вообразить себе не мог. Он уже несколько недель занимался переводом документов и был в курсе происходящего, но там он имел дело только со словами и цифрами. А вот увидеть подлинники таких гениев, как Рембрандт, сваленными, словно обычные трофеи, в кучу – это было совершенно другое. «Я начал понимать, что такое холокост, – впоследствии рассказывал Гарри, – не тогда, когда узнал о безвинно убитых, – это понимание пришло ко мне намного позже, – а тогда, как увидел все это обилие украденных ценностей. Именно с Нойшванштайна началась для меня та глава истории, которую нельзя забыть».

В сентябре 1945 года Джеймс Роример отправил Гарри Эттлингера в Хайльбронн, в ту самую шахту, которую в апреле он спасал от затопления. Звуки войны уже смолкли, но эхо ее еще звучало. Отель «Кронпринц», в котором жил Гарри вместе с двумя десятками других военных, был единственным уцелевшим зданием из целого квартала каменной застройки. На безлюдных улицах громоздились кучи мусора, который никто не убирал. В опустевшем центре города не было заметно никаких признаков жизни. Направляясь к шахте, Гарри ориентировался на железнодорожную станцию Бокинген, тоже полностью разрушенную. Напротив станции высилась бесформенная бетонная груда – все, что осталось от бомбоубежища. Вход в него был завален после разрушительной атаки союзников 4 декабря 1944 года. Убежище загорелось, заживо похоронив две тысячи прятавшихся внутри немцев.

Но шахта Хайльбронн благодаря Джеймсу Роримеру снова работала. В этом царстве глубокого сна она казалась единственным бодрствующим чудовищем. Насосы отремонтировали, и они исправно качали из подземелий воду, проникающую из реки Неккар. Вагонетки выносили на поверхность огромные куски соляной породы. Затем камень загружали в огромный плавильный котел, растапливали при температуре шестьсот пятьдесят градусов по Цельсию и снимали с поверхности кристаллы соли. Котел работал на коксе, который получали из каменного угля. Поскольку угля в шахте имелось в избытке, то и близлежащая фабрика по производству стекла тоже не бездействовала. Посреди страданий и разрухи, при том, что большинство людей не имело куска хлеба и крыши над головой, фабрика тысячами выплевывала новенькие бутылочки для «кока-колы».

Именно в Хайльбронне Гарри впервые осознал, какая огромная работа легла на плечи ПИИА. В городе было лишь два хранителя, и им предстояло достать из-под земли – в буквальном смысле слова – тонны произведений искусства. Операцией руководил хранитель памятников лейтенант Дэйл Форд, художник по интерьеру. Он дни напролет просиживал в кабинете возле лифта, прочесывая архивы Оперативного штаба; ему помогали три немца: искусствовед, администратор и бывший мелкий служащий Оперативного штаба Розенберга, во время войны работавший в Париже (и очень может быть, что в Жё-де-Пом – это так никогда и не прояснилось). Главной задачей Форда и компании было выуживать из шлака шедевры мировой культуры.

Гарри в свою очередь должен был доставлять их на поверхность. Каждое утро, миновав бомбоубежище и стекольный завод, он приходил к Форду и получал список предметов с указанием их местонахождения. Затем вместе с двумя немецкими шахтерами погружался на двести метров во тьму. В здешних местах действовали две шахты (вторая, Кохендорф, была расположена неподалеку), которые тянулись на километры под землей. В отсеках шахт было спрятано сорок тысяч ящиков, из которых Гарри должен был отбирать не менее десятка в день. Задача казалась непосильной, но ее выполнение облегчали два обстоятельства. Во-первых, записи Оперативного штаба были безупречны, и путь к каждому предмету был указан точно, вплоть до стеллажа, полки и номера ящика. Во-вторых, как и заверял в апреле главный инженер шахты Роримера, все произведения искусства хранились в меньших залах верхнего уровня. В гораздо более обширных нижних уровнях, по большей части затопленных во время или сразу после битвы за город, было сложено фабричное оборудование.

В шахте было темно и холодно. От главного коридора ответвлялись запутанные туннели, и, раз свернув не туда, ничего не стоило заблудиться. Бесконечные подземные залы сбивали с толку, но еще больше пугало то, что в каждом лежали сотни одинаковых коричневых ящиков, а в каждом из ящиков – картины, золотые монеты, бомбы, мины-ловушки… или личные вещи вроде семейных фотографий. Невозможно было предсказать, что окажется внутри. Так, проработав в шахте уже несколько недель, Гарри наткнулся на таинственную комнату, вход в которую был заделан кирпичом, и приказал снести кладку. Внутри оказались длинные ряды столов, уставленных бутылками. В каждой бутылке было немного прозрачной жидкости над толстым слоем осадка. Шахтеры сразу поняли – это был нитроглицерин. Включили сирену, и все бегом покинули шахту. Вниз отправились специалисты, которые с предельной осторожностью вынесли бутылки на поверхность. Шахтеры объяснили Гарри: еще немного, и нитроглицерин взорвался бы. Тот, кто возвел стену, именно на это и рассчитывал.

Но, несмотря на все опасности, миссия спасения шла своим чередом. После окончания войны встал вопрос: что делать с найденными в Германии и Австрии сокровищами? В итоге было решено вернуть все объекты культурного наследия, даже те, что изначально принадлежали Германии, законным владельцам. Союзники намеревались осуществить операцию по возвращению сокровищ как можно быстрее. Это понятно: армия не могла себе позволить разбрасываться людьми. Кроме того, ценность имущества, о котором шла речь, была беспрецедентной, и мир с замиранием сердца ждал: неужели союзники и правда вернут владельцам трофеи?

В конце лета генерал Эйзенхауэр дал на этот вопрос однозначный ответ. Никогда не забывая про своих союзников в Западной Европе, он отдал приказ организовать процесс переправки в те или иные страны самых главных шедевров, постепенно налаживая систематическую работу по возврату вывезенных ценностей. Первым на очереди был Гентский алтарь. За ним последовали и другие, в том числе знаменитые витражи Страсбургского собора, которые французы считают своей реликвией. Приказ передавался от командира к командиру, пока не достиг сидевшего в двухстах метрах под землей Гарри Эттлингера. Найти огромные витражи даже в Хайльбронне не составляло труда, но вот извлечь их на поверхность из действующего соляного рудника – эта задачка была посложней. С ней справились и взялись за упаковку: вышло 73 ящика. К середине октября витражи были внесены в опись, упакованы и готовы к перевозке. Но ехали они не в пункт сбора ПИИА – в сопровождении охраны их торжественно доставили прямо в Страсбург. 4 ноября 1945 года в честь возвращения витражей на родину состоялась торжественная церемония, во время которой Джеймсу Роримеру вручили орден Почетного легиона – он стал первым хранителем памятников, удостоенным столь высокой награды.

Гарри тем временем получил новое задание. Ведь нацистские грабежи не сводились только к кражам из музеев. Нацистские воры обирали частных лиц, отнимая у людей не только фамильные ценности, но и семейные реликвии. Семья Гарри Эттлингера тоже понесла от них ущерб. В октябре 1945 года он получил письмо от дедушки Оппенгеймера. Перед тем как в 1939 году бежать из Германии, опа спрятал в камере хранения под Баден-Баденом столь дорогую ему коллекцию книжных экслибрисов и гравюр. У него сохранилось название места, номер склада, комбинация замка – и надежда, что его личное сокровище переживет войну и вернется к нему. Прошло шесть лет, и вот его внук служит в Центральной Германии хранителем памятников и спасителем искусства. Опа Оппенгеймер надеялся, что Гарри сможет вернуть ему коллекцию, если она еще не погибла.

Возможность представилась Гарри в ноябре, когда в отель «Кронпринц» прибыл личный камердинер губернатора французской зоны оккупации Жак. Жак был специалистом по ремонту автомобилей и приехал на стажировку в расположенный в соседнем Штутгарте завод «Мерседес-Бенц». Гарри спросил, не подкинет ли он его в Баден-Баден, находившийся во французской зоне. Тот с радостью согласился.

Итак, погожим ноябрьским деньком Жак, рядовой Гарри Эттлингер и некто Айк – жертва холокоста, «усыновленный» отрядом, – сели в джип и отправились на поиск коллекции гравюр и экслибрисов. Они ехали чуть больше часа и без труда нашли дорогу к хранилищу. Открывая двери, Гарри почувствовал, как сердце подпрыгнуло у него в груди – точь-в-точь как в Бельгии в казавшийся теперь таким далеким день, когда сержант вызвал его из колонны, отправлявшейся на фронт. Здесь, в этих темных запылившихся комнатах, хранились чудеса, знакомые Гарри по детству в Карлсруэ: тысячи оригинальных экслибрисов, сотни оттисков немецких экспрессионистов и прекрасная копия Рембрандта. Все было в том же состоянии, как оставил опа Оппенгеймер.

Жак похлопал Гарри по плечу и предложил отпраздновать радостное событие: они отобедали форелью, только что выловленной из ручья, запивая ее местным вишневым шнапсом. Расставаясь с Жаком в Баден-Бадене, они были уже навеселе. Может, даже слишком. Айк, который особенно налегал на выпивку, не вписался в поворот на горном серпантине и съехал в кювет. Понадобилось десять человек, чтобы вытащить джип обратно на дорогу. У машины полетела тормозная система. Айк развернулся и, не включая мотора, покатил машину вниз, обратно в Баден-Баден, – 5 километров по извилистой дороге.

Гарри не спрашивал разрешения на отлучку, следовательно, оказался в самоволке. Ему грозило наказание, но главное: им с Айком было негде спать. К счастью, выяснилось, что у Жака есть знакомая, которая работает в лучшем отеле города. Она встретила их у черного хода и тихонько провела в единственное место, где никому не пришло бы в голову их искать, – в «люкс» на верхнем этаже. Ту ночь переживший холокост узник Освенцима и рядовой армии США, он же – немецкий еврей, спали в покоях, предназначенных для кайзера Германии.

Несколько недель спустя в Страсбург устремилась толпа желающих полюбоваться на возвращенные витражи, а в шахту Хайльбронн прибыл на военном грузовике очередной ценный груз. При помощи двух немецких шахтеров Гарри Эттлингер старательно запаковал его так же, как до того упаковывал витражи знаменитого собора и картины старых мастеров. Однако эта посылка предназначалась не правительству европейской страны и не знаменитому коллекционеру. Она отправилась в квартиру на третьем этаже старого дома 410 по авеню Клинтон в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Сокровище семьи Оппенгеймеров-Эттлингеров вернулось домой с войны.