Глава 29 Двойной поворот Клеве, Германия 10 марта 1944 * Париж, Франция 14 марта 1945

Глава 29

Двойной поворот

Клеве, Германия

10 марта 1944

*

Париж, Франция

14 марта 1945

В немецком Клеве Рональд Бальфур, британский хранитель, приписанный к 1-й канадской армии, которая продвигалась на северном фланге союзников, руководил упаковкой в ящики ценностей, принадлежавших одной из церквей города, – храм так пострадал от обстрела союзников, что готов был обвалиться в любой момент. Транспорта, как всегда, не хватало, добыть удалось только деревянную тележку. Тележку уже нагрузили реликвиями и произведениями искусства, и четверо горожан готовились везти ее на железнодорожную станцию для временной эвакуации.

«Эх, был бы у меня грузовик», – подумал Бальфур. В ноябре 1944 года его почти на два месяца выбила из привычного ритма автомобильная авария, а когда хранитель вернулся из госпиталя, работать стало намного труднее. Двух его знакомых офицеров в штабе 1-й канадской армии куда-то перевели, а те, кто пришел им на смену, транспорта ему не давали – у них всегда находились какие-то отговорки. Сначала они заявили, что у армии нет лишних машин. Затем сказали, что новый грузовик ему не положен, поскольку старый он потерял. Тогда Бальфур отыскал свой старый грузовик на армейской парковке, но в ответ услышал, что этого недостаточно, – чтобы получить новую машину взамен старой, требовался какой-то сертификат. И конечно же новые офицеры канадской армии не желали выдавать ему этот сертификат, а когда он наконец добыл его, оказалось, что машину ему все равно не дадут, потому что согласно новому распределению армейской техники отряду ПИИА транспорта не полагалось.

Все это время он ничего не слышал о Мадонне из Брюгге. И неудивительно, учитывая царивший в Бельгии кавардак. В чем-то эта тишина даже соответствовала духу самой скульптуры. Ведь статуя так долго была окружена тайнами. Микеланджело поставил обязательным условием, что никто не должен видеть Мадонну без его ведома. Иначе говоря, ее было почти невозможно выставить на всеобщее обозрение. Некоторые ученые полагали, что Микеланджело просто стыдился не самой удачной своей работы, но настоящая причина оказалась еще прозаичнее. Статуя была обещана Папе Римскому, но молодой скульптор тайно продал ее фламандским купцам, получив от них «предложение, от которого нельзя отказаться».

В 1506 году купцы без лишнего шума вывезли Мадонну в родной Брюгге. В XV веке Брюгге был важным торговым центром и родиной трех самых знаменитых художников Бельгии – Ван Эйков, создавших тот самый Гентский алтарь, и Ганса Мемлинга, столь любимого Герингом. Но к 1506 году слава города угасла, поскольку городской порт, без которого в те времена бурная торговля была невозможна, заилился, и переправлять через него грузы стало невозможно. В этом забытом городе Северной Европы, жители которого никогда не слышали имени Микеланджело, статуя практически канула в безвестность. Джорджо Вазари, «сочинивший» в середине XVI века знаменитую биографию Микеланджело, знал об этой скульптуре – единственной работе мастера, покинувшей Италию при его жизни, – так мало, что утверждал, что она сделана из бронзы, а не из белого мрамора.

И все равно, чтобы осознать величие этой работы, хватало одного взгляда на Мадонну: на прекрасное лицо Девы, на тщательно вырезанные складки ее одежды, столь напоминавшие другой шедевр Микеланджело, знаменитую Пьету, на младенца Христа, который сполз с колен матери. В XVII веке, когда Микеланджело уже прославился на весь мир, бельгийцы считали статую своим национальным достоянием, а век спустя о ней стали мечтать и французы. В 1794 году, завоевав Бельгию, Наполеон потребовал отправить Мадонну в Париж. Только через двадцать лет после его поражения она смогла вернуться домой. Но повезет ли Мадонне – да и всему миру – на этот раз?

Рональд Бальфур был уверен, что ответ на последний вопрос надо искать в голландском Флиссингене, портовом городе неподалеку от истока Рейна. Если Мадонну из Брюгге вывозили морем – а как еще, если учитывать, что дороги, в том числе и железнодорожные, были блокированы союзниками и редкий самолет сумел бы поднять тяжелую статую, – то она должна была оказаться во Флиссингене. Пока канадцы продвигались вдоль Рейна, Бальфур наводил справки, но без особого успеха. Он надеялся, что ему удастся найти зацепки в самом городе, но когда в конце февраля до него добрался, то ничего не добился: голландцы были не в курсе, а офицеры вермахта, которые могли знать о судьбе Мадонны, уже покинули город. Мадонна отправилась на восток, снова ускользнув из его рук.

Но увиденное в Клеве немного утешило его после разочарований Флиссингена. Все еще стояли холода, но историческому городу, родине четвертой жены Генриха VIII, Анны Клевской, ранний мартовский снег был только к лицу. Бальфур был ученым, и спасение архивов и сокровищ Клеве оказалось для него чем-то вроде персональной почести. Он взглянул на другую сторону улицы, где четыре немца тащили тележку, полную золотых чаш, шелковых сутан и серебряных реликвий. Мир может восхищаться таким великолепием, но Бальфур легко отдал бы это все за ласковое шуршание старой бумаги.

Бальфур поднял взгляд и увидел, что до железнодорожной станции осталось уже меньше квартала.

– Погодите! – крикнул он ризничему церкви, следующему за тележкой по той стороне улицы. – Я сейчас вернусь.

По привычке он посмотрел по сторонам, хотя в опустевшем городе никаких машин не было. А затем ступил с тротуара, и мир тут же взлетел на воздух.

Взрыв оглушил ризничего. Его окутали клубы дыма, в ушах как будто звенела пожарная тревога. Затем дым рассеялся – все здания были на своих местах, но на улице он оставался один. Немцы убежали в укрытие, а на тротуаре, прислонившись к ограде, весь в крови лежал хранитель памятников Рональд Бальфур.

* * *

14 марта 1944 года, спустя четыре дня после взрыва в Клеве и один день – после второй эвакуации Каринхалла, Джеймс Роример, только что повышенный в звании до первого лейтенанта, ехал на велосипеде в квартиру Розы Валлан в Латинском квартале. До войны в городе было полно туристов, но немногие из них, подозревал Роример, заглядывали в эту часть, где жил средний класс. Сейчас, чтобы добраться в гости к Валлан, надо было преодолеть широкую полосу развалин, оставшихся после немецких обстрелов в августе 1944 года. Чтобы подняться по темной лестнице, пришлось включить фонарик – даже спустя семь месяцев после освобождения во многих районах Парижа не было электричества.

Роример вот-вот отправится на фронт. Наконец-то. Он обсудил перевод с вышестоящими офицерами 28 декабря 1944 года, сразу после памятной беседы с Валлан за бутылкой шампанского. И не особенно удивился, обнаружив, что французы уже обращались к американцам с точно таким же предложением. Ему рассказывали, что 26 августа 1944 года, когда Жожар вновь собрал своих сотрудников в Лувре и поведал им о первых подвигах Роримера в Париже, многие плакали. Он верил, что его долгожданное повышение было делом рук Жака Жожара и Розы Валлан. И все равно, даже при содействии друзей на принятие решения понадобилось больше двух месяцев, и только 1 марта 1945 года Джеймсу Роримеру наконец сообщили, что он станет хранителем памятников в составе 7-й армии США.

Вскоре Валлан пригласила его к себе в гости. Уже несколько месяцев она скармливала ему информацию по крупицам. Роример хотел знать все и сразу, но вскоре понял, что она даст ему необходимые и столь желанные сведения не раньше, чем сочтет момент подходящим. Работать с ней становилось все интереснее. Он посетил с Валлан квартиру Лозе в Париже, но в ней расположился какой-то французский полковник, слыхом не слыхавший о прошлом жильце. Роримера не так просто было отвадить – на следующий день он вернулся и час проторчал у здания, изображая, что возится с проколотой велосипедной камерой. Однако эта была реальная жизнь, а не фильм, и никто подозрительный из здания не вышел.

Но на этот раз, оказавшись дома у Розы, он сразу почувствовал перемену в ее поведении. Она знала, что его отправляют в 7-ю армию США, и радовалась этому так же, как и он. И готова была рассказать все, что ему нужно было знать.

– Вот Розенберг, – сказала она, показывая ему первую из большой стопки фотографий. – Именно его Гитлер назначил ответственным за философское и духовное воспитание нацистов. Иными словами, это главный фашист.

Они сидели в гостиной, освещаемой огнем в камине и тусклым светом лампады. В вазе на кофейном столике стояли цветы, на бюро – бутылка коньяка. Валлан показывала ему фотографии – Геринга, Лозе, фон Бера и прочих высокопоставленных нацистов и сотрудников Оперативного штаба, – а Роример тщетно пытался по достоинству оценить испеченные хозяйкой к его приходу кексы. Банальность этой сцены ничуть не уменьшала исключительности его открытий.

Она показывала снимки Геринга, где тот оценивал произведения искусства в сопровождении верной свиты: Вальтера Андреаса Хофера, Бруно Лозе, полковника фон Бера. На одном из снимков Геринг любовался небольшим пейзажем, держа его в руке, – в другой руке сигара, вокруг шеи повязан шарф. Был и Лозе, передающий начальнику какую-то картину; фон Бер в форме за своим необъятным письменным столом, а его приспешники расселись на стульях кругом. Роримеру даже не требовались пояснения – он узнавал их сразу же. А все потому, что Валлан часто и в красках рассказывала ему о них.

«Она меня готовит, – подумал он. – Все это время она меня готовила».

Роза вышла и вернулась с кипой бумаг. Счета, копии накладных на железнодорожную отправку, все, что могло понадобиться союзникам, чтобы доказать, что предметы искусства были украдены и отправлены в Германию через музей Жё-де-Пом. Она снова встала и снова вернулась с бумагами: фотографии самих работ, многие из которых были уже вынуты из рам для перевозки. На другой фотографии картины занимали каждый свободный сантиметр стены, ими были забиты и стеллажи.

– «Астроном» Вермеера, – Валлан указала ему на одно из особенно ценных полотен. – Украден Оперативным штабом Розенберга прямо со стены гостиной Эдуарда де Ротшильда. Геринг одержим Вермеером.

Даже бывалый Роример остолбенел от удивления. «Астроном» был одной из немногих работ, считавшихся общепризнанными шедеврами.

– Геринг забрал ее себе?

– Нет. Ее забрал Гитлер. Говорят, он хотел ее больше всего, что было во Франции. Так что в ноябре 1940 года Геринг послал ему картину. Это случилось, когда он решил отнять у Розенберга контроль над Оперативным штабом, и ему важно было доказать Гитлеру, что вся затея послужит славе Германии и что лучшие работы будут найдены и доставлены фюреру. Но многие другие произведения искусства отправились в личную коллекцию Геринга.

– А остальные?

– Некоторые они сожгли, – сказала она, – летом 1943-го года. В основном работы современных мастеров, которых нацисты объявили дегенеративными. Оставили только то, что думали продать. «Недостойные» работы резали на куски, а потом сжигали в близлежащих садах. Думаю, целый грузовик сожгли, пять или шесть сотен работ. Клее, Миро, Макс Эрнст, Пикассо. Сначала загорались рамы и подрамники. А затем огонь охватывал сами картины – они горели быстро и жарко и рассыпались прахом. Ничего было не спасти.

– Как в Берлине в 1938-м, – сказал Роример, вспоминая огромный костер из произведений современного искусства, который в те невинные времена потряс мир. Теперь-то уже все поняли, что для нацистов не было ничего святого. – А то, что не сожгли?

Валлан поднялась и вышла из гостиной. Вернувшись, она принесла с собой стопку документов.

– Они в Германии, – сказала она, протягивая ему доказательства существования нацистских хранилищ в Хайльбронне, Буксхайме, Хоэншвангау – все эти названия он уже от нее слышал. Пока она объясняла ему, как до них добраться и что там искать, Роример наконец понял: эти хранилища находились на юге Германии, и, значит, все они окажутся на пути 7-й армии. Его армии. Его территории. Он вдруг ощутил тяжесть свалившейся на него ответственности. Четыре с лишним года охрана этих ценностей лежала на Розе Валлан, сегодня она разделила с ним эту ношу, эту честь и этот долг.

Она протянула ему одну из фотографий. Не надо было превосходно разбираться в истории искусства, чтобы узнать на ней парящие, словно в волшебной сказке, башни величественного замка в Нойшванштайне.

– В этом замке, – сказала Валлан, – нацисты хранят тысячи украденных из Франции произведений искусства. Там вы найдете и всю документацию Оперативного штаба.

А помолчав, добавила:

– Надеюсь, что нацисты не отыграются на произведениях искусства за свое поражение.

Роример смотрел на фотографию. Замок Нойшванштайн был известен во всем мире как романтическая причуда Безумного Людвига, баварского короля XIX века. И, если верить Валлан, это была еще и самая большая сокровищница в мире. Правда, до Нойшванштайна, построенного высоко в баварских Альпах, было не так-то просто добраться. Доставить туда сотни тяжелых ящиков с произведениями искусства, не говоря уже о двадцати тысячах шедевров, отправку которых Валлан задокументировала, работая в музее, потребовало бы невероятных усилий.

– Вы в этом уверены? – наконец спросил он.

– Поверьте, – ответила Роза Валлан, – это не просто женская интуиция.